Горячие ночи (и дни) в Тейвате

Как бы ни старается Тигнари двигаться бесшумно, откидывая одеяло чтобы выбраться из теплой, уютной постели, она тоже уже давно не спит. По утрам Коллеи всегда просыпается раньше — потому что эти минуты, перед тем как заботы Лесного дозора поглотят их обоих… Ох, эти утренние минуты, когда он принадлежит только ей одной, совершенно особенные. Раннее, бледное еще солнце сквозь окно осторожно заглядывает в комнату, уткнувшись лбом ей в плечо и положив на грудь легкую, теплую руку Тигнари тихо и ровно дышит, лишь изредка бормоча что-то во сне и дергая ухом, и из-под ресниц она смотрит как дом — скромный, маленький но это ее — их — дом, изнутри наполняется солнечным светом, и где-то внутри тоже наполняется теплом и светом, изгоняющим боль и память о страхе, о тех временах, когда у нее ничего и никого в целом мире не было. А теперь у нее столько всего есть и иной раз даже от мысли однажды вновь потерять — этот маленький дом, Гандхарву, Тигнари становится страшно. — Куда ты? — беспокойно ловит Коллеи его за руку, прежде чем он успевает встать. — Сегодня первый день нашего отпуска, совсем не обязательно подниматься так рано. Немного смущенно Тигнари проводит по ушам руками, расправляя их. — Такое чувство, что я забыл что-то сделать, — садится он на край постели. — На всякий случай пойду все проверю. Обещаю, обещаю, — смеется он виновато. — это последний раз. Невольно Коллеи прячет улыбку в теплой, пахнущей им подушке. Слишком давно у них не было такого отпуска — длинного, не обремененного делами и поручениями, и неудивительно, что он беспокоится, и он выглядит так милым, когда смущается и беспокоится, что она не может отвести от него глаз и даже немного сама забывает о чем думала. —- Ты забыл отнести тот журнал с инструкциями, который заполнял вчера до ночи. Третий. — Точно! — хмурится Тигнари, досадливо дергая хвостом, — Пойду отнесу, а заодно… Но она со всей силы тянет его обратно к себе в уютное тепло одеяла, и от неожиданности Тигнари, неловко взмахнув другой рукой, теряет равновесие и падает на постель. Коллеи обвивается вокруг него как лиана, оплетает руками за шею, прижимается к щиколотке вечно стылыми пальцами босых ног и ничуть не боится что на ребячество он разозлится. Рядом с ним она, кажется, не боится вообще ничего. — Я его уже отнесла сама, — улыбается Коллеи совершенно бестревожно и даже нахально позволяет себе добраться пальцами до его чудесно мягких, чувствительных ушей, — Не беспокойся, — и его лицо становится не таким напряженным, ответной улыбкой нежнеет линия строго сомкнутого рта. Ладонями он отводит спутанную за ночь челку с ее лба. — И как бы я без тебя обходился, страж Лесного дозора Коллеи, — мягко посмеивается он, и невинное, теплое прикосновение губ ко лбу заставляет ее зажмуриться от удовольствия и всем телом прижаться еще ближе, обхватив его ногами за бедра. — Тогда… с чего там отпуск полагается начинать? Сквозь ткань его домашних штанов Коллеи вдруг отчетливо чувствует какой твердый сейчас его член, и в отличие от нее Тигнари по-прежнему немного смущается. Уже нарочно она прижимается ближе, ощущая как он прижимается к ее животу, и во рту пересыхает. А между ног становится тепло и кажется немного мокро. — Эти утренние… реакции. Неконтролируемые, — неловко морщит нос Тигнари. — Прости. Но его близость, близость его тела и то как оно отзывается ей не вызывает у Коллеи ничего кроме радостного, абсолютно живого интереса, почти восторга даже, в ней уже нет ни страха перед неизведанным, ни той легкомысленной смелости незнания, с которой дети иной шагают прямо в зоны увядания. Шаг за шагом они прошли этот путь, иногда даже слишком как по ней не торопясь, и Тигнари неизменно был слишком заботливым, слишком добрым, чтобы бояться его или боли, или самой близости. Может даже это ей самой хотелось быть с ним сильнее. Перевернув спиной на кровать, она решительно устроилась на нем, ощущая как вдавливаются в голую кожу острые выступы косточек его бедер. Стянула с себя его старую, мягкую кофту, в которой спала — единственное, что на ней было, с любопытством поерзала, снова задевая твердый член. — Что если… нам начать здесь? Губы Тигнари слегка приоткрылись, он вдохнул тихо и глубоко, как будто чуть-чуть изумленно. Взгляд больших глаз скользнул по ее лицу, по обнаженной груди — на взгляд Коллеи слишком уж маленькой и острой. К девятнадцати мироздание так и не ответило на ее молитвы, одарив приятными округлостями и изгибами как у Люмин, Дэхьи или Нилу, без болезни тело все равно осталось по-девчачьи худым, угловатым, и, верно, уже не было смысла ждать перемены. Впрочем, Тигнари это как будто никогда не отталкивало. Как и ее саму ничего, ни единый кусочек тела не отталкивал в нем. Ей вообще нравится в нем все-все — немного мальчишеское лицо с резкими чертами и острым, упрямым подбородком, строгий очерк рта — улыбаться Тигнари все равно умел удивительно мягко, и когда, наклонившись, Коллеи с привычной уже уверенностью что он не оттолкнет, не откажет, прижимается губами, его теплые губы тут же размыкаются, отвечая на все еще не слишком умелый поцелуй так же не слишком уверенно и умело. Вновь ее пальцы касаются его поросших мягкой, темной шерсткой ушей, уже осознанно поглаживая чувствительные основания, и его бедра дергаются под ней, в попытке прижаться ближе. Слегка приподнявшись, Коллеи трется о его член, немного изгибается пытаясь поймать ту точку, где это особенно приятно. На его домашних штанах остаются влажные следы ее смазки и это вызывает у нее удивительно мало смущения. Застенчивая, обманчиво тихая, Коллеи всегда была решительна, когда чего-то хотела. Выжить. Излечиться. Найти свое место. Тигнари, наконец. И это столько раз помогало ей выживать, но сейчас у нее есть все — безопасность, любовь и мир, сейчас Тигнари послушно приподнимает бедра, когда она стягивает с него штаны, и осторожно сжимает его твердый, чуть-чуть влажный член в ладони. Тигнари выдыхает тихо, худощавые, теплые руки ложатся на ее голую спину, но не делает ни единой попытки остановить ее или хоть как-то перехватить инициативу и вернуть контроль. Скорее наоборот, так просто он доверяет все ей, и это вдруг заставляет Коллеи едва не задохнуться от какого-то искреннего восторга. У Тигнари не так уж и много опыта было до нее. Как уклончиво однажды он обронил — «пару раз сугубо из академического интереса», и это ужасно нравится ей — целый мир неспешно и с наслаждением открывать вместе. Одновременно хочется долго водить по его члену рукой, с наслаждением ощущая какой он горячий, чувствительный, твердый, исследовать каждое чувствительное место, каждую выступающую венку, пока он не выплеснется теплым семенем на ее пальцы. Или ртом попробовать на вкус — и это мысль жаркой волной обдает Коллеи с макушки до кончиков пальцев ног. Но сейчас ей слишком хочется ощутить его в себе — поэтому она торопливо встает над ним на коленях и прижимает его член к влажным складкам; немного ерзает, прилаживаясь, и кажется, она и впрямь мокрая, потому что его член тоже становится влажным и скользким и понемногу, медленно проталкивается в ее узкую нерастянутую глубину. Запоздало Коллеи вспоминает — каждый раз сначала это были его пальцы, но сейчас уже поздно. Вместо этого она опускается на него очень, очень медленно — и в этом неожиданно находит совсем особое наслаждение. Немного. Еще чуть-чуть. Его член неспешно поглощается ее жадным, влажным и тесным телом, позволяя прочувствовать всю его длину и обхват, и она не торопится, даже когда от напряжения уже начинают гореть мышцы бедер. — П-подожди, Коллеи, — выдыхает Тигнари таким голосом, какого она у него никогда не слышала раньше. — Ты слишком узкая. Такая… Ох. Его голос прерывается почти болезненной дрожью, когда их тела, наконец, соприкасаются, и Коллеи послушно застывает. Вновь пальцами она зарывается в его гладкие, темные в прозелень волосы, губами находит пересохшие, раскрытые губы. Это уже совсем иной поцелуй, жадный, полный желания насытиться, и ладонь Тигнари ложится на ее затылок в желании привлечь ее еще ближе, а язык ласкает ее рот, заставляя ее саму вздрагивать и сжиматься. Ей нравится быть им наполненной. Дышать становится тяжело. Когда Коллеи отрывается чтобы вдохнуть — его щеки красные, взгляд, обычно спокойный, проницательный и острый как будто заволокло туманом; он выглядит… потерянным и одновременно сосредоточенным лишь на ней одной, и это кажется ей успехом, ей хочется больше. Уперевшись руками в его грудь, она неспешно двигает бедрами — совсем немного, вверх и вниз, но Тигнари неожиданно подается за ней, и то как они попадают в ритм, этот резонанс их тел вдруг заставляют звезды вспыхнуть под ее веками. Заставив себя вновь открыть глаза, она ловит его взгляд — Тигнари едва заметно кивает, и она вновь приподнимается и опускается на нем, снова и снова, неспешно и тягуче как мед и так же сладко. Удовольствие омывает тело мягкими, приятными волнами, и Коллеи искренне наслаждается каждым моментом, каждым его тихим выдохом. Ей уже не нужно упираться в него ладонями, чтобы удерживать равновесие в неторопливом, мерном ритме — рукам находится более интересное применение. Их можно завести за голову, прогибаясь в спине чтобы принять его еще немного глубже, ими можно вновь поиграть с его чувствительными ушами, наслаждаясь как Тигнари вздрагивает и постанывает под ней. Увлекшись, она даже наклоняется чтобы слегка прихватить их зубами, немного играется с сережкой, задевая краешек уха губами и языком, и звук, который Тигнари издает кажется ей невероятной наградой. Его ладони гладят ее бедра, впалый, худой живот, накрывают маленькие, ужасно чувствительные груди. Когда он слегка зажимает между пальцами твердые соски, перекатывает их между пальцами как ягоды, уже она сама начинает дрожать от охватывающего все тело напряжения. Напряжение это понемногу становится почти болезненным, горячим — особенно там, где соединяются их тела. Невольно она начинает двигаться быстрее — как будто пытаясь догнать все ускользающее освобождение, она отлично знает что ищет — сладкое, сокрушительное чувство, когда словно горячая пружина сначала сжимается внизу живота, потом вдруг распрямляется, и от удовольствия перед глазами все меркнет. Теперь каждый раз их тела соединяются с мокрыми, громкими звуками, похожими на шлепки. Лоб Коллеи становится мокрым, а крепкие бедра начинают гореть от нагрузки, но она не может остановиться даже на мгновение, не может замедлиться даже когда капля пота щекотно течет по щеке, потому что ей кажется, что если сейчас она остановится, то рассыплется, развалится на обломки, и каждый обломок будет немного умирать от этого сладкого, безжалостного напряжения, которому все нет разрядки. Широко раскрыв глаза, она бросает на Тигнари умоляющий взгляд — потому что невольно превратила себя в беспомощный беспорядок, а он знает что делать, он всегда знает что делать, здесь, в Гандхарве она к этому слишком успела привыкнуть, и только когда его руки с мягкой силой коротко накрывают ее ладони, это странное, болезненное нетерпение, похожее на голод, которого она так боится, заметно слабеет. Притянув ее к себе, Тигнари целует ее медленно и неспешно, позволяя перевести дух, в ответ солеными от пота губами она целует его в щеку и в уголок рта, трется лицом, ласкаясь. Все хорошо, все будет хорошо — с ним она это точно знает. Теперь уже он сам задает ритм, сначала неспешный, понемногу словно раскачивающийся. Его пальцы внезапно ложатся туда, где соединяются их тела, осторожно, мягко раскрывая мокрые, припухшие складки. Прикосновение к особенно чувствительной точке прошивает Коллеи точно разрядом молнии. Изо рта вырывается громкий всхлип. Уже легче он вновь прикасается к этому же месту, обводит по кругу, слегка нажимает, обводит по кругу снова, синхронно с рывками ее ноющих бедер, и это делает все еще более острым, невыносимо острым, так что Коллеи уже не придерживается хоть какого-то ритма, а просто бьется на нем. Все тело разрывает изнутри мучительно сладким спазмом, как будто в момент она застыла — и следом рассыпалась на осколки, рухнула на его грудь, всхлипывая и задыхаясь беспомощно. Кажется, она больше никогда не сможет пошевелиться — так и будет вечность лежать, прижавшись к Тигнари, и запоздало чувствовать как пульсирует, выплескиваясь теплым, вязким семенем глубоко в ней его член и понемногу становится меньше и мягче. На ощупь только рукой находит его хвост, зарывается дрожащими, мокрыми пальцами в теплый мех, перебирает его, понемногу возвращая дыхание. — Неплохое начало для отпуска… — вдруг негромко смеется Тигнари. — Для начала навестим Сайно и Нилу в Сумеру? Или Эмбер в Мондштаде? — немного рассеяно спрашивает он невпопад, как будто они уже не обсуждали добрый десяток раз планы. Его голос еще немного хриплый и прерывается, но сердце уже бьется ровнее, спокойнее. С улыбкой Коллеи молча прижимается щекой к его груди, там где она вздрагивает, и слушает этот успокаивающийся, успокаивающий стук. Утреннее солнце уже не крадется робко, а заливает всю комнату теплым, золотистым светом — ей казалось, все было так быстро, а оказывается прошел час, а может и два все. Ладонь Тигнари лежит на ее мокрой от пота спине, и думать ни о чем пока не хочется. Только отчаянный стук в дверь дробью врывается в их уютную тишину, обещая подпортить планы. — Господин Тигнари! Господин Тигнари, — заполошно выкрикивает какой-то страж. — Там купцы из Ли Юэ в болоте застряли. Да потравились еще так сильно, что помирать взялись — а чем именно потравились мы толком не знаем. Ругнувшись, Тигнари тянется за штанами и кричит, что уже идет. Коллеи заставляет себя встать, торопливо вытирает простыней внутреннюю сторону бедер. — Сейчас разберемся что к чему — и в отпуск, сразу в отпуск, — ворчит он, одеваясь. Коллеи кивает и прежде чем выйти, успевает поцеловать его в уголок губ и в висок и улыбается. Сумеру, Мондштадт, Гандхарва — в целом не так уж и важен порядок. Главное — вместе. Вдвоем.