Первое из очевидных решений

Время было около восьми. Я старался действовать резво, было уже двадцать седьмое, поэтому мне оставалось дня два, или три. Мысленно я записал план действий. Не запомнил, а именно записал, у меня так иногда работает голова: вместо мыслей в ней появляются таблички с текстом, навроде схемы. Сначала собрать и пересчитать немногочисленные вещи – паспорт, ключи, бутылку воды, блокнот, канистру с бензином, бумажку с адресом. Потом сразу в машину и всю ночь в дороге. Наутро по приезде позвонить начальнику управления и сказаться больным. Потом недолгие переговоры, выяснение обстоятельств, поездка на почту – и моя цель в шляпе. То, что мне было неизвестно имя отправителя как-то вылетело из головы. Все было готово и в довольно бодром расположении духа я отправился в дорогу. К пиджаку я прицепил золотой партийный значок – обычно это гарантировало доброжелательность у дорожных постовых из Орпо. Я включил приемник – передавали “Веселую вдову” – вообще, вечером было все самое интересное: спектакли, концерты, спортивные новости – но в этот раз не задалось; бурной страсти к опереттам я у себя никогда не наблюдал, но “Вдова” успела надоесть даже мне. Было расхожее мнение, что это любимая постановка Гитлера, поэтому ее так любили крутить по радио – не факт, что правда, но я бы не удивился. Я быстро проскочил освещенный участок Штеглиц-Потсдам, и вокруг меня стала неумолимо сгущаться темнота. Из приемника приятный баритон напевал простенький мотив: “Люблю весёлый круг друзей, Где пламенеет в жилах кровь, Где люди проще и добрей, Где ценят дружбу и любовь!” Я подпевал, чтобы отогнать от себя уныние и чем-то занять голову. Наивные сюжеты про разлученных возлюбленных и записки с признаниями были от меня достаточно далеки, но к третьему акту и я начал сопереживать героям. Когда вдова вышла замуж, я облегченно вздохнул: все кончилось хорошо. Впрочем, другого нельзя было и ожидать. Едва музыка закончилась и сменилась невнятным дикторским голосом, я сделал потише и погрузился в свои обычные для того времени мысли. Зачем мне было нужно это письмо? И ведь явно оно не предназначалось мне, с настолько же малой вероятностью оно касалось известных мне людей. Просил ли меня мой наниматель об этом? Нет, это исключительно мое решение. Решение без мотива, вот как. Почему я был вообще готов сорваться в Мюнхен, посереди ночи? Хотя на этот вопрос был прозаический ответ – Древиц отказался со мной сотрудничать Я одернул себя: мне стало жалко Древица, обижаться на него было бы глупо. Перед глазами стояло его заплаканное лицо в момент нашей последней встречи. В таком отчаянии он не должен был мне помогать, а я не имел права от него что-то требовать. Если то, что он сказал, правдиво, то его арест – вопрос времени. Если это выдумка, то так же скоро он окажется в психбольнице. И ведь возможно, это последний раз, когда я его видел. Я должен был что-нибудь сказать ему напоследок, хоть что-нибудь. Мне не хотелось мучить себя мрачными картинами его грядущей участи, и я снова включил приемник погромче и дальше только терпеливо прислушивался к погоде и анонсам свежих боксерских поединков. В полпервого радиопрограмма сменилась тошнотворным белым шумом и я поспешно выключил приемник. В голове снова заиграли прилипчивые куплеты из “Вдовы”, иногда прерываясь случайными мыслями. “И все нам преданы бывают! А, быть может, и не все! Доведут нас до могилы! Разумеется, не все! Все заботливы и милы! Разумеется, не все!” Силясь избавиться от марева я помотал головой. Одну строчку я явно додумал. Незаметно для себя я уже проехал Лейпциг, и теперь меня окружало только нескончаемое засеянное поле. Ничего похожего на город впереди не виднелось и я остановился и вышел из машины – залить бензина и заодно немного отдохнуть. Стоило мне только вдохнуть свежий ночной воздух, что-то повлекло меня прочь от дороги. Я прошел несколько метров и шел дальше, пока машина, мой единственный ориентир, не пропала в шелестящей траве. Теперь мир вокруг меня стал совсем плоским и темным, сухие колоски гладили мне руки, я смотрел вперед себя в небо. А небо было так низко, таким густым и черным, что я задевал его головой. Я рухнул прямо в траву, разбив и разметав все колосья. Спать мне не хотелось, но думать тоже и я просто рассматривал редкие тусклые звезды за облаками – с каждой минутой их становилось больше и больше, может быть, облака сдувало, может быть, мои глаза привыкли к темноте. Рядом со мной зашевелилось что-то живое: мои глаза метнулись в сторону звука и я наткнулся на ежа, он тоже меня заметил. Я вытянул к нему руку, чтобы поздороваться, но он свернулся в игольчатый клубок. Мы с ежом поговорили – точнее, я убеждал его, что не считаю его пищей и разрешаю убежать. Думаю, он меня послушал – быстро развернулся и скрылся в траве. Не знаю, как скоро травяное марево меня отпустило, но я вернулся за руль и сразу вдавил педаль газа. Дурные мысли остались там, в поле и до Мюнхена я доехал без всяких происшествий, правда, сильно уставший. Заселяться в отель мне не хотелось: во-первых я был все еще в полной уверенности, что мне хватит сил вечером уехать в Берлин (хотя уже к тому времени у меня перед глазами начали плавать сонные круги), во-вторых ни один отель не стал бы заселять меня в пять утра. Поэтому я заехал на вокзал, там поел в круглосуточной столовой, почистил зубы в мерзейшем умывальнике и направился на указанный в бумажке Древица адрес – это унылое кремовое здание оказалось напротив всем известной пивной Бюргербройкеллер. На двери висела неприметная вывеска – газета “Воскресные известия южной Германии”. Я поморщился. Названия получше не придумали? Я вошел и попал в приемную – и сразу моя надежда проскочить незаметно растворилась, потому что на меня уставился взгляд секретарши. Но и скрывать мне было нечего. – Мне нужен Хайнц Герштеккер. На ее лице появился и тут же пропал огонек негодования. Кажется, она взяла себя в руки. – Ваши документы. Я протянул паспорт и вдобавок свое удостоверение –доказать, что я не абы кто и здесь по делу. – Спасибо. Я вас провожу. Я отнекивался, но девушка оказалась непреклонна и повела меня на третий этаж, постоянно оборачиваясь, как будто я уже норовился сбежать. Вместе мы оказались у двери, одной из множества в извилистом коридоре и только когда я перешагнул ее порог, она, наконец, оставила меня. – И с кем имею честь? Голос раздавался из-за плотной завесы сигарного дыма, мне пришлось побороть свою неприязнь и шагнуть прямо в глубину серого марева, чтобы разглядеть лицо хозяина кабинета. Он был толст, и так, что подбородок нависал над манишкой как зоб у пеликана; а мягкими чертами напоминал младенца. Впрочем этому контрастировал весьма приятный голос. – Я по делу. Я выпросил ваш адрес у Юргена Древица, потому что вы можете мне помочь Он почмокал губами, пережевывая мои слова, постучал пальцами по столу, надул щеки несколько раз и только потом снизошел до ответа. – Интересно. Вас не затруднит перейти в более благоприятную обстановку, молодой человек? Это меня несколько насторожило и я осторожно пожал плечами – мол, как хотите. – Тогда пойдемте поедим. Заодно обсудим ваш вопрос. Я выдохнул. Вместе мы прошли вниз мимо сверкнувшей глазами секретарши и дальше по Розенхайменштрассе до заведения низшего класса кафе “Леон”. Все время он, естественно, продолжал окуривать меня сигарой. В кафе он молниеносно занял единственный свободный столик, и я проследовал за ним. – Не ожидал, что вы работаете в газете, мне представили вас как человека из другого… ведомства. Спрашивать, чем он именно занимается было лишним, потому что я и сам прекрасно это представлял, да и у меня не было намерений брать быка за рога. – Я, можно сказать, совмещаю две должности, ничего особенного. – Прячете вторую трудовую книжку? Он притворно нахмурил брови и погрозил мне пальцем. – Как можно. Все законно: там я секретный сотрудник, здесь представитель от трудового фронта. Меня это рассмешило. Между нами было что-то схожее в занятии, но навряд ли в натуре. – У нас тоже есть один такой господин. Делает вид, что занимает важную должность, а на самом деле шпионит. Лицо его несколько посерьезнело – видимо, не понравилось слово “шпионить”. Пришлось прочитать мне нравоучения: – На почте? Да наверняка. Но вы простите его, его работа тоже важная. Люди узнают только о наших провалах, поэтому они про нас не самого лучшего мнения. Про наши успехи ничего не слышно, хотя мы боремся с преступниками. Жалко только, что вы про него знаете – это ему наверняка мешает. Мне снова стало смешно и пришлось напрячься, чтобы себя не выдавать. – Думаю, я про него никому не расскажу. Ложь неплохо увлекла меня, но я заставил себя вернуться к теме. – Только я работаю не на почте, а в телефонной связи. Собственно, поэтому я к вам и обратился – у меня совершенно нет знакомых на почте, тем более здесь. – Весь внимание. Пока он был во внимание и то кивал, то жевал сосиски с картошкой, я выкладывал ему все: как срочно мне нужно письмо и чье и какое и как оно меня мучает по ночам. Когда я закончил, он опять сделал большую паузу. – И вы не знаете отправителя? Я только покачал головой. Между нами повисло минутное молчание, пока я не додумался, что теперь мой ход говорить: – Сколько вы хотите? Он оценивающе осмотрел меня с ног до головы – после дороги я явно был не в форме, но все равно на мне могли сохраниться признаки моего мнимого богатства. Я был уже готов расстаться со всеми деньгами разом, пока он, наконец, не выдал финальный вердикт. – Сто марок. Это звучало даже обидно – по-моему, я выглядел несколько более платежеспособным. Однако, жаловаться было не на что, и я, не стесняясь, всучил ему деньги. – Хотя нет, сто мне и сто я передам своему другу, он занимается розыском. Попробуем найти, что вам нужно. У меня не было сомнений, что все двести заберет Герштеккер, но я, не торгуясь, добавил еще сто. На этом мы и расстались, условившись о новом месте встречи. На обратной дороге я позвонил к себе в министерство и соврал, что у меня воспалилась десна и придется один-два дня посидеть дома: для достоверности я говорил в нос и, кажется, подозрений не вызывал. Потом проспал в машине несколько часов, успев пожалеть, что не взял гостиницу. Еще не было шести вечера, в дверное стекло постучали. За ним улыбалось уже знакомое дородное лицо. Когда я опустил стекло, на моих коленях оказалась стопка писем, а мой корреспондент исчез за углом, выжидая меня. Все письма были в оригинальных конвертах, аккуратно вскрытые по нижнему краю. И всего за двести марок. Сервис! Среди писем быстро нашлось нужное. Вернее, два нужных. Первое было от Турека. Для меня большая удача, что оно задержалось на почте, иначе найти мюнхенский адрес было бы невозможно. “Уважаемая! Вы можете писать мне анонимки сколько угодно, я знаю, что это вы их пишите. Сообщаю вам, что никакой суд не будет присылать вам материалы уголовного дела по почте! Пишите им что хотите и как хотите. Не знаю, за кого вы меня принимаете, но мне вы надоели. Таков мой ответ” Это меня сильно разочаровало , я почувствовал себя дураком, которого только что обманула городская сумасшедшая и заставила потратить двое суток на свою кляузу. Но Турек был не прав. Второе письмо оказалось от судьи: адресом отправки правда, значился не суд, а квартира, это уже значительно позже я проверил фамилию отправителя. “Дорогая госпожа Фёлькер. Спасибо за ваше предыдущее письмо, очень жаль, что не мог приехать к вам лично. Е. В. Ульбрихт действительно был приговорен к пятилетнему тюремному заключению в марте к этого года. К письму я прилагаю копию его фотографии. Если вы полагаете, что он действительно находится в Берлине, прошу вас сообщить в полицию. Прошу вас, не связывайтесь с ним самостоятельно” Письма я сразу переписал, но с фотокарточкой вышла заминка. Я долго вертел ее в руках, не соображая, что делать – обычное фото, анфас и профиль вместе с подписанными номерами, такие делают в полицейских участках, но вот скопировать я ее не мог, пытаться перерисовывать на бумажку было глупо, да и в своих художественных способностях я сомневался. Наконец, мне пришло голову соломоново решение – я аккуратно порвал фотографию надвое и забрал себе профиль. Довольный своей сообразительностью, я вернул конверты Герштеккеру и быстро выехал из Мюнхена. Дорогу в Берлин я не помню – к вечеру мои нервы стали сдавать, у меня шумело в ушах и все мысли спутались в удивительный клубок – чудо, что я вообще доехал. Когда я зашел домой, было очень тихо и почти ничего не видно, но едва закрыв дверь за собой, я понял, что произошло. Все было перевернуто, ящики вынуты из комода и поставлены на пол, решетки вентиляции выдраны с корнем – там тоже искали. Сложенное письмо в кармане вдруг обожгло мне кожу. Возможно, мне стоило развернуться и уйти восвояси. Но я этого не сделал, глупая мысль спутала мой здравый рассудок – я подумал что это, может быть, воры. На кухне сидели двое в штатском – неизвестно, сколько они меня ждали, но знали, что дождутся, даже если придется сидеть на моей кухне до страшного суда. Я молча их разглядывал, а они не торопились мне мешать: один из них был рыжий и пострижен “под бобрик”, как это называлось, второй и вовсе лысый. На гестаповца Герштеккера оба совсем не походили, хотя я и не сомневался в их принадлежности к той же организации. Первый, лысый, был вполне обыкновенным, но вот лицо второго навсегда оставило у меня мрачное впечатление, его брови и челюсть далеко выдавались вперед как у неандертальца, на кистях рук выступали синюшные вены, во рту блестели золотые зубы, штук десять, не меньше. Я подумал, что с такой рожей секретным сотрудником не побудешь. Рыжий поднялся и обратился ко мне. – Добрый вечер. Прошу вас не паниковать и следовать за нами. Что мне оставалось делать?