«Япония демократическое государство по своему устройству, но в тоже время это классовое общество, где действует “закон джунглей“ — кто смел, тот и съел» (с) Тору Окада, “Хроники Заводной Птицы”
***
В дверь зазвонило ровно в час дня. Хару опомнившись, отрывает взгляд от созерцания горячего масла. Жидкость мягко растекается в разные стороны, стоит ему передвинуть сковороду. Он успел заметить маленькие шарики появляющиеся во время подогрева масла, осталось только разбить скорлупу яйца и достать мясо из холодильника. Хару не стал поднимать трубку, чтобы убедиться, кем именно оказывается человек за экраном домофона. Отец был как всегда пунктуален. Был перерыв на обед — ровно полчаса. Открыв входную дверь, он пропустил мужчину вглубь квартиры и закрыл за ним железную дверь. Он еще не успел приготовить обед, но на то была причина. Конец официального рабочего дня не означает, что Хару может идти домой. Раньше своего начальника уходить в Японии было не принято. Если начальник задерживается в офисе на два часа, то и Хару должен был задержаться. Сверхурочными это, конечно, считаться не будет. Вернулся домой он после длительного рабочего дня более 12 часов. Для всех это было нормой, но Хару не посчитал те часы, когда начальник отдела заснул прямо на своем рабочем месте. Сверхурочные в Японии обычно не берут в счет, для многих это не приемлемо. Практически каждый человек живущий в Японии брал сверхурочные и не разу не жаловался об этом. Хару не почувствовал ничего из-за потраченного зря времени. Он не помнил когда в последний раз чувствовал эмоции. Отец был осведомлен в том, что он заснул в позднее время, и упрекать его в отсутствии на столе еды, не стал. Хару открыл холодильник, в самом верху дверьци расположились свежие яйца. Достав более трех яиц, он начал ломать скорлупу с помощью ножа и вылевать содержимое в белоснежную миску. Тем временем, его отец успел помыть руки и достать мясо из морозильника. В ожидании разогрева мяса, мужчина обошёл стол и стулья, направившись прямиком в гостиную, где был расположен мягкий диван с постельно зеленым цветом. Хару знал, что его отец уснёт сразу же, как только голова коснётся мягкой мебели. Порой мужчина лежал на диване и спал так крепко, что ему приходилось проверять, дышит ли он или нет. Его отца звали Джуничи Ито. Хару все ещё помнил рассказ отца о том, почему его так именовали. Фамилия передаётся ребёнку по наследству, а вот для имени родители могут взять любое японское слово. Родители отца именовали его Джуничи, потому что значение этого имени было «повиновение». Они свято верили, что их ребенок будет им повиноваться. К сожалению для них, их чадо было слишком независимым от традиционных родителей. С первой же возможности Джуничи переехал жить в Токио, и не стал перенимать наследство от отца, полностью отказавшись от всех связей с родственниками. Хару никогда не видел своего дедушку и бабушку, но по рассказам отца представил себе их не лучшим образом. В памяти остались обрывки воспоминании, он все ещё помнил, каким печальным становилось лицо его отца, когда Хару, будучи ребенком спрашивал у него о своем дедушке. Он отчётливо помнил, что думал насчет имени отца в то время. Отчего-то он хотел переименовать имя своего отца как Иуоо, что означало — «человек из камня». Раздумывая над этим сейчас, Хару понимал почему. Яйца жарились в сопровождении шипящего звука. Прикрыв сковороду крышкой, он продолжил разглядывать через стекло белок яйца. Музыка из айпада вновь сменилась. Теперь играла мягкая музыка с комфортным звучанием, которая текла по ушам, расслабляя нервы и нагруженный мозг. “To die by your side” ”Is such a heavenly way to die”* Все свое детство Хару практически проводил один. Его отец всегда был занят. Стандартный рабочий день с 9 утра до 7 вечера. Однако после окончания официального рабочего дня он брал дополнительные часы. Затем он отправляется пить с коллегами и возвращался домой в 2 часа ночи, пьяным в стелку. Отец работал по субботам. Они видились только по воскресеньям. Причём до вечера весь выходной он либо спал, либо молча читал книги, потому что находился в жутком стрессе от такого жестокого режима. В Японии есть понятие «номикай», что означает — «пить вместе». «Номикай» в компании отца проходит четыре раза в неделю. Конечно, он может отказаться, но без косых взглядов не обойтись. Со временем Хару привык к одиночеству, но раз за разом в их жизнь вливались разные женщины, которые соглашались присмотреть за ребенком за счет совместной жизни. Однако, они все не задерживались больше одного месяца. Микроволновка громко оповестила своей мелодией о том, что размороженное мясо готово. Он оборвал цепочку размышлении и поспешил поскорее нажать на кнопку "стоп", чтобы не потревожить сон отца. Мясо он положил на деревянную доску и разрезал на несколько маленьких кусочков. Кинув все в сковороду, он прикрыл её крышкой. Хару встав на носочки, потянулся ближе к настенному шкафу, и слепо пошарил рукой по её содержимому. В руке оказалась пластик с крышкой, внутри которой находились высушенные зелёные листья салата. Взяв несколько штук, он открыл крышку сковороды и рассыпал листья по блюду. Готовить он научился самостоятельно. В первые дни пытался импровизировать, учитывая все базовые алгоритмы; но получалось не так хорошо, как ему казалось изначально. Его отец практически не появлялся дома, от чего маленькому Хару пришлось сильно постараться, чтобы самому следить за порядком квартиры. Его никто не учил как мыть полы, как мыть посуду, но он справился без чей-либо помощи. Мужчина появился перед столом в тот момент, когда он вытащил тарелки для еды. Несмотря на то, что в Японии краткость — это недалёкость ума, его отец не всегда вёл беседу с ним. Их разговор заканчивался после дежурных нескольких слов. Хару перенял от отца многое и в числе первых было немногословие. Он любил разговорать с людьми, любил до тончайших подробностей рассказывать свои сны, любил в мыслях описывать все, что видит, все, что чувствует и видит. Но несмотря на это, его окружение было довольно узким и единственный человек, с кем он мог поговорить был его отец. Все вокруг были слишком сонными и усталыми, чтобы слушать его. Долгие часы напряженной работы и принудительный труд после окончания рабочего дня давали результаты, и это является нормой. Такова местная культура труда. — Постарайся сегодня придти пораньше, — смотря на свою часть еды, мужчина продолжил, — Когда мы в последний раз проводили время вместе? — закончив произносить последние слова, он начал переворачивать прожаренные куски мяса. — Хорошо, — кивнул головой Хару, пока взгляд его блуждал по окну. Все окна были расспахнуты и ветер врывался сквозь тонкие занавеси, мягко расскачивая их. На улице не было в видно солнца. Серость и зелень смешались, их очертания размылись, выглядывая сквозь прозрачные занавеси. Кроны деревьев покачивались от ветра. Небо сплошь затянуло серым цветом. Услышав громкий рёв самолёта, он попытался отыскать его блуждающим взглядом. Ясная голова окружилось туманом. Пристально продолжая смотреть в окно, Хару почувствовал, как по его телу растекалась невесомость. Очнулся лишь тогда, когда его ботинки оказались на нем и он стоял в прохожей. Ровно через полтора часа они покинули квартиру и разошлись по разным кварталам. Хару долго вглядывался на вывеску в поверхности двери метро, перед тем как сесть в кожаное сидение. В метро оказалось не так много людей, однако почти все опустив голову спали в сидячем положении. Кто-то спал опираясь на стекло, кто-то на чужом плече. Все они словно бы уснули под чьим-то заклинанием. Продолжая оглядывать всех, Хару не спешил погружаться в сон или же доставать свой смартфон, чтобы скоротать время. Медленно оторвавшись от разглядывания, он судорожно вздохнул; чувствуя, что все вокруг будто бы покрылось пеленой. Его снова поглотили знакомые ощущения, но как бы часто они его не посещали, постоянно будто бы в первый раз. Ощущения нереальности этого бытия отягощает. Все вокруг он начал видеть словно бы не через себя. Себя? Все слишком реалистично... Или же слишком не реально? Опустив свой взгляд вниз, он посмотрел на свои ладони. Его ладони. Хару почувствовал боль в районе головы. Неистовый толчок опрокинул его в бетонную белую стену. Перед глазами расплывается, но он видит белый свет. Белые стены. Он словно бы сквозь воду услышал крик неподалеку. К нему подбежали и попытались поднять, но тело не слушается. Ноги подкашиваются, сердце бешено стучит. Отводя взгляд от белых стен, Хару увидел перед собой знакомое лицо. На него словно холодную воду окатили, все чувства, ощущения мигом испарились; он задышал глубже. Вскоре он понял, что его бьют по щеке, пытаясь привести в порядок. Лицо Хару перекосилась, не вынося отврезвляющую боль, а руки все продолжили болтаться по полу. — Очнись! Хару Ито! — крик застывал в ушах, хотелось прикрыть руками уши, чтобы не слышать больше этот скрипучие крики. — Хару Ито, а ну живо очнись! Хару попытался улыбнуться и показать, что все в порядке, но мужчина словно бы не поняв его, начал бить интенсивнее. Хару почувствовал разлевающиеся внутри себя тепло. Почувствовал как химическая реакция в нейроне генерирует электрический импульс. И как миллиарды подобных реакции генерируют миллиарды дополнительных импульсов. Глаза уловили плавающие перед собой прозрачные точки, вскоре он понял, что это пылинки. Он увидел каждую волосинку на лице мужчины перед собой. Его лицо было задумчиво серьёзным, от чего прямо на лбу появились морщины. Пространственно плавая между местами, он не заметил, что уже лежит в койке. Привстав с жесткой ткани, Хару оглядевшись вокруг понял, что находится в комнате отдыха. Недоумение высветилось на его бледном лице. Мысли кружились в голове, но он не понял ни одной из них. Словно бы не свои. Он помнил, что находился в коридорах, возле белых стен, но сейчас он лежит в комнате отдыха, совсем без сознания. Голову неистово резко отдало болью. — Метро... Я был в метро, — зашептал Хару, жмуря глаза.