Достаточно близко

Алдерсон был вымотан, хотя сам не подозревал об этом, и вдруг провалился в умиротворённую дремоту на кожаном сиденье его машины. Даже во сне его веки не закрывались до конца, и тонкие полумесяцы глаз беспокойно блестели из-под длинных ресниц. Меж бровей пролегла тонкая морщинка. Тайрелл любовался им в предрассветном полумраке, не решаясь потревожить. Ночь выдалась безумной, он и сам обессилел и нуждался в отдыхе, но всё равно подвёз Эллиота до дома. Их не должны видеть здесь вместе, но сейчас полпятого утра. Город ещё спит, пока два юных бога меняют его судьбу щелчками пальцев по клавиатуре. Тайрелл понял, что божественное провидение столкнуло их, когда Алдерсон наставил на него пистолет и выстрелил, но тот заклинил. Вечная пустота смерти и чудо жизни, страх и любовь ощущаются так остро, когда балансируешь на грани. После хакер обзовёт его безумцем, как будто не понимает, что и сам далеко не в порядке – но сейчас это не важно. Нужно отнести непризнанного гения в кровать. Уэллик заглушил мотор, тихо открыл дверь и принялся высвобождать Алдерсона из-под ремня безопасности; тот зашевелился и тут же пришёл в себя. – Я сам, – сконфуженно буркнул он, отстёгивая ремень, и неуклюже вылез из тачки на негнущихся ногах. “Нет, без меня он определённо не справится, – подумал Тайрелл и последовал за ним к двери, – и я без него тоже… Сейчас я пока ему не нужен, и он снова ранит меня отказом, отправит прочь…” – Позволь побыть с тобой ещё немного. В моём доме… – его голос предательски задрожал. – Там меня никто не ждёт… Эллиот остановился на пороге квартиры, надолго задумавшись, а затем молча кивнул. Наверное, слишком устал от борьбы. Чёрт, совсем недавно он был готов без лишних разговоров взять и снести башку Тайреллу просто потому, что вдруг ощутил себя не в полной безопасности! В одну секунду он был спокоен и рассудителен, в следующий миг резок и готов на самые решительные действия. Будто в бесконечно запутанных извилинах его мозга живут две личности, дерущиеся за последние нервные клетки. – Хорошо. Я отгоню машину, – Тайрелл осторожно погладил программиста по плечу, пока тот возился с ключами. С Джоанной было легко: она ничего не чувствует, всегда расчётлива и сдержанна, а единственная эмоция, на которую жена была способна – ледяная ярость. Но поведение Алдерсона обескураживало, сбивало с толку. Как сложнейшее математическое уравнение – его почти невозможно просчитать. Любопытство толкало Тайрелла к нему раз за разом, смешиваясь с глубинным чувством тревоги – он так боялся быть отверженным. Хотелось пробиваться к самой сути, сдирая с Эллиота слои напускной холодности, как любовники сдирают друг с друга одежду. Поставив машину подальше, Тайрелл вернулся и беззвучно отворил незапертую дверь маленькой квартирки. Простенькая кухня, пол давно не мыли, а вокруг собачьей миски рассыпаны ошмётки корма. Обувь свалена как попало в коридоре. На кровати, съёжившись в позе эмбриона, спал уставший Алдерсон – так и не снял худи и штаны, просто скинул ботинки и рухнул как пришлось. Тайрелл зашёл в уборную, умыл лицо прохладной водой. Всё, что он видел здесь, разительно отличалось от его представлений о комфорте, но сейчас ему было плевать. Он направился к собачьей лежанке и потрепал Флиппер по уху, а потом прошёл в комнату и расстегнул кофту на Эллиоте, открыв стройное тело. По лицу напарника прошла судорога, и он зашептал: – Не надо… Пожалуйста, перестань… – Не волнуйся. Я всего лишь сниму твою одежду перед сном, – тоже шёпотом ответил Уэллик. – Нет! Нет! – вдруг забормотал Эллиот и резко дёрнулся; его кулаки сжались, и под ресницами заблестела влага. Он плачет?.. – Уйди из моей комнаты, иди к маме! Оставь меня в покое! – Ч-ш-ш, – Тайрелл понял, что случайно сделал нечто ужасное и просто обязан сейчас же это исправить. Он лёг рядом с Эллиотом и коснулся чёрных волос, успокаивающе пропуская их сквозь пальцы. В детстве Тай тоже часто плакал перед сном, устраивал истерики. Он не хотел, чтобы мать оставляла его одного в тёмной комнате; хватал её за руки и за щиколотки, валялся в ногах, умоляя побыть с ним ещё немного. Она раздражённо фыркала: – Как же мне всё это надоело! Ладно, ещё 2 минуты я пою тебе колыбельную, а потом ухожу, ясно? И ты спокойно спишь, как полагается нормальным детям. Тайрелл помнил ту песню наизусть, хотя прошло столько лет. Сглотнув ком в горле, он тихонько начал напевать: Vyssan lull, mina kära små på himlen många stjärnor gå strålarna de dansa på månens böjda bro och dimmorna de sväva på dunlätt silversko och önskedrömmar komma och fara…* Дыхание Эллиота выровнялось, а губы тронула лёгкая улыбка. Успокоившись, он подвинулся ближе и спокойно засопел. Такой красивый и беззащитный; Тайреллу безумно хотелось поцеловать его снова прямо сейчас, бросившись в отчаянную атаку. Но он просто лежал рядом, как заворожённый, не в силах пошевелиться. За окном занимался золотистый рассвет. В первый раз он узнал чудо жизни, когда отнял её – там, на крыше высотки, когда остывающая женская плоть обмякла под его пальцами. Разве это не странно?.. Несколько секунд назад сердце билось, кровь гнала частицы кислорода по артериям, желудок переваривал пищу, а глаза видели перед собой своего убийцу. И вдруг – пуф! – всё растворилось и исчезло, а он даже не почувствовал удовлетворения от своего поступка. Быть может, отнимать – не то, чего он хотел? Во второй раз Тайрелл почувствовал это сейчас. Когда лежал на простой деревянной кровати рядом с человеком, который был так сложен и хрупок – он мог заменить весь остальной мир. Тайрелл сморгнул подступающие слёзы, думая о том, что до этой ночи и не жил вовсе. Жизнь, в которой ты не можешь дарить любовь - не имеет право называться таковой.