Summer, 21

Я не боюсь смерти, ведь частички меня умирают каждую секунду. - Сейдж Фрэнсис С детства Чонину снилось много снов. И сегодня, когда он стоит перед дверью палаты Кенсу с бледно-розовым пионом в руке, он мечтает, чтобы это всё происходило во сне. - Знаешь, ты мог бы зайти, - приглушенный голос Кенсу раздается из-за двери. - Гораздо приятнее разговаривать с человеком лицом к лицу, чем через дверь. Ладно, теперь точно придется войти. С застенчивым видом он заходит в палату и улыбается Кенсу улыбкой, заверяющей: "нет-нет, я ни в коем случае не стоял за дверью пятнадцать минут, нет же". Вежливо приветствуя гостя, Кенсу улыбается в ответ и приподнимается на подушках, но, несмотря на все его старания, он напоминает живую версию искореженного поезда, с трудом пережившего жуткое крушение. Боже, как больно видеть тени, залегшие у него под глазами. - Они для меня? - с надеждой в голосе спрашивает Кенсу, замаскировывая усталость под минутную вспышку счастья. Чонин, будто сомневаясь, смотрит на пион и смущенно кивает головой. - Да, я зашел в цветочный магазин. Кенсу берет цветок в руки и нюхает бутон. - Ты знаешь, - он произносит, когда Чонин садится подле его кровати, - что пионы символизируют стыд? В этот момент какая-то непонятная сила чуть ли не выталкивает Чонина со стула, заставляя приземлиться задницей прямо на пол. - Что?! Кенсу кивает с самым серьезным выражением на лице. Вот блин. - Но… я… чёрт. Продавщица сказала мне, что пионы – к счастливой жизни! Господи, я её убью и потребую свои деньги обратно. Что за… Вдруг Кенсу заливается счастливым смехом, и Чонин, ни с того ни с сего, чувствует себя совсем маленьким, почти незаметным, и даже его производящих впечатление ста восьмидесяти двух сантиметров недостаточно, чтобы сравняться с последним и самым высоким этажом, с которого сейчас смотрит на него Кенсу. Матерь божья, как же жжёт сердце. - Чего смешного? – он рявкает. Этот дурацкий цветок, и вправду, приносит ему один стыд блин ему хочется сломать его пополам и вышвырнуть в окно. - Твое… - Кенсу задыхается от смеха, - … лицо. - Что не так с моим лицом?! - Хочешь, чтобы я показал, какие красные у тебя сейчас уши? - Хватит смеяться надо мной! Но Кенсу продолжает хихикать словно глупая девчонка, и несмотря на то, как он мило выглядит, Чонину не остается ничего, кроме как насильно вырвать из рук Кенсу доставивший столько проблем предмет и отложить его на прикроватный столик. Вот чёрт, надо было фрукты нести. Цветы для глупых людей, а Чонин хотел бы уточнить, что он больше к таким не относится, особенно теперь, когда с самой первой минуты его нахождения в палате, Кенсу безостановочно смеётся над его убогостью. Нет уж, Чонин усвоил урок. К следующему разу Кенсу лучше готовиться играть в «ниндзя против фруктов» в режиме реального времени. - Ты такой милаш, - улыбается Кенсу, поглаживая его по щеке. – Милаш-Чонин. - Простите! Но это прямое оскорбление моей мужественности! Я улетный образец мужской сексуальности! - Надеюсь, ты не с травки улетаешь? - Ты знаешь, что я не это имел в виду! - А сейчас имеешь? … - Ты ведь понимаешь, что я шутил? - добавляет Кенсу спустя минуту молчания. - Да, вот только мне совсем не смешно, - сложив руки на груди, Чонин все еще хмурится и выглядит расстроенным. Он не знает, почему, но сегодня его особенно легко задеть. Утром, например, он Сехуну чуть голову не откусил за то, что тот шлепнул его по заднице и заехал свои острым локтем под ребра. Это было, черт возьми, больно. - Прости. Не знал, что у нас шутки под запретом. У меня осталось не так уж много поводов для шуток, я же умираю. - Давай не будем, - Чонин сквозь зубы шипит, отчетливо выговаривая каждый слог, - говорить о твоей смерти. Кенсу смотрит на него удивленно. Такое чувство, будто это не у Кенсу, а у Чонина снижается планка индикатора жизни. Он не знает, почему Кенсу так удивляется тому, что он не хочет поднимать эту тему, да и вообще любую другую. Все, что он знает, так это то, что ему стоило непомерных усилий выбраться из кровати и пройти весь путь от общежития до палаты Кенсу. И он лишь хотел бы, чтобы Кенсу оценил эти усилия, а не отпускал шутки на тему своей кончины, словно это какой-то очередной скандал поп-звезды, замеченной в связях с проституткой или жиголо. В этот момент Кенсу протягивает свои маленькие ладошки и берет руки Чонина в свои, поглаживая их. - Не расстраивайся, - произносит он мягко. - Как я могу не расстраиваться? Кенсу, ты умираешь. Ты должен нервничать, быть печальным, а не храбриться и делать вид, что все в порядке, словно солнце будет светить для тебя и на следующий день! Я не понимаю, как ты можешь, сидя здесь, делать вид, что все будет хорошо, когда всем известно, что это не так? - Чонин, я вчера уже выплакал достаточно слез, - вздыхает Кенсу. - Тогда почему ты сегодня не плачешь?! Стоп, это как-то глупо прозвучало. - Да, очень глупо. Ты хочешь, чтобы я сейчас плакал? Чонин на долю секунды задумывается. - Нет, я не хочу видеть тебя в слезах. Кенсу пожимает плечами, будто говоря: "вот и я о чем", но недовольство все равно не отпускает Чонина. Как он может не воспринимать смерть всерьез, словно и вовсе не боится ее? - Я думаю, - медленно произносит Кенсу, все еще поглаживая тыльную сторону ладони Чонина, - что нет смысла беспокоиться о том ограниченном отрезке будущего, что мне остался. Рак, метастаз - это все смертный приговор, но это совсем не значит, что все оставшееся мне время я должен тратить зря, проливая слезы по тому, чего уже не изменить. Я думал об этом вчера и решил, что вместо того чтобы горевать о непоправимом, я могу еще успеть совершить что-то, чего не сделал раньше. - Но ты умираешь, и в один прекрасный день ты уйдешь насовсем, - Чонину невыразимо стыдно за то, что вместо человека, который, казалось бы, должен был чувствовать себя совершенно разбитым, именно он чувствует себя так и даже ничего поделать с собой не может. Однажды Кенсу покинет его, Чонин знает, но вместе с тем он не знает, что ему делать с этой информацией, кругами мечущейся по подкорке его сознания. - Но я все еще здесь. Я все еще жив. Я могу и надеюсь, что смогу продолжить бороться за еще и еще один день своей жизни, в который я смогу увидеть тебя. Полные решимости глаза и слова Кенсу заставляют Чонина поверить, что, даже находясь на больничной койке, он остается сильным и прочно стоит на ногах. В его плохо функционирующем теле еще горит желание бороться. И Чонин чувствует облегчение, потому что Кенсу еще здесь, у него еще есть силы подняться с подушки и поговорить с Чонином и попытаться вернуться к тому моменту, когда все было хорошо. Чонин благодарит свою счастливую звезду. Из крошечного созвездия она внезапно превратилась в миллиард пылающих солнц, что Чонин даже сбился со счёта, но к черту, его это не волнует. Чем больше, тем лучше. - А когда я умру, ты можешь просто взять и забыть все, и я даже не узнаю, - говорит Кенсу в шутку, но только еще больше раздражает и так напряженные нервы Чонина. Но он научился (или пытается, по крайней мере) пропускать подобное мимо ушей. - Давай исключим эту тему навсегда из наших последующих разговоров, а? - Хорошо. В палате воцаряется тишина. Но она не давящая, а совсем иная. И хотя песни Эньи не играют где-то фоном, необъяснимая атмосфера спокойствия захватывает их обоих. Кенсу не выпускает руку Чонина из своей и с восхищением смотрит на розовый цветок с мечтательным выражением на лице. А что же Чонин? Чонин смотрит на Кенсу и старается запомнить его огромные широко распахнутые глаза, потому что однажды он уже будет смотреть на закрытые глаза Кенсу. Он пытается задействовать все-все мельчайшие частички своей памяти, чтобы в ней навеки сохранились и продолжали жить эти невероятные большущие озёра. - Мама раньше разводила их на заднем дворике в Ильсане, - вдруг озвучивает свои мысли Кенсу, тихим голосом прерывая тишину. Но Чонину не особо интересно, какие цветы разводила госпожа До, его больше интересует другое: - Ты родом из Ильсана?! Кенсу не отвечает, и Чонин вглядывается в его лицо в поисках хоть какого ответа. Но Кенсу, кажется, углубляется все дальше в прошлое, во времена своего детства, когда он, возможно, катался на качелях или бегал по лужам во время дождя. Кенсу затягивает так далеко, что он почти что ускользает из рук Чонина, и последний уже больше не может поспеть за ним. - Кенсу? Щелк, и он снова на больничной койке в палате, а напротив него тот, которого он очень сильно любит - Чонин. - Скучаешь по родному дому? Ответ Кенсу звучит еле слышно, шепотом с привкусом печали, еле заметно пробегающей по миниатюрному лицу парня. Если бы Чонин прислушивался лучше, он бы заметил еле заметный отзвук тоски и сожаления в этом тихом голосе, что звучит мягче мягкого, но в то же время достигает самого сердца. - Да. Кажется, никогда еще он не слышал столько грусти в одном-единственном слове, произнесенном этим ни на что не похожим голосом. Даже когда медсестры, ответственные за очередной сеанс радиотерапии Кенсу, прогоняют его из палаты, оно все еще отдается эхом в его голове. Накатывающими волнами распространяясь по его мозгу и нарушая поток мыслей, оно заставляет концентрироваться только на печали, владеющей Кенсу, и ни на чем больше. От искусственного света ярких электроламп тень Чонина как будто просыпается ото сна и исчезает, отчего внезапно он чувствует себя до невозможности одиноким. . Прозрение приходит к Чонину в тот момент, когда он выходит из ворот больницы, направляясь домой. "Весь трагизм жизни заключается не в том, что она слишком быстро кончается, а в том, что мы боязливо оттягиваем ее начало", - шепчет призрак Уильяма Мезера Льюиса. И с этими сильными словами приходит мотивация. Мудрое высказывание Льюиса провоцирует такой отклик в Чонине, что в тот же момент он разворачивается на каблуках и залетает обратно в лифт, беспрестанно тыча на кнопку, пока двери, наконец, не закрываются. И все равно, кажется, проходит вечность, прежде чем лифт останавливается на нужном этаже, а он выскакивает из этой крохотной, узкой коробки, которую администрация никак не поменяет на более усовершенствованную. Жизнь Кенсу, может, и заканчивается, но если она закончится, так и не начавшись, это будет глупо и нелепо. Чонин предлагает себя в роли того, кто даст ход цепи событий, обещающих превратить оставшиеся Кенсу дни в самые лучшие за всю его жизнь. Он проследит за тем, чтобы с этого самого момента Кенсу улыбался каждый день. У Кенсу есть жизнь, и он заслуживает того, чтобы прожить ее так, как он хочет, а не просиживать такие ценные последние дни в мрачной больничной палате. Поэтому, ведомый храбростью, вновь отыскавшейся в пучине отчаяния, Чонин приближается к своей цели, находящейся сейчас в отделении онкологии, и находит правильные, нужные слова, которые помогут Кенсу отвоевать кусочек своей жизни. Может, еще есть шансы, что все изменится к лучшему? Он очень надеется на это. Чонин разобьется в лепёшку, но обменяет время на жизнь Кенсу, наполненную смыслом и маленькими радостями. Все ради Кенсу. Только ради него. - Юнхо-сонсеним, мне нужна ваша помощь. Профессор оборачивается. Он выглядит удивленным, но, по крайней мере, не сердитым. Наконец-то Чонин видит крохотные проблески света, мелькающие вдали. Так светится надежда. И он уже бежит, чтобы схватить ее и держать у себя под боком так долго, как только сможет. . - Чанель-хен, - Чонин приближается к своему хену и даже не церемонится, отталкивая от него Бэкхена. - Мне нужна Дара.