Горячие ночи (и дни) в Тейвате

— Я могу предоставить тебе выбор. — А могу я вовсе не выбирать? — слегка приподнимает он бровь. — Так и знала, что ты захочешь все сразу, — смеется Е Лань, нахальными пальцами фамильярно оттягивая его щеку. — Господин жадина. По комнате она двигается с неспешной, ленивой грацией, как будто не замечая свою наготу, ее голос чувственный и хрипловатый. Аквамариновые глаза блестят словно под хмельком, хотя она не пила ничего кроме своего отвратительно острого чая со специями, и Панталоне не понимает, если честно, как позволил себя вообще в это втянуть, и не помнит, когда соглашался. С самым маловыразительным лицом из своего арсенала он обводит взглядом разложенные на широкой кровати игрушки и при всей своей искушенности и широком — недостаточно все же широком чтобы позволить ей запихать в себя какой-нибудь объемистый, словно конский член из корляписа — кругозоре часть из них заставляет его недоумевать. А часть понемногу делает его член твердым. Панталоне выдыхает медленно и беззвучно. Так чтобы она не заметила. — Так все же, Лань-Лань, с чего ты взяла что я вообще позволю тебе использовать хоть что-то из этого на мне? — с легким недовольством собой он сжимает пальцами ее подбородок, и Е Лань без сопротивления прижимается ближе, ее кошачье лицо с острыми, светлыми скулами и насмешливым ярким ртом все как будто превращается в развратную, вызывающую улыбку, от которой его кровь начинает течь по жилам еще быстрее. — Страшно? — щурит она глаза, безмятежно покачивая фарфоровую чашечку с чаем в руках. — Неужели ты настолько боишься меня, господин Панталоне, что даже не хочешь чуточку скрасить весельем этот скучный вечер? Попытка взять его на слабо в устах Е Лань выглядит так беспомощно и глупо, что он даже не считает нужным что-то отвечать ей. Лишь слегка приподнимает к потолку взгляд над очками. — Боишься… — повторяет Е Лань. — Ты же ненормальная сука, — пожимает Панталоне плечами. — Твоих идей, конечно же, стоит опасаться. Это обычное и логичное здравомыслие. — Ты боишься, — перебивает Е Лань, с силой прижимая ладонь к его паху. Ее пальцы вдруг крепко сжимают его яйца в кулаке, и сначала он шипит от злости и боли — ненормальная сука, ненормальная больная на голову сука, открутить бы ей эту красивую голову и поставить в кабинете на полку как сувенир. Но почему-то боль заставляет его задохнуться воздухом, а когда Е Лань ненадолго ослабляет хватку, кажется, что кровь со всего тела приливает к паху и теперь пульсирует там острыми, болезненными толчками. — Ты боишься, и в глубине души тебя именно это и возбуждает, — мурлыкает она, неспешно перебирая его яйца в ладони как нефритовые шарики для расслабления нервов из Ли Юэ. — Всегда возбуждало. Именно, поэтому ты никак не можешь избавиться от меня. И не хочешь. Его верхняя губа зло дергается, нарушая обычное обманчивое миролюбие, и с одной стороны это нелучший момент для резких движений, когда его яйца буквально в ее руках, а с другой… Когда лицо Е Лань, ее горящие возбуждением и азартом глаза приближаются к его лицу, яркий, обжигающе горячий от избытка пряностей в чае рот жадно накрывает его губы, он откровенно наслаждается каждым моментом на этой грани между страстью и сумасшествием посреди размеренных будней. По какой-то причине Е Лань чувствует его как никто иной — еще одна причина ее так желать и так иногда ее ненавидеть. Ощущения в паху становятся почти невыносимо острыми, и да, она права — Панталоне хочет больше, всегда хочет больше, это как будто сжирающее изнутри проклятие алчности. И мысль отдать ей контроль хоть на один раз на вкус сладка как безумие и как лучшее, самое крепкое вино из Мондштадта. Выставка ее безумных игрушек вновь проносится перед глазами, обещая еще больше удовольствия, пока Е Лань целует его так глубоко и жадно, словно трахает его рот своим языком. — Не бойся, милый, — с серьезным лицом успокаивает его Е Лань, наконец, оставляя ненадолго в покое его губы. — Если б я хотела тебя и правда убить — давно бы убила. И не тратила столько сил. То, о чем они оба, должно быть, думают время от времени, и от этого Панталоне почему-то становится смешно. Он и впрямь немного смеется, с силой запуская руку в ее темные, блестящие волосы, и Е Лань отвечает ему хрипловато-чувственным, нежным смехом. Неожиданно для себя самого Панталоне говорит ей «да». С нескрываемым торжеством она говорит ему лечь на живот и уже как-то глупо спорить. Особенно, когда от его члена на ее чистых, источающих аромат орхидей простынях остаются влажные следы смазки. — Я буду нежной, — весело обещает Е Лань, вздернув вверх его бедра. Ее пальцы, благодарение Архонту, скользкие от смазки властно проходятся по заднице, целеустремленно прижимаясь ко входу. Ощущение странное, но не то что бы неприятное, у него даже выходит расслабить мышцы чтобы впустить ее палец в себя. Что-то мурлыкая, она неспешно погружает палец все глубже, фаланга за фалангой. Как-то особенно удачно сгибает его, и Панталоне словно искрой прошибает. Это даже несколько занятно — он знает, что иные любители за такие штучки платят отдельную цену, и даже чувствует некое разочарование, когда она с тихим смешком убирает палец. Невольно он дергается, приподнимается на руках, так что забытые очки соскальзывают с носа и повисают на цепочке, но Е Лань не продолжает успех, а наоборот теперь легонько кружит у входа, дразня его. — Ты так мило сжимаешься. А ведь мы едва начали. Она встает, что-то звякает, брякает — Панталоне пытается вспомнить что именно было разложено на кровати и почему-то не может. Он пытается изогнуть шею чтобы увидеть, но это совершенно не нравится Е Лань. — Нет-нет, — насмешливо утыкает она его лбом в подушку снова. — Я предпочитаю сюрпризы. — Я тоже, — хмыкает Панталоне. — Но только когда речь идет о твоей заднице, а не о моей, Лань-Лань. Без церемоний она усаживается прямо на его лопатки, пригвоздив к постели уже намертво. Что-то твердое прижимается прямо ко входу, и на мгновение перед глазами встает тот конский член из корляписа — отчетливо, вполне до головки размером с кулак и толстого ствола выразительно увитого венками. — Не зажимайся, — недовольно ерзает на его спине Е Лань, и ему достается чувствительный, звонкий шлепок. Что-то небольшое вроде шарика, округлое, скользкое, с нажимом раздвигает внутренние мышцы. Проскальзывает почти без труда, но не успевает Панталоне с облегчением выдохнуть, за ним следует еще один. Третий уже заставляет его напрягаться и дышать тяжело, кусая угол подушки. Четвертый… Уже не кажется такой хорошей идея играть с Е Лань в ее опасные, сладкие игры. — Я хочу оттрахать тебя как следует, — Она слегка тянет, и шарики неохотно, с усилием поочереди покидают его тело, чтобы мгновение спустя вернуться обратно, и мышцы невольно сжимаются их еще теснее, пульсируют. — До звезд из глаз. Новая порция смазки холодит горящий, растянутый вход. Теперь это больше и глубже — по ощущением что-то размером с Нефритовый дворец Нин Гуан и где-то в районе его желудка. Теперь, Панталоне чувствует себя так туго натянутым, что это почти больно. Спина покрывается потом, а бока, которые она с силой сжимает коленями, ходят ходуном. — Знаешь, а вот этот шарик уже размером с кулак приличного митачурла, — оживленно вещает Е Лань как будто это невесть какое полезное достижение. Кое-как выпростав взмокшее, горящее лицо, Панталаоне шипит. — Провались в бездну. — Шучу, — смеется она. — Всего-навсего средних размеров пузырин, было бы о чем говорить, господин Предвестник. Не поверю что Царица и Шут не одаряют вас подобными экзекуциями, когда Путешественница снова и снова портит очередной потрясающий план. Фыркнув невольно, Панталоне и впрямь решает что с него хватит на сегодня веселья. Хотя по правде он не так уж уверен что сможет остановить Е Лань, даже сказав ей «нет». Справедливости ради его тоже это мало когда останавливает. Прежде чем он открывает рот, ее рука, горячая, жесткая, вдруг оказывается под его бедрами, тесно обхватывает член. Короткими, умелыми движениями дрочит, невольно заставляя его вскидываться под ее тяжестью от удовольствия. одновременно грубовато вытягивает из его задницы проклятые куски камня — и в этот раз они так удачно проходятся по той самой чувствительной точке, что это вышибает из его рта громкий, почти жалкий стон. Е Лань встает — ее глаза с расширившимся зрачками выглядят абсолютно пьяными, шалыми. Черные ремешки сбруи выгодно подчеркивают ее стройные, крепкие бедра — Панталоне заглядывается на них, а потом взгляд его падает на покачивающийся между ними член — не тот, конский, но тоже весьма изрядный. — Не смей, Е Лань. Даже не думай, — пытается придать Панталоне хриплому голосу прежнюю жесткость и властность, но получается откровенно вон плохо. Может потому что после ее игрушек его выставленная на обозрение задница растянута так что пока еще не закрывается толком, а это не способствует. Нити вдруг вспыхивают холодным синим свечением, обвиваются вокруг его шеи подобием тугого ошейника. Е Лань тянет нить на себя, заставляя его запрокинуть голову. Воздуха становится мало. — Не заставляй меня искать еще и кляп, — больно впивается она зубами в мокрую от пота шею, прежде чем прижаться к нему бедрами. Член прижимается к ложбинке между ягодиц скользким от избытка смазки, твердым холодком, позволяя почувствовать весь размер прежде чем оказаться внутри. Е Лань двигает бедрами с силой и неумолимостью фонтейнских меков, и всякий раз когда нить на его шее натягивается, перед глазами его от удушья и удовольствия вспыхивают звезды, а колени дрожат, угрожая вот-вот подогнуться. От ее тела, от ее темных волос исходит пронзительно сладкий аромат орхидей, мешаясь с потом. Она пахнет похотью, и опасностью тоже пахнет, и сочетание это сводит Панталоне с ума. Звонкие, ритмичные шлепки тела к телу, хлюпанье щедро разлитой ей смазки, хриплое дыхание Е Лань над его ухом сливается в нечто неразделимое, и Панталоне не сразу понимает, что эти стоны, которые вплетаются в этот хор, каждый раз, когда ее игрушка снова оказывается глубоко в нем — это его стоны. Абсолютно нескрываемые, полные удовольствия, которому подчинено все его тело, весь разум. — Проклятие! — задыхаясь, шипит Е Лань над его ухом — Ты так стонешь, что я хочу видеть твое лицо. Нить на шее натягивается в последний раз, заставляя Панталоне хрипеть, пока в душной темноте перед глазами взрываются звезды. На мгновение кажется, что эта конченая и впрямь его так бесславно придушит, но воздух все же врывается в легкие в самый последний момент. Кое-как он умудряется перевернуться. Колени тут же оказываются прижатыми к груди, а Е Лань впивается в его искусанный, пересохший рот поцелуем, смакуя стоны словно лучшее лакомство. Когда она находит особенно удачный угол, его спина выгибается, а изо рта вырывается какое-то рычание вместо стонов, а Е Лань теперь только туда и долбит его, заставляя извиваться беспомощно и хвататься за ее плечи и бедра. Член, до которого он не может добраться руками, размазывает смазку по животу и почти болит, так словно вот-вот взорвется от притока крови. Она двигается еще быстрее, и в какой-то момент перед глазами у Панталоне все темнеет. Живот и грудь его заливает потеками собственного же семени, пока он стонет и сжимается на игрушке, ощущая ее твердость горячими натертыми стенками. Наконец, путаясь в пряжках и ремешках, Е Лань стягивает с себя всю сбрую и отбрасывает ненужную уже игрушку. На ее бедрах остались красные, вдавленные следы, а промежность влажно блестит от смазки, и ее пальцы тоже блестят, когда она проводит между ног ладонью, вздрагивая и тяжело дыша. С трудом дыша, Панталоне утирает ладонью мокрое от пота лицо. — Ты же не рассчитываешь, что я сейчас смогу шевелить мышцами… — Ну сейчас меня вполне устроила бы всего одна-единственная мышца, господин Панталоне, — миролюбиво решает она, не переставая неспешно ласкать себя пальцами. — Например, твой язык. Наверное, нет смысла спорить, особенно когда ее бедра уже по обе стороны от его лица. А получив свое, Е Лань падает на перевернутую постель почти обессиленно. — Устала... — жалуется она, растянувшись на влажной от пота, смятой простыне. — Только подумай как я для тебя расстаралась, господин Предвестник. Цени. — Слишком уж расстаралась, — вздыхает Панталоне насмешливо. — Смотри, Лань-Лань, вот найду себе мужика хорошего… Пожалеешь. Без особой тревоги Е Лань в ответ лишь лениво ворует у него поцелуй. Раскрасневшееся ее лицо немного расплывается перед глазами — очки все еще бесполезно болтаются на его шее. Но прежде чем надеть их, приходится вытереть стекла от нескольких капель семени уголком простыни, и Е Лань смотрит на это удовлетворенно как на достижение. В следующий раз она, вероятно, попытается сделать так чтобы он и вовсе кончил фонтаном себе за шиворот. Может, ему даже понравится это, как и некоторые из ее других безумных идей.