Четвертьфинал

Впервые они встретились на поле для квиддича, хотя, разумеется, это было не так. По-настоящему впервые они встретились на церемонии распределения, а может, и раньше, однако Кэйе тогда было немного не до того, чтобы следить за каждой мелкой макушкой, исчезающей под распределяющей шляпой. За своей бы углядеть, сделать так, чтобы волшебный замок не исчез и он не оказался, лишний раз моргнув, в своей совершенно обычной комнатке совершенно обычного дома в Питерборо, где-то на севере Англии. Он даже не сразу понял, когда сам сел на стул и нервно закачал ногами, и момент, когда хриплая ворчливая шляпа, похмыкав над его ушами, выдала, что он теперь – когтевранец, он тоже пропустил. Только когда начали хлопать за одним из четырех длинных столов, Кэйа выпрыгнул из-под шляпы и резво кинулся с постамента прочь. Не хотел сидеть, как экспонат в музее. А потом было много шуток и шума, а потом высокий седовласый волшебник хлопнул в ладоши, и на их столах прямо из воздуха появились тыквенные пироги, куриные ножки, горячий картофель и пышные рисовые кексы! Кэйе и вовсе стало не до того, чтобы мотать головой и рассматривать остальных юных волшебников. Да и в последующие дни тоже было не до этого. Надо было учиться правильно махать палочкой, смешивать корень валерианы, чешуйки агамы и какую-нибудь жимолость, рассказывать историю – правильно, это когда профессор Бинс не засыпает в середине ответа и не забывает выставить баллы. Выходец из маггловской семьи и маггловского мира, он любил все, что ярко блестело и было волшебным, сказочным, будь то трансфигурация или обычные заклинания. И пакостить ноющим однокурсникам, пришедшим за помощью, он тоже любил, потому что Кэйе, большую часть жизни прожившему без всякого рода чудес, было непонятно, как остальные могут прогуливать и не слушать уроки в настоящей школе волшебства. Поэтому, если не особо хочется быть обклеванным стайкой бумажных птиц, не стоит совать нос в учебники и тетради Кэйи Альбериха, и ни в коем случае не рекомендуется кидаться волшебным бумажным самолетиком с просьбой списать, ведь тогда записка сделает кульбит и, вопреки желанию автора, галантно опустится на стол преподавателя. Иногда он, раздраженно выдыхая, всё же подсказывал кому-то из гриффиндорцев, как звали Годрика Пилса; Пуффендуйцы его побаивались, а студенты слизерина недолюбливали, потому что в пакостях он их явно превосходил, хотя не сказать, чтобы Кэйа пакостил кому-то очень уж часто. Баллы всё же важнее, да и без озорства ему явно было, чем заняться.  Ещё Кэйа любил полёты на метле, потому что маггловских самолётов он боялся, а все говорили, что боится он именно высоты. И смеялись. Кэйа обижался на это, и очень обрадовался, когда понял, что всё-таки был прав. Это самолёты – скрипучие, дрожащие при взлёте, это их воздух, который давил на голову во время резких манёвров, пригибал её к шее, будто заставляя чего-то стыдиться, – это от них у него тряслись поджилки. А метла будоражила, волновала. Кэйе нравилось летать и маневрировать на поле для квиддича в свободное от учебы время, но в сам квиддич он не играл, просто потому, что тот возлагал на игроков слишком много ответственности.  За чемпионатом Хогвартса Кэйа, соответственно, тоже не следил; он не знал, что один из охотников решил уйти из команды когтеврана, чтобы подготовиться к экзаменам, и не подозревал, что остальные спортсмены отчаялись настолько, что решили пойти по всем, кто хотя бы не свалится с метлы в первые десять минут после начала матча. Квиддич у когтевранцев почему-то был не в почёте, и мало кто был готов тратить весомую долю своего времени на тренировки. Поэтому, услышав просьбу семикурсницы Герты, которая являлась их капитаном, присоединиться к ним, Кэйа ожидаемо покрутил у виска. Потом подумал, вспомнил, сколько баллов дает каждый матч, а также то, что преподаватель защиты от темных сил очень любил квиддич, а его, кажется, не очень. Взвесил все “за” и “против” и в итоге кивнул. В конце концов, от когтевранской команды, не выигравшей ни одного кубка за столько лет, никто ничего не ждал, поэтому Кэйа, выдавший на вопрос: "что ты знаешь о квиддиче?" что-то вроде "там есть три мяча, один из которых хочет тебя убить", уж точно не сделает хуже. Так думал Кэйа, пока не поднялся в воздух в день икс. Пока они впервые не встретились.   Они были первыми в этом сезоне и играли с Гриффиндором, а потому шанса на победу у них не было совершенно никакого. Для себя Кэйа определил так: он полетает, имитируя активную деятельность, может, постарается отвлечь соперников, и все. Метлой он управлял хорошо, правила ему объяснили (он даже что-то понял!), а Герта дрючила последние две недели с основами. Легкообучаемый и самоуверенный Кэйа почувствовал себя очень воодушевленно, когда когтевранка Лиза, сидящая в комментаторской рубке, объявила новый состав команды, добавив к его имени что-то вроде «рьяного защитника своей собственности, поэтому посмотрим, как он защитит честь нашего факультета не только на истории магии». Кэйа хмыкнул, поправил летные очки и помахал трибунам рукой. Окрыленный, он взмыл в воздух вместе с остальными. Следом, с другой стороны, последовали гриффиндорцы. Их тоже представляли, всех, с воодушевлением, и оваций они ловили гораздо больше, но Кэйю это не задело. Это было понятно и ожидаемо: команда Гриффиндора была по-настоящему звездной. Взять хотя бы старосту Джинн в роли капитана и охотницы, забившей наибольшее количество мячей за последние двадцать лет; она подлетела в центр круга и обменялась рукопожатиями с их капитаном. Напротив неё по обеим сторонам парили ещё двое охотников, по бокам от них, переходя из одной команды в другую, загонщики. Замыкали круг вратари, а сверху остановились ловцы. Гриффиндорцы, может, уступали в этом году команде Пуффендуя, однако все равно были крайне, крайне сильными. Звёздными.  Если бы Кэйе еще было до этого дело.  Его план – филонить, притворяясь заинтересованным в игре – был приведен в исполнение почти сразу же после свистка, однако гриффиндорцы неожиданно не собирались ему потакать; их он интересовал ровно столько же, сколько и остальные члены команды Когтеврана. Кэйа понял это, когда случайно получил на руки квоффл и когда два красно-желтых свитера метнулись к нему. Он ловко обошел одного, в панике искал своих охотников и, найдя, быстро перебросил им мяч и избавил себя от ответственности. Маневр, однако, почему-то публике понравился. Встретили его овациями. Кэйе было приятно. Чтобы выдохнуть и вернуться к своей стратегии, он поднялся повыше, но не так, чтобы мешать ловцам, и стал делать вид, что вот-вот ворвется в суровую борьбу за большой бурый мяч. Один из противников внезапно затормозил на другом конце поля и плавно пошел параллельно его полёту. В руке он держал биту, а значит, был загонщиком; те работали с бладжерами, отгоняя их от своей команды и мешая вражеской. Кэйа не обратил на это никакого внимания, ведь, в конце концов, гриффиндорцы вроде как придерживались стратегии и четко знали, где место каждого игрока. Так оно и было. К несчастью для Кэйи.  Он не видел, когда рыжеволосый загонщик занес руку с битой и с коротким задорным треском отбил синюю кляксу, которая всё время мельтешила вокруг и пыталась его атаковать. Клякса, оказавшаяся бладжером, от мощного удара сменила траекторию и теперь летела через все поле, и Кэйа это заметил, но было слишком поздно. Удар в плечо, вспышка острой боли, последующая потеря равновесия, и без того хлипкого высоко над землёй – неуклюже он замахал руками и в последний момент успел зацепиться за древко своей метлы, но тут же сорвался. Кэйа хорошо запомнил, как мешком стремительно падает на пожухлую зеленую траву, хотя гула толпы тогда уже не слышал. Последним, что пронеслось по его голове, был вполне логичный вопрос к тому загонщику и очень долгое проголклое «у-у-у», которое оказалось шумом ветра, мячей и трибун. Он не потерял сознание, но все равно перестал ощущать, что происходит вокруг – вроде бы понимал, что к нему бегут, перекладывают на носилки и что игра не прекратилась, несмотря на потерю игрока, а вроде бы нет. Словно голову придавили тяжелой подушкой, набитой старым, сырым гусиным пухом. В лазарете выяснилось, что бладжер вывихнул ему локоть и плечо. Падение усугубило ситуацию, а трава и мелкие камушки оставили на лице неприятный след в виде царапин и ссадин. Ему быстро зафиксировали руку, приказали пить отвратительный горький отвар и не напрягать голову, но совсем ни о чем не думать у Кэйи никак не получалось, ведь, на самом деле, было о чём. Конечно, от него не ждали многого, но не было ли такое позорное падение каким-то... слишком позорным? День медленно катился к горизонту, когда в лазарет наконец-то ворвались, пренебрегая угрозами и требованиями покинуть помещения, когтевранцы. Команда даже не сняла грязные наколенники и не высушила мокрые от лёгкого дождичка накидки, и Кэйе было приятно такое к себе внимание. Со странной гордостью он выслушал слова о том, что своим падением отвлек противника и позволил им забрать целых двадцать очков. Благородная жертва. Победить, к сожалению, она не помогла, но никто не обижался. Герта, Фишль и девочка Сахароза, которая, как и он, была новенькой в команде, похоже, успели повеселиться и поиграть в своё удовольствие. Что-то кольнуло на этом моменте его совесть - Кэйа вспомнил своё первоначальное отношение и слегка притих. Если бы не тот чертов загонщик, то кто знает, как обстояли бы сейчас дела? А может... Может, и не в нём дело было? Команде не дали поговорить - выгнали, объяснив, что ему надо отдыхать. Кэйа не стал сопротивляться и спорить, однако отдохнуть он смог от силы полчаса или час: к вечеру за дверьми вновь послышался смех и восторженные крики, переросшие в задорные квиддичные кричалки. Он приподнялся и вытянул шею, когда двери открылись, чтобы разглядеть очередного нарушителя его спокойствия. Он изрядно удивился, когда увидел уже знакомую ему рыжую гриву, –та еще пару мучительных минут стояла к нему спиной и разговаривала с кем-то, кто остался в коридоре. Затем юноша закрыл за собой дверь. Он не обратил внимание на двоих неудачников, которые пару дней назад зачем-то сунули свои носы в котел, и теперь корчились на других кроватях, просто шел и искал нужную кушетку, а когда заметил Кэйю, то кивнул ему и аккуратно сел на койку рядом.  – Привет, - произнёс он, сгорбившись и собрав на коленях руки в замок. – Ты как?  – Ну, живой. Всего лишь пара царапин, – Кэйа улыбнулся и повел рукой в фиксирующей повязке, хотя тут же поморщился. – То есть, пара вывихов. Мне сказали, удар смягчило то, что я за метлу зацепился. Та меня замедлила, и в итоге пролетел я всего метра четыре. Нестрашно.  – Всё равно было довольно высоко. Да и бладжер весу прибавил.  – Это да. Кэйа осмотрел его – небольшого роста, крепкого, в свитере факультетских цветов и россыпи веснушек и огненно-рыжих волос, которые больше никакая резинка не держала. И тот тоже на него смотрел, и во взгляде его не было ни сожаления, ни извинений. Кэйа ждал, пока он их всё-таки выдаст – иначе для чего же ещё ему приходить? – и в итоге благородно решил начать первым, сделав вид, будто все действительно нормально, и он не обижается. Квиддич – это, в конце концов, суровая игра, и мало ли что может случиться на поле! – Ну, траекторию бладжера предугадать сложно, так что… – он не успел закончить мысль: рыжая грива вздрогнула, юноша сначала нахмурился на его слова, а затем, сделав в голове какие-то свои выводы, улыбнулся и покачал головой.   – Ошибаешься. Бладжер – тупая болванка. Двигается будто бы хаотично, но просчитать ее проще простого. И направить, куда надо, не составляет труда.  Кэйа нахмурился. Впервые после падения голова вновь начала работать.     – На что ты намекаешь?    С улыбкой на губах гриффиндорец повел плечом.     – На то самое. Как тебя там… Кэйа, да? Так вот, Кэйа. Ты не знаешь, как уворачиваться от мячей и как правильно падать, ты стушевался, получив на руки квоффл, ты даже не думал следить за тем, что происходит на поле. Так скажи мне, – он нагнулся, выжигая в Кэйе все. – Ты зачем вышел играть, если не относишься к игре серьезно?   Вялый свет вечернего сентября лился на него, на его кровать и фиксирующую повязку, пока Кэйа, кажется, впервые в жизни не знал, что ответить.  – Ух ты, похвальное самодурство! – заявил он, когда смог собрать себя воедино. – К твоему сведению, это была моя первая игра. Или поблажек в серьезном спорте, где человечки на метелках мячи друг другу передают, для новичков не существует? – Существуют, конечно, – ни разу не стушевался он. – Только когда ты действительно пытаешься что-то делать. А ты просто, ну... летал. Я повторюсь, ты даже не следил за мячом и откровенно мешался, и нашим, и вашим. Он смотрел на него, подбирал что-то остроумное, хотя остроумного явно было недостаточно. Нужно было что-то острое, ядовитое и жгучее, но ни в голову, ни на язык ничего такого не шло. Словно бы весь его запас колкостей и сарказма отобрали и повесили на него замок. – И с чего это ты взял, что я ни за чем не следил? – Потому что это делал я, – снова пожал плечами он. Кэйа помрачнел; несколько минут он отказывался с ним говорить, а потом понял, что если так продолжится, то он окончательно потеряет перед ним гордость. Пора было выкуривать наглого гриффиндорца из лазарета.  – Ты хвастаться пришел, или что? – тот замолчал, не переставая на него смотреть, а потом усмехнулся, недобро и едко. – Мой тебе совет: возвращайся к зубрёжке и книжкам. И команду свою не позорь. А то запомнят тебя, как худшего игрока за последние двадцать лет, который так глупо свалился с метлы на десятую минуту после начала матча. Если уже не запомнили, – он усмехнулся, когда поднимался с койки, и пошел обратно к двери. Перед ней бросил крайне пренебрежительное "выздоравливай". Кэйа не знал, что ответить. У него внезапно засаднило, помимо вывихнутого плеча, где-то под ложечкой.   Наглого загонщика звали Дилюк.