Искупление

Я поведаю тебе свои грехи, так что можешь точить нож. Боже, позволь мне вверить тебе свою жизнь.

Hozier — Take me to Church

1

      На следующий день граф не позволил себе спать до обеда, и уже около одиннадцати пополудни они с Вильфором сидели за большим четырёхугольным столом в кабинете графа. Монте-Кристо провёл часы за тем, чтобы обдумать план побега, но наутро по его свежему виду нельзя было сказать, что эта ночь стала для него бессонной. Сосредоточенно тревожное выражение лица прокурора говорило о самых серьёзных намерениях, но граф охладил его пыл.       — Я не всемогущ и не в силах повлиять на приговор, вынесенный судом. Законного способа освобождения Бенедетто нет и не будет, нам придется действовать своими силами.       Бывший прокурор хмуро кивнул.       Граф видел, что Вильфору все еще трудно доверять ему, но бывшее сладостным раньше ощущение контроля над чужой судьбой больше не доставляло ему прежнего удовольствия.       Казнь была назначена на следующую неделю, и времени на подготовку оставалось в обрез. Чтобы отвлечь внимание от Бенедетто, решено было устроить на площади суматоху, и когда никому не станет дело до осужденных, увести Бенедетто и спрятать его.       — На войне используют петарды. Хотя вы, верно, никогда не были на войне, — ехидно усмехнулся прокурор, — мы могли бы перенять эту привычку.       Эдмон пропустил шпильку мимо ушей, и весьма правдоподобно сыграл легкое негодование.       — Это повлечет за собой жертвы. Как в настоящем сражении. Вы готовы взять на себя ответственность за них?       Вильфор дернул уголком губ, показывая, что оценил его актерскую игру, ни на секунду ей не поверив, и спокойно сказал:       — Существуют ведь фейерверки. Те, которые используют на праздниках. Они безобидны. Только шум и искры, летящие в разные стороны. Такие подойдут. Я не вижу другого способа. По крайней мере, этот самый гуманный.       — Я знаю одного человека, он мастер своего дела. Думаю, он может изготовить что-то подобное в короткие сроки.       — Но что делать нам? Не можем же мы сами кидать их в толпу?       — Об этом не беспокойтесь, — граф покровительственно поднял голову. — Это я возьму на себя. Мы будем лишь сторонними наблюдателями.       За обсуждением деталей прошел весь день, Дантес и не заметил бы, как наступил вечер, если бы Вильфор внезапно не засобирался домой. Глупо было надеяться, что он останется, и всё-таки какая-то часть Эдмона из чистого любопытства хотела, чтобы Вильфор, выглянув в окно, за которым уже час лил дождь и завывал ветер, повернулся к нему с немым вопросом в глазах. Тогда Эдмон любезно предложил бы ему ужин и ночлег. Но бывший прокурор без лишних расшаркиваний пожелал ему хорошего вечера и скрылся в сырой промозглой ночи так быстро, что граф и глазом не успел моргнуть.       Составленный план был прост и надежен, как часы, изготовленные лучшими британскими мастерами. Через посредников граф должен был договориться о найме людей, которые бы слились с толпой на площади. Сомневаться в их преданности не приходилось, дело было в деньгах, а граф не испытывал их недостатка, скорее, наоборот, денег было так много, что хватило бы на сотни две таких побегов. Сорвать казнь, или, точнее говоря, слегка отсрочить ее путем создания неразберихи на площади, было их главной задачей. Бертуччо же должен был смешаться с толпой, чтобы в нужный момент освободить Бенедетто и доставить его к графу.       Через пять дней, под вечер, Бертуччо привез сразу десять увесистых петард, которые граф заказал у одного знакомого итальянского пиротехника. За молчание тому было уплачено больше тридцати тысяч франков, что превышало сумму заказа почти в десять раз.       — Думаете, не сработает? — усмехнулся граф, глядя на то, как Вильфор придирчиво осматривает их, — Можем проверить прямо сейчас. Признаться, меня прямо-таки разбирает любопытство.       Вильфор раздраженно качнул головой, но Эдмону показалось, что на его губах промелькнула улыбка. Он и сам был на взводе, чувствуя, как в груди медленно разгорается костер азарта.       Говоря честно, Дантес был свято уверен, что ему больше не придётся организовывать такого рода аферы. А уж делать это бок о бок с человеком, которого он совсем недавно буквально мечтал уничтожить…. И вовсе казалось дикостью.       В перерывах между делами Эдмон даже позволял себе скупые мечты о том, что когда все закончится, он возьмет яхту, поднимет паруса и больше никогда не ступит на большую землю — уплывет на крохотный остров, где не будет ни людей, ни городской суеты, и начнет новую, нелюдимую жизнь, подальше от шумного, полного страстей, непристойностей и вездесущих слухов Парижа. Подальше от того, что напоминало бы ему о его прошлой жизни. Однако, чем дальше они с Вильфором заходили в планировании побега, тем сложнее ему давались эти мечты, и тем неохотнее он думал о том, что скоро покинет Париж, возможно, навсегда.       Это дело увлекло его сильнее, чем он мог подумать, и вдобавок Вильфор был совершенно не таким, каким показался Эдмону при их первой встрече в доме в Отейле. Он быстро соображал и был довольно приятным и умным собеседником, от чьего общества графу вскоре уже сложно было отказаться.       Поэтому сегодня Эдмон рискнул, между делом предложив Вильфору ужин, и тот внезапно согласился.       Когда с основными блюдами было покончено, настало время десерта: засахаренные фрукты, суфле, нежное хрустящее безе. И эклеры. Дантес ждал их с несвойственным ему нетерпением. Его повар готовил лучшие эклеры если не во всей Франции, то уж точно во всем Париже. И пока перед слегка смущенным Вильфором расставляли блюда, граф отер салфеткой уголок рта и сыто прищурился. Сегодня он был намерен говорить, а еще больше слушать и наблюдать.       — Что вы будете делать с Бенедетто потом? — спросил он, покачивая в пальцах бокал игристого вина. — Вряд ли он согласится жить с вами. Это как пытаться приручить дикого зверька, которому нужно только одно — оказаться на свободе. Бесполезно. Думаете, госпожа Данглар захочет взять его себе?       Вильфор, застигнутый врасплох внезапным вопросом, застыл с поднесенным ко рту эклером, но вопреки ожиданием Дантеса, не стал сразу отвечать на вопрос, а сначал попробовал пирожное, на секунду прикрыв глаза от удовольствия. Дантес тихо усмехнулся и, последовав его примеру, тоже взял с тарелки эклер и откусил ароматное тесто, слизывая с губ крем и чувствуя на себе тяжелый взгляд Вильфора.       Наконец бывший прокурор неохотно ответил:       — Она очень хотела его видеть. Мне кажется, он должен с ней поладить.       — А с вами нет?       — Не все ли равно? — Вильфор устало потер переносицу, — Вам ли не знать, что спустя столько лет собственному сердцу не прикажешь. И нельзя вернуть упущенное время.       Он не мог не согласиться с Вильфором, в особенности потому, что сам испытал подобное совсем недавно. Уж он-то знал, что значит терять.       — Уже поздно. Оставайтесь здесь на ночь. Вам приготовят постель, — предложил Дантес после короткого неловкого молчания.       — Я не хочу доставлять вам неудобств.       — Это исключено. В доме девять комнат, если вы займете одну, это не доставит мне неудобства.       Вильфор недоверчиво посмотрел на него, а потом кивнул.

2

      Ночь застала Эдмона за чтением. Обычно он не нарушал режим сна без надобности, но сегодня засиделся дольше обычного. Был ли виноват во всем легкий мандраж перед завтрашним днем, который должен был стать решающим, или то, что они с Вильфором, кажется, пришли к некому подобию мира — граф не знал. Он не хотел спать, но уже отослал слуг, и дом погрузился в сон.       Из праздного любопытства граф прошелся по темному коридору и заглянул в комнату, которая была предложена Вильфору. Тусклый свет из окна падал на край кровати. Прокурор спал, подложив под голову руку. Безмятежности, которую выражало его лицо, можно было позавидовать.       Это ненадолго, подумал Дантес. Он проснётся и вспомнит, что его жена и сын отравлены. Что Валентина мертва.       Но Валентина жива — они с Максимилианом сейчас далеко отсюда, живы, здоровы и счастливы. Он обещал, что они будут в безопасности, и сдержал свое слово.       Граф опустился в мягкое кресло на другом конце комнаты, на несколько минут погрузившись в задумчивость.       — Капитан, — вдруг прошептал Вильфор.       Дантес вздрогнул. Его никто не называл так вот уже больше двадцати лет.       — Да, — наконец сдавленно отозвался он. Ответа не последовало.       Граф взглянул на Вильфора, но его веки по-прежнему были сомкнуты: Вильфор спал. Подумав, что ему, вероятно, послышалось, Эдмон отвернулся.       — Эдмон, — снова позвал Вильфор, на это раз четче и как будто умоляющим тоном, — вы же знаете, я не мог вас отпустить. От этого зависела моя карьера и… жизнь. Мне, право, очень жаль. Я не хотел, чтобы так вышло.       Граф медленно поднялся со своего места, вслушиваясь в довольно разборчивую речь Вильфора и не веря своим ушам, подошел ближе и склонился над ним, замечая свежую дорожку слез на щеке и ловя себя на мысли, что хочет моментально разбудить Вильфора. Но не мог. Он словно потерял дар речи и только смотрел в чужое лицо, жадно читая каждую промелькнувшую на нем эмоцию. Взгляд скользнул по нахмуренным бровям, остановился на тонких бледных губах.       — Нет, я не должен был, — снова пробормотал Вильфор, — это неправильно. Я обещал Рене, что буду справедливым. Но вы… вы тоже должны меня понять. Я бы никогда не поступил так с кем-то вроде вас, если бы не…       Как завороженный, Эдмон осторожно коснулся его лица, большим пальцем стирая слезы, и тут же отпрянул, будто совершил что-то страшное и испугался этого. Однако то, что последовало дальше, произвело на него еще бо́льшее впечатление.       — Я не знал, не знал… как я мог … — в бреду зашептал Вильфор, — Он ведь не дышал. Любой бы подумал, что он мертв. А Валентина… моя девочка, теперь я потерял и… ее… — брови Вильфора сдвинулись и лицо искривилось в страдальческой гримасе, и Эдмон словно очнулся, чувствуя болезненный укол совести. Он увидел то, чего не должен был — личную трагедию, которую не разрешено было видеть никому. Стал невольным свидетелем горя, которому частично и сам был причиной.       — Вильфор, проснитесь, — Эдмон осторожно потряс его за плечо, — Да проснитесь же!       Вильфор открыл глаза, в которых за этот краткий миг промелькнуло сразу несколько эмоций: непонимание, изумление, смущение и досада.       — Господи, ну что за бред! — хрипло прошептал он, проводя рукой по лицу, и приподнялся на локтях. Когда его взгляд, став более осмысленным, вернулся к Дантесу, Вильфор медленно произнёс:       — Спасибо, что разбудили.       И осторожно добавил:       — Я говорил во сне?       Секунду Эдмон боролся с желанием сказать правду, но взглянув в растерянное лицо Вильфора, моментально передумал. Это бы разрушило то хрупкое подобие доверия, что успело образоваться между ними за несколько дней, и, конечно же, помешало сотрудничеству. Он поднялся, чтобы больше не встречаться с Вильфором взглядом, подошел к столу и зажег свечу. Слабое пламя встрепенулось и осветило комнату.       — Нет. Приснилось что-то дурное?       — Сны не так дурны, как жизнь наяву.       Эдмон, все еще стоя спиной к нему, понимающе усмехнулся. У них, если взглянуть со стороны, было много общего: оба страдали от кошмаров и оба не могли никак отделаться от страшных воспоминаний минувших дней, связавших их навсегда. До этого дня Эдмон не задумывался, что Вильфор пережил не меньше лишений, чем он сам. Его главной целью было совершить правосудие, но цена за него оказалась слишком высока. Он больше не мог здраво оценивать совершенное, теперь ему начало казаться, что его месть — и не месть вовсе, а чистое зло. Он не имел права распоряжаться чужими жизнями, такое право даровано только Богу, а человек, возомнивший себя Богом, рано или поздно обречен упасть.       Его враги были повержены, одни лишены жизни, другие — поводов жить, и он удовлетворил жажду справедливости. Это на некоторое время успокаивало совесть, но стоило ему вспомнить, сколько боли он причинил, как чувство вины накатывало по новой, и Эдмон боялся, что однажды оно захлестнёт его с головой.       Чувствуя на себе пристальный взгляд, он повернулся, вставая так, чтобы оказаться спиной к свету, а лицом в тени.       — У меня есть лекарство, оно поможет вам спать без сновидений, — заранее зная, что встретит отказ, предложил граф. Но Вильфор благодарно кивнул.       — Я буду вам признателен. Может, оно окажется действенным, потому что те снотворные, что принимаю я, бессильны.       — Есть что-то, что не отпустит никогда, — негромко сказал Эдмон, — нужно просто научиться с этим жить.       — Вы правы, — после недолгой паузы тяжело вздохнул Вильфор. — Но я бы многое отдал, чтобы изменить прошлое.       Граф Монте-Кристо мрачно вздохнул.       Он смотрел на Вильфора и видел смертельно уставшего человека, который под гнетом бед и чередой неудач все еще продолжал бороться, хоть и, очевидно, не очень верил в успех. Как только Дантес бежал из замка Иф, он сразу же навел справки о Фернане и Дангларе. О Вильфоре писали в газетах, и когда Эдмону удалось навести справки и добыть несколько старых экземпляров печатных изданий, он оказался в курсе его успешной карьеры. Сам по себе Вильфор создавал впечатление человека целеустремлённого и очень энергичного, не привыкшего отступаться от цели или довольствоваться вторым местом, поэтому ломать его поначалу доставляло графу наибольшее удовольствие.       Но теперь, когда прятаться за мастерски созданным образом не было смысла, когда Эдмон узнал даже то, чего знать не должен был, ему показалось честным сравнять счёт.       — Я должен вам кое-что сказать, — начал он, и прежде, чем передумать, на одном дыхании, словно был мальчишкой, выдающим великую тайну, быстро сказал, — Валентина жива. Она сейчас в Нормандии.       Вильфор замер, устремив неверящий взгляд на Эдмона. Казалось, он весь превратился в сосредоточие внимания.       — Откуда вы знаете?       — Я сам ее туда отправил.       — Когда я в последний раз видел ее, она была мертва.       — Да, вам так казалось, потому что я дал ей одно средство, что-то вроде снотворного. Оно замедлило ее сердцебиение. Она и правда выглядела неживой, когда вы нашли ее. Не каждый опытный врач понял бы, в чем тут дело.       В глазах Вильфора читался вполне закономерный вопрос, но он молчал, потеряв дар речи. Граф присел на край его кровати.       — Я сделал это, чтобы уберечь ее от настоящей смерти, которая ей грозила. Госпожа Элоиза имела вполне явные намерения отравить следующей вашу дочь. Я сделал это, чтобы она думала, что Валентина мертва, и прекратила свои попытки.       — Это я знал. Но я и подумать не мог, что все остальное было спектаклем. Вы говорите правду?       — Чистую правду.       — Господи… Я могу увидеть Валентину?       — Я дам вам адрес.       — Это было бы замечательно, — Вильфор коснулся его запястья и тут же смущенно отдернул руку, — Я думал, что потерял ее, — прошептал он. Эдмону показалось, что на его ресницах засверкали слезы, но это вполне могло быть игрой света.       — Я должен был сказать раньше. Но не мог. Это бы все испортило.       — Слава богу, вы сказали сейчас. Вы спасли ее. Спасибо.       Это было сказано с такой искренней благодарностью, что граф вздрогнул. Он впервые слышал, чтобы Вильфор говорил с ним так. Когда Монте-Кристо спас госпожу Элоизу де Вильфор, укротив лошадей, которые понесли галопом ее экипаж, Вильфор благодарил его иначе — сухо и почти официально, словно граф оказал ему добрую, но незначительную услугу.       Сейчас же Дантесу показалось, будто между ними рухнула невидимая стена. Он почувствовал, что больше не может воспринимать Вильфора как раньше, потому что произошедшее между ними только что сблизило их сильнее, чем он предполагал.       — Я пойду к себе, — он встал с кровати в легком смятении.       — Доброй ночи.       Вильфор слабо улыбнулся ему, его глаза светились мягкой радостью. Эдмон неловко кивнул и вышел.       На пути к своей спальне он рассеянно подумал, что многое бы отдал за то, чтобы кто-то любил его так же сильно, как Вильфор любил Валентину.