По велению судьбы

      Их горе с ними навсегда. С ним невозможно справиться, невозможно принять до конца — это просто невозможно. Даже время, как бы его не хвалили, не помогает, а только усугубляет ситуацию. Оно словно останавливается и смотрит на тебя из-за угла, всякий раз выкрикивая, что легче никогда не станет, что пройдёт ещё три осени и три лета, а твой сын будет всё так же мёртв.       — Ты не ложилась? — Бенджамин касается плеча своей супруги с присущей ему аккуратностью и нежностью. — Так же нельзя, Анита.       Она накрывает своей ладонью руку мужа и качает головой. Ей сложно говорить что-то, чтобы не расплакаться с первого же слова. Анита больше не та сильная и независимая женщина, которой так восхищался Бен, за которой был готов пойти и в огонь, и в воду. Той миссис Нотт больше не существует — от неё осталась лишь внешняя оболочка, да и та очень плохо сохранилась. Чёрные круги под глазами, поседевшие волосы, кожа болезненного желтоватого оттенка и дрожащий голос. Она сама себя не признаёт в зеркале, а потому старается лишний раз избегать встречи с самой собой в отражении.       — Я прикажу эльфам накрыть в саду, — супруг целует её в голову и выходит их мрачной гостиной, куда не попадает ни единого солнечного луча.       И только двери за ним захлопываются, Анита закрывает лицо руками и снова начинает плакать. Когда она узнала о том, что Теодор — её единственный и любимый сын умер, то думала, что сойдёт с ума прямо на месте, что боль внутри будет настолько невероятной и непередаваемой, что сломает её за долю секунды. Но судьба обошлась с ней куда хладнокровнее и жестче — она заставила Аниту жить с этой болью каждый день, переживать раз за разом маленькую смерть, когда в голове снова проносилась мысль о Тео.       Горе её заключается не в том, чтобы научиться жить без смысла своего бытия, а в том, чтобы научиться жить с кровоточащей раной, которую никогда не удастся залечить. Тут даже стараться бесполезно. Нет ещё зелий, способных залечить подобное. Ни в мире магов, ни в мире магглов.       Анита прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не сорваться на крик. Она знает, что через несколько минут Бен вернётся за ней, а снова превращать утро в сеанс психотерапии не хотелось. Они столько всего перепробовали, даже не отмахивались от маггловских способов в виде успокоительных таблеток и работы с психологами, но ничего не помогло. Всё равно рано или поздно Анита оказывается в семейном поместье, поднимается на второй этаж и заходит в спальню Тео… И умирает там снова, оголяя эмоции на холодном паркетном полу.       Она и сама прекрасно понимает, что нужно научиться с этим жить, как-то принять тот факт, что в их семье всё пошло против природы — родители похоронили сына, но это совсем не легко. Анита срывалась в истериках и просила мужа убрать все колдографии сына, а потом умоляла вернуть их на место; она бежала посреди ночи босиком вдаль от дома, чтобы сделать глоток свежего воздуха, но везде виделся образ умершего сына, который следует за ней; она пыталась покончить с этой жизнью, чтобы наконец-то встретиться за гранью с Тео, но Бен всякий раз спасал её. Кажется, она уже перепробовала всё, что можно, но легче не стало.       Её сын умер в возрасте семнадцати лет, когда настоящая жизнь ждала его впереди, и всё, что у родителей осталось после него — это небольшой кожаный ежедневник с инициалами в нижнем правом углу первой страницы. И больные воспоминания. Как можно любить жизнь, когда она преподносит подобные подарки?       Дверь снова открывается и в гостиной появляется Бенджамин.       — Пойдём, дорогая, — всё так же тихо, почти шепотом, говорит он и протягивает руку. — Сегодня прекрасная погода.       Анита выдыхает, но не спешит вставать со своего места. Сейчас они окажутся в коридоре, где её лицо в солнечных лучах заблестит из-за пролитых слёз, а Бен опять постарается увести взгляд, чтобы не видеть её пустых глаз. Это стало обыденностью для четы Ноттов.       Их жизнь теперь — это постоянный траур.       На улице действительно прекрасная погода. Конец весны, в воздухе витают благоухания цветущих деревьев, а птицы напевают серенады лету, что уже стучится в дверь. Анита останавливается на крыльце, не решаясь сделать шаг, будто бы опасается, что стоит ей выйти на открытое солнце, как она вспыхнет ярким пламенем. Она же почти не бывает на улице, не считая ночных прогулок к озеру за домом.       — Всё хорошо, — Бен кивает ей, желая поддержать супругу. — Я буду держать тебя за руку.       Он обращается с ней, как с неполноценной, но оно так и есть. Миссис Нотт не считает себя полноценной уже который месяц подряд. Её привычный мир рухнул, растворился на атомы и молекулы. Ей сложно видеть в себе обычного человека, потому Анита даже не противится, когда Бенджамин говорит с ней вот так.       И снова они завтракают в гробовой тишине. Точнее, завтракает мистер Нотт, а его жена просто сидит, потупив глаза в одну точку. Её мысли всё так же далеко.       — Мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — говорит Бен, отпивая свой кофе. — Ты слушаешь меня, милая?       — Да, — бесцветно отвечает Анита.       — Мне на несколько дней нужно будет покинуть поместье. Я бы не хотел, чтобы ты оставалась одна… Может, ты пока побудешь в Мунго?       — Нет, — она отрицательно качает головой. — Они снова решат, что лучшее решение — это накачать меня снотворным зельем и всё. Бездари. А потом говорят, что в магической Англии лучшая колдомедицина.       — Я тебя не оставлю одну в любом случае. Может, тогда тебе стоит нагрянуть в гости в Уилтшир? Развеешься немного.       Анита поднимает голову и скептически смотрит на мужа в ожидании, что он просто неудачно пошутил.       — Ты думаешь, что одна убитая горем мать — это плохо, а две — лучше?       — Я бы не стал расценивать Нарциссу, как убитую горем мать, — отвечает Бенджамин. — У них просто трудные… непростые отношения с Драко сейчас.       — Не нужно, Бен, — Анита облизывает пересохшую нижнюю губу. — Я достаточно часто получаю письма от Нарциссы, потому твои пояснения ни к чему. Она знает, насколько плачевная ситуация сейчас в Малфой-Мэноре. Как-то так сложилось, что после смерти Тео, Анита и Нарцисса стали ближе, хоть и видеться стали реже. Не проходило и недели, чтобы из Уилтшира не прилетела сова с содержательным письмом от матери Драко. Сначала это были слова поддержки, воспоминания из их общей молодости, а потом строки, написанные Нарциссой, стали пропитываться тоской и печалью. Всё усугубилось после того, как Малфой-младший решился на Обливиэйт. Поэтому да, они — две убитых горем матери, хоть их боль и нельзя было сравнивать. У каждой болело по-разному.       — Хорошо, — мужчина ставит чашку на блюдце. — Скажи, чего ты хочешь и я сделаю.       — Решай свои дела, а я буду ждать тебя дома.       — Прости, но нет. Я всегда стараюсь уважать твой выбор, считаться с твоими решениями, но не в этот раз.       — Скоро пятое число, — Анита внимательно смотрит на мужа. — Я бы хотела встретиться с Драко.       — Я не знаю, где он. И я не думаю, что это лучшее решение.       — Он должен быть во Франции. Нарцисса писала, что в последний раз он присылал письмо оттуда.       — Зачем он тебе, Ани?       — Я… — по её лицу скатывается слеза. — Знаешь, я хочу поговорить с ним о Гермионе…       На её имени миссис Нотт заходится в слезах. Это очень больно. Это чертовски больно, как в первый раз. Снова внутри всё обдаёт огнём, по венам разносится огромная порция смертельного яда, а сердце на какой-то момент останавливается. И хочется надеяться, что это долгожданный конец, что через мгновенье станет наконец-то легче, но нет. Смерть по таким правилам играть не хочет — просто подразнила и снова скрылась с места преступления. Незавершённого преступления.       Бенджамин подрывается со своего места и подходит к супруге, опускаясь перед ней на колени. Он берёт её за руки, целует костяшки и сам еле сдерживается, чтобы не расплакаться.       — Ани, пожалуйста… — взывает мистер Нотт. — Не рви своё сердце, дорогая.       — Бен… — она хватает воздух ртом. — Он должен знать больше… Я так боюсь этого разговора, отговариваю себя уже полтора года, но это… Мне нужно с ним поговорить.       Солёные капли стекают по подбородку и капают на тёмно-синее кружево её платья. Порой Бену кажется, что от его жены пахнет горем, болью и слезами, а не привычными пионами.       — Мы поговорим с ним, если ты хочешь, но только я не хочу, чтобы ты говорила с ним один на один. Я прошу тебя. Если этот разговор ждёт своего часа уже полтора года, то подождёт ещё несколько дней.       — Ты обещаешь мне? — она смотрит на супруга, хоть за пеленой слёз еле различает его силуэт.       — Да. Я даю тебе слово, леди Нотт. Я вернусь и мы найдём способ встретиться с Драко, и ты задашь ему любые вопросы.       Ему хочется, что Анита забыла об этой идее, чтобы снова засомневалась и передумала, как делает это с ежедневником сына. Вот уже полтора года не решается его открыть. И будь Бенджамин более решительнее, он бы давно уничтожил его, но не может. Он знает, что это не только боль, прописанная на страницах, но и единственное живое напоминание о сыне. В каждой букве, в какой строчке — там осталась частичка души Теодора.       — Я хочу остаться дома, Бенджамин, — тяжело дыша говорит Анита. — Я не хочу куда-то уезжать… Я боюсь, что могу снова отвыкнуть от этого дома, а потом станет больнее.       — Ты… Хочешь со мной? Мне нужно в Берлин.       — А что там?       Как же он любит ей врать. Он ненавидит себя каждый раз, когда приходится ей лгать, изворачиваться и придумывать какие-то отмазки, но и оставлять её одну в этом доме на несколько дней нельзя. Даже, если у него получится на ночь возвращаться — это всё равно опасно. Анита сейчас себя не контролирует, она не стабильна. Бенджамин даже не хочет вспоминать, как вытаскивал её с того света, выдирал свою жену из лап костлявой Смерти. И было бы всё проще, не сболтни он ей о Германии, но уже поздно.       — Меня просят понаблюдать за одной девушкой… Ей нужно подобрать правильный курс восстанавливающих зелий.       — Что-то серьёзное?       Тут он точно не может сказать ей правду.       — Сам ещё до конца не знаю.       — Но там мне тоже придётся остаться одной, пока ты будешь занят, — отвечает Анита.       — Нет, там ты одна не будешь, — Бен слабо улыбается ей. — Встретишься с Лиамом, вы уже столько месяцев не виделись. Он всё-таки твой брат, Ани. Хоть от его компании ты не откажешься?       — Можно, но я всё равно рискую отвыкнуть от этого дома… Знаешь, я так быстро отвыкаю от нашего поместья, будто бы сознание само стремится его стереть из памяти.       Нет, оно просто стремится спастись, убежать оттуда, где всё заставляет чувствовать себя раненым животным. Бен это прекрасно знает, потому что сам же страдает от этого, но старается держаться, потому что есть ради кого. У него осталась его милая и драгоценная Анита, без которой он уж точно не справится. Тут ещё нужно подумать, кто кого спасает, на самом деле.       — Я прогуляюсь немного по саду, — миссис Нотт встаёт из-за стола.       Максимум общения на целый день достигнут. Больше они не проронят ни слова, не пересекутся и лягут спать по разным комнатам, если Анита не просидит снова всю ночь в гостиной на первом этаже. Ей кажется, что там безопаснее всего, потому что Теодор не любил эту гостиную — считал её слишком пустой и безжизненной, а теперь, без него, всё поместье Ноттов стало таким. И только в этой самой гостиной оставалось немного жизни, там было проще всего дышать.       Она уходит вглубь сада, а Бен достаёт палочку из кармана и одними лишь губами произносит своё авторское заклинание:       — Витус харт.       Теперь он знает, что с ней всё хорошо. Он слышит её сердцебиение и это позволяет ему дышать тоже. Покуда с его Анитой всё хорошо, то и он будет продолжать жить.       Миссис Нотт подходит к цветникам, где благоухают розовые пионы — некогда её любимые цветы. Она так любила, чтобы всё поместье было уставлено этими цветами, а Теодор умудрялся радовать мать огромными букетами любимых цветов даже в самый холодный январь.       Он был удивительным сыном, удивительным человеком… Анита не знает, как смогла протянуть без его голоса, очаровательной улыбки и забавных рассказов столько месяцев.       Ещё один жаркий летний день подошёл к концу. Анита поправляет шторы в спальне, время от времени заглядываясь на закат — он сегодня просто удивительный. Счастье в таких мелочах, что сложно представить, как можно быть несчастным человеком.       — А вот и я! — очень громко выкрикивает Теодор, заставляя мать содрогнуться. — Привет, свет очей моих!       — Тео… — она расплывается в очаровательной улыбке, когда поворачивается и видит сына с огромным букетом пионов в руках. — Какая красота!       — Оказывается, не обязательно иметь волшебную палочку, чтобы отыскать пионы в любое время года, — он вручает матери букет. — У магглов всё куда проще. Платишь деньги, и получаешь свои пионы.       — Я думала, что ты останешься в маггловском Лондоне до завтра. Ты же говорил, что хочешь погостить у Гермионы.       — Да, я хотел… — загадочно протягивает он. — Но планы очень резко изменились, хоть наша гордая мисс Грейнджер пыталась отрицать это.       — Что случилось? — Анита прижимает к себе цветы, но с любопытством поглядывает на довольного сына.       — Я сегодня вытащил на прогулку в маггловскую часть Лондона Драко… Ну и так получилось, что заставил этих двух познакомиться.       — Они не были знакомы?       — Были, если это можно так назвать. Гермиона знала, что этого «высокого, сероглазого аристократа» зовут Драко Малфой, ну а Малфой от меня знал, что скромная гриффиндорка — это Гермиона Грейнджер.       — Я думала… Мне казалось, что Гермиона тебе нравится, — неуверенно говорит Анита.       — И ты туда же, мам, — фыркает Теодор. — Гермиона — изумительный человек. Она красивая, умная, очень приятная в общении и просто потрясающая, но мы — друзья. Поверь, с теми всеми секретами, что нас с ней связывают, парой никогда не стать.       — И что же это за секреты?       Тео прикусывает губу и улыбается, не спеша отвечать. Анита знает, что следующее, что скажет её сын — это будет ложь. Да, такие приёмы могли подействовать на легкомысленную девицу: улыбки, построить глазки и сделать невинный вид, но она знала Тео, как свои пять пальцев.       — Тебе лучше не знать, мам, — он берёт букет. — Я помогу тебе поставить их в вазу, они тяжёлые.       Если бы она только знала, что это за страшные секреты, то никогда бы не закончила этот разговор. Но Аните хотелось верить в то, что подростки не могут скрывать что-то по-настоящему страшное, но оказалось, что это не так. Подростки могут быть очень жестокими, несчастными и загнанными в угол собственными поступками, и последствиями этих поступков.       — Почему ты мне не рассказал, Тео? — миссис Нотт касается кончиками пальцев нежных бутонов пионов. — Почему решил, что сам справишься? Ты же знал… Знал ведь, что без неё уже не справишься.       Она тоскует по сыну, чувствует боль из-за его смерти, а ещё она чувствует огромную вину и чувство долга перед умершей подругой сына. Анита осмелилась прочитать всего лишь одну страницу из ежедневника сына, но и этого хватило, чтобы понять, какие секреты хранила Гермиона Грейнджер. Она действительно была потрясающей, как и говорил Теодор. Её сын и не мог ошибиться в человеке.       Анита же воспитывала его таким: проницательным, чутким, добрым и искренним. А теперь винила себя в том, что не научила Тео быть немного жестче, хладнокровнее и грубее. Возможно, тогда бы ему хватило сил, чтобы справиться с такой тяжёлой потерей. Но поздно уже искать изъяны в воспитании сына, который умер полтора года назад.       Она расхаживает вдоль камина, сжимая в руках подол платья. В голове витает столько мыслей, хоть женщина и пытается себя успокоить. Рано о чём-то думать, за что-то переживать, пока не явится Теодор, и сам всё не объяснит. Наконец тишина гостиной комнаты нарушается потрескиванием волшебного камина, а через несколько секунды и силуэт Тео вырисовывается.       — Что стряслось? — тут же спрашивает миссис Нотт, не давая сыну отряхнуть одежду.       — Ты чего, свет очей моих? — он нежно улыбается и смотрит на мать. — На тебе лица нет.       — А как я должна выглядеть? Это письмо… Никаких объяснений и просьба открыть камин посреди ночи. Что случилось, мой дорогой?       — Мерлин, — вздыхает Тео. — Я такой болван. Прости меня, что заставил понервничать. Я думал, что письмо получит Кларк, а не ты. Глупая сова. Ничего не случилось, я просто забыл о дне рождении Гермионы. Мне нужно ей подарок сделать.       Анита закатывает глаза и качает головой.       — Теодор Нотт, ты просто ужасен, — констатирует она. — Чуть не довёл мать до белого каления.       — Прости мне эту маленькую шалость, — он целует тыльную сторону её ладони. — Раз ты уже меня встретила и услышала мою проблему, то может быть, что-то подскажешь?       — Как ты умудрился забыть о дне рождении Гермионы? Ты же весь август мне жужжал о нём.       — Снейп меня немного загонял отработками…       — Теодор? — Анита вопрошающе смотрит на сына. — Сентябрь ещё не закончился, а ты уже на отработках у профессора Снейпа?       — Подарок для Гермионы, мам.       — Мы обязательно вернёмся к разговору об отработках, молодой человек, — строго произносит миссис Нотт.       — Обязательно, — кивает Тео. — Я вообще хотел что-то подарить ей из наших фамильных драгоценностей.       — Ты уверен, что не испытаешь к мисс Грейнджер каких-то иных чувств, кроме дружеских? Если ты хочешь поговорить об этом…       — Свет очей моих, я уже множество раз повторял, что Гермиона Джин Грейнджер — моя близкая подруга, но никак не любовный интерес. К тому же, у неё есть уже любовный интерес. У него характерный платиновый отблеск волос, бледноватая кожа…       — Мерлин! — Анита прикрывает рот рукой. — Она встречается с Драко?       Это было так забавно. Словно они не были матерью и сыном, а просто школьные подружки. Теодор знал, что может рассказать своей матери много чего, а та сохранит это в секрете. Жаль, что один свой секрет он не смог ей вовремя доверить.       — Нет, они не встречаются, — с долей грусти отвечает Тео. — Но я точно знаю, что Малфою нравится Гермиона.       — Это… Ты точно не влюблён в мисс Грейнджер, дорогой? Я бы не хотела, чтобы это разбило тебе сердце.       — Мне разобьёт сердце, если эти двое продолжат бегать друг от друга. Представь, если они будут так бегать друг от друга целый учебный год? Тогда, летом, они были более… Короче, стесняется Гермиона, а Малфой…       — Люциус, — догадывается Анита. — Она же магглорождённая.       — Я хочу, чтобы во втором семестре, когда меня не будет в Хогвартсе, Малфой был рядом с ней.       — Что бы ты хотел подарить Гермионе?       — Что-то особенное, — отвечает Тео. — И что-то напоминающее ей обо мне. Я ей обязан, мам. Считай, что своей жизнью.       Ну почему? Почему она не придала значения этим нескольким словам? Такое чувство, что Тео боялся рассказать матери правду, но всячески намекал на неё. Или Аните теперь просто хотелось видеть во всех словах сына намёки на свою невнимательность. Она — плохая мать, она допустила смерть своего единственного ребёнка. Она не увидела и не поняла причин Теодора.       — Я так виновата, мой дорогой… — она срывает пион и подносит к лицу, втягивая носом нежный аромат. — Больше нет света в моих глазах без тебя. И ты не смотришь на меня. Я осталась совсем одна…       Бен чувствует, как колотится её сердце. Он знает, что она опять плачет. Давно уже не было дня, чтобы Анита не утопала в море горьких слёз, но разве можно было её за это винить? Если это хоть как-то помогало ей справляться со своей кровоточащей раной под рёбрами, то он будет поддерживать её и в этом. Только бы она продолжала жить и дышать. Его Анита — это всё, что у него осталось. Без неё только всепоглощающая боль, пустота, отчаяние и желание умереть. Его жизнь потеряла смысл в тот самый момент, когда сердце Теодора остановилось.       Мистер Нотт продолжает собирать в небольшой дипломат все необходимые записи, которые могут понадобиться в Берлине. Он знает, что лечить наркозависимых — это дело непростое. Это дико для их мира. В его компетенции всегда была лишь консультация для тех, кто переболел тяжёлыми формами всевозможных магических хворей. Бен и не знал, что ему придётся когда-то столкнуться с подобным. Но отказать этому человеку не смог.       Он отошёл от дел полгода назад, когда понял, что не может позволить Аните оставаться наедине с горем. О маггловских наркотиках он узнал не так давно. Бенджамин хотел бы презирать каждого волшебника, который опустился до такой низости, но не мог. Одним из таких стал Теодор. Это заставляло мистера Нотта ненавидеть себя ещё сильнее, презирать собственное отражение в зеркале. И кто бы только сказал, что вернуться из незапланированного столь затяжного отпуска его заставить ничто иное, как чьё-то увлечение белым порошком?       На глаза попадается ежедневник сына в кожаном переплёте. Бенджамин уже прочитал его — от первой и до последней исписанной страницы. Некоторые перечитывал по множеству раз, не веря собственным глазам. Ему всё ещё не хочется верить в то, что это было написано рукой его сына.       Как они с Анитой могли быть настолько слепы, не замечать очевидных вещей? Как он, его отец — глава семейства, смог упустить из виду приближающийся конец жизни своего сына? Как ему теперь себя не ненавидеть, зная эту правду?       Наверное, только это и заставило его ответить на письмо Блейза Забини. Если у Бена не получилось спасти своего ребёнка, то может удасться не оплошать с чужим? Он ведь знает малышку Пэнси с самого детства…       — Глупые дети, — он качает головой. — Куда вас чёрт несёт?       Рука сама тянется к ежедневнику. Бенджамин открывает первую попавшуюся страницу, точно знаю, что там будет написано.       14 марта 1996 г.       Блять… Блять… У меня сейчас нахуй остановится сердце. Я чувствую, как оно вырывается из груди. Мне проще его самому выдрать из груди. И Грейнджер… Она блять ушла. Закрыла меня в этом ебучем туалете. Она забрала мою палочку. Она всё забрала, оставила только этот ежедневник… Я ненавижу её за это.       Его глаза начинает щипать от слёз, а в груди разрастается жгучая боль, хотя казалось бы, куда сильнее? Бенджамин читал же это. Он знает, что Гермиона помогала Теодору, но каждый раз, как впервые.       26 марта 1996 г.       Она говорит, что не позволит мне выкинуть этот ебаный дневник. Я пытался его сжечь, утопить, разорвать, но она его зачаровала. Я ненавижу читать это, а она заставляет. Нахуй ты это делаешь, Грейнджер? Тебе нравится видеть мои страдания? Ты же знаешь, что я ненавижу себя, когда перечитываю всё это. И тебя я за это тоже ненавижу.       7 апреля 1996 г.       Ты опять это сделала. Какого хуя, Грейнджер? Просто отцепись от меня. Мне нахуй не нужно твоё спасение. Разве ты не видишь, как меня ломает. Мне стало бы проще, дай ты мне дозу, но ты нова закрыла меня в этом туалете. Ты знаешь, как сильно я ненавижу этот уебанский голубой цвет? Тут плитка голубого цвета. Он бесит меня.       8 апреля 1996 г.       Ты не пришла блять! Какого хуя ты не пришла? Почему я ночевал в этом туалете? Как ты смеешь меня тут держать, Грейнджер? Я что, какой-то твой цепной пёс? Пользуешься тем, что выходные? Но ты же не можешь держать меня тут до понедельника, да? Не дай Мерлин, ты меня сегодня не выпустишь, Грейнджер!       Блять, уже вечер! Ты шутишь нахуй?       Сука, Грейнджер! Уже ночь на улице? Что блять за печенье? Какого хуя я тут сижу, ебаная ты мразь?       Уже можно считать, что 9 число? Ибо блять полночь уже, Грейнджер. Какая же ты просто сука. Я словами передать не могу. Просто нахуй иди.       9 апреля 1996 г.       Ты сама когда-то завтракала в туалете? Ебать, а почему меня нахуй никто не ищет? Что ты придумала? Что им сказала всем? Или просто всем похуй на меня?       Он хочет, но не может остановиться. Строчка за строчкой… Бен переворачивает исписанные знакомым почерком страницы, удивляясь тому, как с днями менялось настроение Теодора. Как этой девочке это удалось? Почему она не бросила его, почему не отступила, когда он так много раз прогонял её? Гермиона совсем не была похожа на слабого человека, но даже её в итоге сломали.       23 апреля 1996 г.       Ты обиделась на меня. Просто ушла, оставив двери открытыми. Ты даже палочку не забрала. Но я останусь тут, Гермиона. В этом чёртовом туалете с голубой холодной плиткой, потому что ты бы так сделала. Ты бы меня тут заперла, если бы я не обидел тебя. Прости меня, Грейнджер. Я не хотел, правда.       А ещё правда в том, что, походу, ты действительно единственный человек, которому есть дело до меня. Ты остаёшься со мной, хоть я тебя столько раз проклинал и говорил, что ненавижу тебя. Ты удивительная, Гермиона.       30 апреля 1996 г.       Ты уже неделю молчишь. Ты не хочешь со мной говорить. И знаешь что? Это хуже, чем ломка. Правда. Я знаю, о чём пишу. А ещё я всю неделю ночую в этом туалете. Ты точно не заслуживаешь такого друга уебка, как я, но без тебя мне не справится. Я лежу сейчас и перечитываю все те записи, когда писал о том, как ненавижу тебя. Прости меня за все те слова.       А ещё я никогда не выброшу этот ежедневник. В нём читается моя эволюция. Да, я помню это слово. Ты меня научила его говорить. Ты вообще многому меня научила, Гермиона.       Эта девушка знала его сына лучше, чем он. Бенджамин знает, что не просто так каждое воскресенье наведывается в маггловский Лондон на кладбище Кенсал-Грин, чтобы оставить на надгробии Гермионы Джин Грейнджер букет из шести кроваво-красных роз. Он обязан этой девушке за своего сына.       17 июля 1996 г.       Я сегодня её познакомил с Драко. Я уверен, что это самое правильное моё решение за последний год. Сколько же было принято неправильных… Но она меня уберегла ради чего-то. Просто бросилась за мной в это чёртово пламя и вытащила. Я обязан ей. И я точно знаю, что Малфой не причинит ей вреда. А если и причинит, то ему пизда. За неё я готов отомстить кому угодно. Я жив, потому что она есть в этом мире. Грейнджер — моя причина, почему я жив. Блять… Причина? Что за тупорылое слово? Она просто спасла меня.       25 августа 1996 г.       Сегодня я рассказал ей, что вынужден на целый семестр съебаться в Америку. Можно было конечно сказать раньше, но я оттягивал этот момент. Но у нас еще целых четыре месяца впереди. Я знаю, что оставлю её с Малфоем. Хочу, чтобы когда вернусь в июне, то эти двое сообщили мне о своей помолвке. Они пиздец, какие счастливые вместе. Только бы им уверенности побольше, но это дело такое… Малфои же любят красиво ухаживать. Мне Драко рассказывал, что Люциус за Нарциссой два года ходил, не решаясь поцеловать.       19 сентября 1996 г.       Просто напишу и тут. Грейнджер, с днём рождения. Будь самой счастливой и проживи самую лучшую жизнь. А я тебе в этом помогу. Отвечаю. Будем с тобой в старости вспоминать нашу увлекательную молодость.       Бенджамин ударяет кулаком о стол. Это удар ниже пояса. Это осиновый кол в сердце. Эти слова заставляют его взяться за стакан и швырнуть его в стену. С таким же звоном что-то в очередной раз разбивается в его груди.       — Мой мальчик… Мой славный мальчик…       11 января 1997 г.       Ну и тухло же тут в Америке. Я скучаю по тебе, Гермиона. Спасибо миссис Грейнджер за носки. Они просто отвал всего.       14 марта 1997 г.       Я посмотрел свои записи с прошлого года в этот самый день. Ну я и еблан тупой. Блять, Мерлин храни Грейнджер.       11 апреля 1997 г.       Мне не нравятся её письма. И Малфой нихуя не пишет. Надеюсь, что дело только в том, что ты в запаре со своей учёбой. Я не стал этого писать тебе в ответном письме, но я пиздец переживаю за тебя.       А с каких пор мой дневник — это тупо обращение к тебе?       С самого начала, прикинь? Пиздато.       Мистер Нотт перелистывает страницы, останавливаясь на той, в слова которой вчитывался раз сто. Он знает, что сейчас станет очень и очень больно, но не хочет жалеть себя. Он не заслужил жалости к себе.       5 июня 1997 г.       Сука! Блять… Ебаная Грейнджер. Какого хуя ты это сделала? Нахуй ты это сделала? Ты блять издеваешься надо мной? Что мне делать, Гермиона? Что мне делать без тебя? Я опоздал на блядских четыре часа. Гермиона, я опоздал… Ты умерла? Ты правда умерла? Ну почему я надеюсь, что ты ответишь мне на мои вопросы?       Пожалуйста, окажись живой… Я умоляю тебя, Гермиона. Ради всего святого. Просто скажи, что это ебаный сон, что я не буду завтра стоять над твоей могилой. Я умоляю тебя. Будь живой, Гермиона… Я же не справлюсь без тебя. Ты же знаешь, что я сдохну? Я и дня без тебя не продержусь.       Окажись живой. Окажись живой.       Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива.       Почему эта хуйня не работает? Ты как-то сказала мне, что тебя нужно хорошо попросить… Помнишь, когда ты обиделась на меня, то сказала, что я должен хорошо попросить и ты простишь. Я прошу тебя оказаться живой. Я умоляю тебя, Гермиона.       6 июня 1997 г.       Будь жива.       7 июня 1997 г.       Будь жива.       8 июня 1997 г.       Будь жива.       9 июня 1997 г.       Ты слышишь блять меня?       Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива.       10 июня 1997 г.       Ты игнорируешь меня, да? Опять решила просто не говорить со мной? Но я же не отстану от тебя. Я буду продолжать тебя доставать.       Будь жива.       11 июня 1997 г.       Нахуй этот дневник. И тебя нахуй мёртвую, Гермиона. Ты блять предала меня. Ты решила нахуй сдохнуть. А мне что делать? Я просто хотел жить. А без тебя я нахуй сдохну.       22 июня 1997 г.       Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива.       3 августа 1997 г.       Ты сама виновата. Я сейчас под дозой. И никто меня не остановит. Иди нахуй, Грейнджер.       10 августа 1997 г.       Я закрылся в туалете. Как ты это делала.       Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива. Будь жива.       И Бенджамин знает, что осталась последняя запись.       5 октября 1997 г.       Я знаю, что это твоя коробка. Ты так и не ожила, а я просил тебя. Ты не пришла, хотя я звал тебя. Сейчас я иду на Астрономическую башню, чтобы взглянуть на тебя через этот уебанский шар, а потом мы с тобой встретимся.       До встречи, Гермиона!       Мистер Нотт падает на колени, начиная громко плакать, и прижимая к себе ежедневник сына.       — Глупые дети…