***
Декабрь выдался задорным и морозным, а облачка, которые они выдыхали, норовили застыть и рассыпаться мягкими инеевыми иголками, споткнувшись о красные щеки. Холод только подстегивал больше двигаться, от него азарт, как ни странно, разгорался еще сильнее. Всем хотелось, закончив вечер победой, отправиться праздновать в теплую уютную гостиную. — Леди и джентльмены, волшебницы и волшебники всех возрастов, профессий и характеров, добро пожаловать на очередной матч по квиддичу! В этом году нашим рождественским подарком станут команды Когтеврана и Слизерина! Как и всегда, Лиза оригинальничала. Кэйа вслушивался в ее слова лишь для того, чтобы отвлечься от очевидной, страшной мысли: если они проиграют… Ничего не случится, если они проиграют, если не учитывать то, что Кэйе начало нравиться. Но это все еще были слизеринцы, которые, чуть только квоффл оказался в воздухе, очень грубо выбили у них из легких возможность на равных начать игру. Слизеринцы были жесткими и беспринципными. Кэйа и до матча это понимал, но окончательно до него дошло, когда он получил пинок по коленке от одного из них. Лиза тут же встрепенулась и принялась напоминать всем, и игрокам, и зрителям, что чрезмерное использование ног и локтей чревато штрафными пенальти, но, судя по лицам ребят в зеленых свитерах, на пенальти им было всё равно. Ведь один замах Розы — и парящие у колец защитники разлетятся, как кегли во время страйка. В какой-то мере Кэйа был к этому готов. Он объяснил Герте и остальным, что грязную игру благородством и умом исключительно переиграть невозможно, в последний момент остановив на языке сравнение с расплющенной о стекло капустой. И что если они хотят пойти дальше, то придется что-то с этим сделать. Решили так: если их считают «слабыми», то пускай продолжают считать. Лиза ругалась, трибуны выли, но Кэйа продолжал лезть под метлы, а Сахароза — пропускать мячи. Это помогло им успокоиться, дало больше времени на то, чтобы подумать, что делать дальше, а Слизеринцы, видя их неуклюжесть, также играли не в полную силу. Когда счет составлял 30 к 240, Лиза объявила, что оживились ловцы. Значит, заметили снитч. Кэйа поймал взгляд Герты, то же сделали остальные. Она, найдя квоффл глазами, резко пикировала за ним и с силой, мазнув оперением метлы игрока Слизерина по лицу, выхватила у него из рук квоффл. Кэйа ждал, и, когда они действительно поняли, что что-то поменялось, резко, грубо подрезал вторую охотницу Люмин. Ухмыльнулся на ее удивленное лицо, увернулся от бладжера и принял передачу. Ухмылка застала и восторженное, совершенно детское «вот это игра!» от Лизы, у которой на последнем слове, объективно не самом тактичном, отняли громкоговоритель. Слизеринцы оживились, когда Герта забила два мяча подряд. Поимка золотого снитча приносила команде сто пятьдесят очков, и теперь им нужно было всего лишь добить то количество, которое в сумме опережало команду соперника. Кэйа нырнул в воздухе под Розу, когда та замахнулась, чтобы отбить летевший на нее бладжер и направить в его сторону. Потеряв когтевранца, он тут же вернулся к загонщице; той пришлось, звонко выругавшись и получив за это острый комментарий Лизы, отвлечься на бешеный мяч, чтобы тот не сломал древко метлы. Кэйа этим воспользовался. Стянув зубами перчатку с руки, которой держал метлу, он быстро нашел взглядом квоффл, направился туда и, подловив момент передачи, выскочил и схватил мяч. Стандартная уловка, которую они уже использовали на предыдущей игре. Кэйа развернулся и начал набирать скорость. Мчаться на всех парах и при этом лавировать между игроками, которые теперь, когда воздух кусал, а не игриво пощипывал, то и дело стремились в него врезаться, оказалось сложно. Кэйа впервые почувствовал, что это такое — играть на морозе, ощутив, как даже под шапку забился ветер и холод. Комментаторка это заметила, заметили остальные. Кэйа не сбавил скорости, когда приблизился к воротам. Он видел Эолу, та замерла напротив среднего кольца. Того, в которое Кэйа норовил врезаться. Если какая-либо часть тела кроме ладони пролетит в кольцо вместе с мячом, гол не будет засчитан. Мчавшийся к нему Кэйа рисковал не столько влететь в кольцо, сколько протаранить защитницу и вместе с ней рухнуть вниз, выбыв из игры и утащив с собой игрока вражеской команды. Он знал, что это не произойдет. Эола ни за что бы не позволила кому-то вывести себя из игры. В последний момент она ухнула вниз, открывая Кэйе ворота. Кэйа улыбнулся обветренными губами; голой рукой, одеревеневшей от мороза, он вжался в метлу еще сильнее и, метнув в кольцо квоффл, подался в сторону, для чего нагнул метлу вниз и вперед. Как и в прошлый раз, он вытянул себя из огромной скорости под шквал восторженных криков. Это были всего лишь десять баллов, но зато какие… Кэйе нравилось, что на его фокусы уже второй раз обращают такое внимание, что Лиза кричит, как это было безрассудно, но красиво, как Герта, приблизившись после того, как он замедлился, шикнула ему, что еще немного — и он бы точно сломал нос о кольцо. Кэйа улыбался. Кэйа согрелся, и ему хотелось веселиться. Снова он взмыл в небо, сделал круг над полем, ища трибуну гриффиндорцев. Джинн, заметив его, положила два пальца в рот и свистнула, отчего сидевшая рядом рыжая грива, укрытая шапкой с желтым помпоном, подпрыгнула и стукнула ее по плечу. Два маленьких человечка заставили Кэйю рассмеяться, и из-за смеха он выронил перчатку, которую до сих пор держал в зубах. Это его совсем не расстроило; о покалываниях в руке он забыл очень быстро, зато понял, что голове захотелось пакостей. Пролетая перед трибуной с серебряными и зелеными стягами он, не останавливаясь, совершенно по-детски высунул язык и рукой в оставшейся перчатке оттянул нижнее веко левого глаза. Издевка дошла до детей запоздало; негодование гордых студентов слизерина он услышал на фатальные пару секунд позже, когда уже улетел. Однако голос комментирующей что-то Лизы внезапно утонул, а вместо него над полем прогромыхал до неудовольствия знакомый: — Кэйе Альбериху выносится предупреждение за неспортивное поведение. Кэйа аж выпрямился, дернувшись на метле, и почувствовал, как ушам и щекам стало тепло. Он отчетливо услышал «Вернись в игру!» от Герты и поспешил к ней. Они, конечно, хотели услышать заветные три слова, но при этом не особо надеялись, потому что знали, против кого играют, как знали, что расстроятся по-настоящему, если у них ничего не получится. Очки набирались слабо, вяло, Слизеринцы, очнувшись от внезапной смены тактики, заиграли жестче и серьезнее, что Кэйа решил рассматривать как комплимент. А еще он молился, чтобы Фишль позволила им набрать достаточно. Фишль понимала. Она тянула время, вместе с командой притворяясь медлительной. А потом резко взмыла, случайно подрезав Кэйю, — из-за этого он едва успел увернуться от бладжера — и ловец Слизерина взмыл за ней. Кэйа успел лишь вопросительно кивнуть Герте, когда над ними снова раздался крик Лизы — снова совершенно не профессиональный, слишком радостный, наивный, переходящий на фальцет. Лучшая ученица школы взвизгнула, объявляя, что когтевранцы победили, и на сей раз никто не стал забирать у неё громкоговоритель.***
— До сих пор не верю, что это происходит, — пробормотала Герта с улыбкой, не сходящей с ее лица уже несколько дней. Кэйа фыркнул. — Чего смеешься? Мы в финале, Альберих. Ты можешь себе это представить? В главном зале пахло хвоей: в центре одни преподаватели устанавливали огромную рождественскую ель, а другие вешали игрушечные звезды, шары и ангелков с мягкими хлопковыми крыльями. Малышня, которую не пускали близко, сидела за столами в отдалении и жевала имбирное печенье и мятные леденцы. Проходя мимо них, Кэйа хлопнул по плечу юную когтевранку, чтобы та повернула голову в сторону, и, пока она не смотрит, вытащил из руки целую имбирную елку. Грета нахмурилась, выхватила ее и вернула первокурснице. — Вполне себе. Почему ты себя принижаешь? — спросил Кэйа, вернулся и уже внаглую, не дожидаясь, пока дети отвлекутся, запустил руку в миску со сладостями и вытащил две карамельные трости. — Просто вы не относились к игре серьезно. А как только отнеслись, так сразу получили результат. Ну и, — он улыбнулся, посасывая карамельку. — Скажем так, когда у вас появился я… — Скажем так, нам ни разу не выставляли предупреждение за неспортивное поведение, пока не появился ты, — они язвительно улыбнулись друг другу. Кэйа фыркнул. — Мне нравятся твои идеи и то, как ты рассуждаешь об игре. Возможно, нам действительно нужен был такой свежий взгляд. Все? Доволен? Кэйа кивнул. Они с Гертой возвращались с последней тренировки на поле в этом году. На следующие две недели погода совершенно не располагала для полетов, к тому же, он все-таки согласился отправиться с Альбедо в Дублин, посмотреть на дуэли. Их Кэйа тоже любил. Пожалуй, не займись он квиддичем, рано или поздно пришел бы в местный дуэльный клуб. На февраль они также не ждали матчей, потому что феврали обычно оказывались слишком холодными, чтобы играть, даже если одеться при этом, как капуста или белая луковица. Можно сказать, они завершили этот год, причем завершили его с победой в кармане и пропуском в финал. Кэйа довольно улыбался. Он добился своего, и теперь сможет в полной мере… Сделать что? Проходя мимо украшенной ели и слушая вполуха репетицию школьного хора с квакавшими в такт лягушками, он увидел в другом конце коридора Дилюка, услышал его смех и то, как собравшаяся малышня, среди которой была и девчонка, у которой он отобрал пряник, с восхищением ему что-то рассказывала. А он слушал. Кэйа не завидовал, ведь и его, такого далекого, играющего в квиддич, харизматичного, дети не обделяли вниманием, но Дилюк… Кэйа замотал головой, фыркнул и на каблуках развернулся. Ему надо было готовиться к поездке, а не пялиться по коридорам. А то еще кто-нибудь собьет, он споткнется, упадет на елку, та свалится, а обвинят опять (как будто подобное хоть раз случалось в прошлом) его. Он только открыл высокие массивные двери, ведущие к коридору с левой стены, когда его позвали. Кэйа повернулся, уже зная, кто зовет, нацепил ухмылку и приготовился язвить. — Что такое, Рагнвиндр? — Проворковал он. — Что-то потерял? Дилюк не смутился. Кажется, он начинал понимать, что такое — общаться с Кэйей. Тот фыркнул. Это было совсем невесело. Однако Дилюк мало того, что не смутился, так в добавок позволил себе совершенную наглость: он ухмыльнулся, обнажив левый клык, и так же язвительно ответил: — Я вот нет. А ты потерял, — Кэйа вопросительно нахмурился, смотря на то, как довольно улыбается остановивший его гриффиндорец. — Кое-что. Ещё на матче. — И что же… А, — качнул головой он и посмотрел на левую руку, согнув ее в локте. — Ты про перчатку, что ли? Снятую перчатку, которая мешала держать метлу и из-за которой он сильно обморозил руку, Кэйа в итоге потерял. После матча пытался найти, но ее, по всей видимости, смели во время уборки поля. — Ну, предположим, — он пожал плечом. — И? Дилюк довольно улыбнулся. Только сейчас, когда он внезапно достал руки из-за спины, Кэйа понял, что все непродолжительное время он держал их так. Его сильно кольнуло, от укола по всему телу прошла волна мурашек, когда в руках со сползшими на ладони рукавами Кэйа увидел аккуратный пергаментный сверток. Когда Дилюк заговорил, стало ещё хуже. — Я уезжаю на Рождество, но хотел отдать пораньше. Это перчатки с нескользящими ладонями, специальные, для мётел. Потому что, кхм, если будешь тренироваться зимой, это… — вся уверенность, с которой он начал объяснять, быстро сошла на нет под совершенно жутким, немигающим взглядом, направленным на него. — Это, ну, важно, чтобы руки не… не замерзли. Как в прошлый раз. Да. Кэйа отчетливо чувствовал что-то, но совершенно не понимал, что это было, а главное — как это остановить. Как остановить сердце, которое качало кровь на щеки и уши, как остановить руки, которые он глупо и смешно дергал за пальцы, как остановить легкие — хотя тем, пожалуй, надо было наоборот напомнить, что людям свойственно дышать, а не замирать на одном месте. Как остановить голову, и к голове у него вообще не было каких-либо комментариев. Просто остановить, и все. Дилюк, этот рыжий… рыжий дурак, с дурацкими веснушками, побледневшими от зимы, с дурацкой улыбкой и наглостью, — честно-честно, она была та же самая, с которой он пришел к нему впервые в лазарет! — с дурацким свертком и специальными перчатками… Он же должен был поддерживать соперничество! Они же… они же… Кэйа, красный, как рак, осторожно взял сверток, покрутил его в руках, сжал с приятным хрустом. Вдохнул. Выдохнул. Вытянул, вывел, как будто репетировал в хоре: — Спасибо. Я… извини, но я подарю тебе подарок после Рождества, как положено. Кэйа превосходно умел врать. Правда, делать это убедительно, когда лицо по ощущениям напоминало перезревший помидор, оказалось немного трудно. Дилюк кашлянул пару раз, вспомнил, что все еще держит руки на весу и резко опустил их по швам. — Не, я же… — Не надо, — прокашлялся он. — Спа-спасибо, это было неожиданно, и я… — он шумно вдохнул. — Я подарю подарок, когда ты вернешься. То, что его слова прозвучали угрожающе, Кэйа понял слишком поздно. — Да не… — Дилюк, — зашипел он, и Дилюк замолчал. Спохватившись, Кэйа сделал глубокий вздох, улыбнулся, еще раз похлопал по свертку. — Увидимся после Рождества, да? Гриффиндорец кивнул, неловко пару раз хмыкнул и, буркнув что-то еще, развернулся и с идеально ровной спиной пошел куда-то в противоположную сторону. Кэйа проводил его взглядом до дверей и только тогда развернулся. И теперь, помимо сборов, с которыми он уже безбожно опаздывал (за что от Альбедо точно получит), ему было крайне важно найти Джинн и надеяться, что та еще никуда не уехала. Огромная рождественская ель продолжала наряжаться перед своим праздником, а лягушки — квакать в руках у третьекурсников и третьекурсниц.