По велению судьбы

      Тут ещё мгновение назад было так много учеников. Он просто уверен в том, что всего лишь секунду назад вокруг него стояли и другие, которые просто наблюдали за развернувшейся сценой громкого скандала, но теперь Рон стоял один в стороне. Только он, Гермиона и Лаванда. Больше никого нет, никто не смотрит и не слушает — они только втроём тут остались. И это заставляет его начать нервничать, вцепиться пальцами за уголок белой школьной рубашки.       — Ты — тупая мразь, Грейнджер! — кричит во всё горло Браун. — Ещё раз ты посмотришь в его сторону, подойдёшь к нему или хотя бы подумаешь о нём, то я придушу тебя!       — Ну мысли мои тебе неподвластны, — тихо отвечает Гермиона. — Там я могу представлять, что угодно.       — Закрой свою пасть! Шлюха! Мерзкая, грязная шлюха! — ещё громче, срывая горло, орёт Лаванда.       Видно, что Грейнджер сейчас расплачется. Её глаза потемнели, щёки стали красными, а грудная клетка часто вздымается — она пытается глубоко дышать, чтобы сдержаться. Рон стоит в нескольких метрах от них, но не может уйти, словно прилип к месту. Ему неприятно это слышать, но вот только непонятно, что больше его раздражает: писклявый голос Лаванды или то, что Гермиона время от времени посматривает на него. Не нужно быть слишком умным и догадливым, чтобы понять её взгляд.       «Пожалуйста, Рон, заступись за меня. Останови это. Я молю тебя!»       Но он продолжает молча стоять, пока из уст Браун льётся столько дерьма на однокурсницу.       — Чтоб ты сдохла, Грейнджер! — Лаванда заносит руку и раздаётся звонкий звук пощёчины. — Ты только всем мешаешь!       По лицу Гермионы скатывается невинная слеза. Их взгляды с Роном опять пересекаются.       «Пожалуйста, Рон. Ты же видишь, что я этого не заслуживаю…»       — Я предупредила тебя, Грейнджер!       — Рональд… — одними губами выговаривает Гермиона. — Пожалуйста….       — Так её, Лаванда! — вокруг снова появилась толпа зевак, наблюдающих за происходящим.       За неё никто не заступается, а почему он должен? Какое ему дело до этих дурацких девичьих разборок?       — Спаси же меня, Рональд Уизли! Не будь моей причиной номер три!       Он просыпается в холодном поту, отмахиваясь от ночного кошмара. Когда это закончится? Когда она перестанет приходить к нему во сне? Перестало помогать и зелья для сна без сновидений. Рону не удаётся излечить свою голову от постоянных навязчивых видений во сне. Это ужасно изматывает, высасывает все силы из него, что не очень к стати накануне важной игры.       Через пару минут после внезапного пробуждения Уизли откидывает одеяло и встаёт с кровати. За окном ещё темно. Глубокая ночь или совсем скоро рассвет? Будто бы есть какая-то разница. Ему всё равно не светит больше сон, не после этого пронзающего до костей громкого крика давно умершей девушки. Рону ни разу не удавалось уснуть после того, как в голову снова забиралась Гермиона. Она преследовала его с той самой ночи, когда он получил злосчастную коробку с шаром. Лучше бы Уизли никогда не открывал её, не касался долбаного волшебного артефакта, но поздно сожалеть о случившемся. Точно так же, как и поздно сожалеть о том инциденте с Лавандой и Гермионой в коридоре.       Это уже ничего не изменит, к чему все эти копания в себе? Легко сказать, но гораздо сложнее заставить себя выполнять эту установку.       Четыре утра. Рональд включает свет на кухне и тянется за стаканом с водой, чтобы смочить горло. Порой ему кажется, что он сам кричит во сне, потому что после резких пробуждений, всегда неприятно першит горло. Но это самая малость, ведь куда сложнее справиться с тем, как першит душа, как она ломается из раза в раз от неудобных и некомфортный воспоминаний.       Он должен был проснуться в семь, чтобы спокойно принять душ и неспешно собраться на утреннюю тренировку, но теперь в распоряжении было целых три часа и хронический недосып. Похоже, что организм уже начал воспринимать это, как обязательное и неизменное условие жизни — шесть часов сна. Как бы рано Рон не ложился, сколько бы зелья не выпил, всё равно просыпался через шесть часов и не мог ничего с этим поделать.       На столе гора грязной посуды, а на подоконнике лежит два письма — от Молли и Лаванды. Только вот, если письмо от матери сова принесла вчера вечером, то письмо от Браун там пылилось уже пятый день. Она опять потратила два листа, чтобы рассказать о том, что совершенно не интересовало Рона. Он устал ей повторять, что ему глубоко плевать на то, как проходит её стажировка в издательстве, какие новые платья она прикупила на днях и о чём болтала со своей тупой подружкой Фэй. Ему вообще была неинтересна жизнь девушки. Его девушки. Почему они всё ещё вместе? Почему Лаванда терпит это скотское отношение своего бойфренда? А Уизли ради чего всё ещё считает её своей второй половинкой?       — Блять! — со злостью выплёвывает Рональд. — Какого хуя?       Это всегда работает по одному и тому же сценарию. Сон, образ Грейнджер во сне, а потом однообразные размышления на тему его отношений с Лавандой. Такое чувство, будто бы Гермионе нет покоя под землёй и она пытается вмешаться в личную жизнь Рональда, заставляя наконец увидеть реальную картину происходящего. А он ведётся на это точно так же, как в своё время Грейнджер повелась на дружбу с рыжеволосым вратарём квиддичной команды Гриффиндора.       Может, сейчас стоит написать ответное письмо Молли? Глядишь, это приведёт мысли в порядок, заставит успокоиться и расслабиться. Ведь его всегда отвлекала от грузных мыслей семья. Рон уже не виделся с братьями, сестрой и родителями несколько месяцев из-за постоянных изнуряющих тренировок. Ему просто не хватает сил ни на что. И, возможно, что всё было бы не так плачевно, перестань Грейнджер являться каждую ночь. Он снова пытается это сделать — обвинить мёртвую девушку во всех своих проблемах. Так ему проще.       Это она виновата, а не он. Его вины в случившемся никогда не было. И он устал бороться с самим собой, доказывая эту простейшую истину.       Или всё не так уж и просто.       Уизли берёт письмо, пробегаясь глазами по аккуратному почерку Молли. Такое чувство, что от бумаги веет теплом, уютом и бесконечной материнской любовью.       Здравствуй, Ронни!       Прости, что задержалась с ответом. Артур меня уморил со своими командировками. Министерство каждую неделю отправляет его куда-то, а он мне не может рассказать. Ты же знаешь, как я переживаю за твоего отца. Да и что-то он стал совсем плохо выглядеть в последнее время. Знаешь, словно в депрессии какой-то. Такой замкнутый, думает о чём-то, мало говорит и постоянно пытается остаться наедине. Это на него не похоже, я так переживаю.       Списываю всё это на работу, но ведь раньше он как-то справлялся с работой, оставаясь жизнерадостным человеком. Ой, не думай об этом. Это я так, просто что-то увлеклась.       Лучше рассказывай, как твои дела? Как твои тренировки? Как самочувствие? У вас уже через неделю игра! Помни, что мы все вместе болеем за твою команду. Вы по-любому одержите победу, ведь столько сил вложено в эти тренировки.       Мы ждём тебя дома после твоей победы, сынок.       С любовью, мама.       Это невероятно ценно и важно — поддержка близкого человека. Кем бы был Рон, если бы не бесконечная вера Молли в сына? Или поддержка братьев? Письма от Джинни? Или наставления отца? Рону повезло родиться в большой дружней семье, где каждый найдёт, что сказать. Он никогда не чувствовал себя одиноким, не было и момента, чтобы внутри зародилось тягостное ощущение беспомощности и неуверенности.       Правда? А сейчас что?       Рон складывает письмо и закрывает глаза. Возможно, когда-то он всего этого не чувствовал, а потом Гермиона покончила с жизнью и ткнула в него пальцем, говоря о том, что он виноват в случившемся. Она, будучи мёртвой, смогла осадить его, выбить из груди всю ту самоуверенность в себе и своих силах. И теперь это преследует его, сомнения крадутся за ним по пятам, не давая нормально дышать. И имя этим сомнениям — Гермиона Джин Грейнджер. Он начинает уже ненавидеть её за это, начинает винить себя в том, что когда-то начал с ней общаться. Без неё было всё проще.       Но Уизли отмахивается от этих мыслей и возвращается в спальню, чтобы достать с ящика письменного стола чистый лист и перо. Он собирался писать ответ Молли, а не опять закапываться в размышления про Грейнджер.       Привет, мам!       Мне что-то не нравится то, что ты рассказываешь об отце. Ты не пробовала с ним поговорить по душам? Может, что-то действительно стряслось на работе? Ты же знаешь, что отец никогда не любил тебя грузить какими-то своими проблемами, но если это так загоняет его, то нужно попытаться вывести его на откровенный разговор.       У меня всё хорошо.       Он ставит жирную точку, упрекая себя за столь откровенную и явную ложь матери. Рон не привык лгать ей, потому что считал это неправильным. Как можно врать самому родному и близкому человеку? Но, разве это было в первый раз? Кажется, что за последние два года Уизли реже говорил своим родным правду, нежели ложь. Он-то и себе уже очень давно правду не говорил. Твердил одну и ту же ложь, желая видеть в ней правду.       Это такое обычное явление для современного мира, что аж мурашки по коже при осознании этой истины.       Да, у нас в следующую пятницу матч с французами. Я не волнуюсь, потому что уверен в том, что снитч наш. Нас гоняют так, что мы просто не имеем права проиграть — нам этого не простят, да и мы сами себе этого не простим.       Я очень надеюсь, что после игры смогу сразу же отправиться домой. Я очень соскучился по вам, мои дорогие.       Целую, твой сын Рон.       Нет, легче не стало. С последней буквой и точкой его не попустило. Глупо было надеяться на то, что какое-то письмо — несколько безжизненных строчек заставят его отпустить ночной кошмар. Именно так он расценивал свои сны с Гермионой — это были самые настоящие кошмары, к которым не хотелось возвращаться, но они разрешения не спрашивали. Сами навещали Рона, входили без стука — как навязчивая бывшая, которую не ждёшь в гости на чай.       Всё оставшееся время до тренировки он провёл в ванной. Набрал горячей воды, хотя знает, что это не самое лучшее решение перед тяжёлой физической нагрузкой, но это немного затуманило тягостные мысли. Он бы с удовольствием сейчас выпил чего-то или закурил. Рон никогда не курил, но в это утро почувствовал острую потребность в сигаретном дыме в своих лёгких. Ведь люди каким-то образом находят в этом своё расслабление, вдруг и ему бы помогло. Уизли устал уже перебирать в голове способы, которые помогли бы справиться с тем дерьмом, что наполняет его голову.       Но квиддичное поле Рональд пришёл первым. Его уставший взгляд и сгорбленная спина точно не придавали ему вида здорового и бодрого человека.       — Доброе утро, Уизли! — громко приветствует его мистер Харпер.       — Доброе утро, тренер, — вяло отвечает он и сбрасывает спортивную сумку с плеча на траву. — Если вы не против, то я бы хотел немного полетать до начала тренировки.       — Ты выглядишь неважно, — подмечает мужчина, подойдя ближе. — Ты уверен, что сегодня тебе стоит присутствовать на тренировке?       — Да, я в порядке. Просто проспал немного, вот и выгляжу помятым.       — Ну смотри. Мне проще тебя сегодня отпустить, чем ты сляжешь перед игрой.       Нет, он не хочет сейчас оставаться один, в пустой квартире, в кромешной тишине. Это сделает только хуже. Это заставит его снова погрузиться в свои мрачные мысли, сомневаться в своих решениях и поступках, а Рон так устал от этого. Всякий раз он пытается убежать, захлопнуть дверь у призрачной Грейнджер перед носом, но она опережает его — оказывается в новом проходе лабиринта раньше, чем Уизли добегает туда.       И в это утро всё как-то по-особенному плохо. Сон оказался более живым, крик Гермионы куда громче и боль в сердце сильнее. Может, хотя бы полёт расслабит его? Должно же быть спасение от внутренних бесов.       Рон садится на метлу и взмывает в воздух, полностью отдаваясь внутренним ощущениям. Он любит чувствовать эту невесомость и свободу. Это никогда не бывает привычным — это каждый раз настолько волнующе, будто бы он впервые сел на метлу.       Все эмоции рвутся наружу, потому что в душе Рональда для них мало места — там всё начинает загнивать, покрывается плесенью самообмана — от этого можно умереть. Это не будет быстро и легко, как полёт на метле, но Уизли не хочет признавать очевидного факта. Пока что он не понимает, что и в полете не обретёт свободу, потому что свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать. А Рон не может позволить себе такой роскоши — он целенаправленно отказывается от неё.       — Уизли! — раздаётся голос тренера. — Давай вниз!       Он спускается вниз, чувствуя себя немного легче, чем полчаса назад.       — Пока посиди тут, — говорит Харпер. — Сейчас Джаред и Эрик пару кругом сделают, а ты отдохни.       — Я нормально.       — По твоему полёту не скажешь, — недовольно произносит тренер. — Ты уверен, что тебе не нужно домой? Может, отлежишься день-другой?       — Я нормально себя чувствую! — отвечает Рон, повышая голос.       — Как знаешь. Так, Джаред, Эрик, давайте! — Харпер свистит в свой свисток и уходит в центр поля.       Рон закрывает глаза и откидывается на зелёную траву. Недосып начинает брать над ним вверх.       Неужели это не школьный коридор? Даже во сне Рон чувствует облегчение от того, что вновь не оказался в заезженной снами локации. Это вообще не Хогвартс — это опушка Запретного леса. Приятно увидеть в своей голове что-то не напоминающее о Грейнджер.       — Да? — раздаётся голос. — Ты забыл, как мы тут гуляли?       — Да ты издеваешься надо мной, — обречённо выдаёт Рон, медленно поворачиваясь лицом к сокурснице. — Какого чёрта, Гермиона? Ты прокляла меня?       — Ты сам себя проклял, Рональд, — спокойно отвечает она. — Мы находимся в твоей голове. Это ты думаешь обо мне. Тебя никто не заставляет, но ты просто не можешь меня отпустить. Хотя, казалось бы, что может быть проще? Отпустить умершую девушку, до которой тебе дела нет.       — Ты, блять, ворвалась в мою размеренную жизнь со своей сранной коробкой, а теперь делаешь вид, что дело не в тебе!       — Ты мог уже давно забыть об этой коробке, Рон, — улыбается Гермиона. — Я может и ворвалась с ней в твою размеренную жизнь, но уж точно не приказывала тебе думать обо мне второй год подряд. Даже этот разговор… этот сон… Это же всё в твоей голове. Меня нет, Рон, но ты не можешь отпустить меня. Почему бы это?       — Всё из-за тебя! Ты это сделала со мной, Грейнджер!       — Нет, Рон. Дело в том, что ты врёшь сам себе. Ты знаешь правду, но не хочешь её принимать. В этом твоя проблема…       — Заткнись! Я прошу тебя! Замолчи! Исчезни из мой головы! Пошла вон!       — Так прогони меня, — он делает шаг к нему навстречу. — Всё в твоих руках. Просто перестань думать обо мне.       Как ему это сделать? Он уже пытался не один раз, но ничего не получается. Она не выходит у него с головы. Гермиона основательно засела там, пустила корни в его сердце и медленно отравляет весь организм. Она убивает его своим присутствием, постоянным желанием напомнить о том, что он якобы виноват в её смерти. Эти мысли начинают сводить с ума.       Только вот правда в том, что он действительно виноват. И какая-то его часть это прекрасно понимает и пытается принять, тем самым подливая масла в огонь. Внутри Рона уже который месяц подряд бушует пламя и ничто не способно его унять, кроме признания. Ему просто нужно признаться самому себе в том, что он поступил ужасно, что он предал свою подругу.       — Ты же помнишь, как мы с тобой гуляли тут? — снова говорит Гермиона. — Это было в апреле. Нам нужно было написать доклад по астрономии и мы пришли сюда, чтобы насладиться свежим весенним воздухом… Ты же так любишь весну.       — Я прошу тебя… Просто замолчи…       — А помнишь, как ты знакомил меня с кентаврами? Я так боялась к ним подходить, хотя и знала, что это очень благородные существа. Ты был так добр ко мне, Рон.       Он не может этого слышать — это выше его сил. Гермиона продолжает говорить, даже не думает замолкать, а ему не удаётся заставить себя проснуться, словно Рон застрял в этом чёртовом сне до конца своих дней. Его мысли — мысли о ней — это его клеткой.       — Или то домашнее задание по рунам? Ну и насмеялись же мы тогда. Это было здорово. Такие воспоминания обычно откладывают в коробку с самыми лучшими моментами из жизни.       — Гермиона, пожалуйста… — взывает к ней Рональд.       — Пожалуйста? — она кидает на него презрительный взгляд. — Неприятно, когда тебя не слышат? Когда ты так просишь, смотришь с надеждой, а тебя тупо не слышат… Почувствуй себя на моём месте, Рон Уизли!       — Я не в ответе за твою смерть! — выкрикивает Уизли. — Я не причастен к этому!       — Докажи это себе, Рон.       Она растворяется в воздухе, словно её и не было. И только огромная кровавая лужа на том месте, где мгновенье назад стояла Гермиона указывает на то, что он говорил с ней — с мёртвой девушкой, которая покончила с жизнью почти два года назад, оставив после себя лишь окровавленные каменные полы в ванной старост.       Крепкие мужские руки тормошат его за плечи.       — Вот же чёрт! — ругается Харпер. — Я же спрашивал его… О, Уизли! Очнулся!       Вокруг него собралась вся команда и тренер. Похоже, что он не просто уснул, а отключился, что пришлось поливать водой и трясти, как тряпичную куклу.       — Колдомедика?       — Нет, — хмуро и безлико отвечает Рон. — Я в порядке.       — Я и вижу! — зло рявкает мужчина. — Так, что вы все тут пасётесь? А ну быстро по мётлам! Отрабатывайте нападение! А ты, Уизли, шмотки в зубы, и дуй домой. Мне ни к чему, чтобы вратарь без сознания валялся тут.       Ему даже спорить уже не хочется. Разговор с призрачной и ненастоящей Грейнджер в голове отобрал все силы у него. Он закидывает сумку на плечо и уходит с поля, чувствуя на спине строгий взгляд Харпера. Этому человеку нет дела до душевного состояния своих подопечных — его интересует только физическая форма и подготовленностью игроков. Он тут не для того, чтобы быть жилеткой для взрослых и сознательных парней. То, что Рональда мучает и преследует образ девушки-самоубийцы — это только его личные проблемы и заботы.       Да, это только его проблемы.       И снова приходится возвращаться в пустую однокомнатную квартиру в спальном районе магического Берлина. Ему не помогло то, что он сбежал с Англии. И как бы Рон не оправдывал это бегство тем, что хочет быть в команде Харпера, что квиддич в Германии развит куда лучше — это ещё один гнусный самообман. Неужели в этом враньё был какой-то смысл, если он знал истинные причины своих поступков? Иногда так сложно поговорить с самим собой о том, что сильно болит.       Чем меньше остаётся к дому, тем медленнее он начинает идти. Рону страшно — вот в чём была правда. Ну или её часть.       И только тот факт, что ключ не прокручивается в замочной скважине, заставил Уизли вернуться мыслями в реальность. Он достал из кармана волшебную палочку и медленно открыл двери.       Тихо. Ни звука. Неужели он был настолько не в себе, что забыл запереть квартиру, когда утром уходил на тренировку? Это было очень не похоже на него.       — Рон? — слышится голос из кухни. — Это ты?       — Блять, — шепчет он. — Какого хрена, Лаванда?       — Привет! — она выбегает к нему, закидывая кухонное полотенце на плечо. — Я решила сделать тебе сюрприз…       — У тебя не получилось, — он вытягивает руки вперёд, не позволяя Лаванде обнять себя. — Я не ждал тебя. У меня сейчас нет времени на романтические уикенды.       Зачем она приехала? Из-за того, что он так долго не отвечал на письмо? Если бы Рон знал, что это заставит Лаванду лично явится в Германию, то он бы ответил ей сразу же. Он её не любит, да и никогда не любил. Но сейчас это равнодушие превратилось в отвращение. Браун раздражает его своим видом, своим голосом, своей наивностью и тупостью. В школе это было забавно, но всё вышло из-под контроля, а Уизли не утруждал себя тем, чтобы разрешить разрастающуюся проблему.       Тоже отрицает очевидное.       Рон, Рон, Рон, разве это когда-то помогало?       — Что с тобой? — Лаванда смотрит на него широко распахнутыми глазами. — Я что-то сделала не так?       — Да! Ты всегда всё делаешь не так! Зачем ты приехала? Я тебя приглашал?       — Рон…       — Проваливай, я прошу тебя!       Девушка делает шаг назад, продолжая смотреть ему в глаза.       — Что ты уставилась на меня? Уходи!       Он прогоняет её так, словно она — обычное животное. Разве это правильно? Разве у него есть причины так поступать с ней?       — Не смей так говорить со мной, — спокойно отвечает она. — Я уйду, но я больше не вернусь к тебе.       Похоже, что у неё тоже уже накипело внутри.       — Хорошо, не возвращайся.       Она знает, что он боится одиночества, хоть никогда об этом прямо и не говорил. Рождённый в большой семье, всегда окружён вниманием и заботой, Рон искал это же и в Хогвартсе. Его пугала мысль оказаться никому не нужным, поэтому он пошёл играть за команду Гриффиндора, ведь все любят мальчиков в форме. Но, по-настоящему, он был нужен только своим родственникам, Лаванде и Гермионе. Всё, больше никому не было дела до него.       Лаванда швыряет кухонное полотенце на пол и забирает с дивана свою кожаную коричневую сумочку. Да, она глупая, наивная, порой очень настырная, но зато верная. И сейчас, возможно, она ждёт, что Рон извинится за то, что сморозил такую ерунду, но он молча смотрит в пол.       — Ты сам виноват. Дело только в тебе, Рон.       — Что? — он поднимает голову и смотрит на неё.       — Говорю, что ты сам виноват в том, что всё случилось именно так.       — Ты о чём? — Уизли подходит к ней и смотрит в её голубые глаза. — В чём это я виноват?       — В том, что Гермиона тогда покончила с собой. Это же ты за неё не заступился, предпочёл просто стоять в стороне и смотреть, как я унижаю её.       — Заткнись! — кричит он и ударяет её по лицу.       — Ты что совсем ополоумел? — выкрикивает Лаванда и отталкивает его от себя. — Больной ублюдок!       — Зачем ты говоришь о ней? Зачем упоминаешь эту чёртову Грейнджер?       — Я молчала, кретин! — она выбегает из квартиры. — Видеть тебя не желаю…       Рон смотрит на свою ладонь, которой ударил Лаванду, а потом поднимает голову и видит в дверном проёме её. Она одета в нежно-розовое платье, а в руках у неё маленький букет ирисов. Точно такой же он подарил ей на опушке Запретного леса.       — Ты сам в этом виноват, Рон. Я только в твоей голове. И ты знаешь причину этому.       Она останется с ним до тех самых пор, пока он не признаётся себе в том, что виноват, что по праву заслужил своё звание «причины номер три». Ему показалось, что проще и правильнее выбрать путь отрицания, но это лишь подтолкнуло к безумию.       Но готов ли Рон принять безумие вместо горькой правды? Кто знает, что лучше?