Первое из очевидных решений

Почти сразу я переписал заинтриговавшее письмо себе. В нем не было конкретного указания на дату, но я вбил себе в голову, что до 31 августа нужно будет узнать ответ судьи – что именно за ответ и что за судья мне оставалось только догадываться, с определенным нетерпеливым удовольствием я провел две ночи напролет в фантазиях. Мне представлялся то ревнивый муж и воровка-жена, то нечестный адвокат, обманувший подзащитного, но какую роль в этом играл судья, я понять не мог. В конце-концов я додумался до того, что через месяц нас всех ждет страшный суд и понял: я должен узнать ответ, пока эта загадка не помрачила мне рассудок. Как от меня и требовали, письма я отдал, и вместе с ними положил записку очень простого содержания: прошу выделить деньги на финансирование почтовых операций из расчета каждое письмо 300 марок и тысячу марок на дополнительные расходы. Сумму я предварительно прикинул исходя из известного ценника. Брать доплату я все еще не собирался, это было бы ниже моего достоинства. Никто не обещал мне немедленного ответа на письмо, но я пришел на почту уже на следующее утро, как только она открылась в шесть – так мне не терпелось. Пришлось долго ждать, пока моя связная вместе с дряхлым стариком искали его потерянную посылку, но, наконец, подошла моя очередь и я наклонился над окошком: – Есть что-нибудь для меня? Пояснять ей ничего было не надо, и ни паспорта, ни имени она у меня никогда не спрашивала – возможно, знала, возможно, не хотела знать принципиально. С вежливой улыбкой она протянула мне перевязанную лентой открытку с лисичкой. Я додумался не открывать ее сразу, а выждать до дома – и правильно, внутри лежали ничем не скрытые две тысячи марок. Никаких дополнительных указаний к ним, как ни странно, не прилагалось. Почему я получил ответ так быстро? До этого я полагал, что мои материалы отправляют в Швейцарию, наверняка через главных переносчиков тайной корреспонденции – проводников дальнего следования и дипломатов. Но когда я обдумывал это позже, то понял – возможно, мой контрагент остался в Германии куда дольше, чем мне казалось. Возможно, у него был здесь представитель, эмиссар, если это можно так назвать. Это была одна из тех вещей, которые я не заметил сразу и теперь жалею. До последнего дня августа оставалось совсем немного времени и я, перебирая в кармане хрустящие бумажки, был готов к немедленным переговорам с Древицем. Я должен был успеть, как я тогда хотел успеть. Стоит признаться, что я транжира. У меня не было никаких накоплений тогда, да и по большому счету нет и сейчас – те две тысячи были единственными деньгами на руках. Этого должно было хватить сполна, даже несмотря на нетривиальность задачи – все-таки личность отправителя любопытного письма оставалась для меня тайной. Но получатель – Турек – был мне известен, я надеялся на то, что покопаюсь в его корреспонденции и найду мюнхенский адрес, а потом уже Древиц позвонит своим людям с баварской почты. С этими мыслями я пошел на работу, переполненный приятным ожиданием. На конференции Древица я не обнаружил – вместо него там сидел его заместитель. Впрочем, от него я узнал, что Древиц здесь и здоров. Но меня отвлекли от визита к нему – нас, то есть меня и нескольких других коллег, повезли на межведомственное совещание – довольно нудный аттракцион, стоит сказать, в маленьком зале мы набились как кильки в банке и до вечера слушали бесконечно сменяющихся докладчиков из управления по четырехлетнему плану, потом из министерства внутренних дел, потом еще черт знает каких: все увещевали нас об одном и том же, как бы нам подготовиться к быстрой реорганизации, включению новых областей, как следить за языком. Как бы я не пытался рассмотреть в плотных рядах лиц и затылков Древица, мне это не удавалось, в один момент я сдался, прикрыл глаза и большую часть совещания ни о чем не думал. Свободу я обрел только ближе к шести – и сразу побежал к своему другу, пока тот не успел уйти домой. Он не успел – более того, кажется, и не собирался. Древиц встретил меня не таким, каким был раньше. Вечно довольное лицо обрело кислое замотанное выражение, кожа вокруг глаз так опухла, что очки впечатались в нее намертво. Когда с ним успела произойти такая метаморфоза, я не мог понять. Мы снова сидели у него в кабинете, на этот раз было уже ближе к ночи – для меня было привычно допоздна оставаться на работе – все равно дома меня никто не ждал – но его задержали какие-то непредвиденные обстоятельства: он сидел над пустым столом с полузакрытыми глазами, его руки подрагивали – так бывало у меня после ночи без сна. Сначала я растерялся, мне было неловко брать быка за рога и беспокоить его, все-таки выглядел он неважно: – У тебя все в порядке? Внятного ответа не последовало, он что-то промычал, а потом махнул рукой. Тогда я осторожно попробовал перейти к делу: – Я сюда по тому же вопросу, что и в прошлый раз Он не стал отвечать, а только приложил палец к губам. Настороженный жест меня напугал – вместе с моментальным перевоплощением Древица они выстроились в нехорошую картину. Молча он схватил меня за плечо и потянул в другую комнату через коридор, по пути оглядываясь как вор на базаре. Вскоре мы оказались в подсобке – таким крохотная каморка показалась мне на первый взгляд, потом я огляделся, увидел заваленный доверху письмами стол, таблицы, разделенные на месяцы и категории, счеты и понял, что это рабочее место кого-то вроде аналитика. На потолке светила желтая лампочка, в ее лучах Древиц выглядел еще менее здоровым – Что с тобой сделали, Юрген? – За мной следят. Меня сейчас повяжут – За что? – Не спрашивай, сам знаешь Для верности он изобразил руками пересчитывание денег. Мне его догадка сразу показалась надуманной. – Послушай. С чего ты так решил? Всем не до тебя сейчас, всех слишком волнует Польша. – И это повод арестовать всех сомнительных, ненадежных людей. Мы вторгнемся в Польшу, Британия объявит нам войну, за ней Франция, Советский союз нападет на нас, и никакой идиотский договор нам не поможет. Нас ждут невиданные потрясения, мы снова окажемся неготовы к войне на два фронта. Людей, увлеченных политическими прогнозами мне встречалось много, но от Древица я такое слышал впервые. Это было так неуместно, так странно, что я начал подумывать о его помешательстве. Древиц тем временем продолжал. – На фоне этих событий расцветет паранойя, всех будут подозревать во всем. Повториться массовый террор. Сначала Дантон казнит короля, потом Робеспьер казнит Дантона, Тальен казнит Робеспьера. Понимаешь? Его логика по-прежнему оставалась мне непонятна. – По-моему короля казнил не Дантон. И кто в твоем понимании король? – Я образно. Сначала повяжут меня, потом тебя, потом всех остальных. Раньше для этого нужен был повод, доказательства. Теперь не нужны! – Но почему именно тебя? Ты не думаешь, что ты сам поддался паранойе, что готов подозревать окружающих, хотя это ты сам себя замучил? Кажется, ему стало очевидно мое недоверие, он зыркнул на меня исподлобья и мрачно пояснил. – Не говори так. Я не сумасшедший. У меня дома прослушивающая аппаратура. Я узнал про это когда у меня выбило пробки сегодня утром, пошел смотреть, а там – провода, и к ним подключен диктофон. Кабинет я тоже обыскал, но не нашел, хотя не сомневаюсь, что там тоже. Вопрос только в том, с какого времени они там стоят. Мурашки прошли по моей коже. Не ввергла ли Древица в безумие реальность вокруг него? Я не знал. Сразу меня стал заботить технический вопрос: – Время записи на диктофонах небольшое. Час, два – кто-то должен включить их в нужный момент, иначе они бесполезны. – И я об этом думал. Это еще хуже! Они не просто были у меня дома, они там постоянно. – Но ты их не видел? – Не видел. Я смотрел ему в глаза, так, как будто пытался заглянуть внутрь зрачков и успокаивал: – Это все очень дурной кошмар, но вряд ли это началось давно. Пока твой телефон не прослушивают – иначе я бы знал – а это должно быть одно из первых действий, значит, ты не успел себя скомпрометировать. Древиц, казалось, не слышал, или слышал что-то свое. – Это не помогает! Не прослушивают, значит начнут. Он оборачивался вокруг себя – кажется, его тянуло ходить кругами, но места в каморке было слишком мало. Мы долго молчали, я не знал, что ему сказать, чтобы не разгорячить его еще сильнее. А Древицу не нужен был собеседник, он что-то шептал себе под нос, то ли споря сам с собой, то ли уговаривая себя прекратить, его пальцы стучали друг об друга. Уходить мне было страшно, но и оставаться в такой компании не хотелось. Наконец, Древицу удалось придти в себя, он повернулся ко мне и спросил: – Что ты хотел? – Уже не хочу тебе это предлагать, но мне нужны еще письма. Я не знаю их отправителя, а их получатель в Мюнхене. Сколько это может стоить? С учетом твоего положения сейчас. – Не уверен, что смогу назвать тебе цену. Не хочу этим заниматься. Сколько у тебя есть? Я показал ему две тысячи. Он повел плечами в непонятном жесте: "приемлемо", "сойдет", а может и "сам не знаю". – Зачем тебе эти письма? Хотя мы и были друзьями, правду я сказать не мог, но и заранее заготовленной версии у меня не было. Зато мне пришло в голову ответить оригинально по-философски: – Хочу стать частью невиданных потрясений. Тут я понял, что промазал. Я бы сказал, мяч ударился об штангу и прилетел мне прямо по голове. Лицо Древица приобрело землистый цвет и он живо замотал головой из стороны в сторону: нет-нет, точно нет, и я поспешил уверить его в серьезности своих намерений. – Мне срочно надо. Я и сам подставлю себя этими письмами, но они мне нужны. – Нет, не в этот раз, извини, давай лучше сам. Я скажу тебе, к кому обращаться. Надежный человек Он выхватил из стопки конверт, ручки не было и я протянул ему свою. На обратной стороне конверта Древиц начеркал имя и адрес. – Это гестаповец. Из Мюнхена. Скажешь, что от меня, договоритесь. Я протянул ему триста – в знак благодарности. Подрагивающей рукой он спрятал купюры в верхний карман пиджака, потом достал, перепрятал в другой карман подальше и пробормотал: – Все равно скоро деньги мне не понадобится. Совсем ошалевший, я попрощался с ним. Разговор вогнал меня в сумрачное состояние – я переживал за Древица и не знал, чего бояться больше – что его сейчас арестуют, или что он окончательно тронется умом. С письмами у меня ничего не получилось. В последний раз я посмотрел на Древица – тот теперь стоял как вкопанный и не находил в себе силы сдвинуться с места – и оказался в опустевшем коридоре. После работы я забежал за новейшей картой Германии и красной точкой отметил пункт назначения. Я надеялся, что неизвестный мне гестаповец сможет помочь мне в нелегком деле – и что двух тысяч ему хватит за глаза. До Мюнхена было часов семь езды – потом шоссе сильно разбомбили, но тогда была прекрасная дорога через Лейпциг. Сначала собирался отправиться туда в субботу и вернуться назад к вечеру воскресенья, даже не мучая себя бессонной ночью. Но любопытство взяло надо мной верх, я решил, что скажусь больным и поеду в Мюнхен немедленно.