Громче, чем ложь

      Карина и Тэмин не слышали, что происходило на гребне дюны, только видели, как Чимин быстро чмокнул девушку в ухо, развернулся и с победным видом направился в сторону Эмада Берхане. Аспирант был готов окунуться в свою любимую археологию, и Чимин с радостью к нему присоединился, выбросив все лишние мысли из головы.       — И всё? И весь приз? — разочарованно спросила Карина у подруги. — Так может, и мне с ним поспорить — авось, и меня поцелуем одарят?       — Я тебе поспорю! — мигом взвилась Сана, стукнув подругу в бедро шлемом. Получилось не больно — Карина, рассмеявшись, отскочила в сторону. — Пошли лучше ещё покатаемся, без дурацких гонок, — раздосадовано бросила она, снова направляясь к моноколесу. Карина, миновав угрозу быть побитой, повернулась к Тэмину, когда тот негромко спросил:       — Ревнует?       — Определённо!       Вся территория раскопок — это остатки двух башен у давно исчезнувших ворот; кусок стены, который не рассыпался под гнётом времени только потому, что был построен вокруг торчащей из песка гранитной скалы; остовы десятка домиков, чудом сохранившихся в песке. С них-то Эмад Берхане и начал экскурсию. Они с Чимином, по выражению Саны, «по уши закопались в пыль и старые камни», начав с домиков, чтобы закончить осмотром остатков ворот.       От лагеря археологов остались только две палатки, которые лепились к гранитной основе стены: одна огромная, в которой устроили что-то вроде штаба, вторая совсем маленькая, в миле от первой.       Сана носилась на моноколесе по пустыне, раз за разом проворачивая один и тот же приём: скользить с дюны вместе со слоем осыпающегося песка, и почти в самом низу резким рывком подпрыгивать вверх, опираясь на камни или уплотнения почвы. Она никак не могла избавиться от обволакивающего голоса Чимина в голове. Скорость в этот раз не успокаивала, а только раздражала ещё больше. Карина с Тэмином её не трогали, присматривая издалека. Они то и дело вылезали из моноколёс: дочь губернатора, имея дело с этими достижениями техники с детства, объясняла инженеру какие-то мелкие особенности. В технике она не разбиралась, но Тэмину хватало пересказов её практического опыта.       Развлечение пришлось прервать из-за поднимающегося ветра. Кажется, опасения Эмада оправдались — небо быстро затянуло серой пеленой, моноколёса начали тормозить и сбоить из-за отсутствия солнца и поднимающейся в воздух мелкой сухой пыли. Молодые люди спешно вернулись в лагерь и забрались в большую палатку к остальным. Там как раз был накрыт стол к обеду, и Карина присоединила к угощению привезённые с собой припасы. Рабочих было немного, человек шесть или семь, и они планировали свернуть лагерь и покинуть раскопки вместе с молодёжью.       — А где Чимин? — спросила Сана первым делом, окинув взглядом сидящих за низкими столиками людей.       — Я за ним послал, его сейчас приведут, — успокоил её Берхане, приглашая к столу. Сана тут же заняла самый дальний тёмный угол. Чтобы видеть Чимина, слышать Чимина, но самой при этом оставаться молчаливой тенью.       — …затем остатки города на какое-то время занимали дикие кочевые племена, — рассказывал Эмад. Неосторожный вопрос Тэмина об истории первого Карупаса породил целую лавину ответов от археологов, но в конце концов вниманием молодёжи удалось безраздельно завладеть аспиранту. — Кто-то из них позже присоединялся к жителям Карупаса, кто-то уходил обратно в пустыню.       — А что они там делали, в пустыне?       — Искали местечко получше, чаще всего устраивая свои лагеря в тех скалах, что были с источниками воды или недалеко от них. До сих пор некоторые общины так и живут, лишь немного оснастив свои нынешние дома техникой.       — И воруют красавиц для гаремов шейха Лакии, чтобы немного заработать? — хихикнула Сана.       — Никого мы не воруем! — раздался возмущённый голос. У двойного входа в палатку, чтобы не нанести песка и пыли, кто-то стоял, застёгивая внутреннюю дверь.       — А вот, кстати, один из представителей такой общины, — улыбнулся Эмад. — Нанялся к нам помочь свернуть лагерь. Чонгук, ты Чимина нашёл?       — Нет его в посёлке, — ответил «дикий кочевник», откидывая с лица ткань. Он был совсем молодым: сверкнул белозубой улыбкой в сторону девушек, заинтересованно окинул чёрными озорными глазами. — Кажется я видел, как кто-то успел до первых порывов ветра нырнуть в маленькую палатку, а раз… — он окинул взглядом остальных, — … все наши здесь, это был именно он.       — Так надо его привести! — воскликнул Тэмин, приподнимаясь.       — Сиди, — рука Чонгука бесцеремонно нажала на плечо инженера, усаживая его на место. — Он прекрасно пересидит бурю там, если не дурак. Там есть вода и я даже сухой паёк там оставил.       — А если дурак?       — То его размажет ветром, а песок сдерёт с него мясо до костей. Завтра найдём его скелет, и как ни печально, в паре шагов от лагеря, с вытянутой ко входу рукой… — выдал страшилку кочевник совершенно невозмутимым тоном. Оглядел расширившиеся от ужаса глаза девушек и Тэмина, саркастически задранную бровь Эмада, расхохотался и присел за столик к остальным рабочим. — Если полезет наружу, надеюсь, ума у него хватит не отпускать трос, иначе ветер собьёт с толку, и он заблудится в буре… И нет, это не на пару часов, как вы надеялись, дядюшка Эмад — мы тут застряли до утра.       Сана сидела как оглушённая. Все бурлящие в ней чувства так и не развеялись, не рассыпались. Ей казалось, что у неё мозг закипает, как вода в чайнике на огне. Всё то, что происходило между ней и Чимином, ну никак не могло оставаться таким же — оно требовало разъяснения, определения, чтобы всё снова стало ясно и понятно, и не будоражило чувства Саны непонятными глупыми эмоциями. Застрявший недалеко от неё Чимин казался чем-то ужасно неправильным, и ей было просто необходимо что-то предпринять по этому поводу.       Она молча смотрела, как Чонгук накладывает себе еду, с аппетитом вгрызается в хлеб. Перевела взгляд на оставленный им у двери бурнус. И шмыгнула к выходу, едва остальные снова увлеклись разговором.       Ветер Чимина в маленькую палатку буквально втолкнул. Археолог стянул завязки, плотно перекрыв тканью вход, и растерянно огляделся. Брошенные в углу шкуры и несколько одеял, низкий столик, на котором лежали книга, шахматы, лампа и рюкзак. Порылся в рюкзаке и нашёл бурдюк с вином и паёк.       Как бы молодой человек себя не успокаивал, что остальные о Сане позаботятся — Карина точно не позволит гонять на моноколёсах в бурю и наверняка уже давно загнала всех в ту большую и безопасную палатку, — сердце все равно было не на месте и изо всех сил рвалось к девушке.       Решившись, Чимин порылся в оставленных вещах, нашёл бурнус и стал заматываться в него по всем правилам, чтобы не позволить песку и ветру помешать достигнуть цели.       Вдоль всей стены тянулась полоса крючьев, в древние времена вбитых, видимо, для лошадей и верблюдов. От большинства остались ржавые остатки. Через целые археологи протянули крепкий железный трос, используя его кто во что горазд. К нему крепились палатки, или вешались для просушки вещи, или «дикие кочевники» вроде Чонгука привязывали к нему верблюдов и коней.       Но едва Чимин мысленно подготовился пройти милю под бешеными порывами ветра и режущего песка, не выпуская из рук ни в коем случае трос, едва начал развязывать двери — как прямо ему в руки свалились нечто невысокое, закутанное тоже в бурнус от макушки до пяток. Вот только в отличие от Чимина, на «этом» были очки и шлем.       — Грёбаные ёжики! — не сдержался археолог, втягивая существо вовнутрь и опознав в нём Сану. Разумеется, это была она.       — Какого черта ты тут делаешь, дурёха?!       — Тебя пришла забрать!       — Зачем?       Да она в жизни не признается, что перепугалась за него обморочных пятен перед глазами.       — Ну… — Сана запнулась. — Я еду принесла…       — Здесь есть еда!       — И воду…       — И вода здесь есть! — Чимин раздражённо кивнул на низкий столик. — Я бы не умер, если бы пару часов посидел без еды и воды! Ты хоть понимаешь, что погибнуть могла?       — И ничего не пара часов! Чонгук сказал, что шторм может затянуться до утра!       — Какой Чонгук?       — Ну … эээ … оказывается, мой отец на работу диких кочевников нанимает, представляешь?       Чимин с молчаливым изумлением смотрел на девушку. Та на него упорно не смотрела, хотя — нет, ну вы только подумайте! — примчалась за ним сквозь этот дикий ураган.       — Тебя даже на час нельзя одну оставить. То какой-нибудь евнух подкатывает то, чего у него и в помине нет, то дикие кочевники…       — Что подкатывает? — не поняла Сана, и Чимин мысленно постарался успокоиться. Злость на девушку, которая подвергла себя такой опасности — не повод для крепких выражений, от которых он искренне старался поберечь ушки Саны.       Вот бы ещё знать, что за причины побудили её броситься к нему, после всех их перепалок с самого его прилёта в Калибрию.       Чимин вздохнул. Проверил надёжно ли закрыта палатка от ветра и песка, и раскутал Сану из бурнуса, ворча при этом:       — Сана, я прекрасно понимаю, что ты моей жизнью не то, чтобы сильно интересуешься, со всеми этими своими пансионами и мечтами о балах и женихах… Но можно хотя бы вспомнить, что я в пустыне уже не первый раз? Не смей подвергать себя опасности из-за меня, слышишь? — он усадил её на одеяла. — Огонь развести нельзя, но сейчас не холодно, так что не замёрзнем под одеялами, даже до утра. Так что корми меня, женщина, — усмехнулся археолог, уходя в угол и споласкивая остатками не питьевой воды лицо и руки.       Сана, с надутым видом за свой недооценённый героический поступок, вытащила из сумки свёртки с едой и стала осторожно раскладывать их на столике. Открыла бутыль с водой. И тихо охнула.       — Чего?       — Это не вода, это вино, — с виноватым видом сказала девушка, вновь плотно затыкая горлышко пробкой.       — Там в бурдюке должна быть вода.       — Эээ… нет. Тут тоже вино, — девушка заглянула и туда.       Чимин сел напротив на шкуру, брошенную прямо на пол, и задумчиво посмотрел на неё. Сана мигом подобралась на его оценивающий и расчётливый взгляд.       — Ты чего?       — Да вот думаю, то ли тебя напоить — да, я помню, что тебе мало надо, — зато ты спокойно всю эту бурю проспишь. Либо поберечь тебя от завтрашней головной боли и не давать тебе алкоголь. Впрочем, голова у тебя к утру от недостатка воды все равно разболится…       — Ну спасибо! — возмутилась Сана. — А третий вариант есть?       — Мне сходить за водичкой?       Чимин, как всегда, не стеснялся говорить гадости.       — Ты правда считаешь, что я тебя в шторм выгоню на улицу и не смогу потерпеть? Я что, такая изнеженная, по-твоему?       — Эй, а кто меня на дерево гонял за мячиком, который кто-то забросил в осиное гнездо?       — Мне десять лет было! Да я даже не понимала, что такое осы! И ты не постеснялся отказаться! Да ещё при всех назвал мою просьбу дурацкой!       — А она была умной, по-твоему? Будешь? — спросил Чимин, меняя тон на заботливый как ни в чём ни бывало, и кивая на разложенную еду.       — Если только кусочек, я не голодная, — с тихим вздохом ответила Сана. Как же ей на самом деле не хватало этих восхитительных перепалок! И как же она отвыкла от прямоты и откровенности, которые неизменно будоражили её, мурашками стекая по плечам. Светские беседы с другими мужчинами, где собеседники всегда скрывали свои чувства и мысли, мало походили на самые обыденные разговоры с Чимином.       Археолог, проголодавшийся за день раскопок, уписывал за обе щеки. Девушка, глядя на него, тоже подцепила шарик из плотно скатанного риса с мясом и отправила в рот.       — Нет, блин, Сана! — воскликнул Чимин, не успев её остановить.       Поздно. Переперчённая закуска наполнила рот: вкус был хоть и восхитительный, но слишком острый. Сана задышала открытым ртом, поспешно схватила первое попавшее под руку горлышко и глотнула оттуда.       — Да йоп твою!.. — раздосадовано воскликнул Чимин, который как раз отвлёкся открыть бутылку. Намного более крепкое вино кочевников из бурдюка обожгло язык девушки ещё больше. У неё на глазах выступили слезы.       — На, быстро ешь рис, он поглотит перец, — велел Чимин, подсовывая ей листья салата и огурцы. — Вот же ребёнок… И не пей это, оно крепче! — он отобрал бурдюк и отодвинул его подальше от Саны. — Кажется, ты и без меня сейчас прекрасно напьёшься…       — Я не ребёнок!       — Вижу! Как ты вообще сюда дошла, при такой безалаберности?       — Чонгук сказал, что главное — не отпускать трос!       — Айшшшчч!       — Ты чего?       — Ненавижу чужие мужские имена из твоих уст.       — Пфф! Чонгук! Тэмин! Ким… Кайм… ибо… сеук…       — Каим Сойк-ибн-Чин? Вот это можешь произносить сколько угодно.       — Потому что к нему не ревнуешь?       — Да! Зачем ты вообще сюда пришла, а?       — Я беспокоилась о тебе, дурак! Доволен?       Чимин склонил голову, пряча улыбку — широкую счастливую улыбку, а потом решил, что прятать её глупо и поднял голову.       — Счастлив. Может, и поцелуй мне тогда отдашь?       — Размечтался!       Чимин собрал грязные пиалы и отошёл их почистить. Сана наблюдала за ним украдкой. Он привычным жестом сначала протянул палочки между ладоней, наполненных песком, высыпал остатки в пиалы и стал катать его по стенкам кончиками пальцев, абсорбируя остатки жира и влаги. Сана растерянно отвела взгляд и глотнула ещё вина. Такие обыденные действия доказывали, что он действительно не раз бывал в пустыне, и умеет и знает очень много. Сане стало немного стыдно: беспрерывно рассказывая Карине об их близости с детства, она на самом деле мало знала о Пак Чимине.       Чтобы избавиться от собственной неловкости и стыда, она сделала ещё малюсенький глоточек. Палатка прогибалась под порывами ветра. Звуки шторма снаружи были рваными, безо всякого ритма, точно как мысли Саны. Они то выли на одной протяжной ноте, то полотнище палатки вдруг начинало часто и резко хлопать, как барабан. Мысль о том, что она заперта в маленьком пространстве с этим новым и очень непонятным для неё Чимином, нагнала очередную волну неловкости, какого-то неведомого страха и странного тянущего предвкушения. Сана сделала ещё глоток, чтобы смыть весь этот клубок мыслей и эмоций, и услышала:       — Всё-таки решила напиться?       Сана вскинула взгляд.       Тусклый свет лампы рассеивал тени. Чимин был до ужаса, до смятения хорош в этом рассеянном свете. В палатке становилось жарковато, и он легко повёл плечами, сбрасывая куртку и оставаясь в одной свободной рубахе без пуговиц.       Сана поспешно отвела глаза. То ли под воздействием алкоголя, то ли ещё почему, но это оказалось чрезвычайно трудно сделать. Девушке хотелось на него любоваться. Нагло и откровенно не отводить взгляд от плеч, и узкой талии, и стройных бёдер. «Пак Чимин красив, просто ужасно красив» стукнула в голову девушки новая и странная мысль, ведь она привыкла к его внешности с детства. А сейчас она была будто не она, будто — незнакомка, которая впервые видела перед собой не друга, а совсем нового, незнакомого и до жути привлекательного мужчину.        «Это все шторм», твердила Сана про себя. «Это он сбивает мне все мысли, и делает знакомое незнакомым».       — А даже если и так, то что, запретишь? — бросила она ему, словно хотела снова пробудить в нём желание соревноваться.       Чимин только поднял руки, словно сдаваясь и уселся напротив.       — Ты свободная женщина, и твоя завтрашняя головная боль тоже будет исключительно твоей.       — И что ты тогда сделаешь?       Чимин пожал плечами.       — Позабочусь, чтобы ты получила завтра порцию похмельного супа.       Сана растерянно замолчала. Неподдельная и искренняя забота, как всегда из его уст, в этот раз растрогала до слёз.       Это все алкоголь, — думала Сана, делая ещё глоток, — это всё точно-преточно алкоголь.       — Чем займёмся, пока я не напьюсь? Раз уж у меня тут такая свадаба… свобода выбора… — попыталась съязвить она, с удивлением обнаружив, что язык чуточку заплетается. Чимин никак не отреагировал, пропустив мимо ушей глупую шуточку — впрочем, как и всегда, когда она несла чушь. Только тоже сделал приличный глоток из бурдюка и огляделся.       — Можем почитать, — Чимин кивнул на книгу, которая оказалась томиком стихов. — Ты мне, или я тебе, или можем читать вместе, как в детстве. Помнишь, как мы валялись на диване у вас в библиотеке и читали детские книжки?       — А потом ты перестал читать книги вместе со мной…       — Потому что ты перешла исключительно на любовные романы, а я — на литературу по археологии… — Чимин оценил взглядом узкое ложе, и то ли фыркнул, то ли снова чихнул. — Но вообще так себе идея, вдвоём тут валяться, — пробормотал он.       Сану от идеи лежать с Чимином бок о бок, совсем близко — касаясь плечами, локтями, бёдрами, ногами, — прошибло неведомым чувством от макушки вдоль позвоночника, да так и застряло ниже поясницы, разгораясь теплом.       — Можем в шахматы сыграть, — предложил Чимин, дотягиваясь до доски и ставя её между ними.       Девушка оживилась.       — Думаешь, в этот раз я тебе нос не натяну, Чихун? — озорно спросила она. И заметила, как в неверном свете лампы Чимин все же неуловимо покраснел, раскладывая шахматы.       — Я тебя сто раз просил меня так не называть, — пробурчал он.       — Тогда Ворчун?       — Айшшшчч… Если я выиграю, ты больше никогда меня не обзовёшь ни одним из этих дурацких сказочных гномиков!       — Ха! Я не сидела в Сеуле без дела, — заносчиво произнесла Сана, забирая с доски две фигуры разного цвета и пряча их в кулаках за спину. Чимин тем временем приложился в очередной раз к бурдюку и посмотрел на него со странным выражением. Он запивал вином кочевников еду весь вечер, а оно оказалось намного крепче, чем он предполагал. Если бы Сана была чуточку трезвее, она бы точно заметила, что Чимин чуть более развязен, чем обычно, а ещё глаза у него подозрительно блестят, и улыбается он совсем уж откровенно.       — Тренировалась?       — Представь себе! Маменька посоветовала мне после пансиона вступить в шахматный клуб, хотя мне предлагали и пение, и вышивание, и тц… танцы!       — Твоя маменька здраво рассудила, что талант к шахматной игре ты прекрасно сможешь обратить себе на пользу в клубе, где как минимум семьдесят процентов мужчины…       — Да как ты смеешь! Я просто люблю шахматы!       — Макраме ты тоже любишь, но поскольку в том клубе процент мужчин ноль, ты пошла в шахматный, — безжалостно заметил Чимин и сделал жест ладонью, будто подманивая. Сана зло выдохнула и вытянула вперёд кулаки со спрятанными в них фигурками.       Чимин задумчиво посмотрел на них и перевёл на Сану взгляд глубокий, как антрацит.       — На что играем?       — Можно, я не буду тебя целовать, если выиграю?       — Нельзя! — возмутился археолог. — Так забирать старые долги нельзя! Но если ты проиграешь, то теперь тебя поцелую я!       — Чимин, ты мне все нервы истрепал этим своим поцелуем! С чего тебе вообще приспичило со мной целоваться?       — Я тебя люблю?       — Ты совсем дурной! Сколько можно тебя просить мне это не повторять? Решено, если я выиграю — никогого поцелуя за проигрыш в гонке!       — Так в себе уверена?       Сана победно ухмыльнулась.       — Оу, а я тебе не сказала? Чхве Минхо меня лично тренировал в клубе до отлёта в Калибрию, и мы с ним сыграли немало партий!       Чимин закатил глаза, не скрывая злости.       — Ты обалдеть как бесишь чужими именами, — он сделал ещё глоток.       — А ты разговорами про поцелуи! — Сана в долгу не осталась, тоже отпивая вина. Со смутным ощущением лёгкого головокружения посмотрела на бутылку — она выпила больше трети. — Но знаешь что? — она вдруг почувствовала себя совсем другой — ловкой, смелой, отчаянно храброй и до одури красивой. Странная идея — соблазнять друга, — напополам с вином вскружила голову, захватила Сану целиком и полностью. — Я тебя всё-таки поцелую и больше никогда! Слышишь — никогда! Не позволю себя коснуться!       Сана разжала кулаки — темно-коричневая и светло-бежевая фигурки из ладоней выкатились на одеяло. Она дотянулась вдруг до Чимина, обхватив его за щёки, и приникла к его губам, закрывая глаза.       Его губы мягкими и нежными, как тёплый вечерний ветер. Они чуть приоткрылись, и было так правильно их касаться, прихватывать, и даже — ох, она и не знала, что это так хорошо делать самой! — по чуть-чуть трогать языком. Сана не видела, как ошалело раскрылись глаза молодого человека. Как сильно он стиснул кулаки, свободно лежащие до этого на бёдрах. И как не выдержал — потянулся вперёд, крепко обнял за талию, положил руку на шею, притягивая её ближе и перехватывая инициативу. Зато Сана чувствовала, как вся эта груда одеял уплывает из-под коленей, как кружится голова, будто она снова вина глотнула, а уши будто водой заполнило, не позволяя больше слышать звуков шторма.        Она оторвалась, впиваясь пальцами в его плечи. Вроде бы пытаясь оттолкнуть, а вроде бы притянуть обратно. И смотрела в невозможно бездонные глаза со зрачками, похожими на две чёрных Луны. Чимин молчал, быстро и мелко дыша, и не отрывал от неё взгляд.       — Понравилось? — почему-то шёпотом спросила она, боясь пошевелиться.       — Да!       Её вдруг возмутило это слишком уверенное и самодовольное, прямое и открытое «да» неожиданно низким, чуть хрипловатым голосом. Но любопытство пересилило:       — Ну и как?       — Мало!       — Хорошо, — Сана попробовала всё же отстраниться, изо всех сил упёрлась ладонями в плечи. Вот только сдвинуть молодого человека не удалось ни на миллиметр. — Потому что это был последний раз, Пак Чимин, когда я с тобой целовалась! И я не позволю больше никогда застать себя врасплох. Зато вот так буду целоваться с… с… будущим мужем, вот!       — Ага, — как-то очень загадочно произнёс Чимин, легко повёл плечами, сбрасывая её руки, потянулся — и поцеловал сам.       Вино напополам с возбуждением звенело в венах, глушило мысли. Губы Чимина не давали свободно вдохнуть — мир перевернулся — или перевернули её, роняя спиной на одеяла, сбрасывая шахматные фигурки на пол. Руки сами заскользили по его плечам, сдвинули свободный воротник, проехались по шее. Взъерошили волосы на затылке, и совсем робко надавили, прижимая к себе голову Чимина крепче.       Он оторвался на мгновение, навис, скользя глазами по лицу, растрёпанным волосам девушки, словно что-то ища.       — Сана… я же не остановлюсь.       Не остановится? О чём он? Сана не поняла фразы совсем. Она вообще ничего не понимала. Она чувствовала: страх, и удаль, и возбуждение, и неловкость, и странное, до жути странное ощущение того, что происходит всё правильно и неправильно одновременно. Её вели инстинкты и вино — это они будто бы раскрыли её губы, выдохнув почти не слышное…       — И не надо…       Чимин начал целовать снова — смелее, настырнее, скользя теперь ладонями по телу, и от некоторых касаний, неприличных и непристойных, хотелось снова заколотить ногами по покрывалу. От всего, что происходило сейчас с ней, и с ними двумя, ей было страшно и волнительно до пятнышек перед глазами. Сана, задыхаясь, смотрела в нависшее над ней лицо с почерневшими глазами. Нечто глубокое, подспудное в ней понимало, что как бы она болтала и не хорохорилась, никому другому она никогда не скажет «да».       Только ему.       Целоваться с ним было невыносимо сладко, и кажется, она всё же шепнула «да», совсем не желая, чтобы эта сладость закончилась, потому что Чимин накинулся на неё с удвоенной страстью. Он больше не останавливался. Нежничал губами, ладонями по её коже, ни на секунду не отрывался.       Заласканная, зацелованная, с кружащейся головой, Сана не заметила, как Чимин её раздел. Она не чувствовала стеснения — то ли вино было виновато, то ли он, такой же обнажённый и открытый. Чимин будто бы больше не прятался под масками, и Сана, в этой лавине ласк, впервые верила тихому шёпоту о том, что он её любит.       Он её знал, отлично знал. Как будто всю жизнь только этим с ней и занимался, изучал для себя, как чёртову археологию. Если по рёбрам Саны пройтись вот так пальцами, нежно, почти щекоча — она выгнется, прижмётся к нему теснее, пытаясь сбежать от щекочущих пальцев. Если поцеловать ямку за ухом — задрожит. Обнять ладонями талию, скользнуть ниже — расслабится, поддастся его движениям.       Примет, целуя в ответ так, словно боится, что перестанет дышать, если он остановится.       Сана охнула. Боль развеяла сладкое марево, заставила сжаться испуганно, замереть, осознать, что творят они что-то не то. Чимин почувствовал, как разом девушка напряглась. Подхватил, потянул и сел, усаживая её на себя. Боль внутри снова прошла волной дрожи, но юноша замер, глядя на Сану снизу вверх. Он крепко прижимал её к себе за талию, не позволяя шевелиться, а сам бережно гладил лицо и волосы, касаясь иногда легко губами её подбородка, и шептал что-то успокаивающее, бессмысленное и бессвязное, ласковое до одури.       — Двигайся… сама… если захочешь, — уловила девушка.       — Чимин… — беспомощно начала Сана, сама не зная о чём просит: то ли отпустить её, то ли вернуть ей это сладкое будоражащее чувство.       Чимин не отпустил.       Прихватил за волосы, потянул голову вниз, выгибая позвоночник назад. Прилип губами к груди. И едва он это сделал, как на коже словно стали распускаться солнечные цветы. Боль не прошла, но стала незначительной, далёкой, а невесомость вернулась, требовала чего-то от испуганной и возбуждённой Саны. Девушка двинула бёдрами на пробу, и маленький комочек невесомости разлетелся по телу вновь. Наполненность Чимином давила приятной сладкой тяжестью, и Сане казалось, что она взлетает вверх по гребню песчаной дюны, чтобы затем свалиться с неё в солнечные цветы, невесомость и мягкий тёплый вечерний ветер.       Чимин на её движение глухо застонал, но не отпустил, прижимая крепче. Снова уронил на спину. Двигался совсем медленно, терпеливо и Сана уже сама несдержанно подалась навстречу. Он толкался и толкался, пока солнечные цветы не заполнили всю её кожу, затмили разум, засияли в одно мгновение и рассыпались звёздной пылью.       Она падала, и падала, и падала, еле понимая сквозь бесконечно сладкое падение, как Чимин стонет, наваливаясь всей тяжестью, быстро и ритмично двигается, уткнувшись ей в шею, и беспрерывно шепча её имя.       Сана из этой неги так и провалилась плавно в сон, едва ли понимая сквозь смесь блаженства и немного алкогольного дурмана, что кто-то бережно укутал её в одеяло, притянув к торсу, и крепко обнял.