***
В небе кружатся небольшие хлопья снега, а земля и вовсе покрывается белой пеленой, но температура сейчас не опущена ниже нуля, из-за чего даже в осеннем пальто будет комфортно и тепло. А что ещё комфортнее в такую погоду? Правильно! Чашка чая и приятная компания, которая греет душу куда лучше напитка. Студенты уже в квартире, хозяин жилья предложил отдохнуть от вечного стресса и просто забыть обо всём хотя бы ненадолго... Посередине гостиной, прямо на полу, разместились ученики театрального факультета, пока музыканты заваривали травяной чай на кухне. И вот, когда всё готово, друзья глядят в панорамное окно, наблюдая за падающими снежинками. Осаму поджал колени к себе и уткнулся носом в них, Николай уселся точно так же – тут даже удивляться не стоит, а Фёдор с Сигмой решили остаться в обычной позе «бабочки». Ох, как же они все скучали по этому спокойствию, как же хотелось вновь собраться после пар и бесконечно гулять и гулять... А сейчас измученные от усталости и истощёные от стресса студенты сидят и думают как бы обыграть этого Тацухико. Навязался же на их голову, а ведь ни с того ни с сего – словно его кто-то послал. – А ведь только мы выгреблись из своих долгов и рефератов... – вспомнил Николай, совсем уже расплываясь от усталости. Парень тяжело вздохнул, ставя чашку чая на пол. – Тоже мне, нашёл о чём сейчас думать, – фыркнул Достоевкий, недовольно покосившись на белобрысого, но увидев настолько измученного Гоголя, его взгляд моментально смягчился и даже сочувствие промелькнуло в лиловых глазах. Редко можно увидеть такого Николая, обычно он очень весел и в серьёзных ситуациях он еле сдерживать свою гиперактивность, ему всё время нужно что-то говорить, куда-то бежать, таков и есть Гоголь, Фёдор никогда не выскажет ему все претензии. Да, порой белобрысый бывает надоедлив, но без него Достоевский бы скорее всего умер от депрессии и скуки.***
– Ты должен проиграть это дело и признать свою вину, – раздался довольно хриплый мужской голос. По интонации можно подумать, что человек явно не молод, но и не совсем стар. Блондин удивлённо глядит на "босса", явно не совсем всё понимая. – Как же? Это совсем противоречит плану! Вы хотите засадить меня на пожизненное?! – возмутился Тацухико, не одобряя такого хода событий. – Не переживай, Шибусава, тебя мы вытащим. Твоему дядюшке в голову пришла гениальная идея и я её одобрил. – Ну уж нет! Прошу заметить, я согласился на это только чтобы заполучить свою любовь. В итоге меня отвергли, да ещё как! – протестует Тацухико, недовольно ударяя подошвой туфель. Мужчина усмехнулся. – Ты, видимо, не так всё понял? Хорошо. Хочешь, чтобы мы вернули наши деньги? – человек резко сменил тон, сурово глянув на юношу. Тацухико недовольно покачал головой и поджал губы. – Так тому и быть. – Можешь же, когда хочешь, – ядовито улыбнулся мужчина, ставя кисти рук "домиком". – Держи, будешь со мной связь держать, – руки протянули маленькую коробочку, в которой находился жучок для прослушивания. – Разве вас всех не будет в зале суда? – вскинул бровь к верху Тацухико. – Возможно будем – возможно нет, неважно. Просто возьми на всякий случай. Нам надо будет готовиться к следующей части плана.***
Стук каблуков и манящий, крепкий запах кофе раздался по длинному коридору важного для правительства здания суда. Девушка с длинными блондинистымм волосами, голубыми, как июльское небо глазами, и прекрасными нарядами может покорить сердца многих, но вот только мало кто знает о её деятельности... Агата Кристи – девушка с английскими корнями и судья по профессии. Будучи малышкой, Агата увлекалась детективами и делами, касающихся статей. И вот, теперь она знаток всего этого. Мало того, её уважает большое количество людей. Девушка справедлива и не терпит лжи; не смотря на внешний вид, её нрав очень строг и требует чёткого выполнения указаний. Она не разделяет людей на плохих и хороших – все равны – кто сумеет доказать свою правоту, тот и победил, такова жизнь. Совсем недавно у Кристи был отпуск, но как только девушка покинула эти беззаботные дни на неё сразу навалилась работа – как раз уголовное дело. – Ты мне сейчас серьёзно это говоришь? Завтра утром заседание? – возмущённо выдаёт девушка в трубку телефона. – Мадам, так решили секретари, причём с вашего же соглашения, вы заявили ставить именно на этот день. Тем более дело серьёзное, поговаривают, там будет сын мэра. – отвечает мужской голос по ту сторону трубки. – Любопытно, но я ни припомню, чтобы подтверждала соглашение на суд, – строго проговорила судья. – Это было ещё до вашего отъезда, несколько бумаг вам приносили на подпись, – разъяснил абонент. – Всё возможно. Хорошо, благодарю за напоминание, – одним движением кисти звонок сброшен, а леди уже дошла до своего кабинета. Зайдя во внутрь, судья принялась искать записную книжку и некоторое количество бумаг. – Отлично. Теперь вспомнила, суд будет проходить по 111 статье. Досье истцов и ответчика тоже присутствует.. – водит указательным пальцем по записям Агата, – интересное, однако, дело и до боли знакомая фамилия... – размышляет девушка, остановив свой взор на инициалах "Фёдор Михайлович Достоевский".***
– Новгород, – легко выдал Достоевский, взглянув на задумчивого Сигму. Друзья играют в города – игру их детства. Когда-то после школы, когда было нечем заняться, тогда ещё школьники, после всех уроков собирались на прогулку и играли в эту игру. Суть проста – кто-то называет любой город и следующий человек должен вспомнить город на последнюю букву названного. – Что-то мне неспокойно... Будто бы что-то серьёзное случится... – мается флейтист, не зная куда себя деть. На самом-то деле, Сигма до ужаса метеозависим, то есть небольшая вспышка на солнце – и у музыканта уже скачет давление или, не дай Бог, чего похуже. Но сейчас, скорее всего, это не совсем ретроградный Меркурий... – Прости? – вскинул бровь к верху Фёдор. – Я имею ввиду, что мне кажется, что всё идёт слишком странно... Осаму покосился на Николая, а тот жестом указал, дабы тот вмешался в их диалог. – Ты имеешь в виду наше дело? – задал вопрос Дазай, на что получил одобрительный кивок от музыканта. – Знаете, а тут я полностью соглашусь с Сигмой. Как бы это безумно не звучало, но такое ощущение, будто бы за нами долгое время следили, а потом внедрили Шибусаву, – размышляет шатен, глядя в опустошённую кружку, в которой несколько минут назад был чай. Актёр недопонимающе склонил голову на бок, вспоминая диалог с Огаем, когда врач сказал, что им угрожает опасность. – Безумие какое-то. Зачем кому-то следить за нами? У нас что, миллион долларов в кармане? Мы простые студенты, за что на нас такое навалилось? – возмущённо ответил Коля, – Ну, хотя... Сигма тут в самой большой опасности, – неуверенно добавил тот. Брюнет недовольно шмыгнул носом. – Не думаю, что нам предстоит столь большая угроза. Тем более, у нас есть хорошие связи. У Сигмы – отец, у Осаму.. – Фёдор сделал небольшую паузу, – тоже отец... Коль, про тебя вообще молчу, у тебя от одного вида бабушки ноги подкашиваются. – утрирует Достоевкий. – Эй! На мою бабушку не гнать! Я конечно помню, когда она тебя до смерти чуть пирожками не закормила и ты перестал со мной к ней ходить... – Довольно, – не дал договорить актёру виолончелист. Да, ситуация и вправду была смешная, Достоевский уже было с жизнью попрощался. Мало того, что бабуля Коли обращает внимание на торчащие кости у самого белобрысого, когда же она увидела Фёдора, чуть в обморок не упала... Пришлось музыканту выслушивать речи по поводу своего здоровья и кушать пирожки с вишней. Кстати, о здоровье! Одна из причин нездоровой худобы Достоевкого как раз слабый иммунитет. Приглушённые смешки со стороны Осаму и Сигмы промелькнули в воздухе и тут же испарились, воцарила тишина. – Ну... Может Фёдор и прав, это просто опять магнитная буря так действует. – успокоил себя флейтист, глядя в окно. Несмотря на эти слова, чувство тревоги всё равно его не покинуло. – Ну вот и замечательно!! – хлопнул в ладоши белобрысый, – Предлагаю уже приступить к тому, зачем мы здесь, – намекает на важную часть дела актёр. – Солидарен с Колей. Нужно готовиться к суду – составить речь и аргументы к обвинению Тацухико, – подметил Фёдор. Дазай с Сигмой обменялись взглядами и шатен вытащил все найденные бумаги и прочие доказательства, ну и куда же без ноутбука. – Вы уверены, что на полу будет удобно это всё разглядывать? – Вполне. Несколько часов беспрерывных дискуссий и повторного изучения документов Шибусавы и друзья всё же пришли к единому выводу. Николай с Осаму отыграли роли отлично, актёры представили суд в виде маленькой сценки и знатно посмеялись. – ВО-О-ОТ! И ТАКИМ ОБРАЗОМ МЫ И ПОБЕДИМ! – радостно воскликнул Гоголь, раскладывая бумажки в хронологическом порядке. – Ха-ха, порой диву даюсь, насколько вы гениальны! – смеётся Сигма, оглядывая друзей. – Но не забываем, что бóльшую часть будет говорить адвокат. Кстати о нём. Осаму, ты не спрашивал, как там дела у него идут? – поинтересовался Достоевкий. Дазай ухмыльнулся. – Идут отлично, всё уже готово. – Прекрасно! У него точно нет шансов, – выдал флейтист. – Думаю, после суда нам придётся знатно постараться в университете... Гоголь с Дазаем недовольно вдохнули. – Влетит же нам... – почесал затылок белобрысый. – С чего это? – вскинул бровь к верху Фёдор. – С того это! Нас с Осаму не было на парах уже о-го-го сколько, а мы клялись преподу, что будем присутствовать на каждой... – Ох, бедные, бедные студенты. Как жаль, что вам не достанется автомат. Работать надо, а не балду пинать, – иронично высказывается брюнет, неодобрительно глядя на актёров. В какой-то мере Достоевский прав – эти два клоуна вместо того, чтобы учиться предпочитают строить всякие козни, но всё равно у них каким-то волшебным образом всё на отлично или хорошо. Белобрысый недовольно надул щёки. – Ты как всегда – такая бука! – Да? Как грустно. – Не пробовал валерьянку на ночь пить? Говорят, от стресса и бессонницы спасает, – хихикнул Дазай, ехидно глядя на музыканта. – И от такого паршивого настроения тоже. – Уж у кого-кого, а бессонница и стресс тут только у вас, уважаемый Дазай, – резко ответил на неудачную шутку шатена Фёдор. – Не хочу казаться грубым, но мне кажется, что кто-то сегодня на нервах… – продолжает язвить актёр. Он явно желает вывести брюнета на эмоции, вот только получится ли у него? Достоевский темпераментный и прямолинейный, он не любит говорить неправду о человеке, больше всего ему нравится высказывать своё недовольство прямо в лицо, если собеседник его достанет. – А ты на героине. Ха-ха. Завязывай уже с шуточками. – Ты утром тоже забыл принять? Поделиться? – насмехается Осаму. Музыкант цыкнул. – Глаза разуй, в отличие от тебя я более адекватный, – ухмылка сама всплыла на лице. Забавную шутку он, кстати, выдал учитывая то, что Дазай родом из Японии, разрез глаз у него достаточно уже, чем у Фёдора, да и друзей тоже. Порой кажется, что актёр постоянно улыбается взглядом. Сигма неодобрительно покосился на парней, которые явно сейчас загрызут друг друга как дворовые собаки, если их вовремя не остановить. Николай тоже это быстро понял и даже впал в некий ступор, Федю редко таким увидишь, а сейчас во всей красе блистает его характер. Не сахар, конечно, но поганым его назвать тоже нельзя. – Завязывайте уже, нам нужно получше подготовиться к суду.. – неуверенно предложил флейтист, глядя на Гоголя, который показывает палец вверх, одобрительно кивая. Соперники одновременно повернули головы на друзей и словно хозяин и его тень, копируя движения и повадки друг друга, в один голос возразили: – нет. Коля громко ударил ладонью по лбу. – Вы совсем хотите нас добить? Давайте все рассоримся, вообще сказка будет. – Заладили тут. Мы и не собирались. – Ага-ага, конечно, а кто на грубость перешёл? – Прошу заметить: не я начал. Свои пять копеек другим вставляй, но не мне. – возмутился Достоевский, уже собираясь встать и уйти в другую комнату за добавкой чая. Шатен же не хочет упускать такой шанс. – А кто начал? Ты тут у нас мастер иронии и насмешек. – Ты у меня сейчас с четырнадцатого этажа вниз полетишь. Мне мои нервы дороги. И время тоже. – У тебя их уже нет после ситуации в общаге, – подметил Дазай, подмигивая тому в след. – И здесь мы только по твоей вине. Не было бы тебя тогда – ничего бы не случилось, – актёр разошёлся... Тут явно попахивает горячим. – ОСАМУ! ЗАТКНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ! ПЕРЕГНУЛ!! – не выдержал Сигма и крикнул на всю квартиру. Он не терпит ссор и издевательств, тем более когда это дорогие для него люди. Сейчас никак нельзя ссориться – это будет трагедия года... Фёдор уже развернулся спиной к друзьям, но услышав фразу, сказанную Осаму, его зрачки уменьшились до микроскопических размеров, а тело будто на мгновение парализовало. Никто не виноват. Никто. – Будет по твоему. Не стану препираться. Это глупо, Дазай, – всё, что сказал музыкант, уходя в другой конец квартиры. Николай в шоке. Нет, он даже не в шоке, он ошарашен. – Осаму... Ты хоть понял, что сморозил? Я тебя не таким уважаю, далеко не таким. Шатен нахмурился. – Не таким? А по-моему ты встретил меня как раз-таки таким. Грубым и заносчивым, – уже не по доброму ухмыльнулся актёр. – «Мне всего пятнадцать, я хочу сдохнуть». После этой фразы блондин чуть ли не словил инсульт на месте. Это была их первая встреча.If you only knew how bad I felt...
"– Хей! Ты чего это тут на крыше забыл так поздно? – воскликнул высокий, но уже сформировавшийся голосок, явно приближаясь к оппоненту. Это Николай и тут ему пятнадцать. Мальчишка обернулся, грозно окинув незваного гостя холодным взглядом, что у юного Коли Гоголя аж появились мурашки. – Чего тебе надо? Не видишь, сдохнуть пытаюсь, не лезь лучше. Никоша недопонимающе склонил голову на бок и схватил нового знакомого за рукав рубашки. – Я понятия не имею, что у тебя произошло, но разве ты правда хочешь, чтобы твоя жизнь оборвалась именно сейчас?... Понимаешь, жизнь имеет огромную цену, все мы хотим летать и быть свободными как птицы, но... – не дал договорить белобрысому шатен, резко схватив того за плечи. – Слушай, мне эту херь заливали уже тысячу раз, ты не знаешь меня, не знаешь, что со мной, а вдруг я потерял причину жить и это единственный выход? Иди-ка отсюда! – Дазай явно не был настроен на философский разговор, он желал лишь одного и этот шанс у него отобрали. Гоголь не смог просто стоять на месте, этот парнишка явно очень травмирован, нужно... Нужно помочь! – Не нужно этого делать... Твои родители явно будут переживать... – У меня их нет. Эта фраза окончательно довела. – Оу... Ну, друзья? Может братья, сёстры? Ты боишься осуждения, я же прав? Боишься быть один, боишься быть непонятым. Осаму замер в шоке. Откуда этот белобрысый свалился на его голову? Откуда он знает про сводного старшего брата, про всё сказанное, это чистая правда! Дазай давно искал смысл и нашёл его, вот только... Этот смысл не захотел быть с ним. Он остался совсем один, он ничего не знает, он не знает, кто он и зачем он тут, почему Россия, почему Москва, почему? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ?! Этот голос был уже давно, он им управлял. – Ты... Ты кто вообще такой?... – шатен смотрит на мальчика, который только что прочёл его как открытую книгу, он выглядит таким... Живым?... Николай заулыбался. – Видимо, твоё спасение, – он пожал плечами, – Ты настолько травмирован, что не можешь принять руку помощи? Скажи мне, что с тобой? У Дазая подкосились ноги, а в груди всё сжалось, на лице ни единой эмоции, пока в душе огромный чёрный ком загонов и непониманий. "Отец" не этому его учил, он не ссыкло, он держал в руках пистолет, он видел много пролитой крови, он видел много ужаса... В свои пятнадцать лет он был готов убивать. – Я... Я... Да какая тебе разница?! Уйди. – Не уйду. Ты должен поменять свою точку зрения. Суицид не выход. Откройся мне, тебе будет легче, правда, – он и вправду волшебник, Гоголь вносит одновременно и свет и ужас в этот мир, ещё ни один человек не смог уйти от разговора с ним. Осаму замер, громко и испуганно вздохнув. Глаза широко раскрылись, а зрачки уменьшились. Он не может открыться какому-то незнакомцу, не... – Я не могу умереть уже три года. Три чёртовых года. У меня было слишком много попыток, я в отчаянии. У меня нет смысла жить, мой единственный важный для меня человек был застрелен, на моих руках имеются убийства, в моём досье тянет на пожизненное. Мой опекун ужасный монстр и как-то умудрился стать врачом. Мне всего пятнадцать, я хочу сдохнуть… – он упал на колени, опустив голову вниз, а руки его стали опорой для тела. Блондин присел на корточки перед Осаму и протянул тому руку. Его глаза блестят как никогда, а душа поёт. – Ты ещё можешь стать лучше. Я уверен. Шатен поднял взгляд на парня, который казался ему ангелом. Такое чувство, что от него исходил яркий белый свет, а за спиной крылья. Он – его спасение. – Осаму Дазай. – Коля Гоголь. Ты так похож на стрижа... Такой же непредсказуемый. – Николай тепло улыбнулся, ставя Осаму на ноги. Сам белобрысый с не менее трагичной судьбой. В классе он был предметом насмешек и жертвой избиения. Но у него нашлись друзья, друзья старше всего на год, но настолько прекрасные, что помогли ему стать лучше. Сигма и Федя. И сейчас, он видит в этом мальчике своего друга, которого он по-настоящему спас." – Что вы оба несёте?... – музыкант в шоке смотрит на актёров. Один сидит будто псих, а у второго словно вся жизнь пронеслась перед глазами. Николай точно сейчас не настроен на позитив и смех. – Ты... Ты хоть понял, какую хуйню сказал? НИКТО НЕ ВИНОВАТ, СЛЫШИШЬ? НИКТО. Осаму, очнись наконец, ты не монстр. Хватит жить прошлым, живи настоящим и цени то, что есть, я тебя умоляю... Дазай резко изменился в лице, явно не одобряя всего сказанного. – Тогда ты говорил тоже самое. Коля, виноваты мы все и никто, кроме нас. Никто не может ничего предпринять или сделать. Нужно прийти в чувства, хватит носить розовые очки, это реальность, это Россия – тут так не выжить, особенно в нашем районе. – Никто не виноват. Никто. – Все мы. Хватит уже спорить. Гоголь начинает не на шутку злиться. Он обожает своих друзей и любимого человека, с Осаму они знакомы словно с пелёнок, они не разлей вода, они одно целое, но сейчас... Сейчас как будто это не тот Осаму, сейчас ему будто снова пятнадцать, его будто снова бросили. Белобрысый уже было хотел закончить эту дискуссию, если бы шатен не повторил фразу снова... Николай сам того не осознавая схватил своего лучшего друга за воротник рубашки и вмазал тому звонкую пощёчину, от которой даже самому Гоголю стало плохо... Осаму не ожидал такой реакции, явно не ожидал. Он не успел ничего осознать, как его лицо уже горело от боли, а из носа хлынула кровь. Удар был настолько силён, что задел крыло носа и из-за хрупкости сосудов произошёл такой инцидент. Он приложил ладонь к месту удара, будто бы проверяя, реальность ли это – к сожалению или к счастью, это оказалось правдой. «Заслуженно, – лишь промелькнуло в мыслях.» Но даже в этой ситуации в какой-то мере он был прав, Осаму был как всегда на шаг впереди. Это вина всех, каждого. На подушечках пальцев остаются кровавые подтёки, а сам шатен явно не в восторге от этого. Сигма видел это всё не один. Фёдор не успел далеко уйти, как услышал крик Николая, а если тот когда-то и раздражённого повышает голос, то явно происходит какой-то ужас. И да, это чистая правда – настоящий ужас. Флейтист не мог даже ничем помочь, всё происходило очень быстро, страшно и больно, смотреть на таких Осаму и Николая было просто невозможно. Они будто злейшие враги, которые желают друг друга прикончить. – Что вы творите... Господи, мальчики... – у музыканта явно уже не стальные нервы. Он схватился за голову, смотря на этот кошмар, а руки дрожат от стресса и страха. Шатен спустил рукав рубашки ориентировочно до локтя и забинтованной частью руки вытер кровь из-под носа и губ. Недолго думая, Дазай встал на ноги и зажал двумя пальцами крылья носа, дабы дать крови чуть-чуть остановиться. Осаму направился к коридору, быть точнее к выходу из квартиры. – Что, сердце ликует от моего состояния? Ты ведь давно мечтал это сделать, – проходя мимо Достоевкого рявкнул актёр, на что брюнет, в свою очередь просто поставил чашку чая на пол и холодно одарил его взглядом. Привычного плаща на Осаму не было, лишь осенне-весенняя лёгкая курточка, которую он поспешно накинул на себя, повернув дверной замок. – Встретимся на суде. Наверное. – Дверь с треском захлопнулась. Николай глядит на свою ладонь, на которой осталось лишь маленькое красное пятно от удара и дикий зуд, но это всё неважно, важно то, что он только что чуть не избил своего "брата"... – Что я только что сделал... Я не хотел, правда не хотел... Он не заслужил такого отношения к себе, он ужасно сломан, он не заслужил... – тараторит себе Гоголь, путаясь в собственном языке. – Что прости?... – остолбенел Сигма, подбегая к блондину и хватая того за руки. – Что значит сломан, что значит не заслужил? – То и значит, Сигмушка... Он умолял его не жалеть и никому не говорить, он ненавидит жалость, он не знает кто он и своё призвание, он потерялся. Родной отец его бросил, а опекун не пытался помочь, вот только старые раны всё никак не затянутся... Я толком не знаю его судьбу, но исходя из всех наших разговоров об этом складывается небольшой пазл. Флейтист не может понять. Как?! Он знает Дазая очень долго и хорошо, Сигма знает очень много о прошлом Осаму, но такую его сторону он ещё не видел. – Наш Осаму? Он не может... Нет же! Не может быть, он же совсем не такой... – По обёртке каждый судит, а содержимое не все разглядят, – процитировал Фёдор, собирая бумаги с пола. – Так вот какой ты, Осаму...***
– Тоже мне, нашли на что обижаться. Вроде нам уже по двадцать лет, а всё как дети малые. Да, мы все виноваты, почему это никто не хочет признавать?! – возмущался Дазай, идя по улице в сторону общежития. Конечно от дома Сигмы далековато топать, но дойти же можно? Можно. Кровоточить из носа перестало быстро, но пришлось пожертвовать кончиком бинта на запястье, который теперь весь в крови, как будто шатен кого-то прикончил. А вот красное зудящее пятно на щеке никуда не ушло, возможно там будет даже синяк. Не успел Осаму перейти на другую сторону улицы, как раздался телефонный звонок. Это был Рампо. – Слушаю. – Салютик, Дазай, как поживаете? Готовы к суду? – раздался голос детектива, который явно был в хорошем настроении. – Поживаем отлично, я бы сказал лучше некуда, – недовольно произнём шатен. Да, по интонации Эдогава понял, что тут явно не всё хорошо. – Вроде бы готовы, не знаю. – Та-а-ак, что-то тут не чисто. Снова поругался с отцом? – Хуже. С друзьями, – чего уж тут таить, да и врать особо не хочется. Дазай знает, что Рампо всё равно догадается. Детектив вздохнул. – Умеешь же ты... Эх. Тебе бы отдохнуть, нервы-то у тебя давным-давно сдали. Зря ты взялся, конечно, за это дело, мог бы просто попросить меня и мы с нашими друзьями бы сами справились. Дазай нахумрился. – В первую очередь тут есть моя вина, тут вина всех нас. Так как же я могу стоять в стороне, пока дорогие для меня люди страдают? Я уже потерял одного, больше я не хочу. «Одасаку, Одасаку...» – подумал про себя Эдогава. – Твой брат бы очень тобой гордился... Ты обещал ему стать лучше и стал. – Нет, Рампо, не стал... – он до последнего не верит, что может стать лучше, он не верит, что кто-то его по-настоящему полюбит и он сам может любить кого-то. Из уст детектива вылетел смешок. – Тут ты не прав, мой дорогой. Не будь тебя рядом, Фёдор бы не жил, не будь тебя – твои друзья не знали бы к кому обратиться... – Не будь меня, ничего бы не случилось, – перебил друга Дазай. – Тоже верно. Но в этом и есть вся прелесть, только с приходом этого дела вы поняли, как нуждаетесь друг в друге. Ты вызвался на помощь, ты научился читать людей, ты понял, что такое любовь. – Нет, я ничего не понял, Рампо. Если ты намекаешь на Достоевского, то я ошибался, он ужасен. У него свои собственные идеалы и увлечения, он закрытый и замкнутый, он бесчувственный и наверняка разбитый. – перечисляет актёр, уже находясь на полпути к общежитию. – Прямо как ты? – подметил Эдогава и сбросил вызов. – Ему нужно время всё осмыслить. – Что ты сказал?... Ответа не последовало. Лишь короткие гудки. «Ты такой жалкий и слабый. Тебя не этому учили, Дазай. » – опять он. Опять сознание, опять этот голос. Иногда Осаму кажется, что он понемногу сходит с ума. – Ты лишь голос у меня в ушах. Всё совсем... Так.***
В зале суда тишина после долгого прения, даже присяжные не смеют шептаться. Только было адвокат Шибусавы хотел что-то сказать, как встал сам преступник. – Ваша честь, я признаю свою вину. Я сделал всё, о чём рассказали эти юноши, – сознался Тацухико, боковым зрением оглядывая парней. Судья удивлённо вскинула брови, но через секунду пришла в себя. Как говорится – ей не привыкать, и не такое было. – Я вас правильно поняла, что вы сознались в содеянном и готовы понести заслуженное наказание? – для более точного ответа уточнила она. – Именно так. После этих слов Агата Кристи и ещё несколько человек покидают зал сюда для подписания приговора. Осаму не может собраться с мыслями, в голове всё смешалось в большой ком. На все вопросы он лишь соглашался, кивал и даже слóва не вымолвил, всё говорили адвокат и друзья. У актёра плывёт перед глазами, он же только что направлялся домой – в общагу, он говорил с Эдогавой, а дальше?... ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ? Он не чувствует себя, он не знает, что он тут забыл, кто он... Благо его под ребро пихнул Николай и взглядом указал, что всё хорошо. Анго, Осаму, Николай, Фёдор, Рампо и Сигма переодически поглядывают друг на друга в недоумении. Как это... Сам сознался?! Конечно, это хорошо, но почему, а главное зачем? Шибусава же твердил друзьям, что не сядет за решетку, что у него связи и прочее. Так что произошло? Суд долго ждать не заставил. После подписания приговора судья возвращается в зал заседания и объявляет решение. Все в зале встали, они готовы слушать приговор. – В период с одиннадцатого ноября две тысячи двадцать второго года по это же число этого месяца и года было совершено покушение на жизнь путём обмана и нанесения вреда здоровью потерпевшего – Фёдора Достоевского. Суду предоставлены доказательства в виде личных документов, записи звука и материальных вещей. Однако, суд отверг личное дело и записи в дневниках, не считая их за важную информацию, – первая часть приговора прозвучала именно так. Потерпевший один, остальных считают за свидетелей. Также она содержит доказательства, которые принял суд и которые не посчитал уместными. – По решению суда, нынешний гражданин российской федерации Тацухико Шибусава приговаривается к восьми годам лишения свободы по 111 статье УК РФ – умышленное нанесение тяжёлого вреда здоровью человека. Осуждённый отправиться в «Матросскую тишину», – такой приговор вынес суд. В письменном виде оно выглядит куда больше. Судья один раз ударила молотком. Дело закрыто. Люди покидают зал суда и друзья последовали их примеру, а осуждённого, то есть Шибусаву, уводят в нужное для него место. Ребята выходят на свежий воздух, пока Анго забирает оставшиеся бумаги, а Эдогава ему помогает. – Твою мать... МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! МЫ СМОГЛИ! – радостно воскликнул Гоголь, зарываясь пальцами волосы и пребывая в шоке. – Да, Коля, мы все смогли. Тут даже сомневаться не стоило, ведь мы вместе, – облегчённо выдохнул Сигма, поднимая глаза к небу и мельком взглянув на солнце, которое так приветливо освещает небосвод. – Всё благодаря тебе, Осаму, – музыкант улыбнулся. Шатен же не испытывает ни радости, ни успеха, он просто чувствует, как с плеч спал ещё один груз, но он потерян, он ничего не понимает. – Мы смогли... Господи, неужели смогли... – потирая глаза руками, выдал Дазай. – Соглашусь с Сигмой. Без тебя мы бы могли проиграть, Дазай, – на удивление сам Фёдор сделал некий комплимент в сторону актёра. После вчерашнего случая в квартире флейтиста друзья не видели Осаму, они смогли лицезреть его только за несколько минут до начала суда – тот был весь растрёпанный и помятый, словно по нему проехалась машина, но это не помешало им выиграть дело. После того дня друзья поняли, насколько им всем тяжело и что не стоит обижаться друг на друга, ведь вместе они сильнее. – Так что же теперь? – Теперь, Федя, универ. Семестр ещё не кончился, скоро сессии, а там и до конца недолго... – хихикнул Гоголь, затаскивая друзей в крепкие объятия, они и не против. – Точно... Сессия... – уже поздно вспомнил Сигма, но сейчас всё хорошо, всё как раньше...***
Прошла зима, а за ней и Новый год, новые приключения и весна. С момента суда прошло несколько месяцев и друзья многое успели осмыслить. Дазай с Николаем поговорили и поклялись больше никогда так не пугать друг друга, Сигма с Достоевским всё так же заняты музыкой и отлично закончили семестр. Они всё так же счастливы, они дорожат друг другом. На днях актёры заявились прямо посреди пары музыкантов и оправдавшись ошибкой кабинетов мигом ускользнули из помещения, оставив после себя маленькую самодельную бомбочку с блёстками. Ой шуму было... Осаму и Гоголь потом долго заглаживали свою вину. Дазай успел многое понять в себе, но чувство потерянности осталось. Оно сжирает его и по сей день, словно что-то не так, всё явно не должно было идти именно таким образом... Но шатен более-менее научился себя контролировать, в этом ему порой помогает Коля. Фёдор всё так же не отрывается от своих дел в компьютере – это его работа, он на этом живёт. Признаться честно, Достоевский далеко не о такой жизни мечтал , но что поделаешь, судьба решила всё за него. Между ними с Осаму сейчас тонкая нить, которую очень легко разорвать. Они не общаются как прежде, как бы им двоим не хотелось. Они снова соперники, снова они в оковах правил. Актёр пытался делать знаки внимания, но на все попытки ответ музыканта был один – нет. " – Слу-у-шай, Федь, ты сегодня свободен вечером? – ехидно улыбнулся шатен, встретив брюнета у входа в аудиторию. – Нет, Осаму, для тебя уж точно нет, – холодно ответил Достоевкий. Анализ привёл к тому, что никаких чувств нет, а все эти детские игры в виде театров, прогулок и поцелуев – пустой звук трубы в огромном оркестре. Этот анализ прошёл и у Осаму. Сейчас он как и прежде будет пытаться выводить его из себя, актёру это нравится. Но может быть что-то и осталось в самой глубине души... – Какая жалость, опять разбил мне сердце, – возмущённо ответил Дазай, приложив кисть руки ко лбу. И так каждый раз. " – Слушай, Сигма, ты заметил, что Осаму с Федей ну уж больно сильно стали не переносить друг друга, может нам вмешаться? – комментирует белобрысый, глядя на друзей. – Они сами скоро разберутся во всём, наша помощь им не нужна, она кончится очень плохо... – вздохнул флейтист, кладя голову на плечо Николая. – Может, ты и прав. – хмыкнул в ответ Гоголь. Прошло немного времени, уже конец мая, скоро лето и... Достоевский сидит у себя в квартире с чашкой чая, который уже остыл. Жара так и изнуряет, не знаешь куда себя деть. Коля несколько раз за день пытался вывести брюнета на улицу, но попытки безуспешны. Фёдор ничего не хочет, единственное, о чём он сейчас мечтает - это спокойствие и здоровый сон. – Ещё одна скучная новость за день. Серьёзно? Новый экзамен по оркестру в субботу в восемь утра? Уже тошнит, – недовольно бурчит музыкант, облакачиваясь на спинке кухонного стула и читая новое сообщение от преподавателя в своём телефоне. Всё вроде бы спокойно, но вдруг неожиданно раздался звонок в дверь. Сигнал настолько противный, что Достоевский уже хочет его сломать к чертям собачьим. – Николай, я же тебе тысячу раз говорил – нет! – ещё более раздражённого говорит Фёдор, открывая дверь. К огромному удивлению за ней стоял не совсем Коля Гоголь, а… курьер с посылкой. – Фёдор Михайлович Достоевский? – уточнил молодой парень. – Именно, – коротко ответил брюнет. – Вам посылка от неизвестного, распишитесь, пожалуйста. – курьер протянул ручку и бумагу, на что Фёдор слегка поморщился и аккуратно чиркнул свою роспись на листке. – Всего доброго. – И вам того же… Так, блять, и что это такое? – музыкант оглядывает небольшую коробку с перевернутой вниз запиской. Развернув бумажку к себе и прочитав текст на ней, Фёдор остолбенел. Шок пронзил его тело насквозь, а левый глаз почти что задёргался. – ПИЗДЕЦ... – брюнет выронил коробку из рук. Всё, что было там написано – это четыре слова, но этого было достаточно, чтобы напугать Фёдора.«Ну здравствуй, Достоевский-младший)»