Большая семья Узумаки

— Все будет хорошо. Мантра была ему до боли знакома, хотя дословно не всегда была такой, но работала по той же концепцией. Когда он был ребенком, она состояла из «однажды я…» или «они еще увидят», однако смысл был тем же. Это была его отчаянная убежденность в том, что жизнь наладится. Было очень неприятно осознавать, что в прошлом мантра, казалось, работала лучше, чем сейчас. Гораздо лучше. Возможно, он романтизировал свое детство (что казалось ему вероятным, по крайней мере, в моменты спокойствия), или, возможно, она в самом деле стала менее эффективна, но так или иначе… Она не срабатывала. И Наруто понятия не имел, что делать. С детства он учился сражаться, защищать близких, утешать людей и многому другому. Но здесь ни один из его навыков не мог ему помочь. Даже несмотря на выигранные битвы в прошлом, данный опыт не мог помочь ему. У него было все, о чем он мечтал. Ну, он еще не стал Хокаге, но он знал, что станет им. По крайней мере, так ему подсказывала логика. Все чаще случались моменты, когда он сомневался, что в его жизни случится что-либо хорошее, пока обычно лежал без сна, уставившись в темный потолок. Это было так глупо, что он боялся, что может засмеяться слишком громко и разбудить Сакуру рядом. Так глупо, что его тихий смех переходил в приглушенные рыдания. У него были друзья. У него была девушка мечты. У него на подходе был прекрасный ребенок — у него будет семья. Он бы дал возможность десятилетнему себе испытать что-то из его нынешней жизни хотя бы на день, не колеблясь ни секунды. Хотя бы на час. И у него было все. Нет, у него было больше, чем он когда-либо мог мечтать. Тогда почему он был так несчастен? Курама набросился на него почти сразу. — Что с тобой такое? — низко прорычал он глубоко в глубине сознания Наруто. — Ты разводишь нюни, как ребенок. Наруто появился в пространстве своего разума с мрачной улыбкой. — Привет, — сказал он усталым голосом. — Не чувствуй себя обязанным докучать мне, — ответил он иронично. Затем Курама хлопнул огромной когтистой рукой рядом с Наруто и присел так, что его нос оказался всего в нескольких дюймах от лица парня. — Ты ведешь себя как ребенок. В чем проблема? — Затем его широкий клыкастый рот скривился в широкой, злой улыбке. — Боишься растущего в ее животе отпрыска? Наруто тут же покачал головой. — Не знаю, — сказал он, проводя рукой по коротким волосам на затылке. Он сказал это легкомысленно, хотя и знал, что Курама видит его насквозь. — Я просто чувствую себя немного дерьмово, понимаешь? — Ну, все, хватит, — огрызнулся он в ответ. — Мне надоело смотреть на тебя. Это не подобающее поведение для моего сосуда, пусть даже ты и идиот. Наруто искренне улыбнулся. — Спасибо, приятель! Ты всегда присматриваешь за мной, — рассмеялся он. Курама же, наоборот, низко зарычал, от чего волосы Наруто встали на дыбы. — Глупый, бесполезный комментарий! Его голос прогремел в похожем на пещеру пространстве, почти заставив Наруто сделать шаг назад. Но только почти. Он снова рассмеялся. — Я разберусь со всем. Все будет хорошо, — сказал он, как только ветер стих. Курама прищурил огромные глаза, глядя на него, но больше ничего не сказал. Наруто не мог разобраться. Его глубокие, бурлящие мысли почти всегда неизменно возвращались к самоуничижению. — Эгоист, — прошептал он однажды в неподвижности и тишине ночи своей спальни. Это было прозрение, вызванное стыдом. У него было все, чего он желал, но он так и не был счастлив. Он был эгоистичным, избалованным ребенком. Неужели он всегда был таким? Он сражался, работал и стремился к своим замечательным целям в жизни, но возможно ли, что только ради острых ощущений? Неужели он никогда, вообще никогда не будет удовлетворен, какой бы совершенной ни была его жизнь? Он не заслуживал ничего из того, что имел. От такого откровения у него перехватило дыхание. То была худшая ночь за долгое время. Но, как всегда, наступил рассвет, и он понял, насколько нелепыми были те мысли. Он хороший человек. Просто у него сложный период. Поэтому продолжал проживать каждый день, ожидая, что темные, странные ночные мысли исчезнут. Но со временем они заразили и его дневное время. Стало так мало того, что заставляло его чувствовать себя лучше. Одной из немногих вещей, которые, казалось, успокаивали пульсирующую, похожую на пропасть боль в груди, были размышления о том, что он мог с этим сделать. Он так и не нашел ответа, и по мере того, как шли дни, этот способ срабатывал все хуже и хуже. В те дни, когда Сакура была на работе, а он возвращался домой с задания, его кровать уютно ждала его. Так что он лежал часами, уставившись в стену, отчаянно размышляя, что мог бы сделать, чтобы избавиться от ужасных ощущений утопленности, увязания, надвигающейся потери, одиночества, стыда и гнева. Он не верил в половину потенциальных решений, которые приходили в голову. Но это было не имело значение. Значение имело то, что болело меньше, когда он думал о решениях. Какое-то время помогало. Еще была Сакура, которая заставляла его чувствовать себя лучше. Он прижимал ее к себе и вдыхал запах ее волос, кожи, ее всю, и у боли не было ни единого шанса. Даже самый старый и злейший враг Наруто бежал в ужасе от Сакуры-чан. Когда он думал об этом, то испытывал яркое, воздушное счастье, которое было ни с чем не сравнимо. Она несколько раз ловила его на том, что он смеялся просто так, и то, как она клала руки на бедра и вопросительно поднимала бровь, заставляло забывать его о тех ощущениях дольше, чем что-либо еще. В этой вселенной не было ничего, что могло бы противостоять его великолепной, наводящей страх женщине. Ему так повезло, что она была рядом с ним. Но он не заслуживал ее, подумал он всего несколько часов спустя, держа Сакуру за руку и чувствуя, как ее чакра резонирует с крошечным, растущим ребенком, ворочавшимся внутри нее. Голос Курамы вернул его обратно в ментальное пространство. — Поговори с ней, — зарычал он, выглядя совершенно смущенным из-за того, что ему приходилось совещаться с Наруто, как и во многих других случаях, когда они обсуждали возможные решения. Идея уже несколько раз всплывала как со стороны Наруто, так и со стороны Курамы, но каждый раз, когда она озвучивалась, почти сразу же забраковывалась по одной причине. — У нее уже есть одна жизнь, о которой необходимо заботиться, — сказал он с нетерпением в голосе. — Перестань быть мучеником и сделай что-нибудь. Мне надоело наблюдать, как ты погружаешься в болото низкой самооценки. Он повысил голос, когти заскребли по не-земле под их ногами. — Прекрати, — сказал Наруто ему, опустив голову. Курама застыл не в страхе, а от удивления. — Ты не понимаешь. То есть, спасибо. За попытку помочь и все такое. Но ты не понимаешь. Так что просто прекрати. А затем ушел, держа свои мысли как можно дальше от Курамы до конца особенно ужасной ночи. С этого момента Курама хранил почтительное молчание по данному вопросу. Наруто добавил разговор к своему растущему списку болезненных сожалений, о которых будет вспоминать каждую ночь. Прошло всего несколько дней, когда на лице Сакуры появилась озадаченная улыбка после того, как она нежно чмокнула его в губы. — Ты в порядке? Похоже, в последнее время ты много о чем думаешь, — сказала она, слегка склонив голову. Она положила большие пальцы ему на щеки, поглаживая его усы-полоски так, как им обоим нравилось. Он тут же ухмыльнулся. — Есть о чем подумать, Сакура-чан! — сказал он, любезно кивнув подбородком в сторону ее живота. Она рассмеялась в ответ, прижимая руку к тому месту, где гнездился их ребенок. Огромная часть него хотела продолжить говорить. Сказать ей, что нет, на самом деле он не в порядке. И, возможно, ему нужна ее помощь. Но потом она подняла глаза, чтобы ответить. — Думаю, в твоих словах есть смысл, — сказала она, и в ее улыбке все еще была небольшая озадаченность, когда она посмотрела ему в глаза. Он не мог. Не мог обременять ее. По крайней мере, не сейчас. Это она нуждалась в поддержке. И поэтому одарил ее безмятежной, широкой улыбкой и поцеловал в лоб, прежде чем она смогла узнать больше. Час спустя он потребовал еще одну миссию. — Не хочешь миссию поближе к дому? — спросил Какаши, приподняв бровь. Наруто ухмыльнулся, смущенно положив руку на затылок. — Бросьте, Какаши-сенсей. У меня скоро будет ребенок, о котором нужно заботиться. Я должен накопить достаточно сейчас, чтобы быть дома, когда он родится! Конечно, это была правда. Но только частично. Непосредственная причина, по которой он нуждался в миссиях, заключалась в том, чтобы не заразить Сакуру чем бы ни была его болезнь. Он знал, что на самом деле это не заразно, но он также хорошо знал свою жену, чтобы понимать, как сильно она начнет волноваться, если узнает. И поэтому он исчезал так часто, как только мог. Он приберег все счастье, какое только у него было, для Сакуры. Вечерами, когда он беспокоился, что ему будет особенно плохо, он водил ее куда-нибудь с друзьями и погружался в приятную атмосферу социума. Это временно срабатывало, но скоро он обнаружил, что едва может удерживать улыбку на лице даже на публике. И он начал ощущать себя таким, таким уставшим. Однажды он вошел домой после короткой миссии и застал ее в особенно хорошем настроении. Она прижала его руку к своему животу, и внезапно он почувствовал не только чакру их ребенка, но и его маленькие, заметные толчки. А потом все развалилось. И, рыдая на ее плече, он пытался собраться с силами, пытался почувствовать вину за то, что втянул ее в свою глупую проблему — проблему, которую должен был решить сам. Вместо этого он почувствовал только облегчение. Хороший сеанс слез может помочь, сказала она ему на следующий день, когда он рассказал, как невероятно хорошо себя чувствует. Он был уверен, что он излечился. Это продлилось примерно три дня.