Большая семья Узумаки

Они свернулись калачиком на диване, который теперь скрипел и дрожал под ними, стоя на неровном, растрескавшемся полу. Это заставило их рассмеяться, пусть и ненадолго. Затем в комнате снова воцарилась тишина. Хотя они наконец согласились поговорить, ни один из них понятия не имел, с чего начать. — Я не знаю, что сказать. Я правда не думаю об этом, — наконец сказал Наруто, глядя куда угодно, только не на Сакуру. Обои внезапно стали очень завораживающими. Сакура воспользовалась моментом тишины, чтобы подумать о какой-нибудь подсказке. О чем-нибудь, что подтолкнуло бы разговор в нужном направлении. Она не могла просто ожидать, что он перескажет всю свою историю целиком… Даже если это сделало бы все намного проще. — Что насчет цветов? — Спросила она. В ответ он тотчас же мягко вопросительно хмыкнул. — Белые тюльпаны и синяя шапка. Те, что она нашла под дверью его квартиры несколько лет назад, когда он был на задании. Те, к которым прилагалась открытка, на которой безупречным почерком было написано одинокое краткое «Мне очень жаль». Те, на которые Наруто уставился сначала растерянным, а затем расстроенным взглядом, когда вернулся домой. Те, о которых он отказался говорить, сказав только, что они были «за что-то, что произошло давным-давно». — О. — Все, что он ответил. Он неловко поерзал. Брови Сакуры озабоченно сдвинулись, и она мягко вздохнула. Она провела пальцами вверх по его руке, нежно, беззвучно поддерживая. Это заняло ещё немало времени, и по тому, как он напрягся и несколько раз дергался, она могла сказать, что он действительно прилагал усилия, чтобы не вставать. — Я заблудился, — наконец выпалил он, делая большой выдох. — Мне было лет шесть, наверное. Я не мог вспомнить, где находится моя квартира. — Сказал он так, словно должен был оправдываться за то, что заблудился в шестилетнем возрасте. — Была ночь, шел снег, и все просто продолжали отворачиваться от меня, ну, знаешь, как только видели, кто я такой. Здесь он сделал паузу, сглотнув. — Эта женщина, я не помню ее лица, она остановилась и заговорила со мной. Я был так счастлив, понимаешь? Она говорила со мной как мама, — говоря это, он быстро заморгал, хотя и не плакал. — Я не помню, что она сказала, но, кажется, она спросила, где мои родители. Думаю, я ответил, что у меня их нет. У меня были эти варежки. — Он вздохнул через нос. — Ты правда думаешь, что это поможет, Сакура-чан? — спросил он, неловко потирая руку. — Даже если совсем немного, оно того стоит. Верно? — Уговаривала она. Он еще немного отвел голову в сторону, прежде чем продолжить низким голосом. — У меня были эти варежки, и я все время прикрывал щеки, потому что к тому времени я уже понял, что к чему, знаешь? Я уже многое понял. Но каким-то образом она знала — не знаю как. Она поймала меня за руку, потянула ее и увидела мое лицо. Я помню, как испугался, потому что она выглядела такой взбешенной. Она схватила мою шапку — она была синей, да — и я попытался вернуть ее, но она просто держала ее высоко над головой. Наверное, я пинал ее по лодыжкам и все такое, но она просто стояла там и сказала мне мерзнуть. Она сказала, что было бы лучше, если бы я просто… Замерз до смерти. Вот что она сказала. Он снова вздохнул, когда закончил, поеживаясь. Сакура молчала, но теперь ее рука сжимала рот, стараясь подавить желание заплакать. Ее удивило, что он не плакал. Он просто выглядел мрачным. — Я все еще не понимаю. Это просто кажется таким всратым. Типа… Типа я смотрю на детей. Типа просто маленьких детей, и не понимаю, как люди могли поступать так. То есть, — тут его голос наконец сорвался, и обхватил голову руками. — И я даже не знаю, чего хочу. Я думал, что хочу извинений, но когда я получил эти дурацкие цветы и… И она сшила мне новую шапку, я просто почувствовал себя ужасно. Все, о чем я могу думать, это о том, какой виноватой она, скорее всего, чувствовала себя после. Теперь слова лились потоком. Его голос звучал так потерянно, умоляюще и был полон отчаянного замешательства, что Сакуре пришлось положить руку ему на плечо. Она мягко вернула его обратно на диван. Обратно в ее объятия. Несмотря на слезы, он казался гораздо более спокойным, чем раньше. Она не была уверена, что способствовало этому. Может быть, это было только в ее голове, но казалось, он был менее напряжен. Она шмыгнула носом, выдавая тот факт, что тоже плакала. Он вытер слезы тыльной стороной ладони, затем расправил плечи. — Но у меня правда было много и счастливых моментов в детстве, — сказал он, сжимая ее руку в своей. Сакура нахмурилась. Она не хотела, чтобы он пытался утешить ее. Но, возможно, это была затаенная возможность. — Тогда давай поговорим о них, — предложила она, вытирая слезы. Он слегка наклонил голову, с сомнением нахмурившись. Но, похоже, не возражал, потому что начал говорить почти сразу. — Тот карандаш, который ты подобрала для меня, — сказал он все еще хриплым от слез голосом. Но он все равно улыбнулся, бросив на нее косой взгляд. — А потом еще этот… — Какой карандаш? — перебила Сакура, искренне заинтересовавшись. Мгновение он моргал в молчании, а затем на его лице появилось то, чего она не видела уже несколько месяцев: комичное смятение. Внезапно ей показалось, что Наруто вернулся, когда он подвинулся на край дивана и очень оживленно повернулся к ней лицом. — Ты не помнишь? Да ладно, Сакура-чан. — Она вопросительно посмотрела на него. — Оранжевый карандаш. Он все еще со мной, знаешь. Прямо сейчас он действительно выглядел взволнованным и вскочил с дивана, и хотя часть ее хотела возразить, что он должен просто продолжать, она была так счастлива видеть, что к нему вернулась энергия. Могло ли все сработать так быстро в самом деле? Она слышала, как он рыскал в их спальне, прежде чем вернуться с оранжевым карандашом, который был самой потрепанной вещью, которую она когда-либо видела. Его корпус давным-давно истерся и теперь он представлял собой просто кусок грязного, облупившегося оранжевого грифеля. — Теперь вспомнила? — спросил он со всей серьезностью. Она почти усмехнулась при мысли о том, что эта штука должна была освежить ее память. — Нет, — сказала она. Но она все равно взяла его в руку и повертела, осматривая со всех сторон. — Так напомни мне. — О, блин, не могу поверить, что ты забыла об этом. Это было еще в начальной школе или как там она называлась, я забыл. Но там мы учились читать и все такое. Злая толстая женщина постоянно орала на нас, и ты была там. Я никого не знал, но однажды мы все раскрашивали свитки в группах, кроме меня, разумеется. Я уронил оранжевый карандаш, а ты подняла его и вернула мне. Теперь он улыбался так широко, что Сакура не смогла сдержаться и рассмеялась. — Я все ещё совершенно этого не помню, но я помню ту школу. Так и что потом? Как обнадеживающе. Даже не осознавая, он сильно облегчил ее чувство вины за то, что она обращалась с ним как с глупым ребенком. — Я понял, что ты самая лучшая девочка в мире! Никто никогда не делал для меня ничего более приятного, кроме дедули. Он безмятежно улыбнулся этой мысли и крепко прижал ее к своей груди, что, к счастью, скрыло ее внезапную растерянность. Это все? Она подобрала для него карандаш. Это было счастливое воспоминание? Настолько счастливое, что пятнадцать лет спустя он все еще хранил карандаш, как напоминание? Но, возможно, он рассказал об этом из-за присутствия Сакуры в воспоминании. — Что еще? Еще одно хорошее воспоминание, — спросила она, рисуя кончиками пальцев маленькие, слабые круги на его груди. — Дедуля подарил мне мое любимое растение, — сказал он. Она посмотрела в сторону спальни, хотя отсюда не могла видеть растение на подоконнике. Ее все еще поражало, что Наруто сохранял его живым и невредимым в течение пятнадцати лет после того, как получил ее всего в пятилетнем возрасте. Она сразу поняла, что в этом было что-то особенно важное. Однако только после того, как они стали жить вместе, и он поставил его на подоконник окна их спальни (нежно воркуя над ним, когда возился со стеблем), она поняла, что иногда будет соперничать с растением за его любовь. То, что это была одна из его немногочисленных семейных реликвий — растение его матери, хотя он узнал об этом только много лет спустя, — заставило ее неохотно принять сей факт жизни. Но она все еще не могла поверить, что иногда ревнует к растению. Он приятно улыбнулся своей мысли, но она увидела, как уголки его рта начали опускаться, и быстро попросила рассказать другую историю. Какое-то время он молчал, поэтому она забеспокоилась, что, возможно, ей придется подталкивать его вновь. Затем он решительно кивнул, как будто вспомнил что-то еще. — Один раз Чоуджи и Шикамару сказали «потом увидимся», хотя их отцы были рядом. Блин, это снесло мне крышу. Я был почти уверен, что после этого они стали моими первыми настоящими друзьями, но потом они почти не играли. Типа ни с кем особо не играли. Потом увидимся. Это было счастливое воспоминание. Сакура начала лучше понимать, почему Наруто не хотел говорить об этом. «Я не знаю, что сказать», — говорил он. Скорее походило на «Я не знаю, с чего начать». Дело было не в том, что детство Наруто породило коллекцию печальных воспоминаний. Больше было похоже на то, что у него была горстка слегка негрустных воспоминаний, которые выделялись на фоне постоянного состояния печали. Она знала, конечно. Просто отказывалась позволять себе думать об этом, чтобы избежать чувства вины. Потому что принять это означало признать, что Наруто было грустно. Все время. Эти шалости, смех, хвастовство, позерство… Все это было хорошо подобранной маской, дабы скрыть плачущего, отчаявшегося ребенка. Он никогда не должен был быть один. Она попыталась контролировать ход мыслей, прежде чем те заставят ее расплакаться и снова испортят момент. — Я помню, что ты часто играл с нами, — сказала она, надеясь, что ее голос не прозвучал слишком пронзительно. — Это делало тебя счастливым, верно? Она почувствовала, как он кивнул. — Да, конечно, это было лучше всего. Но потребовались годы, чтобы все, наконец, поговорили со своими родителями. Обычно, как только они переговаривали, они сбегали, но Чоуджи и Шикамару, похоже, на самом деле было все равно. Для меня это было круто, — сказал он, ерзая так, что она подумала, что, возможно, он чувствует себя все более неуютно. Сакура слегка фыркнула. — Я никогда не сбегала от тебя, — сказала она, прижавшись ближе и надеясь, что сможет немного снять напряжение. Несмотря на настрой, она, вероятно, испытывала такой же дискомфорт, как и он. «Разговор» для большинства семей означал обсуждение секса или свиданий. В Конохе он означал тот день, когда ты узнавал, что маленьких светловолосых мальчиков с полосками на щеках следует избегать. Сакура также знала, что многие дети распространяли информацию между собой задолго до того, как их родители замечали тех рядом с этим мальчиком и заводили этот разговор, но она никогда бы не упомянула об этом Наруто. Хотя была уверена, что он знал. Несмотря на ее попытки сосредоточиться на том, чтобы Наруто было комфортно, вопрос, который мучил, убивал ее, продолжал пытаться выбраться наружу. После того как тот долго мариновался, она решила, что ей следует просто спросить, покончить с этим и двигаться с ним дальше. Потому что они договорились плакать вместе. — Наруто, — начала она, сглотнув. — Когда мы были командой номер семь. В самом начале. Даже в самый первый день, — когда я заявила всем, что ненавижу тебя. — Ты правда был счастлив? Она задавалась вопросом, солжет ли он. Но была почти уверена, что узнала бы правду, даже если бы он соврал. Только она не была уверена, что хотела знать. — Да. — Он произнес слово с таким благоговением, будто оно было самым важным из того, что когда-либо говорил. Он отстранился, чтобы заглянуть в ее глаза. Чтобы обнять ее за плечи и убедиться, что она смотрит прямо на него. — Я даже не могу передать словами. Я был так счастлив, Сакура-чан. Это было, — его глаза наполнились слезами. — Вы, ребята — Команда номер семь — впервые я стал частью чего-то. Вы были всем для меня. Я был так счастлив. Он сжал ее в объятиях, и только тогда, когда она судорожно вздохнула, осознала, что тоже плачет. Ино была права. Она была права в том, что это поможет. Им обоим. И она была права относительно того, что будет больно. Они разговаривали до тех пор, пока на небе не взошло солнце. Они плакали, смеялись, делились историями: хорошими, плохими и ужасными. Они так бережно держали кровоточащие сердца друг друга и пытались не дать им развалиться на части. И это помогло. Сакура была уверена, что это его излечило. Примерно на пять дней.