Горячие ночи (и дни) в Тейвате

— У меня есть кое-что для тебя, — мурлыкает Нин Гуан, с неохотой приподнявшись на локте, и тут же вновь опускается обратно, на разворошенную, влажную от пота постель. Она чувствует себя наполненной, но и совсем обессиленной тоже. А Чжун Ли — Моракс — выглядит точно так же как в тот момент, когда перешагнул порог ее спальни часов пять назад. Эта выносливость… нечеловечна. Тяжелая голова вновь уютно покоится на его плече, светлые, холеные волосы, сравниваемые досужими льстецами с потоками сияющего лунного света и ценнейшей геовишаповой костью, рассыпались по шелковым подушкам, по его широкой груди. Сонными, утомленными долгой и сладкой ночью глазами Нин Гуан отмечает как изящно и гармонично сочетаются они с темным и золотом его кожи, и на мгновение забывает что же сказать хотела. — Разве ты уже не одарила меня достаточно, моя госпожа Тяньцюань, — задумчиво накручивает он на палец пепельный локон ее волос. — Много большим, чем мог бы мечтать скромный консультант похоронного бюро. Уголки его красивых, строгих губ вновь слегка изгибаются в улыбке, но в темных глазах, сохранивших лишь намек на недавнее золотое сияние, едва заметно скрывается мягкая насмешливость, с какой глядят на дитя, вздумавшее играть в игры взрослых. Но это заставляет Нин Гуан собраться с мыслями снова и даже подняться на нетвердые еще ноги. Нет, она не наивное, благоговеющее слепо дитя. Взгляд Моракса, неотрывно следующей за ней, когда, забыв про шелковый домашний ханьфу, она неторопливо и грациозно идет по комнате, вновь становится темным, полным утонченного удовольствия от созерцания красоты и менее утонченного, но ласкающего ее тщеславное сердце желания. Все еще бог, что бы ни говорил об этом, и всякий раз его близость, его голос, его ласка вызывает у Нин Гуан забытый с детства трепет. Быть возлюбленной бога сладко. Как и любить. — Ты воистину прекрасна, мой блистательный нефрит, — замечает Моракс негромко. Она создала себя сама крупица за крупицей из пыли и безвестности, превратившись из нищей, чумазой девчонки с фруктами в самую богатую и влиятельную госпожу Ли Юэ, и даже перед богом отлично знает себе цену — цену, которой никому не назначить и не выплатить ни морой, ни властью, ни силой. Приподняв подбородок, Нин Гуан расправляет изящные плечи без намека на прежний крестьянский загар, казалось накрепко въевшийся в кожу от работы на рынке и в поле, и искренне соглашается: — Именно так. Откинувшись на подушках, Моракс смеется. Его смех низкий, невыносимо чувственный, с едва уловимыми нотками рокота, как бывает во время обвала в горах, и по ее обнаженной спине прокатывается волна мурашек, едва не заставив забыть о том, что она хотела ему показать. Новая, редкостная игрушка, маленькая камера — замысловатая коробочка с линзами из Фонтейна — осталась забытой на тумбочке. И включенной. — Забыла ее выключить, должно быть, — виновато и тревожно вздыхает Нин Гуан, но кажется Моракс не злится. С любопытством он крутит вещицу в руках, расспрашивает как все это работает — камера не только записывает, но и воспроизводит сама. — Я все немедля сотру, — торопливо обещает она, кусая изнутри губы. Но Моракс вдруг властно сжимает ее подбородок, вынуждая поднять глаза. — Ты же хочешь взглянуть, Нин Гуан. Больше всего на свете хочешь. Как по простенькой детской книге читает самые потаенные, самые сладкие мысли, от которых спазмом сводит низ ее живота. Дыхание ненадолго сбивается, и какое-то время она просто молчит, пока кончиками пальцев он мягко поглаживает ее припухшие, чувствительные губы. Скромность никогда не относилась к ее грехам. — Да, — с жадностью выдыхает Нин Гуан, прижимаясь губами к его пальцам. — О да. Накинув на обнаженные плечи теплый драгоценный мех одеяла, она устраивается на постели рядом с Мораксом. Неспешно, неторопливо — в попытке соблюсти достоинство и не выглядеть восторженной, непосредственной, влюбленной девчонкой, хотя руки ее подрагивают от нетерпения. Увидеть своими глазами то, что прежде могла лишь почувствовать, оглушенная, уничтоженная, сокрушительным наслаждением превращенная в бездумное, безвольное желание… Одна лишь мысль делает искушенную, расчетливую Нин Гуан насквозь мокрой и заставляет сжимать колени тесней и ерзать, пряча от его взгляда предательские влажные следы ее смазки на простыне. Теплая, тяжелая ладонь Моракса ложится на ее плечо, привлекая ближе спиной к его груди, и распаленная собственными мыслями она вздрагивает. Впивается зубами в нижнюю губу чтоб не так тяжело и шумно дышать. — Пора насладиться нашим зрелищем, госпожа Тяньцюань, — с негромким смешком он нежно, совсем невинно поглаживает ее щеку, и она впивается взглядом в развернутый перед кроватью экран, на котором точно в зеркале отображается изображение с камеры. Впрочем, сначала все выглядит довольно невинно. Полулежа, Нин Гуан даже недовольно морщит нос, наблюдая, с каким непритворным, детским восхищением крутилась вокруг лениво свернувшегося кольцами посреди ее просторной спальни дракона. Он не часто балует ее подобным, предпочитая человеческий облик любому иному, но в этот раз уступил, и с сияющими восторгом глазами запечатленная камерой Нин Гуан, оседлав, прижимается к сильному, гибкому телу дракона обнаженной грудью, смеется от удовольствия, обнимает руками широкую шею, зарывается в жесткую гриву лицом. Алые от помады губы оставляют на чешуйчатой морде дракона следы поцелуев, и внезапно он изгибается дугой, заставляя ее ноги оторваться от пола. Соскальзывая, та Нин Гуан хохочет еще громче прежнего, как расшалившаяся девчонка, и эта Нин Гуан строго сводит к переносице брови, недовольная собой. Невольно вспоминает горячее дыхание дракона на своем теле и твердую гладкость чешуи, прижимающейся к ее обнаженной груди и между ног. С губ срывается глубокий выдох, который, конечно же, не может укрыться от его чуткого слуха. — Что за ребячество! — снова бросает она косой взгляд на экран. — А на мой взгляд ты просто очаровательна в такие мгновения в своей непосредственности, — замечает Моракс с улыбкой. — Совсем как то дитя, которое торговало рыбой и фруктами у пристани Ли Юэ. Сбитые пыльные ноги в мозолях, ремни тяжелой корзины, до синяков впивающиеся в тощие плечи, бесконечная, отупляющая усталость нищеты и тоска — блистательная Нин Гуан всем своим сердцем ненавидит вспоминать, но никому, ни возлюбленному, ни богу не позволит над этим смеяться. Но когда она оборачивается с отповедью, взгляд глубоких темных глаз Моракса полон лишь тепла — ни капли насмешки. — Я действительно восхищаюсь тобой всем сердцем, моя Тяньцюань, — отводит он волосы с ее шеи, чтоб оставить несколько легких, почти невесомых поцелуев. — Тобой и тем каменистым путем, что ты прошла, прежде чем добиться всего, что теперь имеешь. Ты воля и сам истинный дух моего Ли Юэ… Воплощение всего, что я вложил в него за века. Щеки расчетливой, тщеславной, самолюбивой Нин Гуан пламенем заливает искренний, совсем девичий жар. Ее вниманием вновь завладевает происходящее на экране. Эффектно соскользнувшее к ее ногам ципао, рассыпавшийся по плечам водопад серебристо-пепельных волос, стоило Мораксу вынуть из них драгоценную шпильку с острым как скрытое лезвие острием. Его ладони на ее спине сияли темным и золотом, приковывая взгляд. Снова объятие. Поцелуй, неспешный, тягучий как расплавленный мед. Пальцами та Нин Гуан на экране растрепала его стянутые в хвост темные волосы, и лишь сейчас, глядя со стороны, эта Нин Гуан замечает как ее пальцы дрожали, как эта дрожь, этот трепет понемногу овладевали тогда всем ее телом, и сейчас ощущение становится почти телесным, а не воображаемым. Отголоски той дрожи просыпаются внизу ее живота, превращаясь в трещины, от которых она вот-вот по кускам вновь рассыплется. С едва заметной полуулыбкой Моракс губами касается ее плеча, и жар внутри становится нестерпимым, но Нин Гуан не может отвести взгляда от происходящего на экране. Ласка его губ, умелых пальцев, — там она и впрямь рассыпается, вся превращается в трепет и жар. Не по ней раболепно трепетать перед богом — куда более подходящим кажется заставить самого бога дрожать от наслаждения и желать. Завороженно она наблюдает, как толкнув на постель, избавляла Моракса от одежды, дрожащими, сильными пальцами нечаянно ломая застежки и пуговицы. Склонив голову, так что длинные, шелковые волосы ласкали его широкую грудь и живот, рассыпаясь по темному золоту кожи, провела кончиком языка по стволу тяжелого, твердого члена, оставляя влажно блестящий след. И тут же опустилась ртом едва не до упора. Ощущение бархатной горячей твердости во рту и то как внушительный обхват растягивал ее напряженные губы. Его вкус, его запах. Само выражение лица Моракса, то как запрокидывается его голова, а напряженные пальцы с треском разрывают дорогую, плотную простынь… Алое кольцо остатков помады на влажном от ее слюны стволе. Настоящий пир для ее глаз. Каждая деталь на экране не ускользает от взгляда Нин Гуан, еще свежие воспоминания соединяются с тем, что она видит, и это превращает ее в рассыпающийся, безвольный кусок желания. Хочется стонать в голос. Хочется умолять его сделать что-нибудь с ней, подарить еще чуть-чуть наслаждения, но все что Нин Гуан позволяет себе — словно невзначай проскользнуть рукой к низу своего живота. Пальцы проникают внутрь с чувственно влажным звуком. Едва ли он укрылся от слуха Моракса, но тот молчит, лишь небрежной лаской перебирая в пальцах прядь ее длинных, пепельно-серебристых волос. На экране же он, встав, вдруг словно пушинку рывком поднял ее на руки, прижимая спиной к своей груди. Ладонями широко развел ее колени, как будто нарочно раскрывая перед камерой истекающую смазкой, покрасневшую плоть. Еще влажная от ее слюны головка прижалась к входу, потерлась, дразня. Ощущение почти болезненного, мучительного желания всплывает из памяти, переплетаясь с реальным возбуждением. Закусив губу, Нин Гуан рывком проталкивает в себя пальцы глубже, по самые костяшки, слегка царапая себя острыми ногтями. С губ срывается вскрик. Тяжелая ладонь Моракса вдруг властно ложится сверху, накрывая ее утонувшие в избытке смазки пальцы. — Всегда такая нетерпеливая, моя Тяньцюань… — смеется он, почти касаясь ее уха губами. — Такая требовательная и настойчивая. Всегда желаешь большего. Подбородок положив на ее плечо, он сам неспешно, как будто лениво водит ее пальцами по влажным, горячим складкам, лишь разжигая огонь внутри нее вместо того, чтобы подарить облегчение. Впрочем, быть вознагражденной его вниманием на какое-то время тоже приятно. С царственной, полной наслаждения усмешкой Нин Гуан откидывает голову на его плечо. — Добилась бы я того, что имею, будучи хоть на чуть иной? Остается лишь не сводить взгляда с экрана. Склонив голову, Моракс что-то нашептывал ей на ухо — хоть убей Нин Гуан сейчас не помнит что, но зато помнит как цеплялась за его шею, впиваясь ногтями, как извивалась в его руках, сокрушительно сильных и в то же время бережных, пока его тяжелый член медленно, неотвратимо растягивал влажный, тесный вход, погружаясь глубже. Запись позволяет испытать все снова, насладиться еще и каждой запечатленной мелочью. Размазанная у рта помада, растрепанный беспорядок пепельно-серебристых волос липнет к влажному от пота лбу. Губы распухли как у распутной девки из веселого дома. Высокие, тонкие скулы горели ярким румянцем, обычно ясный, острый взгляд затуманился наслаждением. В какой-то момент она просто не выдержала того, как Моракс превращает ее в беспомощный, охваченный наслаждением беспорядок и ее щеки заблестели от слез. Бесстыдное, развратное зрелище, но Нин Гуан не испытывает ни капли раскаяния или стыда. Лишь ослепительно яркую эйфорию и торжество признания. Властелин камня любит ее, Властелин камня дарит ей наслаждение, несравнимое ни с чем, что прежде доводилось ей испытать. Стыд? Что вообще это за слово и есть ли у него значение, если ты любишь бога и среди всех им избрана и любима? Не дыша почти Нин Гуан наслаждается записью и неспешной лаской его пальцев, заставляющей ее то напрягаться, требовательно сжимать колени в желании добиться от Моракса большего, то безвольно обмякать, прижимаясь горящей щекой к его груди и дрожать. Спиной она чувствует как гулко, тяжело бьется его сердце, как прижимается к ней уже твердый член. Но сгорающая от желания, она не может оторвать от экрана взгляд даже чтоб взять то, в чем нуждается так отчаянно. Она может лишь смотреть. Как ее тонкое, изящное тело беспомощно содрогалось и билось в его руках на весу, поджимались пальцы на узких светлых ступнях. Мерцающий искрами золота взгляд Моракса потемнел, пальцы сжали ее бедра сильнее — чуть сильнее и раскрошились бы кажется кости, но чуть-чуть боли лишь сделали острей сокрушительную волну ее оргазмов. В последний раз он толкнулся в нее, заполняя мокрую, тесную глубину, сбился с ровного ритма… Хриплый, низкий стон сорвался с его губ, и да, она до последнего своего дня будет помнить. Как будто вживую Нин Гуан вновь ощущает как пульсировал его член глубоко внутри нее, выплескиваясь горячим, густым семенем и щекотно и влажно оно вытекало из нее, белесыми потеками расточительно стекая по внутренней стороне ее широко разведенных прямо перед камерой ног. Прекрасно и невыносимо. Она видит это в мельчайших подробностях, она чувствует как в реальности длинные, умелые пальцы Моракса безжалостно погружаются в нее глубоко, по самую ладонь и вскрикивает, выгибается в спине, жадно, настойчиво насаживается бедрами в погоне за таким близким наслаждением, что-то лепечет, тянется к его губам за поцелуями, теряя всю надменность и гордость. Оргазм вновь превращает ее в невесомое ничто, состоящее из одной элементальной энергии, кажется. Моракс еле слышно смеется и нежно целует ее влажный от пота висок. Дрожа и с трудом восстанавливая дыхание, Нин Гуан по-детски самозабвенно нежится в его уютных, сильных объятия, положив тяжелую голову на плечо. Может минут десять, может и час — само понятие времени ненадолго теряет смысл. Собравшись же с силами, она недолго молча глядит на камеру ценой в маленькое состояние. Взгляд Моракса встречается с ее взглядом — бесценные искры золота, и вдруг с прежней царственной улыбкой она вихрем драгоценных нефритов превращает игрушку в ничто, в мелкое крошево. Доверенная ей тайна слишком драгоценна, чтоб позволить любому ее свидетельству существовать. Даже если какой-то мелкой, избалованной части ее хочется всему Тейвату кричать об этом. — Пусть меня считают эгоистичной и безгранично тщеславной… — тянется Нин Гуан к забытой на прикроватном столике трубке и, раскурив, какое-то время молча смакует на губах благородную табачную горечь. — По моей вине никто не узнает твоих секретов… Чжун Ли. Сизые кольца ароматного дыма медленно тают в складках балдахина над постелью, превращаясь в ничто, и Моракс задумчиво смотрит на них. — Достаточно было просто стереть запись, моя Тяньцюань, — вдруг удивительно нежно касается он губами ее полуприкрытых глаз и лба. Нин Гуан усмехается, возвращая себе прежнюю властную величественность. — Ты же знаешь — я предпочитаю более широкие жесты, — и вдруг одним гибким движением устраивается на его бедрах. Пепел из отложенной и забытой трубки высыпается на мраморный пол. Ее губы вновь находят его губы — нет, наверное, она никогда не насытится слишком. Оба они ненадолго теряются в поцелуях — нежных, чувственных, дурманящих сильнее ароматного дыма и крепкого вина… — Я хочу родить тебе сына, — вырывается у Нин Гуан. — Или дочь. Ты и я… Тогда мы навсегда останемся в Ли Юэ даже когда исчезнем. Во взгляде Моракса мелькает смутная тень печали. — Мне жаль, любовь моя, — такое редкое и простое слово вместо почтительного «Тяньцюань» или изысканной лести, заставляет ее сердце сжаться от нежности. — Я думаю — для меня такое уже невозможно. В ответ Нин Гуан лишь приподнимает бровь. — Невозможно? — делает она небрежный жест рукой. — Это всего лишь слово. Мне и прежде случалось сталкиваться с ним — и побеждать. Если хочешь, можем заключить контракт на это. Запрокинув голову, Моракс вдруг смеется, сжимая в свои руках ее маленькие ладони. — Ты и впрямь невероятна, моя Нин Гуан, и я горжусь тобой не меньше чем всем Ли Юэ разом. Но твой век… он так короток. И если ты однажды пожелаешь обрести что-то иное. Если полюбишь обычного человека, если вправду захочешь родить от него детей и разделить с ним остаток дней. — Я не нуждаюсь в обычном мужчине, — усмехается Нин Гуан, медленно опускаясь на его вновь твердый член и замирает, наслаждаясь каждым мгновением. — Как не нуждаюсь и в женщине. Ее руки скользят по его широкой груди и плечам в темном и золоте, пальцами она касается его губ, наслаждаясь тем как пробуждаются мерцающие искры корляписа в тёмной радужке глаз. — Мне не нужен ни один человек в этом мире, Моракс, — говорит Нин Гуан абсолютно серьезно и губами касается его теплой, сильной руки. — Только бог. И раз бог вправду однажды полюбил её — она знает, что его достойна.