Горячие ночи (и дни) в Тейвате

Она позвала его в последний раз, а потом замолчала. Поддала лежавший на остывшем уже к ночи песке камушек носком ботинка, и тот разочарованно запрыгал по озерной глади, блестящей словно полированное зеркало. — Глупый, глупый Адепт, — фыркнула Ху Тао, и даже глядя ей в спину из темноты, он до последней черточки мог сейчас представить недовольное и забавное выражение ее лица, то, как по-детски обиженно кривятся ее тонкие, яркие губы. — Ну и ладно… — рассмеялась она беззаботно. — Ничего нового. Ничего страшного. Прикусив губу, Сяо заставил себя сделать шаг назад в темноту. Отвернулся. Под ребрами что-то болезненно и непривычно заныло, далекое от кармы, от злобы и мстительности давно умерших богов. В ее смехе, звенящем над озером Лухуа, плохо скрывались огорченные нотки — или Сяо уже слишком хорошо успел изучить несносную, говорливую девчонку; она приходила к нему на постоялый двор Ваншу, принося разные мелочи от Моракса, которого добросовестно называла Чжун Ли, она встречала его среди Тростниковых болот и на склоне Уван, всегда словно бы случайно. Она болтала, шутила — иногда и впрямь заставляя его беззвучно, почти незаметно смеяться. Иногда, увлекшись очередной сумасбродной идеей, бесцеремонно хватала его за руку крепкой, горячей рукой, и однажды, когда Ху Тао огненной бабочкой не врывалась в размеренно-бесконечное колесо его дней достаточно долго, он вдруг осознал странное, щемящее чувство в груди. Сяо скучал по теплу этих бесцеремонных, нахальных прикосновений. По ее смеху. По ее шуткам, одновременно странным и мудрым. По тому, как чувствовал себя с ней. Он скучал по Ху Тао из похоронного бюро Ваншен — и за много лет ничто не пугало сильнее. С этим надо было заканчивать. — Ну и броди дальше один-одинешенек по своим пустошам, скучай… — ворчала Ху Тао за его спиной. — Ночь за ночью убивай глупых, злобных, уродливых демонов. Фу какая рутина! А я вот купаться пойду. — решительно заявила она, и Сяо замер, остановился за мгновение прежде чем исчезнуть и вернуться к своей обыденности, в которой легким огненным бабочкам не оставалось места. Сначала он понадеялся, что это шутка, но Ху Тао уже решительно устраивала свою драгоценную шляпу на мягком, остывшем песке. Где-то на глубине плеснула потревоженная рыба. Бормотание хиличурлов доносилось откуда-то издалека, так далеко что едва ли кто-то расслышал бы без настолько же чуткого слуха, но кто знает что еще может бродить сегодня в этих безлюдных местах. Что если с ней случится нечто дурное прежде чем она успеет его позвать? Беззвучно выругавшись, Сяо перебрался на ветку старого песочного дерева, склонившегося над прозрачной водой. Уставился пристально то в темноту, шатром накрывшую и склон Зимородка, и долину Гуйли, то на сухую шероховатость древесной коры под носом, но взгляд то и дело соскальзывал к берегу, где Ху Тао деловито раскладывала вещи. — Куда-куда идет красотка Тао? — раздеваясь, беззаботно мурлыкала она на мотив детской песенки. — Она идет купаться! Ее пиджак уже лежал на песке темной грудой рядом с шляпой, и теперь светлые пальцы, тяжелые от множества колец, уже подбирались к застежкам у воротника как обычно доверху застегнутой рубашки. Медленно, так нерешительно словно вот-вот передумает, Ху Тао расстегнула самую верхнюю застежку, и ворот рубашки распахнулся, обнажая бледную, незагорелую кожу и очерк тонких ключиц. Еле слышно она вдруг хихикнула, потирая губы тыльной стороной ладони. Кончики ее пальцев плавно и любопытно скользнули по светлому, вздрагивающему горлу, погладили ямку между ключиц, и от невинного движения Сяо бросило в жар прежде, чем он успел отвести глаза и для надежности отвернуться. Это уже не помогало. Ее кожа в ночной темноте казалась такой мягкой, белой и теплой, что уже не получалось не думать об этом. Хотелось увидеть больше. Увидеть все. Ощутить. С мучительной чуткостью он слышал как одна за одной поддаются застежки, как с шорохом ложится на песок рубашка, и не мог уже отвергнуть и недостойные, нечистые мысли, и все отчетливее жаркой тяжестью наливающиеся в паху недостойные желания тела. Воображение мучительно отчетливо дорисовало и очертания худощавых, тонких плеч, на которые спадают длинные каштановые хвостики, и острые холмики грудей, и выступающие косточки бедер… В человеческой наготе не было ничего неожиданного или необычного — за долгую жизнь Сяо случалось видеть и прежде, и это не было волнующим и интересным. Сейчас же неподобающая, грязная похоть охватывала с каждым моментом сильнее, задвинув в сторону даже привычно хмурые мысли. Сейчас все было совсем иным, и, больно кусая губы, он упрямо гнал от себя и мысли, и чувства, и унижающее самоуважение Адепта желания, и где-то в глубине себя знал — если сейчас позволить себе обернуться, светлая, манящая нагота Ху Тао уже навсегда останется где-то под веками. В какой-то момент даже удалось побороть соблазн, выиграть эту битву так же как множество прежних, но внезапно Ху Тао громко вскрикнула. От воды раздался плеск, и инстинктивно стиснув в руках Нефритовый коршун, Сяо нашел ее тревожным взглядом. Уже полностью нагишом, ругаясь во весь голос, Ху Тао пыталась отодрать свой носок, примерзший ко льду рядом с туманным цветом неподалеку. В один момент он коснулся ее тела, восхитительно живого, гибкого, теплого взглядом и уже не мог отвести глаз. Зайдя, наконец, в воду по пояс, она поежилась, обхватила себя руками за покрывшиеся мурашками плечи. Ему представилось вдруг с ослепительной яркостью — вместо ее узких, бледных ладоней свои ладони на ее коже, и еще сильней прежнего бросило в жар. В груди, в паху — по всему телу этот самый жар разливался тягучим растопленным медом. С тихим смешком Ху Тао вновь медленно погладила себя по плечам, словно согревая. Коснулась ключиц, невесомо, одними ногтями поводила по покрытой мурашками коже, и кажется, задышала немного быстрее. Или это уже сам Сяо дышал. Вместо того чтоб просто нырнуть и закончить мучение, она что-то напевала себе под нос, то с любопытством, как будто делала это в первый раз, касалась пальцами живота, то обрисовывала изгиб талии к узким, худощавым бедрам. Набрав прозрачную воду в горсти, вылила ее на себя, намочив и разметавшиеся по плечами хвостики, и маленькие, острые груди. Драгоценными камнями капли воды блестели на ее коже в лунном свете. Маленькие бледные соски стали твердыми, и Сяо едва не застонал, против воли представив как касается их губами, как ощущает горячий вкус ее тела на кончике языка. Это и впрямь было мучение, которому сам же себя подвергал. С лукавой, проказливой улыбкой Ху Тао вдруг накрыла груди ладонями, прижмурила глаза. Ее пальцы беззастенчиво скользили по мокрой коже, стирая капли, сжимали соски, то слегка оттягивая их, то перекатывая между подушечками. Запрокинув голову к темному небу, она гибко изогнула спину от удовольствия. Одна ее ладонь соскользнула под воду, и следом с губ сорвался странный, мурлыкающий звук, похожий одновременно и на смех, и на стон. Услышав его, Сяо вздрогнул, едва не свалившись с ветки дерева. Все тело словно насквозь прошило молнией, и унять дрожь уже не получалось, даже закрыв глаза. Подрагивающие руки крепко сжались на древке Нефритового коршуна, чтобы не соскользнуть к ноющему, натянувшему ткань штанов члену. Подглядывать за Ху Тао было уже и так грязным пятном и на самоуважении, и на достоинстве Адепта, но самоудовлетворять низменные плотские желания глядя на ничего не подозревающую девушку, вечным позором осталось бы в воспоминании. И в тоже время сейчас ничего он не желал сильнее. Чем коснуться себя, воображая что это ее ладони, ее унизанные кольцами пальцы ласкают твердую, жаждущую ласки плоть, представить себе жар и такую желанную близость ее тонкого, мягкого тела, ее голос… — Сяо, — вдруг всхлипнула Ху Тао. — Сяо… — еще один тихий, почти жалобный стон прошелестел над безмолвными водами озера. — Подай мне, пожалуйста, полотенце, Адепт Сяо, будь так любезен. Все же он умудрился свалиться с дерева. Закусил до крови губы, пытаясь справиться с суматошным биением сердца и пульсирующей тяжестью в паху, совершенно разобранный, как будто сам себе не принадлежащий. — Мы же оба знаем, — терпеливо вздохнула Ху Тао, выбираясь из воды на отмель. — Ты знаешь что я знаю что ты здесь. И я знаю, что ты знаешь, что… — она тихо, почти беззвучно хихикнула. — Ох, ну пожалуйста, прекрати все делать еще более странным. Просто признайся, что подглядывал за мной. Я не буду ругаться. Скорее я разозлюсь, если ты на меня совсем не глядел. Зря я что ли мерзла! С привычно равнодушным выражением лица Сяо материализовался на берегу рядом с ней. — Я на тебя и не глядел, — повернулся он к ней спиной в попытке сохранить остаток достоинства — и скрыть горящие жаром щеки. — Здесь нет никаких полотенец. — Я пошутила, — легкомысленно протянула Ху Тао. — Про полотенце. Зубы у нее и правда слегка постукивали. — Я лишь хотел присмотреть, чтоб никто не напал, пока ты тут так легкомысленно устроила купальню, — солгал он, оставив вечность на покаяние. И снова солгал еще более бессовестно. — И это не доставило мне ни малейшего удовольствия. Внезапно мокрая, покрытая зябкими мурашками Ху Тао тесно прильнула грудью к его спине. — Тогда откуда в твоих штанах эта палатка? — ее рука легла на его пах, сжимая отчетливо твердый сквозь ткань штанов член. — Таки-таки совсем без удовольствия? — Да, — прошипел Сяо сквозь стиснутые зубы. Впрочем, охватившая все его тело дрожь, то как его бедра жадно прижимались к ее ладони в желании ласки — все выдавало бессмысленность этой лжи. Ее пальцы торопливо пробрались под пояс его штанов, неумело обхватили кольцом член, сжали, скользя вверх и вниз по стволу — горячие, немного шершавые, унизанные тяжелыми кольцами. Так как Сяо хотел, как себе представлял, и удовольствие жарким, сладким комом налилось в низу живота, растекаясь оттуда по всему телу. Большим пальцем Ху Тао неуверенно обвела влажную головку, потерла, и это вырвало из его груди громкий стон. Как будто ободрившись, она задвигала рукой быстрее, ритмичнее, и вскоре в глазах у него потемнело, как будто весь мир с его горестями и бедами исчез разом, и ничего не осталось кроме сокрушительного, обжигающего наслаждения, живого, чистого жара ее тела, и запаха ее еще влажных от озерной воды волос. Позже, когда способность мыслить вернулась, он осознал что так по-прежнему и стоит, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, а его руки крепко сжимают ее талию, потому что иначе слабость в ногах, кажется, заставила бы колени подогнуться. Ху Тао поцеловала его в висок, потерлась щекой. Еле слышно, смущенно вдруг засмеялась, и тогда он заставил себя открыть глаза. — Так ты просто дразнила меня? — вдруг осознал Сяо каким глупцом оказался — древний, бессмертный Адепт перед самой обычной смертной девчонкой. На мгновение он засмотрелся как его семя медленно и вязко стекает с ее пальцев, падая на песок, прежде чем она невозмутимо ополоснула их в воде. Будет ли он тосковать по ней вечность? Или вечность, от которой отнимется хотя бы ее недолгий человеческий век? — Нет, — торопливо мотнула Ху Тао головой; вымокшие на концах хвостики липли к ее груди, путались в шипах его наплечника. Подбородок, которым она упиралась, в его плечо дрогнул. — Да… Чуточку. Только не злись. Не убегай, Адепт Сяо, или, клянусь, я так и буду день за днем сидеть здесь голая, грустная и мокрая, пока от горя не превращусь в статую из холодного, твердого камня. И ты будешь приходить и жалеть еще множество лет, — болтала она, на мгновение не замолкая и дыша часто-часто. — И вспоминать какая я горячая и живая… сейчас. У Сяо вырывался сдавленный, странный смешок, но кажется, ничто сейчас не заставило бы его ее оттолкнуть. — Ты Охотник на демонов, — пробормотала она, словно бы кто-то здесь нуждался в напоминании. — Ты Защитник Якса. Ты Адепт, и даже я толком не знаю — кто еще. Но еще ты самый обычный мужчина, и чем скорее ты признаешь это в себе, тем меньше времени мы потратим зря, — сказала она спокойно и твердо, вновь становясь похожей на мудрую хранительницу грани миров, а не лукавую, шаловливую девчонку. Впрочем, ненадолго — ее губы вновь коротко изогнулись в улыбке всполохом крыльев огненной бабочки. — Я самая обычная женщина, — изрекла она с нарочито важным видом, — а ты — мужчина, который любит меня, который нуждается… —… который прямо сейчас исчезнет, если ты не закроешь рот, — коротко прервал Сяо ее романтично-философские излияния. — Ну тогда закрой его сам, — решила Ху Тао и он жадно, торопливо накрыл губами ее горячие, болтливые губы. Ночь над озером Лухуа была темной, почти беззвездной, а будущее, быть может — еще темней. Но и в этой темноте остаться вдвоем — пусть и на короткий срок одной человеческой жизни — было уже не так мучительно страшно как одному.