Summer, 21

Как я тебя люблю? Люблю безмерно… Наступает утро. Только Чонину неведома вся ценность времени, поэтому к нему утро подкрадывается незаметно и, размахнувшись учебником в пятьсот страниц, со всей дури бьет его по голове. Вот еще секунду назад сонный Чонин, разлегшись поперёк кровати, от всей души проклинает слепящий его солнечный свет, проникающий сквозь неплотно задёрнутые занавески, а в следующий момент, чертыхаясь налево и направо, с зажатой в зубах щеткой он уже носится по комнате в поисках своих штанов. И чего он столько времени собирался? Наконец, Чонин вылетает из общежития и бегом спускается по лестнице, перескакивая через три ступеньки сразу. Солнце в этот день жарит нещадно, и к концу лестничного пролета он осознаёт, что уже весь в поту. Можно было и не принимать душ, растрачивая впустую дорогое мыло. На бегу он с трудом замечает Чунмёна, издалека кричащего ему что-то, но к тому моменту как он расшифровывает, о чём мямлит хён, мир вдруг начинает вращаться, а пол оказывается всего в нескольких дюймах от его лица… стоп, подождите, он приближается… твою мать! БУМ. Выложенный плиткой пол на удивление прохладный, и Чонин остается лежать на нём, свернувшись в комок от переполняющего его стыда, пока Чунмён не приходит на помощь, ставя его обратно на ноги. Идиот идиот идиот идиот идиот идиот И Д И О Т. В результате Чонин оказывается целым и невредимым, за исключением пары синяков (и пострадавшей гордости), но мысленно он составляет список Людей, Которым Не Жить, и включает в него короля всех приколистов их университета – Кима Чондэ; ибо нечего подвязывать невидимые веревки между Колоннами Судьбы, непреклонно высящимися перед университетскими воротами. Двигаемся дальше, До Кенсу не ждет никого. У Чонина лишь два пути: встретиться с объектом его симпатии или же встать на путь отшельника, которому уготовано одиночество до самых последних дней его жизни. - Знаешь, есть такая китайская пословица: какая птичка раньше проснулась, та и червячка быстрее словила! – кричит Кенсу, когда Чонин уже достаточно близко, чтобы услышать его слова. Скрываясь от палящих лучей, Кенсу держит над головой желтый зонтик, и желтые отблески полиэстрового материала окутывают его фигуру. Этот великолепный вид милого и освещенного яркими красками Кенсу заставляет Чонина сбавить шаг, чтобы лишние секунды полюбоваться им. - Ты не червяк! – кричит он в ответ срывающимся голосом, выдающим сбитое от долгого бега (а ещё от живописного вида неотразимого, сияющего Кенсу) дыхание. – Но я могу поймать тебя, если хочешь! - Ну тебя! – Кенсу, явно смутившись, стремительно направляет на него зонтик, но отсутствие навыков прицеливания делает своё дело, и он промазывает. Чонин не может с уверенностью сказать, какая из картин его больше умиляет: спасающийся от солнца с помощью желтого зонтика с нарисованными на нём резиновыми уточками Кенсу, стоящий при этом в тени ветвистого дуба (погодите, с каких это пор в Сеуле есть дубы?), или же оба они, с глупыми улыбками на лицах ожидающие, пока Чонин не успокоит дыхание после пятимильной пробежки из университетского городка до места их встречи. Но в тот момент, когда Кенсу, как по волшебству, достаёт буквально из ниоткуда воздушный шар, наполненный гелием, и вручает его Чонину, он решает, что это не так уж и важно. Шарик - тоже желтого цвета, и, наверное, поэтому Чонин не заметил его, когда бежал к Кенсу и одновременно кричал ему в ответ. - Это мне? Кенсу лучезарно улыбается ему. Чонин осторожно берет готовый взмыть в небо резиновый шар, и в его мыслях возникает Canon EOS 7-D, предназначенный запечатлеть этот исторический момент, чтобы в будущем было чем потешить посетившую его ностальгию. То чувство, когда их пальцы слегка соприкасаются, невозможно описать ни словами, ни любыми другими вербальными и невербальными знаками. Так вот что значит – влюбиться? Это как открыть дверь, но не войти в помещение, а оступиться и провалиться в глубокую пропасть, где не работает закон гравитации, и при этом ощущать одновременно и бесконечное наслаждение, и ужасающую безнадёжность? - Спасибо, - Чонин не знает причину, по которой Кенсу решает подарить ему воздушный шар, но он точно знает, что для Кенсу этот подарок имеет значение, и за этим милым жестом скрывается совершенно приемлемое объяснение. Внезапно Кенсу хватает его за запястье и уводит из-под спасительной тени дерева, и если бы не необходимость срочно спасти свои глаза от штырьков по краям зонтика, так и стремящихся лишить его зрения до конца жизни, от этого прикосновения Чонин точно бы поперхнулся. Но в следующий момент в поле его зрения появляется буквально армада воздушных шариков, привязанных к уличной скамейке, и в этот раз Чонин действительно давится собственной слюной. - Матерь Б-б… - Угадай, что мы будем делать, - щебечет Кенсу с энтузиазмом педагога подготовительной школы, распинающегося перед избалованными и ничем не интересующимися детками. – Сегодня мы будем раздавать воздушные шары! - … ась? - Да не беспокойся о всяких мелочах, - Кенсу отмахивается, принимая вялость и отсутствие интереса Чонина за опасения в законности этих действий. – Я обо всём разузнал и всё проверил. Здесь можно совершенно безопасно раздавать воздушные шарики. Разрешения я не получил, потому что с ним слишком много мороки. Но если мы будем держаться подальше от одного странного парня, который тоже тут где-то таскается, раздавая бесплатные шарики, все будет нормально. - Что за странный парень? Господи, Кенсу… - Расслабься, - Кенсу встаёт на цыпочки и прохладной ладонью похлопывает его по щеке, после снова удаляясь от него в далекий и неведомый уголок вселенной. И не смотря на всё, Чонин делает так, как сказал ему Кенсу – расслабляется. Они словно играют в игру «Делай, как я»: Чонин семенит за Кенсу, и от вида подпрыгивающего в предвкушении парня, излучающего счастье как самый настоящий калорифер, включенный на полную мощность в холодные зимние дни, клубок нервов в его груди постепенно распутывается. Кенсу выглядит таким восторженным, таким счастливым, что Чонину кажется, что он вот-вот взлетит в небо. К тому же, в руках он держит, кажется, не менее тридцати воздушных шариков, наполненных гелием, что еще больше подтверждает опасения Чонина. Правило номер три в руководстве Чонина по выживанию в медицинском университете: всегда перестраховываться. Может, пухленькие ляжки Кенсу и притягивают его к земле, но Чонин не собирается так рисковать. Поэтому, как настоящий добрый самаритянин, страждущий восстановить веру в человечность и сделать мир лучше (чтобы Кенсу мог жить спокойно, не опасаясь всяких педофилов, клюющих на как раз вот такие привлекательные в своей упитанности ляжечки), Чонин протягивает руку и отцепляет холодные пальцы Кенсу от связки веревочек. Он ощущает, как Кенсу удивленно смотрит на него, словно просверливая своими большими глазами дыру в его лбу, и Чонину требуется всё его самообладание и стойкость, чтобы не поднять голову и не дать себе затеряться в сверкающих, бездонных озёрах его глаз. Если бы Чонин был светом, его бы уже давно затянуло в сетчатую оболочку глаз Кенсу, и он бы остался там навсегда, лишь бы только Кенсу видел его одного. Днём и ночью. - Я просто… хотел удостовериться, что ты не взлетишь в небо с этими проклятущими шарами, и угораздило же тебя родиться таким тощим, - бормочет Чонин. Это на него так жара действует, абсолютно точно. Просто нет другого объяснения, отчего вдруг так подскочила температура его тела, окрасив щёки в розоватый оттенок. И вот уж точно кто никак не имеет отношения к его резко возросшей температуре, так это Кенсу, в данный момент хихикающий как легкомысленная школьница мать её да что вообще за нафиг что смешного ради всего святого он вообще-то как рыцарь поступил ведь КИМ ЧОНИН МУЖЧИНА И ЧЕРТ ВОЗЬМИ ПУСТЬ КЕНСУ И НЕ ДЕВУШКА НО ЧОНИН ПРОСТО ХОТЕЛ ПОМОЧЬ И НЕ ПОТОМУ ЧТО ЕМУ НРАВИТСЯ КЕНСУ НЕТ КТО НАХРЕН МОГ ПРЕДПОЛОЖИТЬ ТАКОЕ ВООБЩЕ ЧОНИН ГОТОВ ДАТЬ В ГЛАЗ ОЧЕНЬ БОЛЬНО ЭТОМУ БОЛЬНОМУ НАГОЛОВУ ЧЕЛОВЕКУ Чонин просто проявил вежливость, ничего больше. Дружеский совет всем, кто сомневается в здравом уме сексуальной ориентации Чонина: ЛУЧШЕ НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ. - Ты такой милый, - решает Кенсу, и от этой единственной фразы Чонин загорается и взрывается, оставляя после себя окровавленные куски разорванных мышц и раскиданные вокруг остатки мозга. (Целым остаётся только его сердце, потому что уже совсем скоро, без его на то ведома, оно перестанет принадлежать ему. Кенсу получит сердце Чонина на блюдечке с голубой каёмочкой. Чонину никуда от этого не деться, ведь в действии эффект Кенсу). . Спустя три часа, что они таскаются под палящим солнцем, угрожающим раком кожи (ладно-ладно, не солнце, а УФ-лучи вызывают рак кожи, но главное, что общая идея понятна, ну, а непрофессионалам не нужно знать весь этот медицинский жаргон), весь район их именует не иначе, как Друзья-Педофилы, с Помощью Воздушных Шаров Усыпляющие Бдительность Ничего Не Подозревающих Деток. Но Чонин твёрдо убеждён, что это не они, а только Кенсу и Его Приключения с Воздушными Шариками. Сам Чонин – просто неизвестный персонаж второго плана, появляющийся в паре эпизодов. Он даже не напарник какого-нибудь «тёмного рыцаря», борющийся с мутантами, обладающими способностью к сверхскорости, и с преступностью, процветающей в небезопасных, богатых и модных районах. Нет, Ким Чонин всего лишь играет эпизодическую роль – один единственный день он исполняет почётную обязанность охранять Посла Доброй Воли и Воздушных Шариков До Кенсу. Чонин мычит, довольный работой своей выдающейся, безупречной логики. Пожалуйста, поаплодируйте ему и номинируйте на Нобелевскую премию. Защищённый от солнца своим желтым зонтиком, Кенсу тем не менее выглядит уставшим. Чонин попеременно смотрит то на несколько оставшихся в своей руке шариков, то на всё возрастающую усталость Кенсу и решает, что пора сделать перерыв. - Хочешь отдохнуть? - Думаю, да. Мы можем куда-нибудь присесть? Чонин иногда забывает, что Кенсу пережил удаление опухоли, и ему необходимо потреблять много жидкости, чтобы предотвратить возможность мутации клеток и их бесконтрольного репродуцирования и распространения по всему телу. Поэтому, чтобы ускориться и побыстрее найти прохладное местечко прежде, чем они поджарятся до состояния подгоревших чипсов, Чонин хватает еле бредущего позади него Кенсу и ищет укрытие в тени какого-нибудь дерева. Слава паркам и многочисленным раскидистым деревьям в них. - Побудь здесь, - командует Чонин, привязывая бедные оставшиеся шарики к столбику. - Куда ты уходишь? От Кенсу внезапно веет напряжением и чем-то еще, что Чонин никак не может точно определить, но судя по выражению лица Кенсу, это явно что-то не очень хорошее. - Я вернусь, просто куплю нам попить. С нас, наверное, семь потов сошли, пока мы таскались по району, - добавляет Чонин, пытаясь разрядить атмосферу. - Тогда мне, пожалуйста, чай со вкусом дыни, без сахара! – широко улыбается Кенсу. - Понял, босс. В этом районе только один аджосси продает напитки. Его лоток должен быть где-то неподалёку, но он так ловко спрятан, что Чонин больше десяти минут бродит кругами, изрыгая проклятия, от которых ни один бы монастырь не выдержал и обвалился, превратившись в груду бетона и строительного мусора. Внезапно уличный торговец магическим образом возникает прямо в нескольких шагах от Чонина. НАКОНЕЦ-ТО. - Учишься в университете, сынок? – аджосси щурится из-под своей широкополой шляпы. - Да, - Чонин выпячивает грудь колесом, готовый начать хвастаться, а то вдруг добрый аджосси милостиво удостоит скидкой бедных и скромных студентов. – Я будущий врач! Аджосси в шоке моргает глазами и открывает рот, и Чонину с трудом удаётся удержаться от желания самому его захлопнуть. - Ты – бешеный врач?! Господи, да забирай всё бесплатно, только свали отсюда. Ради бога! Чонин сердится, но тем не менее благодарит аджосси за его щедрость и бегом бросается к Кенсу, его принцессе, преданно ждущей его возвращения. Когда в зоне видимости появляется спасительная тень, под которой он оставил Кенсу, Чонин видит, как парень провожает прелестную малышку, семенящую за своей мамой, а к её запястью привязан воздушный шарик. Чонин не знает, что ему и чувствовать, поэтому просто стоит, наблюдая за тем, как со слегка печальной улыбкой на губах Кенсу машет на прощание рукой маленькой девочке. Нет слов, способных описать ту сцену, свидетелем которой он стал, и лишь какая-то еле уловимая, колющая боль берёт верх над его эмоциями. Но как быстро она появляется, также быстро она и исчезает, когда Кенсу замечает его, стоящего посреди желтой тропинки. Сто процентов, во всём виновата летняя жара. Чонин молча передает Кенсу чай, а сам отпивает кофе со льдом. Если молчание, и правда – золото, тогда установившаяся между ними сейчас тишина – еще одно из тех бесценных редких мгновений, которые они проводят вместе с тех пор, как встретились друг с другом впервые. Молчание затягивается, перетекая из секунд в минуты, и Чонин отсчитывает, сколько раз летний ветерок успевает заглянуть в их укромную тень, затем снова оставляя вместо себя удушающий зной. - Сколько ты хотел бы детей? Чонин чуть не давится своим кофе. - Ты серьезно сейчас спросил, сколько я хочу детей? Кенсу пожимает плечами, не видя ничего необычного в подобном вопросе. Господи, да Чонин – последний, кто будет планировать что-то в своей жизни! Спрашивать его, сколько Чонинов-младших он хотел бы заиметь – всё равно, что спрашивать Чанёля, что он будет делать, когда перерастёт свою нездоровую фазу «счастливого вируса», чего, если быть откровенно честным, в будущем вряд ли стоит ожидать. К тому же, сексуальная ориентация Чонина не особо предполагает собой возможность появления детей, если только он не встретит в каком-нибудь неприглядном, глухом переулке парня с лишней Х-хромосомой. Поэтому, думается, всю оставшуюся жизнь ему придется нагибать людей сзади, если вы понимаете, о чём речь. И если анкета Кенсу с указанием его пола не надувала Чонина всё это время, он с почти двухсотпроцентной уверенностью может сказать, что Кенсу не сможет родить детей (если вдруг они начнут встречаться). Но он всё же ответит на вопрос Кенсу… просто чтобы уважить своего хёна… - Может, двоих или троих. Наверное… - А-а. Чонин бросает быстрый взгляд на парня, сидящего рядом, и видит, как он улыбается, но улыбка его кажется тоскливой и полной скрытого сожаления. - А ты? – интересуется Чонин. – Сколько избалованных деток, опустошающих твой счёт в банке на образовательные цели, тебе бы хотелось? Кенсу смеется, но так ничего и не отвечает, наблюдая за оставшимися воздушными шарами, привязанными и ограниченными в своей свободе. Он выглядит печальным. Их пальцы почти касаются друг друга, и Чонину так хочется переплести их со своими, смахнуть крупицы печали и через вены ввести счастье в организм Кенсу. - Я думаю, - Кенсу медленно встаёт и отряхивает штаны, - пора расходиться. Я ещё задолжал тебе ответы на вопросы, но я отвечу на них завтра в кафе. - Хорошо. - Но сначала, - Кенсу улыбается и поднимает с земли очень длинную палку, - надо позаботиться о последних шариках. Чонин только ухмыляется. В конце концов, они вырисовывают на сухой, твердой земле:

ОДИНОКИЕ ВОЗДУШНЫЕ ШАРИКИ ПЛЗ ЗАБЕРИТЕ ИХ ДОМОЙ!! :> или просто вдохните гелия тоже ништяк живая демонстрация не предусмотрена

Правда, к тому моменту, когда Чонин заканчивает своё творчество, воздушных шаров уже не оказывается на месте – Кенсу подходит к столбику и быстрым движением отвязывает их, отпуская тут же взмывающие вверх шарики резины на свободу. И это поворотный момент в жизни Чонина, отправная точка, радикально меняющая его взгляды и понятия на все триста шестьдесят градусов. С этого момента навсегда останется в его мозгу выражение спокойствия и умиротворённости на лице Кенсу, просочившееся через поры кожи Чонина и пожизненно выгравированное на нейронах, блуждающих в его теле. А когда Кенсу оборачивается и как-то беспомощно улыбается ему, мир, к которому Чонин привык, разбивается вдребезги и самого его бросает в совершенное иное, неизведанное измерение. Больше нет смысла пытаться отрицать или избегать очевидного – его жизнь больше не будет такой, какой была прежде. Чонин влюбился. Он влюбился в До Кенсу. И обратного пути уже нет.