***
Когда Дима прибыл на место происшествия, пожар уже потушили. Ракета снесла верхний ярус больницы, а на нижнем выбила окна и разворотила стены. У места происшествия стояло много техники, суетились и разбирали завалы спасатели. Грузовой транспорт вывозил мусор и обломки закопченного кирпича, сновали машины скорой помощи, освещая путь мигалками и громко воя. Темнота, густой дым и столбы пыли мешали сориентироваться. Дима с грустью и тоской оглядел руины. Ему больно было наблюдать за тем, как его родной город отчаянно боролся за жизнь. Красивый и любимый город, который он, как мэр, так старался сделать цветущим. И получалось ведь, пока не вмешалась война. Враг медленно и методично уничтожал город, кошмаря ракетами, поливая артиллерией, выжигая землю и окропляя ее кровью людей. Сердце Димы невыносимо защемило. Не за себя, за других. За раненых солдат, пребывающих в этой больнице, за стариков и детей, которые уже и забыли, когда последний раз спали спокойно. К Диме подошел один из спасателей и, пожав руку, отрапортовал: — Дмитрий Юрьевич, предварительно без жертв. Медики успели эвакуировать раненных в бомбоубежище. Мэр сделал глубокий вдох и, прикрыв глаза, разом выдохнул накопившееся напряжение и тревогу. Главное, что все живы. Разрушенное можно отстроить заново, станет еще лучше, чем было. А человеческие жизни не вернуть. Они бесценны. — Извините, Дмитрий Юрьевич, — из раздумий Диму вывел грубый прокуренный женский голос, — за мою самодеятельность, но я отдала распоряжение перевезти раненых в больницу соседнего города. Такие ситуации не терпят промедления. Пусть простит меня главврач за то, что не посоветовалась с ним. Времени не было: попробуйте сначала в бомбоубежище всех спустить, а потом погрузить в машины скорой помощи. Дима улыбнулся, одобрительно и грустно. Он был воодушевлен тем, как эта женщина-врач боролась за жизни десятков людей, буквально выгрызая их из лап смерти, не щадя себя. Благодаря ее решению удалось избежать жертв. Как же ужасна война, и каждый ведь работает на своем фронте: кто-то проливает кровь на полях сражения, а кто-то, как ангел-хранитель, спасает жизни. Дима сразу понял, о каком городе говорила женщина — о их северном соседе-побратиме, промышленном гиганте с развитой инфраструктурой. Да и с их мэром, который за грамотность и уравновешенность получил прозвище Ровный, Диме всегда было легко найти общий язык. — Вы молодец, Елена Владимировна, — Дима знал поименно всех врачей отделения, где когда-то работала бабушка Андрея. Да и как было не знать Елену Владимировну? Властную, порой грубую и прямую, но умную и внимательную, — я горжусь вами. Вас наградят почетным орденом «За мужество». Вы его заслужили. Женщина-врач опустила глаза перед мэром, на несколько секунд словно застыв в благоговении, прежде чем направиться туда, где она нужна больше всего — рядом с пациентами. Дима почти не поднимал голову, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на осколки ракеты, слипшиеся в безобразные комья металла. Достав с кармана телефон, мэр написал в городском телеграмм-канале: «Ракетный удар. Разрушения существенные. Люди не пострадали.» Обычно в таких ситуациях Дима добавлял что-то наподобие: «Врагам нас не сломать» или «Вместе к победе», но сейчас ему не хотелось этого делать. Он даже представить боялся, что ждет его город дальше. На горизонте виднелось зарево. Где-то на линии столкновения артиллерия снова шумно обливала все вокруг огненными потоками, озаряя черный небосвод смертоносними салютами. Дима постоял, посмотрел на уезжающие автомобили с ранеными. Пусть отправляются подальше от вражеских обстрелов, пусть хоть немного побудут в относительной безопасности. Когда последняя машина скрылась в темноте ночи, мэр перевел взгляд на копошащихся в завалах спасателей. Вдруг кто-то сочувственно тронул Диму за плечо, заставив резко обернуться. Перед ним стоял красивый светловолосый парень. — Кирилл… Кирилл Алексеевич, ты здесь? — изумился мэр. Он не видел Кирилла уже несколько месяцев, и поэтому не мог отвести глаз от его обаятельного лица. — Разведка всегда там, где ей положено быть, — Кирилл широко распахнул руки, словно хотел объять необъятное, и неловко обнял Диму, похлопав по спине, — в такой момент я просто обязан быть рядом с тобой. Я знаю, как тебе сейчас больно, и не хочу делать еще больнее, но, видимо, придется. Дима поразился такому обороту дела. Он знал Кирилла еще с университетских времен, и уже давно изучил, что тот не станет просто так нагонять панику. Неужели случилось что-то пострашнее, чем ракетный удар? — Ты что, бросить меня хочешь? — изумился Дима, почувствовав, как сердце пропустило удар от волнения, а по позвоночнику заструились мурашки. И тут же проскользнула неловкость. Нет, он не может ставить собственные чувства выше человеческих жизней. — Ты же прекрасно знаешь, что этого никогда не будет, — уверенно произнес Кирилл, — я же навеки твой. Неужели забыл? Дима не забыл. Кирилл принадлежал ему одному. Всецело и уже давно, о чем красноречиво свидетельствовала метка на шее, поставленная Димой во время их первой близости. Они познакомились на первом курсе университета. Диме сразу понравился этот обладающий неуемной энергией омега, староста группы, авантюрист и первый красавчик курса. Диму словно магнитом притягивала мощная харизма Кирилла, но было еще что-то, чего он понять не мог, но инстинктивно чувствовал, что ему нужен именно этот омега. Парни довольно быстро сблизились и начали встречаться, а после защиты дипломов решили пожениться. Казалось, что их счастью ничего не могло помешать. Но вмешалась суровая реальность и перечеркнула все их планы. Начался вооруженный конфликт в одном из регионов страны, и Кирилл пошел на передовую добровольцем. Диму же больше привлекали общественные дела, благополучие и процветание родного города. Каждый пошел своим путем: Кирилл дослужился до звания главного разведчика страны, а Дима стал мэром города З. Парни так и не поженились, считая, что еще не время. Хотя оба мечтали о семье. Им постоянно что-то мешало: сначала учеба, потом карьера, а потом и вовсе война. — У меня для тебя две новости, хорошая и плохая, — объявил Кирилл, внимательно глядя своими обжигающе-яркими изумрудными глазами, — только здесь я не могу говорить, нас могут услышать. Поехали домой. Дима оглянулся по сторонам. Вокруг была только тьма и разрушенные стены больницы. Но Кирилл прав. В стране война, и кто знает, чего может стоить только одно слово, сказанное не в том месте и не в то время. Парни спокойно добрались до Диминой машины, припаркованной в паре десятков метров от больницы. Глухо тонированные стекла джипа показывали только зловещий мрак. Сквозь них ночной город казался опустевшим и почему-то игрушечным. По обе стороны дороги ютились дома горожан. Полуразрушенные здания чередовались с нетронутыми огнем артиллерии. «Сволочи… Вы его строили, что так легко разрушаете?» — за время на посту мэра Дима научился пропускать через себя горе и боль своих соотечественников, находя для них слова успокоения, даже когда самому хотелось выть от ужаса происходящего. Не раз и не два на него бросались родственники погибших, сыпя проклятия и грязные ругательства, словно это Дима был виноват во всем. У него искали защиты люди, потерявшие из-за военных действий жилье, а вместе с жильем — веру в себя и оптимизм. Если в материальных вопросах он мог хоть как-то помочь, то против смерти был бессилен. И это вызывало у него тихую ярость. Разум Димы в который раз захлеснула жгучая ненависть к врагам, презрение и желание убить хотя бы одного оккупанта голыми руками. Стало стыдно за то, что он в тылу, а не в пропахшем дымом и порохом блиндаже. Присутствие Кирилла успокаивало и согревало, будило в глубине души желание расслабиться и ни о чем не беспокоиться. Наверное, впервые за все месяцы войны. Ведь рядом был его возлюбленный, который умел быстро просчитывать варианты и принимать решения. Хладнокровный и безжалостный военный, которого враги боялись, как огня. И на то были причины. С оккупантами Кирилл не церемонился — заманивал в ловушку и уничтожал самыми изощренными способами. Не обладая силой альфы, он, как Одиссей, брал хитростью.И только Дима знал его другую сторону. Не как опасного воина, а как нежного и любящего парня, нуждающегося в защите сильного альфы. «Если кто-то его обидит — разорву… И рука не дрогнет… Нужно будет — до самого правителя Х. дойду…» Рядом с Кириллом Дима чувствовал себя спокойно и уютно, насколько это было возможно в данной ситуации. Диме отчаянно хотелось забыть обо всем хоть ненадолго, чтобы эти несколько часов принадлежали только им с Кириллом. Слишком долго он был сильным. Ведь у мэров нет ни отпуска, ни даже выходных. Только обязанность перед своими избирателями. Обязанность отдавать им свое пламенное сердце. Остановив машину у своего дома, Дима заглушил мотор. Притянув Кирилла к себе, он запустил руку в его мягкие светло-русые волосы и яростно впился губами в губы своего омеги. Бороться с искушением было бесполезно. Ему казалось, что если он сейчас Кирилла не поцелует, до дома просто не дотерпит.***
Чувствуя, как нечеловеческий ужас сковывает его тело и отбирает возможность дышать, Андрей все же нашел в себе силы рассмотреть парящий над ним самолет. В лучшем случае юноша рисковал грохнуться в обморок, в худшем же — умереть. Но с первого взгляда на самолет страх отпустил. Истребитель перестал казаться Андрею голодным стервятником, выискивающим свою жертву. С глаз словно спала темная пелена, а сознание стало яснее. — Не бойся, это наши, — успокоил Андрей Сашу, присевшего на корточки и в панике закрывшего голову руками. — Правда? — изумленно спросил Саша, испуганным взглядом провожая самолет. Истребитель, покружив на месте, начал медленно удаляться и скоро превратился в черную точку на темном небе, — как по мне, они все одинаковые. Андрей помог Саше встать на ноги и покровительственно приобнял за плечи. Он не был удивлен такому развитию событий. Ведь кто знает, какие кошмары пришлось пережить Саше в оккупации, и вряд ли там у него было время рассматривать и изучать самолеты. — Не одинаковые. Вот смотри: вражеский истребитель цвета хаки. Страшный и темный, с нанесенной на крылья свастикой, — начал объяснять Андрей, терпеливо, словно непонятливому ребенку, — А наш — светло-зеленый, в оливковых квадратиках, как в игре «Майнкрафт». Ты же играл когда-то в «Майнкрафт»? — Откуда ты все это знаешь? — спросил Саша сдавленным голосом, беззаветно глядя в глаза Андрею и внимая каждому его слову. — Просто я понял одно. Если вникнуть в суть некоторых вещей, жить становится легче, — Андрей горько улыбнулся, в душе ощущая маленькую гордость за то, что выпало похвастаться приобретенными за войну знаниями. Не зря выбрал профессию педагога — ему нравилось учить людей. Во время этого разговора парней бабушка шла немного поодаль, потупив глаза в землю. Андрей ни о чем ее не спрашивал. Он вообще не любил лезть к людям с расспросами. Он видел, что бабушка расстроена, знал причину ее плохого настроения, и от этого ему тоже было грустно. Юноша всегда сильно огорчался, когда узнавал о гибели людей, особенно в родном городе. Даже если и не знал их лично. Представлял себя на их месте и думал, как же после всего этого будут жить их близкие. На улице стояла тишина, которую разрезал лишь поодинокий лай собак. Даже сверчков не было слышно. Казалось, всё живое спряталось от опасности и притихло. Когда у бабушки в руке зазвонил телефон, у Андрея похолодело в районе солнечного сплетения, а ребенок снова беспокойно задвигался. Юноша погладил живот, пытаясь утихомирить сына: «Бедный мой малыш… Был бы рядом твой отец, нам с тобой было бы намного легче…» От воспоминаний о Косте сердце стиснула глухая тоска. Андрей бы все отдал за то, чтобы муж хоть ненадолго оказался рядом. Но это было что-то из области фантастики, ведь Костя не мог приехать даже на выходные. Андрей скучал по мужу и безумно боялся за его жизнь. Но маленькая надежда на то, что с Костей все хорошо, и он цел и невредим, у Андрея все же теплилась. Вздохнув, юноша украдкой вытер слёзы. Словно сквозь туман он услышал, как его бабушка говорила по телефону: — Ленка, старая ты каракатица, у тебя есть совесть или нет? Ты почему на звонки не отвечаешь? — выдержав недолгую паузу, бабушка добавила: — Ааа… Теперь мне всё ясно… Какая же ты умница. Ты настоящая героиня, Ленка. Моя школа… Ее голос срывался почти на шепот, который заглушали беспомощные, почти детские всхлипы. Тихие слезы заструились по ее щекам. Андрей прекрасно понимал бабушку. Сам не раз плакал от осознания того, что все живы и никто не пострадал. На этот раз смерть прошла стороной.