Summer, 21

Только властелину университетского городка Ву Ифаню или Крису, как он сам предпочитает называться, удается вытащить Кенсу из цепкой хватки Чонина, ведомого чрезмерной привязанностью к невысокому парню. Его величество врывается в их комнату без стука (скотина), и даже не моргнув глазом, обращает на них свой убийственный взгляд четвертой степени опасности. Кенсу подле Чонина съеживается, пытаясь уменьшиться в размерах, в надежде на то, что Крис его не заметит. Он не студент этого престижного университета, поэтому вообще-то не имеет права на халяву пользоваться благами общаги, а именно кондиционерами и электричеством. - Проверка комнат, - рявкает Ифань, - через полчаса. На этих словах дракон с размаха захлопывает за собой дверь, а Чонин утыкается в плечо Кенсу, издавая расстроенный стон. - Вот же ж, - ругается он. - Кажется, мне пора уходить. - Нет, не уходи! Ты можешь спрятаться в ванной! - вскрикивает Чонин. - Или под моей кроватью! А еще лучше, ты мог бы слиться с моей кроватью, чтобы я спал с тобой каждую ночь! Кенсу изображает "фейспалм" настолько мило, что Чонин готов умолять Ифаня каким угодно способом пропустить их комнату во время проверки и позволить его парню остаться здесь жить. Он даже не против платить чуть больше за проживание в общежитии, и если это поможет Кенсу останется здесь, он с радостью согласится! - А еще ты можешь притвориться одним из наших подопытных трупов и полежать на полу, пока не закончится проверка. - Чонин, как давно ты не мыл здесь пол? Молчание Чонина дает Кенсу понять, что количество грязи в этой комнате чересчур зашкаливает все его понятия чистоты, поэтому он встает с места и направляется в комнату Чонина за своей одеждой, пока сам Чонин с тоской наблюдает за ним, мечтая, чтобы Кенсу тоже учился в этом университете. Тогда каждый день они бы могли встречаться в любое время, и Чонин мог бы целовать его, когда захочется. Они могли бы кружиться в танце по комнате, напиваться и заниматься потрясающим сексом. Кстати об алкоголе. ВОТ ЧЕРТ! - КЕНСУ-ХЕН, ТЫ ДОЛЖЕН МЕНЯ СПАСТИ! Все-таки, в конце концов, Кенсу соглашается спасти чонинову задницу (которая, кстати, принадлежит именно Кенсу, чего даже не отрицает сам Чонин) и унести все пустые пивные банки в далекое далеко. А потом еще помогает их заложить в мусорные баки (и то только потому, что Чонин впервые признал его старшинство и назвал хёном). Чонин не знает, что бы он делал без Кенсу. Хотя, если бы он не встретил Кенсу, Чонину бы не пришлось заливать свои горести алкоголем, потому что их просто-напросто не было бы. Ну и ладно. Зато теперь у него есть девушка... то есть, парень, и жизнь прекрасна. - Мда-а, ты и правда можешь глушить алкоголь литрами, - сетует Кенсу, вытаскивая из лифта почти неподъёмный мешок банок. - С пятнадцати таскал украдкой соджу в свою комнату! - Чонин выпячивает грудь. Кенсу шлепает по ней рукой. - Нечем тут гордиться. Где вы вообще спиртное достаете? Оно же недешевое. Чонин широко улыбается. - Семья Чанеля владеет винным заводом, поэтому он-то, в основном, и протаскивает выпивку в общагу. Хотя эта скотина сам, наверное, пьет какое-нибудь дорогое вино в компании Бэкхена-хена, чтобы ему потом хоть перепал секс. - Я бы не удивился, окажись это правдой. - Ага. Они достигают выхода, и Чонина охватывает сильное нежелание открывать дверь, позволяя Кенсу уйти, поэтому он медлит, рискуя тем, что Ифань вернётся и решит наказать его, отослав в кабинет к декану. - Со стороны Ифаня-ши было так мило предупредить нас о проверке комнат, - замечает Кенсу, неловко переминаясь возле дверей. - Да-а. Наверное. …….. - На улице довольно жарко. Может, тебе принести зонтик? - Думаю, что обойдусь. Тут недалеко пешком идти. Может, на автобус сяду. - Напиши, как доберёшься. - Конечно. Так мучительно знать, что они оба пытаются приостановить время, чтобы успеть сказать друг другу хоть ещё несколько слов. И снова уже знакомое ощущение грусти пульсирует у Чонина в груди, ударяясь о грудную клетку. Он так хочет, чтобы Кенсу не уходил. Без него жизнь настолько пуста, что теряет всякий смысл. - Эй, - с нежностью в голосе говорит Кенсу, и Чонин отрывает взгляд от пола и встречается с грустными глазами, смотрящими прямо на него. – У нас всё ещё есть завтра. Кенсу мягко улыбается ему. - Да. - Думаю, тебе стоит открыть дверь. - Да, кажется, уже пора, - с громким вздохом он касается карточкой сенсора, следит за тем, как раздвигаются створки дверей, и кривит лицо. – Увидимся. - Я напишу тебе. У нас на завтра назначен очередной пункт из моего списка! Но они оба знают, что прикрываются этой тщетной видимостью оживления и обманчивой, натянутой улыбкой. И ни одному из них это не приносит утешения, поэтому Чонин делает шаг вперёд и притягивает к себе старшего. - Я буду скучать по тебе. Кенсу не говорит ничего, но сильнее сжимает его талию, давая Чонину понять, что он чувствует то же самое. А когда Кенсу отстраняется, его глаза – покрасневшие и слезящиеся. - У нас всё ещё есть завтра, - повторяет Чонин. - Да. Завтра. - И у нас впереди всё лето. Это только начало, - он пытается снова. Но Кенсу только сильнее кривится и уходит, оставляя Чонина в одиночку задаваться вопросом, что же именно он сказал не так. Да. Начало. Вот только Чонин не знает эффекта от своих слов, беспощадной правды и реальности, стоящих за ними. Пройдёт ещё немного времени перед тем, как правда настигнет его и заставит захотеть взять свои слова обратно. Но тогда уже будет слишком поздно, чтобы пытаться спасти что-то или кого-то. . Начало конца намечено на следующий день. Оно объявляется в виде загадочного отсутствия и оставленных без ответа сообщений на голосовой почте Кенсу. Только в этот раз Чонину нужно намного больше времени, чтобы догадаться, что на самом деле происходит за закрытой глухими шторами связкой секретов и невысказанной правды. Как только наступает утро, взволнованный и предвкушающий Чонин вскакивает с постели, умывается, одевается и несётся к тупиковой улочке в центре их района, где Кенсу ждёт его. Или, по крайней мере, должен ждать, думает Чонин, оглядывая пустынный парк. У Чонина возникает чувство, что он снимается в одном из американских вестернов, а сухой ветер, раздувающий листву, только добавляет реальности. Однако, вместо бара, в котором толпятся завсегдатаи-ковбои, он торчит под тенью дерева в ожидании. Он смотрит на часы. Почти одиннадцать. Может, Кенсу устал и не услышал будильник. Чонин решает пока не звонить ему, боясь разбудить любимого, которому он, вполне возможно, сейчас снится. Это будет прямым нарушением закона! Никому не позволено прерывать сон того, кому снится неподражаемый и мужественный Ким Чонин. И уж точно абсолютно никому не позволено будить Чонина, когда ему снится его маленький кавайный Кенсунни (кроме конечно, самого Кенсу). Поэтому Чонин ждёт. Под обжигающими, безжалостными лучами солнца, потихоньку поджаривающими его, он ждёт и ждёт. В полдень Чонин лезет за телефоном и набирает номер Кенсу, который он запомнил наизусть ещё вчера ночью после того, как Кенсу смской пожелал ему спокойной ночи. К сожалению, ему отвечает голосовая почта, и Чонин терпеливо ждёт до тех пор, пока не слышатся гудки, и только потом вещает трубку. Через динамик голос Кенсу, записанный в голосовой почте, звучит так мило. Его голос – музыка для ушей Чонина, и ни Элвис Пресли, ни БоА не сравнятся с ним! Но всё-таки, боже, как же непривычно долго Кенсу идёт до назначенного места. Может, дело в пробках на дороге? Или столкнулись машины? Господи, а вдруг какой-то сумасшедший водитель врезался в автобус, на котором ехал Кенсу, и теперь ему нужно искать другие средства передвижения, а Чонину он позвонить не может, потому что забыл телефон дома? ОН ДОЛЖЕН СПАСТИ ЕГО! Чонин выпрыгивает из затягивающего болота своих страданий и выбегает на асфальтовую дорогу, ведущую к автомагистрали в тридцати минутах отсюда. Но когда он добирается туда, всякая надежда покидает его, потому что никаких пробок и в помине не видно. Час-пик уже прошел, и по свободной дороге проезжают редкие автомобили. Мимо него стремительно проносится машина скорой помощи. На какую-то секунду она останавливается на светофоре, но сразу же срывается с места на полной скорости. Это событие фиксируется каким-то уголком сознания Чонина, когда сирена неотложки уже затихает вдали. Ладно, значит, дело не в пробках. В расстроенных чувствах Чонин плетется обратно в парк. У себя в мозгу он рисует картину смущенного и готового сто раз извиниться Кенсу; он ждет Чонина в обговоренном месте, и чтобы вымолить его прощение, обещает угостить плотным и вкусным обедом. Но, как известно, жизнь – далеко не комок сладкой ваты. Реальность - неблагодарная штука, особенно для Чонина, особенно сегодня. Под палящим солнцем он ждет Кенсу целую вечность, каждые полчаса набирая его номер. Время от времени он встает и прогуливается, чтобы размять онемевшие конечности, пока не устает снова и не садится обратно. Так продолжается до трех часов. Как-то всё это по-дурацки, думает Чонин, возвращаясь в общежитие. Как мог Кенсу даже не предупредить о том, что что-то случилось, и что он не придет? Его похитили? Нет телефона, чтобы позвонить? Чонин ему надоел, и он решил продинамить его, даже не порвав предварительно их отношения? - Очень надеюсь, что нет, - он бормочет под нос, с силой захлопывая за собой дверь. Лухан в удивлении вскакивает с дивана, а Сехун, не изменяя себе, облагодетельствует его пятисекундным взглядом, а потом возвращает все свое внимание на телевизор. - Приветик, Чонин, - щебечет Лухан. Тот только раздраженно ворчит. - Денек неудачный? - Отвратительный. - Оу, - Лухан спокойно реагирует на мрачное настроение Чонина и тактично не задаёт ненужных вопросов. - Хочешь с нами сходить пообедать? Можем в больнице со студенческой скидкой поесть, я слышал, там сегодня подают свиные отбивные. Серьезно? Какая нормальная больница, осознающая свою ответственность за здоровье людей, включает в меню жирные жаренные свиные отбивные!? Тем не менее, Чонин утвердительно кивает головой. В желудке от обуревающей его злости и непонимания пусто как шаром покати, и он бы с радостью сейчас заглотил целую касатку. Хотя, погодите-ка, касатки ведь на грани вымирания, так что пусть будет корова. - Только душ приму. Я быстро. Где Кенсу? Когда они уже поглощают еду, окружённые усталыми врачами и сонными медсестрами, у Чонина вдруг загадочным образом пропадает аппетит. Может, от отвратительных прилюдных хунхановских обжиманий, а, может, от джапче, заказанного Сехуном у аджуммы. (Скорее, в основном от последнего, потому что джапче напоминает ему о Кенсу, а Чонин сейчас, честно говоря, несколько раздражен и расстроен из-за поведения старшего). А уж когда Лухан противным воркующим голоском тянет "открой ротик~", терпение Чонина иссякает бесповоротно и безвозвратно. Это чрезвычайно опасное заболевание под названием хунханитис, и лечить его надо немедленно и ничем иным, как удвоенной дозой сарказма и насмешки. - Может, перестанете?! - срывается Чонин, безжалостно вспарывая свиную котлетку вилкой. "Ай-яй!" - тихонько попискивает котлетка, только никто даже не пытается ее услышать (но ведь у свиных котлеток тоже есть чувства). Сехун с Луханом удивленно взирают на него. - Я просто кормил его. - Он просто кормил меня. - А у тебя самого рук нет, Сехун? - Как ты можешь заметить, Чонин, - Сехун прокашливается, - мои руки заняты тарелкой джапче. - Вот и ешь свой джапче! Можете хоть ядом кормить друг друга за закрытыми дверями! - Ты просто злишься, потому что у тебя нет никого, кто бы мог покормить тебя, - Сехун взмахом руки показывает все свое пренебрежение к злости Чонина. - Но, к сожалению, Лухан-хен - мой, а ты поищи-ка себе кого-нибудь другого. А еще лучше покорми меня своими свиными отбивными. - Я лучше из тебя отбивную сделаю. Так что и обед заканчивается для Чонина на не очень веселой ноте. Кажется, его удача решила на сегодня смотаться в отпуск. И что такого, спрашивается, он сделал, чтобы разозлить божков, присматривающих за ней?! Вот подстава. Покидая столовую, они замечают по поджатым губам и взволнованным лицам медсестер, что в больнице явно что-то происходит. Секундой позже по громкоговорителю вызывают доктора Чон Юнхо, что моментально приводит Лухана в состояние возбуждения, волнения и нетерпения, потому что это же доктор Чон Юнхо, известный на весь мир онколог и нейрохирург. А еще он - одна из причин, по которым Лухан выбрал медицинскую стезю (и не важно, насколько эта причина дурацкая и по минимуму связанная с медициной). В тот же момент Лухан, ведомый невидимыми локаторами, настроенными на доктора Чон, срывается с места и бежит к ближайшему лифту, чтобы добраться как можно быстрее в реанимационную. - Лухан, блин, ты лезешь не в свое дело, он же занят! - Моя интуиция говорит, что мне нужно к Юнхо-сонсениму!! Возможно, я даже помогу ему больше, чем всякие медсестры! - Вот блин. Лифт поднимается с черепашьей скоростью, заставляя Лухана распространять вокруг себя атмосферу нетерпения, что отнюдь не приносит спокойствия и без того нервничающему Чонину. Он переводит взгляд на Сехуна, вид которого кажется еще более невозмутимым и незаинтересованным, чем обычно. И Чонину хочется закричать на младшего от того, что в такое время он остается до раздражения спокойным. - Нам непременно попадёт за то, что мы суем нос не в свое дело, и виноват будешь только ты, Лухан, клянусь богом! - Все чики-пуки, Юнхо-сонсеним любит меня. - Я тебя больше люблю, - бормочет Сехун, но никому нет до него дела. Когда дверь лифта отъезжает в сторону, Лухан только что не выкатывается оттуда и устремляется к дверям реанимационной, готовый целовать ноги доктора Чона, как только он появится в отделении. - Уверен, мы их сделали, - сияет улыбкой он. Да, они явно были быстрее, потому что только сейчас группа медсестер в спешке везут человека на каталке. А сердце Чонина останавливается. Оно останавливается в тот момент, когда в мозг, словно редкими каплями воды в Сахаре, просачиваются картинки происходящего перед ним. Вы знаете то чувство, когда весь окружающий мир замирает? Когда внезапно все замедляется на десятую долю секунды, а потом ускоряется в десять раз? Чонин узнал. Узнал в тот момент, когда увидел Кенсу, лежащего без сознания на каталке с кислородной маской, плотно прижатой к лицу. А потом за ним закрылись двери реанимации. Реанимации!! Мир вокруг Чонина стремительно рушится, но, к счастью, больничный пол еще здесь со своими приглашающими объятиями. А вот Кенсу нет. Чонин нашел Кенсу, но не так, как хотел. Он не хотел найти Кенсу, находящегося на грани жизни и смерти в мрачной больнице. Он хотел найти Кенсу, ожидающего его в парке с коробочкой бенто в руках, приготовленным в качестве извинения. Но не так, он не хотел метаться в отчаянном ожидании перед закрытыми дверями реанимационной до поздней ночи, даже не сомневаясь, что не стоит надеяться на что-то хорошее. Тихие, отрывистые фразы "пульс падает", "рецидив", и "поступил утром" оседают где-то в подкорке сознания его затуманенного мозга. Мы почти потеряли его. Чонин тоже почти потерял Кенсу, без его ведома Кенсу исчез с поля его зрения. И сейчас Чонин не уверен, сможет ли он вернуть его.