Большая семья Узумаки

Эти слова вырвались из ее рта однажды ночью, когда она чувствовала себя неуверенно и была расстроенна. Их моменты близости всегда были прекрасными и одновременно с тем пугающими для Сакуры, чьи мысли касательно своей внешности все еще были очень негативными. По мере того, как проходили месяцы и они начали продвигаться в романтических отношениях все дальше, его интерес к тому, чтобы быть «с» ней, стал довольно очевиден. Он никогда не давил на нее и никогда не старался изо всех сил сообщить ей о своем интересе, но она замечала. И это пугало ее. Она хотела заняться с ним любовью. Но не могла. Это был шаг, который включал в себя раскрытие себя на гораздо более глубоком уровне, чем просто тело. Она любила его — она была влюблена в него, но она так и не смогла полюбить себя. Не до конца. И вот как-то ночью, когда во время их страстного момента уединения она обнаружила, что он лежал на ней, его вес удобно прижимался к ее груди, а губы плотно обхватывают ее губы, она почти заставила себя уступить. Она стянула с себя рубашку, и в своем порыве он не запротестовал. Его рот пробовал на вкус кожу ее живота и местечко между грудями, которое было слишком широким. Местечко, которое никогда, никогда не ощущало давления декольте. Он никогда не позволил бы себе пойти дальше без ее явного согласия, но по тому, как его руки исследовали ее кожу, она знала, что он хочет снять с нее лифчик. Он хотел этого, и она хотела его, так почему она не могла просто сделать это? Ее руки дрожали, она приподняла плечи и потянулась за спину. Она возилась с застежкой. Та не хотела открываться. — Сакура-чан. Она была так расстроена, так напугана тем, что ему откроется; тем, чем собиралась с ним заняться. Застежка снова выскользнула из ее дрожащих пальцев. — Сакура-чан. Остановись. В тусклом освещении его темной спальни она, наконец, подняла на него глаза. Он протянул руку и провел большим пальцем по ее щеке, и только тогда она поняла, что плачет. Она убрала руки из-за спины и откинулась на простыни, не в силах больше смотреть ему в глаза. — Все в порядке, тебе не нужно заставлять себя, — мягко сказал он, перекатываясь на бок рядом с ней и беря ее руку в свою. Он положил их сцепленные ладони на ее обнаженный живот. — Я… — Она шмыгнула носом, еще сильнее расстроившись из-за своих эмоций, чем раньше. — Прости. — закончила она. Ее глаза, застеленные пеленой слез, встретились с его, когда они смотрели друг на друга поверх подушки. В его улыбке было столько любви, что было больно осознавать, что она, похоже, никогда не сможет дать ему то, чего он хотел. — Все в порядке, Сакура-чан. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, — бодро сказал он, наклоняясь вперед и целуя ее большой лоб. Ее лицо покраснело еще больше. Почему он не мог понять, что она счастлива? Он жертвовал собой — всем, что у него было, — ради ее счастья. А она даже не могла выдержать несколько гребаных минут дискомфорта из-за него. Она чувствовала себя ребенком, с которым нянчились, которого с осторожностью заверяли, что все будет хорошо, и при этом целовали в лоб. Она ненавидела это. Она так ненавидела такие моменты. И ненавидела себя за то, что она одна была их причиной. — Это не нормально, — все, что она смогла выдавить. Ее глаза сузились так, что слезы заволокли все поле ее зрения и превратили его лицо в мазню из желтых и кремовых тонов. — Мы подождем столько, сколько тебе нужно, — сказал он, запуская пальцы в ее волосы и снова целуя, но на этот раз в губы. — Да, — ее голос звучал кротко, и все же с ноткой сарказма. — Давай подождем до свадьбы. Мои родители будут в восторге. — Хорошо, — беспечно согласился он, и когда ее полные слез глаза распахнулись, его собственные сощурились, и он задумчиво покивал головой. — Решено. Она была ошеломлена и потому молчала. Она хотела сказать ему «нет», сказать, что на самом деле не имела это в виду. Что пошутила. Но это настолько успокоило ее колотящееся сердце, что она не осмелилась протестовать, как последняя трусиха. — Он отнесся к обещанию серьезно. Успокаивающее знание того, что сейчас он официально был на ограниченном по времени поводке, заставляло Сакуру чувствовать, как ее уверенность растет каждый раз, когда муки страсти настигали их. После вечера выпивки с друзьями, когда они вдвоем, спотыкаясь, вернулись в ее квартиру и упали на диван, их руки исследовали тела друг друга с жаром и отчаянием. — Давай… — Удалось ей выдавить слово между поцелуями. — Давай займемся любовью. Он остановился всего на секунду, а затем продолжил целовать ее, как будто она вообще ничего не говорила. — Наруто, — сказала она через мгновение, когда его рот прижался к ее шее. — Я могу подождать, Сакура-чан, — пробормотал он ей в кожу. — Я хочу. Я готова, — сказала она, но почувствовала, как он покачал головой и его волосы щекотали ее подбородок. — Наруто, — сказала она с чуть большей требовательностью в голосе. — Сакура-чан, — сказал он, его лицо появилось в ее поле зрения, полностью занимая его. — Я держу свое слово. Ты же знаешь. А затем с последним поцелуем — очень, очень хорошим поцелуем, нужно заметить — он встал и ушел домой, оставив ее совершенно ошеломленной. Когда к ней наконец вернулось самообладание, она села с торчащими во все стороны волосами. — Гребаный ниндзя, — сказала она в пустоту.