***
Гоголь с Шибусавой стоят прямо лицом к лицу, скалясь друг на друга как дворовые собаки. Николай уже было замахнулся на Тацухико, как его останавливает рука Достоевского. – Ради Бога, деритесь где хотите, но пожалуйста, не здесь. – спокойно говорит брюнет, выводя за руки из помещения двух блондинов. Сигма же смотрит на всю эту ситуацию со стороны, прикрывая половину лица руками. Мда... Смотреть, как его парень чуть ли не дерётся с каким-то совершенно незнакомым ему человеком – то ещё «веселье». Флейтист уже было хотел встать с места, но вздрогнул, когда услышал резкий хлопок двери уборной. Это был Осаму, а за ним бежал Рампо, пытаясь хоть как-то остановить нервного шатена. Осаму было совершено не узнать... Дазай собрал волосы в маленький хвостик на затылке, дабы они ему не мешали, но Господи... Он так шикарно выглядит... – Где они? – спрашивает Дазай, уже было срываясь с места, сжав руки в кулак. Бензин заливается в огонь всё быстрее и быстрее... – Они на улице. – отвечает Сигма с широко раскрытыми глазами. Такого Осаму он ещё никогда не видел... – Тц... Придурки. – поджав губу и стиснув зубы, сказал шатен, быстрым шагом выходя из помещения. – Ты его таким когда-нибудь видел?... – задал вопрос Сигма, глядя прямо на Эдогаву, который тоже находился в неком шоке. – Было дело... Но чтобы таким горячим – нет. – слегка смеясь, отвечает Рампо. Опять его шуточки разряжают очень напряжённую обстановку. Но музыкант, видимо, не совсем понял эту штуку и вопросительно смотрел на шатена, на что тот махнул рукой, мол, «забей» и указал на выход. После чего два парня направились прямиком за Осаму.***
Гоголь, как только оказался вместе с Шибусавой на улице, снова схватил его за воротник водолазки одной рукой. – Не смей. Приближаться. К Осаму. Тварь. – разгневался Николай, что его лицо начало приобретать багровый оттенок. А бензин всё льётся и льётся, кажется, вот-вот наступит взрыв. – В смысле «приближаться»? Он ведь пошёл со мной по своей воле. – делая акцент на последних словах, сказал белёсый. Он так хотел видеть эту злость, так хотел вывести из себя лучшего друга его Дазая. Да. Это то, что он любит делать – выводить людей на эмоции, любуясь их гневом или отчаяньем. – Не пизди мне тут, коллекционер хренов. Он не хотел с тобой идти, он просто очень вежлив с тобой, мудила! – почти что прокричал Коля, уже замахиваясь свободной рукой на Тацухико. Как же он зол сейчас! – Он тебя недостоин! – ну всё, случился взрыв, да такой, что мало уже никому не покажется... – Ну давай, попробуй ударить меня, «защитничек». – рассмеялся Шибусава, резко останавливая руку актёра, сжимая её до покраснения на белоснежной коже Николая. – Думаешь, я так просто сдамся? – Ах ты подонок.. – процедил Коля, отпуская воротник одежды Тацухико, чтобы ударить его ребром ладони по шее. И ему это удаётся. Удар оказался совсем рядом с сонной артериией! Ещё чуть-чуть и Тацухико мог бы лишиться сознания, но белобрысый расчитал силу так, что останется лишь синяк, ничего более. – Грх-.. Вот чёрт, а это было сильно. Но недостаточно, чтобы уложить меня. Ты назвал меня коллекционером, так? Значит, вы уже хорошо наслышаны обо мне. Что, пришлось звонить Эдогаве Рампо? Какой же этот поганец противный. Никогда не любил этого любителя сладостей, все в школе восхваляли его из-за того, что он умён. Для меня это было не важно до того момента, когда Дазай начал общаться с ним.. Ненавижу, ненавижу! – срываясь на крик, начинает Шибусава, замахиваясь своей левой ногой по тазу Николая и ударяя его, а затем вымазывая Гоголю леща в знак того, что он ненавидит всех, кто хоть как-то контактирует с Дазаем. – Аргх-.. Да мне вообще плевать, кого ты там ненавидишь! Просто. Не лезь! К МОЕМУ ЛУЧШЕМУ ДРУГУ! – кричит белобрысый, в ответ пиная теперешнего студента режиссёрского факультета, на что тот, наконец-то, падает. Коля сразу же сел ему на торс, чтобы сильно не брыкался. – Ты меня понял?! – теперь уже актёр ударяет по щеке Тацухико, но в два раза сильнее. – Ну давай, давай, ударь меня! Только не пожалей об этом, ведь если с моим прекрасным лицом что-то случится, то я отчислю тебя из университета! Извините, ребята, что не представился ранее, я – племянник вашего ректора! И я обязательно это сделаю, Николай Васильевич. – истерически смеётся Шибусава, безумно глядя в глаза Коли. Но Гоголь всё же осмелился ударить того по лицу, что ж... это было достаточно больно... – О, а вот и наша принцесса пришла! – увидев Осаму, отметил Тацухико. – ПЛЕМЯННИК ГОНЧАРОВА?! – удивлённо прокричали все. Даже Рампо с Дазаем не знали об этом! Как же так?! – Твою мать.. – прошипел Гоголь, вставая с Тацухико. «Тогда придётся его потерпеть, чёрт, чёрт, чёрт! Бабушка не выдержит, если узнает, что меня отчислили!» – вот о чём в первую очередь подумал Коля. Он так хотел радовать её, бабушка заботилась о Коле всю жизнь, так что он хотел отплатить ей хорошими оценками, баллами, ради неё он дошёл до доски почёта! Нет-нет-нет, он не может потерять это! Дазай прибегает на место драки уже в тот момент, когда Шибусава лежит на земле, на него уже было замахнулся Николай, но остановился, когда услышал имя своего друга. Осаму жестоко сверкает своими до безумия восхитительными глазами цвета виски – в них тонут все и даже сам Достоевский перевёл взгляд на него. На эти шикарно зачёсанные волосы и сжатые в кулаки руки можно смотреть вечно, но самое главное сейчас – его гордость. – Ты не посмеешь этого сделать, Тацухико. – делая шаги в сторону двух парней, говорит Дазай. Вслед за Осаму подбегают и Сигма с Рампо. И да, они тоже всё отчётливо слышали. Эдогава хватает Дазая сзади за правую руку, а Сигма за левую. Шатен взглянул на них и одобрительно моргнул, мол, «всё нормально, я сам разберусь». На этот жест парни отпустили его руки. – Слушайте вы. Два петуха. Если ещё раз случится такой инцидент, я за себя не ручаюсь. – зло говорит шатен, хватая за шиворот обоих парней и оттаскивая их друг от друга. – Либо вы решаете этот конфликт мирно, либо я сейчас разворачиваюсь и ухожу жить к Рампо и вы меня больше никогда не увидите. – на полном серьёзе угрожает Дазай своей злобной ухмылкой. – Осаму... – говорит Николай, пытаясь дотронуться до плеча друга, но резкая боль в руке не даёт этого сделать. – Чёрт... – шипит Гоголь. Он никогда не был так подавлен и снаружи и внутри... Только... Когда он получил этот проклятый шрам, он был так разбит. А ещё неприятнее смотреть на Дазая, который всеми силами не хотел, чтобы такое произошло, но бензин в огонь уже залит и, кажется, что этот взрыв прогремел и в Осаму. Один Эдогава знает, что с ним было... Больше никто. – И да. Не смей назвать меня принцессой. Доступно? – проговорил Осаму прямо в лицо Тацухико, что тот аж вздрогнул. – Твою мать... – шипит шатен, прикладывая руку ко лбу. У Дазая очень слабое сердце, поэтому порой бывают приступы резкой и невыносимой боли, отчего в глазах темнеет, а ноги подкашиваются, так называемая тахикардия. С чего же она у Дазая? Переизбыток энергетических напитков даёт о себе знать... Осаму сзади придерживают Рампо с Сигмой, которые как раз были ближе всего. И Эдогава, взяв под плечо друга, направил его к ближайшей скамейке, а Сигму направил к Гоголю. Коля сейчас зол, как никогда. И нет... Не на Осаму, на себя и на Тацухико. Зачем же он так поступил... А ответ прост – он слишком дорожит своим другом, вот и всё. – Теперь видите до чего вы свою «принцессу» довели? Наверняка знали, что у Осаму тахикардия. – подал голос Достоевский, подходя ближе к Николаю. – Поговори с ним чуть позже. – шепчет на ухо белобрысому брюнет, на что тот кивнул. Николай молча разворачивается, хватая Сигму за руку, и уходит в направлении общежития. Наверное, сейчас лучше не подходить к Осаму, а то они сорвутся друг на друга. Фёдор покосился на Шибусаву, а после пошёл в сторону Дазая и Эдогавы. У Достоевского и у самого тахикардия, он прекрасно понимает это чувство и какие бы напряжённые отношения у него не были с Осаму, помочь надо, что-то тянет... – В таких случаях, Дазай, надо носить с собой таблетки. – брюнет протягивает пластинку таблеток в руки Эдогаве, чтобы тот отдал их Осаму. Достоевский наклонился к уху шатена, – Не помри там, ладно? Дазай поднял голову вверх, смотря на брюнета. С его появлением настроение потихоньку поднимается. –Оу, малыш, ты волнуешься за меня? – ухмыляясь говорит Осаму. –Нет, придурок, просто я сегодня добрый. – хмурясь, отвечает Фёдор уже собираясь уходить, как его останавливает рука Дазая. – Извини, что так вышло в твой праздник... – шатен целует Достоевского в тыльную сторону ладони, на что Фёдор очень сильно удивился. – Тц... Ты тут руки свои не распускай, принцесска. – ухмыльнулся брюнет и, одёрнув руку, направился в свою сторону. Шибусава же, видя это всё своими глазами не на шутку рассердился, но к Дазаю и Фёдору подходить не стал, а лишь наблюдал со стороны. – Чего же ты на него не рявкнул, как на Тацухико? А, Дазай? – щурясь задаёт вопрос Эдогава. Осаму задумался: «а правда, почему?» Они с Фёдором ладят не так уж и хорошо, как бы хотелось. Стебутся друг над другом, как малые дети, а на деле-то... А как же та сцена в школе, набережная, вечеринка? Для Осаму это не пустой звук, а знак внимания. Насколько бы сильно он не хотел побесить Достоевского, насколько бы сильно он не хотел вывести его на эмоции, рано или поздно всё тайное станет явным... Вот и сейчас, сердце сильно-сильно бьётся, бросает то в жар, то в холод и это не тахикардия, совсем не она, а чувства. Да. Чувства. Думаешь, что Фёдор бы согласился придти и следить за ними только из-за настоятельств Коли? Ничего подобного. Он тоже туда пришёл из-за чувств, что так и просятся наружу, сжимая грудную клетку до адской боли. Свободы... Они хотят свободы. Ни одна девушка не смотрела на Осаму так, как на него смотрит Фёдор своими лиловыми глазами, он в них просто тонет и тонет, как же они прекрасны.... А волосы? Да, это определенно отдельный вид искусства. Дазай готов поклясться, что будет сочинять про них стихи и песни, рассказывая в них всю его красоту. Бабочки в животе у него появились уже давно, вот только они мешались и мешаются, не дают успокоиться... Всё это вводит в порывы агрессии и отвержения своих чувств, но нет, сердцу не прикажешь. Когда он рядом с ним, то ноги подгибаются, а руки дрожат. Лёгкий румянец на щеках и глупая улыбка – вот это его чувства... Так, стоп. Нет-нет-нет. Что это с ним? Словно малый парнишка дарит девчонке цветочки и осознаёт, что она ему нравится. Ну нет, это ни в какие рамки. Осаму знает и понимает, что между ними ничего и быть не может. – Хм... Наверное, я влюбился... – ласково говорит Дазай. СТОП... ЧТО ОН СЕЙЧАС ЛЯПНУЛ?! Будто бы сердце сказало за него, а не мозг. Вот те на... – Погоди.... ПОГОДИ... – сжимая плечо шатена, воскликнул Рампо. – Что ты сказал?... – А? Ха-ха, а ты повёлся? Да шучу я, будто ты меня не знаешь, Рампо́. – хихикает Осаму. Шутит?... Сложно дать ответ на этот вопрос... – Ну-ну, сделаем вид, что я тебе поверил. – улыбнулся Эдогава. – Он ещё не ушёл, – наклонившись к уху друга, сказал шатен, как бы говоря: «не упусти там, своё счастье» – Вижу тебе уже легче, так что давай-давай! А я свою работу выполнил, у меня ещё сегодня, э.... собрание! – подмигивая говорит Рампо, отдаляясь от Дазая. – Не хворай там! Я ещё напишу! – И тебе пока. – машет рукой Осаму. Ну что ж настал час, шатен встаёт со скамейки и несётся к ещё недалеко отошедшему Фёдору, преграждая ему путь, хватая за плечи. - Слу-ушай, Федь, раз этот день уже и так испорчен, а ты сегодня добрый, может прогуляемся? Достоевский чуть не споткнулся, когда ему прегородили путь, так ещё и остановили. – Если я сегодня добрый, то это не значит, что я должен соглашаться на всякие гулянки до ночи, Осаму. К тому же я на машине. – отвечает Достоевский, закатив глаза. «Не надо было ему говорить, что сегодня я в духе.» – думает он про себя. – И ты помнишь, чем закончилась наша прошлая прогулка. – усмехнулся Достоевский, шепнув на ушко эту фразу Дазаю. – Так что бывай. – сняв с себя руки шатена, сказал Фёдор. – Хм, ну ладно. – развёл руками Осаму, приподняв бровь к верху. – Тц... Что ж так болит то... – потирая висок, скалит зубы шатен от боли. Видимо и правда, надо носить с собой пачки таблеток... Тацухико же, видя эту всю ситуацию, не мог упустить этот момент, чтоб пройтись с Дазаем до общежития. – Слушай, принцесска, я могу составить тебе компанию. – хитро усмехаясь, предлагает Шибусава. Осаму поворачивает голову примерно на девяносто градусов и видит рядом с собой Тацухико. Ох... Как же ему не нравится это прозвище именно из его уст, так и хочется дать по морде за это, но нельзя, нельзя... – А... Нет-нет, я и сам дойду, ха-ха... Ещё в магазин зайти надо... Молоко купить для Коли! – делая шаги назад, отвечает шатен сжав руку в кулак и быстро разворачиваясь, да так, что его плащ чуть-ли не задел лицо собеседника. – Ну, как знаешь. – улыбается Тацухико. – Всё равно я тебя встречу... – прошептал белёсый сквозь зубы.***
Осаму и правда надо было зайти в магазин за молоком. Да, для Коли. Слишком уж сильно наш белобрысый любит какао. И не только за молоком! Шатен купил самый любимый торт Гоголя – клубничный с шоколадной глазурью. Коля так и тащится от него. И вот, уже по дороге в общежитие, Дазай натыкается на.... Шибусаву?! Что он тут забыл? Если честно, он уже ненароком задолбал Осаму своим присутствием. Тем более, актёр сейчас больше переживает за Николая и не готов опять общаться с Тацухико, уж очень неприятно... – Я же сказал, не стоит меня ждать. Мы вроде всё решили? – совершенно безразлично говорит Осаму, пытаясь найти ключи от двери. – Хм, а я тебя и не жду, Дазай. Извини, забыл сказать, теперь я живу с тобой в одном общежитии на третьем этаже. Так что если будет желание – заходи, моя комната прямо над вами. – прикладывая чип к железным воротам, говорит Шибусава, проходя вперёд шатена. План "Б" удался, кажется он ввёл в ступор самого Дазая. Осаму стоит в полном шоке, придерживая дверь, чтобы та не закрылась. – ЧЕГО?! КАК ЭТО С НАМИ?!... – ну всё, его терпение лопнуло. Это уже одержимость, а не жажда общения. Пора бы с этим завязывать, ещё чуть-чуть и Дазай был бы готов вмазать ему в лицо, но взрыв уже прогремел, а сейчас остались только пламя да пепел... Но кто знает, похоже, что канистра с бензином вновь заполняется...***
Дазай вставляет ключ от их с Гоголем комнаты в дверь. На удивление, она была закрыта, разве Коля не должен быть сейчас здесь? Четыре поворота влево и дверь открывается. Осаму стоит в полном шоке. – Что... Это... Такое?... – тихо задаёт вопрос шатен, поджав губу. Комната расчерчена мелом на две половины, ровно, миллиметр за миллиметром. Всё так чисто, ни единой пылинки... Даже старый бабушкин ковёр со времён СССР, который Николай когда-то забрал у Достоевского со словами: «Тебе он всё равно не нужен!» и притащил его в комнату был закатан в «тубус». Что-то тут не так. Коля сидит на своей кровати, смотря в одну точку, а затем перевёл взгляд на Осаму. – Твоя половина здесь. Ни шагу дальше. – указывает белобрысый в левую сторону, в сторону кровати Дазая. – Садись, нам нужно поговорить. – холодно говорит Гоголь. Таким Осаму его ещё не видел, весь в садинах и небольших царапинах. А на щеке у блондина «крестиком» приклеены два медицинских пластыря, должно быть, это Сигма позаботился. У Коли очень бледная и чувствительная кожа, чуть надавишь или заденешь – уже будет покраснение или аллергия. Дазай молча проходит в комнату и занимает место, на которое указал его сожитель. Николай вздохнул и начал. – Знаешь, Осаму... Я тут подумал и решил, кажется нам нужно отдохнуть друг от друга. Мы просто друг другу надоели. – его голос даже не дёргается и привычного «счастливого акцента» тоже нет. – Слишком уж мы привязались друг к другу, мне кажется, что нужно сделать паузу в нашей дружбе. В груди всё сжалось. «Как это... Надоели?...» Шатен смотрит Николаю прямо в глаза и видит лишь два стёклышка, то, чего он боялся увидеть больше всего... Два бесчувственных стёклышка... У Коли, его любимого и дорогого Коли, с которым они и в огонь и в воду, прошли столько всего, что не сосчитать. Эти искры в глазах, эта радость, эти слёзы, эта неугасающая улыбка, ГДЕ ЭТО ВСЁ?! Взгляд опустился вниз, Осаму запустил руки в волосы. Как же так... Они столько всего вместе пережили – и горе, и радость, они дополняют друг друга – ни шагу без своей «половинки». Они клялись на мизинцах, что никогда не бросят друг друга, чего бы с ними не случилось. Неужели они нарушат эту клятву?... – Молчание знак понимания, Осаму. Отдохни от меня. Видимо, я тебе уж очень сильно надоел, как и ты мне. – жестоко говорит Николай, собирая вещи. Дазай поднимает взгляд на своего друга, пытаясь сказать хоть слово в ответ, но не может... Его сейчас будто бы избили, растоптали, а затем вонзили нож прямо в сердце. – Ты куда?... – очень тихо спрашивает шатен. – К Сигме. Я поживу у него. У тебя будет время всё обдумать и принять решение. – холодно отвечает Гоголь, подходя к выходу. Осаму смотрит на тумбочку, а на ней стоит фотография, сделанная ещё на первом курсе. Там они с Колей стоят вместе, безумно счастливые, ну как стоят... Николай держит на руках Осаму, а сзади них стоят Сигма с Достоевским, ударяя рукой себе по лбу. А всю эту фотографию делал Чуя, да-да, тот самый друг, что старше их на несколько лет. Какие же они были счастливые и беззаботные, так и хочется вернуться туда. Ещё несколько часов назад они играли в снежки и кидали друг друга в сугробы, а сейчас?... Как ветром сдуло все воспоминания. И самое главное, что за «решение»?... – Подумай. – всё, что сказал Николай и захлопнул дверь за собой. Ну вот и всё. Он остался один, на едине с собой. – Что же я наделал... – уже чуть громче, говорит Осаму. Он винит только себя в этой ситуации, за этот испорченный день, самый ужасный день в его жизни.***
Как только Коля покинул комнату, он отошёл совсем не далеко от неё и, достав из сумки скотч с заранее намоченной тряпкой, приклеил её к себе на обувь. Дождавшись нужного момента, а точнее звука, звука шагов в сторону выхода из их двадцать второй комнаты, Гоголь разгоняется и резко открывает дверь в помещение, скользя по полу и стирая передней ногой линию границы. – ХА, ПОВЁЛСЯ?! – восклицает белобрысый, наваливаясь на Осаму с объятиями. – ТЫ ДУМАЛ, Я ТЕБЯ БРОШУ?! ЕСЛИ ДА – ТО ТЫ ПОЛНЫЙ ДАУН И ИДИОТ! РАЗВЕ Я, ТВОЙ САМЫЙ БЛИЗКИЙ И ЛУЧШИЙ ДРУГ, МОГУ ТЕБЯ БРОСИТЬ?! ЭТО ВСЁ БЫЛ ПРАНК! Я ПОСМОТРЕЛ «топ десять пранков для друзей» от трум-трум! – смеётся Гоголь на всю общагу. Дазай остолбенел. Только он хотел выйти и проводить друга взглядом, как на него налетает это белобрысое чудовище с криками. – БЛЯЯТЬ, КОЛЯ! ТВАРЬ ТЫ ТАКАЯ! НАХУЙ ТАК ПУГАТЬ, Я УЖЕ ПОПРОЩАЛСЯ С ТОБОЙ НАФИГ! – орёт шатен на друга. – ХАХА! ОСАМУУУУ, ТЕБЕ ГОЛОВУ ОТШИБЛО, ДА? МЕЖДУ НАМИ НЕТ НИКАКИХ ГРАНИЦ, МЫ С ТОБОЙ УЖЕ КАК РОДНЫЕ БРАТЬЯ! – хохочет блондин. – ДА КАК ЖЕ ТУТ... ТВОЮ МАТЬ! – уже сквозь слёзы – слёзы радости говорит Осаму. Он его не бросил. Вот что нужно для счастья. Он за него заступился, ещё как заступился... – Так, всё, спокойно. ТЫ ПЛАЧЕШЬ ЧТО ЛИ?!? ДАЗАЙ, НЕ БУДЬ ТРЯПКОЙ, ТЫ ЧЕГО?! – усаживая на свою кровать Осаму и гладя того по плечу, говорит Коля. – Ты серьёзно думал, что из-за этого Шибусавы я тебя брошу?! Да хочешь... Хочешь я ему вообще всё лицо разобью нафиг! И пусть меня исключают! Главное, чтобы ты, мой дорогой друг, был всегда счастлив! – говорит Николай с неподдельной искренностью. – Ну нет уж, Коль, не надо так... – вытирая рукой глаза, шепчет Осаму. – Ты и есть моя причина вечной улыбки на лице. Самое главное, чтобы ты был со мной в полной целостности и сохранности. – также искренне говорит Дазай, обнимая друга. – Ты и ещё один человек. – прошептал шатен еле слышно. – Хах, как скажешь! СТОП. ЕЩЁ ОДИН ЧЕЛОВЕК?! ТЫ ВТЮРИЛСЯ ЧТО ЛИ?!? – вскакивая с кровати, воскликнул блондин. – Я уже догадался, в кого. – подметил Коля. – Наверное... – пожимает плечами Осаму. – Но я тебе не скажу. – Тут и говорить не надо, я и так всё знаю! – хихикает Николай. – А вот и нет! – протестует шатен. – А вот и да! – утверждает Коля. И оба парня заваливаются на кровать, громко смеясь почти в один голос. Как же хорошо, что именно сейчас они вместе... И сколько бы ещё таких случаев ни было, они всегда будут вместе – Осаму и Николай как одно целое. Это знает весь универ. Это закон. – Может позовём Фёдора и Сигму к нам и всё им расскажем? Мне кажется, они сейчас совсем не в духе... – предложил Осаму, вставая с кровати. – Да! Определённо, так нужно сделать! – Гоголь подпрыгивает с места и вытаскивает телефон Осаму из его же кармана и звонит Сигме, параллельно печатая Фёдору. – Но... – только хотел уточнить шатен, как Коля приложил палец к губам, мол, «тс... Тихо!» , на что Дазай хихикнул.***
И вот, вся наша компания в сборе. Актёры не долго ждали своих друзей – Сигма согласился достаточно быстро, а вот Достоевский, учитывая то, что Коля писал ему с телефона Осаму, долго игнорировал, но после десяти пропущенных от Гоголя всё таки приехал. Сигма сидит рядом с Гоголем на его кровати, а Фёдор на стуле почти рядом с Осаму, парни рассказывают всю ситуацию и тут Николай решил пошутить... – Кхм... Кхм... КОРОЧЕ! Мы с Осаму подумали, подумали и решили... Мы вынуждены отдохнуть друг от друга, мы больше не общаемся. – строго говорит Николай, на что Сигма удивлённо уставился на блондина, а Достоевский цыкнул. – Чего... Подождите, вы серьёзно? То-есть, ты буквально час назад подрался за Осаму, а теперь утверждаешь, что вы не друзья? Тем более вы живёте в одной комнате. Что-то тут не сходится... – размышляет Сигма, приподняв одну бровь, на что Коля прикрыл рот рукой, пытаясь сдержать смех и махнул рукой Дазаю. – Ха! Шутка! – хихикает Осаму. – Только у меня для вас есть одна новость.... – шатен сделал паузу, и на него резко упали взгляды всех парней. – Тацухико живёт прямо над нами. Теперь. – очень холодно сказал Дазай. – Откройте окно, я выйду. – отвечает Достоевский. – КСТАТИ! СОВСЕМ ЗАБЫЛ ВАМ СКАЗАТЬ, Я ЖЕ ТОРТ КУПИЛ! – быстро меняется в эмоции Осаму, вскакивая с кровати. – Кстати, Коль, а почему у вас такой грязный пол? Будто бы вы его мелом помыли. – задаёт вопрос Сигма, на что блондин нервно хихикнул, шепнув флейтисту на ушко. – Я тебе потом в подробностях расскажу. – лыбится Николай. Парни наблюдают за носящемся шатеном по комнате. Гоголь уже было не падал со смеху, но в дверь раздался стук: Дазай замер на месте, а Николай ошараешнно посмотрел на дверь. – Только не говорите, что это... – начал Коля, подсаживаясь чуть ближе к Сигме, тем самым прикрывая его собой. – ОН. – одновременно сказали парни. – Кхм-кхм. Войдите. – как можно любезнее сказал Осаму и снова перевёл взгляд на Гоголя, который осуждающе смотрел на друга. Мда, видимо сейчас начнётся настоящий пожар... И да, оказалось так, как компания и думала, это был Тацухико. Но, что странно, он был с тремя кружками чая и с небольшим тортиком. Николай покосился на Сигму, бедный флейтист аж подавился воздухом, а Достоевский вздрогнул. Похоже, что никто не рад компании этого «коллекционера», ну, что ж поделать, может быть он пришёл сюда с хорошими намерениями? Хотя, зная Тацухико, это может быть что угодно... – Оу, смотрю, вы тут все в сборе? Это даже к лучшему. – улыбнулся белёсый. – Я хотел бы извиниться за столь неприятный сегодняшний инцидент. – «Хотел бы извиниться.» Да в такой день ты должен на коленях прощения просить, у всех нас. – наклонив голову на бок, ухмыляется Достоевский. Кажется наш музыкант захотел поиздеваться над Шибусавой. – Да? Что-то я не припомню сегодня какой-нибудь праздник... – задумался Тацухико. – Ещё какой праздник. День рождения нашего Фёдора. – злобно улыбается Гоголь. – Вот оно как... Что ж, поздравляю. Но я всё же буду настаивать на чашку чая с вами. Вот только кружки всего три... – задумался «коллекционер.» – Не проблема! Фёдор и Сигма попьют из наших с Колей! – подал голос Осаму, на что Гоголь кивнул и направился к шкафу за теми самыми «парными» кружками. – Я пожалуй воздержусь от чая. Ещё и чайник греть... – сказал Сигма, закинув ногу на ногу. Кажется флейтист чует что-то неладное и это что-то сейчас находится напротив него... Коля, конечно же, пытался убедить флейтиста хотя бы на кружечку чая, но Сигма оказался слишком настойчив и всё-таки Николай его не уговорил... Пока Гоголь с Дазаем спорили из какой кружки будет пить Фёдор, Тацухико уже успел нарезать торт и поставить его на небольшой стол, который стоял со стороны Николая. На столе была скатерть и блюдце с конфетами, порой хозяевам комнаты хочется сладкого, а оно как раз на столе! Вообще комната у актёров достаточно уютная: Со стороны Осаму весят плакаты некоторых рок-групп, колонка, полка, зеркало во весь рост и миленький мини коврик. У Гоголя всё конечно пострашнее: прямо над кроватью весит его полка, а из-за своего достаточно высокого роста блондин по утрам, порой ударяется головой об неё. Стол и общий шкаф с их одеждой. А также! У каждого актёра есть своя тумбочка, в которой бог знает, что хранится... От кольца из бисера, до автомата... И вот парни уже пьют чай и беседуют о самом начале их появления в университете. Тацухико задал вопрос, как они вообще поступили и дошли до доски почёта? Коля с Осаму разыграли настоящую сценку их поступления в университет. Хах это было очень хорошо отыграно... – Твою мать... Что-то мне не хорошо... Щас я приду! – Гоголь быстро вскакивает с места и несётся к выходу. Кажется чай был не совсем с сахаром... А тогда с чем? Апоморфин – медицинское средство, для промывания желудка. Проще говоря, средство для вызывания рвоты. Об этом позаботился Шибусава. Из-за него Николай может простоять в туалете больше часа. Для чего же ему это? Для отвлечения внимания, посторонние глаза ему не нужны. – Хм... Видимо не стоило смешивать чай с энергетиком... – размышляет Дазай. И да, Гоголь до этого выпил банку энергетического напитка. – Кстати, Федь! Почему ты ничего не пьёшь?! Я тебе сейчас такоооое покажу!!! – воскликнул шатен хватая за руку Достоевского, отводя того к краю комнаты, а именно к их с Колей «мини-бару». – Подожди... – не успел договорить Фёдор, как его уже увели в край комнаты. – Пф... И чего я тут не видел? – скрещивая руки на груди, задаёт вопрос брюнет. – Ха! А вот чего! – Осаму открывает дверцу и открывается очень интересная картина... Весь холодильник от и до заполнен энергетиками, видимо у Дазая с Гоголем очень сильная перегрузка с бессонницей... – СМОТРИ КАКИЕ БОГАТСТВА! – хихикает шатен. – ВЫБИРАЙ НЕ ХОЧУ! Достоевский ошарашенно глядит на всё это «богатство». И куда им столько... Конечно Фёдор и сам не против порой выпить баночку, порой даже ему это нужно, но чтобы в таких количествах... – Теперь понятно почему у тебя тахикардия. – закатывает глаза Достоевский. – Ну ты брать что-нибудь то будешь?!? – в глазах Осаму появились искорки от нетерпения. – Я думаю. – затыкает того брюнет. Тацухико и Сигма сидят напротив друг друга, Шибусава глядит на Сигму, а флейтист сидит совершенно неподвижно, как тросточка, с идеально ровной осанкой. – Видимо у тебя есть вкус в культуре, раз ты поступил в этот университет. – решает начать диалог «коллекционер», отпивая немного чая из чашки. – Мне почти все так говорят. На самом деле мне просто нравится флейта, вот и всё. – развёл руками музыкант. На самом деле он поступил сюда из-за Николая, но об этом чуть позже... В это время Гоголь со всей силы открывает дверь в комнату и в прямом смысле слова вваливается в неё, облокачиваясь на косяк двери. – А... РЕБЯТА ВСЁ НОРМИК НЕ ТЕРЯЙТЕ, Я ПРОСТО ЭТО... – недоговаривает блондин, как у него случился очередной приступ и он быстро захлопнул дверь. – Я пожалуй... прослежу за Колей... Мало-ли что там с ним... – говорит Сигма быстро выбегая из комнаты за Гоголем. – Ну, как знаешь... – ухмыляется Тацухико, пересаживаясь на место Сигмы, рядом с тумбочкой Николая. Гоголь очень любит собирать ножи и это не для кого ни секрет, самые наточенные и коллекционные ножи всегда у него. Тацухико надевает на руки тонкие медицинские перчатки и открывает второй ящик. В нём собранные все ножи, от и до и самый последний – самый большой и острый. «Коллекционер» тихонечко достаёт от туда этот нож и прячет его за себя. Да. Это всё входило в его план, теперь когда они остались втроём можно всё начать. Осаму будет только его и больше ничей. Дазай с Достоевским спокойно ведут беседу о том, какие вкусы энергетиков тот или другой больше всего предпочитает и что посоветует? Осаму просто утопает в глазах Фёдора, они настолько прекрасны, что не оторваться... Этот редкий лиловый цвет так манит его и зовёт совершенно в другой край, туда, где их не найдут. И тут опять эти чувства. Ноги подкашиваются, а на лице лёгкий румянец, опять подскочило давление, или это всё те же чувства?... Они просто стоят и молчат, без каких-либо причин, наслаждаясь компанией друг друга, как будто бы, тут никого больше и нет. Тацухико подходит к Осаму и Фёдору со спины, кладя свою правую руку на плечо Достоевского. – Слушай, Фёдор... Мне безумно интересно, как вы все познакомились и умудрились так хорошо поладить. Вы ведь все такие разные, но у вас у всех есть общие черты... – улыбнувшись уголками губ, задал вопрос Шибусава Достоевский переводит взгляд на Шибусаву, который совершенно бессовестным образом нарушил их тишину. – Это конфиденциальная информация, режиссёр. – ухмыляясь ответил брюнет. – Да? Как же так... – Тацухико быстром и резким движением руки достал нож, и вонзил его прямо в живот Фёдора. Резкий звук заставил сердце блондина ещё сильнее биться, и нет, не от страха... От счастья и злости. Он обхитрил самого Достоевского. – Прошу прощения, но мне всё равно наплевать.. – Какого ху... – пошатнувшись почти прокричал Фёдор. Да, это определённо очень больно, но надо терпеть, надо держаться, никто тебя не спасёт, кроме самого себя. В глазах постепенно темнеет, он совершенно ничего не видит и не чувствует, кроме этой адской боли. Она резкая и жгучая, раздирает до ужаса. Брюнет уже не может стоять на ногах, но он держится из последних сил опустив голову вниз. Он ожидал такой подставы, он знал, что, что-то тут не чисто, иначе зачем бы устранять Николая и Сигму отсюда. Глаза слипаются, а ноги подкашиваются, он падает. Падает на руки Осаму. Дазай стоит в полнейшем шоке, его руки чуть ли не дрожат, но не от страха, а от гнева, гнева и ненависти. Они пропитали всё его тело до последней клетки, шатен было уже готов возразить в ответ за его возлюбленного, как вдруг, к его губам прислоняют палец, что означает «молчи.» – Ты всё-таки меня не понял, Дазай. Я вижу, как вы смотрите друг на друга, раз на то пошло... Не достанешься мне – не достанешься никому. Я не позволю никому овладеть тобой. – прошептал Тацухико. – Надеюсь, что от крови тебе не будет гадко. – Что.... Боже мой.....– Осаму смотрит на Шибусаву, затем на Фёдора, быть точнее на свои окровавленные его кровью руки. – Нет-нет-нет... Пожалуйста, живи, ради меня! Молю... – уже сердце говорит за шатена, похоже, что он его всё-таки любит, любит до смерти, до самого последнего вздоха... Дазай судорожно ищет телефон в кармане и он его нашёл. – Ах да, забыл сказать. Жизненно важные органы не задеты, так что если поторопиться – жить будет, а часики тикают, принцесса. – это последние, что сказал Шибусава перед выходом из комнаты, но он заметил фотографию. Да-да, ту самую фотографию, которая стоит неподалёку от парней. «Коллекционер» разглядывает эту фотографию и одним элегантным движением пальцев, слово он дал кому-то «щелбан», заставляет стекло на рамке, покрыться «паутинкой». – Как иронично же всё-таки выглядит.... Смерть любимого человека, на своих руках. – ухмыляется Тацухико, покидая комнату. Осаму всё же удалось дозвониться до скорой и уже через несколько минут она должна быть на месте, больница отсюда не далеко, центр всё-таки, а пока надо взять себя в руки... Нет.... Он не может, просто не может... Как будто этот нож вонзили и Дазаю, но не в живот, а в сердце...***
Николай с Сигмой уже подходили к двадцать второй комнате, Гоголю вроде стало чуть легче, но всё же, что-то тревожит... Сигма поддерживает своего парня, чтобы тот хотя бы дошёл до кровати, а там разберемся. – Не переживай так, подумаешь оставил их втроём на минут десять от силы, ничего не случится, если что Осаму всё уладит! – пытаться подбадривать флейтист. – Ой не знаю я... Что-то мучает... СТОЙ. – Гоголь заметил, что из их комнаты выходит Тацухико и повернувшись через правое плечо, тот злобно зыркнул на Николая, уже подходя к лестнице на третий этаж. В сердце что-то неприятно кольнуло, что-то случилось... Коля чувствует. Его будто ударили током, блондин срывается с места и со всей силы чуть ли не вышибает дверь в комнату. Он угадал. В углу комнаты стоит Осаму и держит окровавленное тело Фёдора на руках. Шатен смотрит в одну точку и никуда больше, такой пустой взгляд... Без какой-либо надежды... Почему?... Послышались звуки сирен, врачи уже здесь. – У нас очень мало времени...– прошептал Дазай. – ЧТО?! ЧТО ЭТО ТВОЮ МАТЬ ТАКОЕ?! ЭТО ШУТКА?! СКАЖИТЕ ЧТО ВЫ ШУТИТЕ, ДА? ЭТО ПРОСТО ПРИКОЛ И КРОВЬ ИСКУССТВЕННАЯ ДА?.. ХА-ХА... – уже истерически говорит Коля. Из-за него выглядывает Сигма. Ох, лучше бы он это не видел.... Флейтист может потерять сознание, от малейшей раны на теле человека, от крови. – Господи... – еле слышно сказал Сигма и упал, упал прямо на руки Николая. – ТВОЮ МАТЬ... – уже кричит Гоголь, пытаясь хоть как-то сдерживает истерику, но взрыв прогремел с такой силой, что одному только Богу известно, будет ли он жить или нет...