Четвертьфинал

Они одновременно и боялись, и хотели, чтобы первым их тишину прервал профессор. — Заблудились, мальчики? — саркастично спросил он, с выражением кивнул на дверь в подсобку, которую Дилюк больше не закрывал. — И что же вы здесь делаете в десять часов ночи? «Ну конечно, — подумал Кэйа, поджимая губы, — кого еще встретить, как не Варку». После этого он произнес еще с десяток очень злых и обидных слов и в сторону декана Гриффиндора, и в сторону Дилюка, но на лице это не отобразилось. Варка без шуток ждал ответа. Кэйа прочистил горло. — Сэр, это не то, что вы подумали… — мягко начал он и сплющил у себя на лице виноватую улыбку. — А я что-то подумал? Больше преподавателей, которые занижали оценки или требовали слишком много, Кэйа не любил Варку. Это был не Тимей, который общался с детьми по книжкам и придумывал новые глупые варианты проверить их знания. Это был Варка, он много говорил и всегда, всегда внимательно слушал, и даже сейчас Кэйа понимал, что уже одной ногой наступил в капкан, в силки — что угодно, что профессор расставил исключительно для них, чтобы вывести на чистую воду. «Все, что вы скажете, будет использовано против вас» – вот, как вел себя Варка. Кэйа медленно повел плечами, стараясь казаться невозмутимым: — Ну, откуда ж мне знать… — Нет-нет, Кэйа, — он вздрогнул от собственного имени, мягкого и ядовитого одновременно. Лучше бы это был «Альберих» — какой-то далекий, серьезный, скучный, лучше бы это был «Альберих»… — Ты сам сказал, что я якобы что-то мог подумать. И что же, по твоему мнению, могло прийти мне на ум? Умоляя взглядом от него отстать, Кэйа неохотно ответил: — Что мы куда-то идем. — Тоже мне предположение. Ты когтевранец, или кто? — усмехнулся Варка. — Я тоже «куда-то» иду в данный момент. Так чем мы друг от друга отличаемся? Это не риторический вопрос, Кэйа, отвечай. — А почему только я? — боясь, что (не дай бог) сейчас сгорит от стыда, он резко развернулся и указал пальцем на Дилюка, который успешно от стыда горел последние несколько минут. — Хорошо, пускай Дилюк ответит. Дилюк со скрипом перевел взгляд на когтевранца. — Вы — профессор. А мы — студенты. У студентов есть распорядок дня, и после определенного времени нам нельзя гулять по подземельям. — Угу, пять баллов, Дилюк, — насмешливо хмыкнул мужчина. — Как по мне, это несправедливо, но что есть. И вот, значит, я иду копаться в архиве, потому что вчера какая-то зазнайка сказала мне, что я неправильно классифицировал одну зверюгу во время лекции, вижу вас и — как вы правильно дошли коллективным умом — думаю: «а что это они тут делают». Рядом со входом в подсобку, где хранятся ингредиенты для алхимии и зельеварения. У одного палочка в руке, другой стоит прямо у двери… — Так! — будучи на пределе, Кэйа сам не заметил, как рявкнул, и как его грозный голос разлетелся эхом по старым каменным коридорам. Дилюк подпрыгнул, а Варка, удивившись явно не меньше, медленно и с глазами размером с блюдце повернулся к Кэйе. Тот моментально стушевался. — Кхм, простите, профессор. Я хотел сказать, что ваши обвинения напрасны и беспочвенны, я ничего не затевал и не знаю, почему он оказался со мной в одном месте и в одно время! — Я тебя обвинял? — он внимательно посмотрел на него, и Кэйа громко выругался в своей голове. — Замечу, ты сам это сказал. Как там говорится — на воре и шапка горит? — Варка скрестил на груди руки. — Хорошо. Тогда скажи, что ты делаешь в десять вечера в кладовой Тимея? Кэйа прокашлялся и нагло выдал: — Я ищу профессора! — Ну неужели, наконец-то мы сдвинулись с мёртвой точки! Значит, ищешь профессора? Какое совпадение, я видел его, он выходил из класса, — в несколько шагов Варка подошёл к одной из дверей и положил на неё руку с намерением толкнуть. — Я его позову, и ты задашь свой вопрос. Ты не против? Кэйа хмыкнул, дёрнул плечом. Варка смотрел ему в глаза, ждал, пока в них хоть что-нибудь дрогнет, выдаст беспокойство, неуверенность, страх. Ничего такого не было во взгляде когтевранца, зато была неприятная, злая уверенность в том, что вот-вот выкрутится, выскользнет, как у́ж, а он, такой крутой взрослый, останется ни с чем. Кэйа полностью подтвердил его мысли, когда дёрнул плечом и улыбнулся. — Зовите, конечно. Варка помолчал ещё полминуты — давал ему немой шанс признаться. Кэйа стал без интереса счищать грязь из-под ногтя указательного пальца. Он был уверен в себе, да и Варка знал, что Кэйе наверняка бы всё сошло с рук, если бы в коридоре стояли они вдвоём. Потому что как только он сделал шаг и прокашлялся, намереваясь окликнуть коллегу, тотчас же о своем существовании им напомнил Дилюк. — Стойте! Стойте, не надо, — в его словах до того четко слышалась крайняя степень отчаяния, что Варка действительно остановился, а Кэйа понял: он готов сдаться с потрохами, а заодно сдать и его (и скорее всего так и сделает). Вот какая была стратегия Варки! Кэйа со своим блефом был просто для отвлечения внимания! Если бы в руках у него в этот момент что-то было, он бы сломал это «что-то» напополам, и ему было бы все равно, из какого материала оно было создано и сколько имело в цене. Но в руках у Кэйи ничего не было, и поэтому всю свою злость и определенную толику страха со стыдом он обратил на рыжего мальчишку, который сейчас, казалось, был краснее, чем гриффиндорские шарфы. Варка сделал вид, что ничего не заметил. С таким же внимательным спокойным лицом он развернулся к внезапно вернувшему голос Дилюку и спросил: — А я думал, Тимей будет рад, когда наконец-то увидит тебя в лицо. Боюсь, он уже позабыл, как ты выглядишь, — съязвив, он решил, что нет больше смысла подыгрывать, а потому резко и крайне неодобрительно цокнул языком. — Неужели два здоровых лба не смогли договориться, о чем врать на случай, если кто-то из преподавателей пройдет мимо? Юноши переглянулись. Кэйя растерялся, не понимая, что теперь нужно говорить, а потому лишь осторожно склонил голову и решил прикусить язык и послушать. Дилюк же всё понял: Варка был готов оправдывать детей и их шалости, если те никому сильно не вредили (или если он оказывался единственным, кто поймал их на горячем). Очевидно, для него всё выглядело так, словно он и Кэйа решили пробраться к Тимею в кладовую за чем-то, что для двух подростков может казаться интересным или запретным. И, не провали они тест на командный дух, возможно, Варка бы уже от них отстал, и он бы уже вёл Кэйю к директору… точно! Дилюк встрепенулся, красная краска сошла с лица, он сделал шаг вперёд и сказал: — Сэр, вы все не так поняли. — Давай не возвращаться в начало, всё я правильно понял. Вы мало того, что нарушили правила, так еще и совершенно не подготовили легенду. — Нет. Я тут не причем. Снова повисло молчание. — Вот оно как. Что ж, Дилюк, — вздохнул он, и в этом вздохе даже объективно бессовестный Кэйа почувствовала что-то не то. — Я в тебе разочарован. Сначала ты нарушаешь правила, а теперь сваливаешь с себя вину? — Но я правда не виноват! — отчаянно воскликнул юноша и взмахнул руками. Варка закачал головой. — Почему тогда ты не в гостиной? Разве распорядок дня тебя не касается? — Дилюк силился сказать что-то ещё, но выдал им лишь несколько хриплых вздохов. Кэйа заметил, как заблестели его глаза, но ничего не сказал: вспомнил давнишние слова Альбедо, про то, что наказывали Дилюка за все время один лишь раз. — Итак, мальчики, — Кэйа почти почувствовал, как у него в желудке что-то скисло. — Что будем делать? — Они снова замолчали. Совсем не хотелось озвучивать всем очевидное, и Варка натужно вздохнул. — Трусите, значит? Хорошо, тогда я скажу. Баллов вы лишаетесь, это, думаю, понятно. Сколько именно снять, Кэйа, я обсужу с твоим деканом. — Кэйа поморщился, прикрыв один глаз. — Еще завтра я пройдусь по преподавателям и поспрашиваю, кому может понадобиться помощь двух молодых людей. — Что… Но… — Он запнулся, споткнувшись о строгий взгляд Варки в темноте каменного коридора, прокашлялась, возвращая себе уверенность. — Но, сэр, у меня почти каждый день тренировки… — Я предоставлю тебе разрешение их пропустить. На языке у Кэйи не осталось слов, чтобы дать ответ. Он открывал и закрывал рот, хлопал глазами и поднимал руки, будто бы силясь показать, что всё произошедшее было страшным недоразумением. Преподаватель, не сказав больше ни слова, развернулся и поманил их за собой, чтобы вывести из подземелья и растащить по своим гостиным. Шли медленно и молча; внезапно его любимые ночные коридоры стали чем-то ледяным и осуждающим. Теперь они давили, давили стенами, полутьмой и шагами — шаркающими и мерными Варки, и тихими, почти неслышными и ломаными, словно ботинки были из пластилина, — Дилюка. Кэйа шел позади него. Он специально замедлился и отошел ему за спину, потому что взгляд у гриффиндорца был на редкость острым и едким. Он чувствовал, как тот пронизывает его через спину и пробуждает что-то от долгого сна. Совесть, кажется. Кэйа ненавидел чувствовать себя виноватым, но он чувствовал; понимал, что ему, молча ушедшему к гостиной, еще повезло, ведь обсуждение его поступка произойдет только завтра. С Дилюком Варка никак не мог разминуться, и о чем они там будут говорить, Кэйа не знал. Даже когда он ушел, когда неохотно юркнул под одеяло и услышал тихо сопящего Альбедо, жгучий, обиженный взгляд Дилюка продолжал жечь ему голову. Когда он встретит его, то первым делом выскажет, что тот сам виноват. Не нужно было тащиться за ним и лезть не в своё дело, не нужно было пугаться Тимея и паниковать. Это немного его успокоило, дав заснуть и даже в какой-то мере забыться, причем настолько, что первые несколько минут после пробуждения Кэйа ни о чем не помнил. Увидел лицо Альбедо, стоящего у дверей. Вспомнил. — Сколько-сколько?! — Кэйа едва не взвизгнул, слушая сухую речь старосты. Тот тяжело прикрыл глаза и повторил: сорок. — Да он… да они… я не согласен! Его реакция была немного чрезмерной; неосознанно Кэйа пытался реабилитироваться, отчего чересчур эмоционально реагировал на все, что бы Альбедо ни сказал. Того этот театр, правда, немного раздражал.

***

На следующий день первым подойти к оранжерее не получилось; Дилюк уже ждал его, с крайне мрачным выражением лица переминая в руках жёсткие перчатки. Маленькая старушка, преподававшая гербологию, не без удовольствия щебетала что-то ему под ухо, показывая на горшки, грядки и садовые инструменты. Она с легкостью переключилась на Кэйю, стоило ему подойти, и охотно принялась повторять все то, что надо сделать, на что Дилюк раздраженно, пока та не видит, закатывал глаза. Он знал, что с наступлением холодов сады засыпали вплоть до наступления первых оттепелей. Но, разумеется, в школе магии, где в любой момент могли понадобиться свежие ингредиенты, с учётом того, что местная теплица поставляла их в близлежащие волшебные деревни, ситуация была другой. Раньше ему это нравилось; будучи мелким, он обожал гербологию в частности за то, что в оранжерее даже в суровую зиму могли поддерживать тепло. Сейчас он был готов лезть на стенку. Нужно было постричь ботву кусачей капусте, вырвать сорняки и удобрить жгучую антенницу, которая отличалась противным нравом из-за резко наступивших холодов, и справиться с прыгучими луковицами. Наступали каникулы, у профессора и без своего сада было много дел, а потому внезапно появившиеся две пары рук, щедро разрекламированные Варкой как крайне трудолюбивые, были охотно ею приняты. Хотя по их лицам и так всё было ясно. Отпихнув Дилюка с дороги, когтевранец быстрым шагом прошел к противоположной стене оранжереи, на ходу надел перчатки и повязал фартук. Он быстро нашел грядку с луковицами, едва подрагивавшими в земле. Общаться с Дилюком, да даже смотреть на него Кэйа не хотел, потому что продолжал считать его виновником всех своих бед. При идеальном раскладе они должны были отработать наказание молча и разойтись по разным углам замка, но, разумеется, ни у одного из них не хватило на это терпения. — И нахрена ты туда полез, — зашипел Дилюк после очередного громкого щелчка: противная антенница снова лягнула его щупальцем по руке. — В десять-то часов вечера. — Я?! А ты зачем за мной пошел?! Тоже мне, пай-мальчик нашелся, чуть что, так сразу жаловаться? «Но профе-ессор, вы всё не так по-оняли», — передразнил он, скорчив при этом луковицам противную рожу. — Почему ты вообще решил, что я что-то незаконное делаю? Дилюк сжал руками огромный стол, за которым во время занятий студенты разбирали разнообразные растения. Глаза его горели так ярко, что Кэйа понял: уйти на другую часть оранжереи было правильным решением. — Потому что дверь ты пытался взломать, вот почему! Думаешь, я такой тупой, и не отличу воровские чары от пароля? Над ответом Кэйа не медлил. Руки сделали всё сами, не требуя команды от головы: он схватил одну из луковиц, развернулся и лихо метнул ее в Дилюка. Послышался глухой стук удара о пол. Не долетела. — Да! Я думаю, что ты такой тупой, что не можешь придумать, что соврать, чтобы от тебя отстали! Между прочим, дети учатся делать это в три года! Они замолчали и отвернулись. Кэйа со злостью перекладывал фиолетовые луковицы из лунки в лунку, Дилюк, сжимая остервеневший сорняк за одно из щупалец, пытался прополоть землю. То и дело в противоположных углах теплицы вспыхивали ругательства. Кэйа закончил первым. Он стоял, искоса наблюдая за тем, как гриффиндорец, позволив антеннице оплести его правую руку, копошился левой в земле. — Она ядовитая, если ты не знал, — съязвил Кэйа. — Ну так помоги, ты же у нас тут один умный, — Дилюк прошипел в ответ. Кэйа фыркнул, направил палочку на щупальце. Резкий взмах — и атненница, вздрогнув, отпустила руку и затихла. Морщась, Дилюк осторожно закатал рукав пострадавшей руки и осмотрел следы, оставленные ее щупальцами. Ничего страшного не оказалось, и он быстро закончил свое дело. У них оставалась только кусачая капуста, посапывавшая в углу в большом ящике на полу. Дилюк резко поднял его на стол и поставил рядом с горшками мандрагоры и грязными садовыми ножницами. От такой дерзости растения проснулись, зашевелилась ботва, послышалось угрожающее шипение. Название у корнеплода было вполне себе говорящее. Они переглянулись. — Ну, давай, — Дилюк кивнул в сторону пузатых плодов с шапкой из листьев. — Твоя очередь. — А почему я? — Возмутился Кэйа. — Я уже настрадался, причем из-за тебя. Иди и отрабатывай. От такой наглости Дилюк поперхнулся. Он хотел было что-то сказать, Кэйа это видел, но в конечном итоге попросту махнул рукой и взял ножницы. Кэйа смотрел на то, как он легко срезает листья с одной из многочисленных кочерыжек. Стоять сзади, теребя рукав, и смотреть на чужой труд оказалось не так весело, как он предполагал; то ли на него все ещё давило чувство вины, то ли надоела тишина, но Кэйа, найдя ещё одни садовые ножницы, подошёл к ящику с горшочками с другой стороны. — Вот же ж, — ворчал он, хмуро щёлкая ножницами. — Сижу тут с этой травой, и… и тобой. — Хотел бы вместо этого стойла чистить? — фыркнул Дилюк. Кэйа, вспомнивший предложение Варки о том, что если ему так не нравится Дилюк, то он может пойти в Запретный Лес кормить фестралов, хмуро дёрнул плечом. — Хотел бы готовиться к матчу, вот, что. — Он ещё не скоро, ты слишком сильно беспокоишься. — И ты туда же! Ты вообще их видел? Ты видел Розу? Видел ее руки, а? — Кэйа нервно дёрнулся, срезав слишком много. От этого противная кочерыжка задрожала в своем горшке, пытаясь подпрыгнуть и укусить. Дилюк нахмурился, Кэйа фыркнул, но замедлился. — Я к тому, что она этими руками меня просто напополам переломает, если я ее вдруг, например, подрежу. Он тут же почувствовал, что сказал что-то явно лишнее, хотя, казалось, не сказал ничего. Дилюк внимательно посмотрел на него, но быстро вернулся к работе. — Ну так не подрезай. Ты же у нас стратег, придумай, — он громко щёлкнул ножницами. — Стратегию. Кэйа громко фыркнул. Получилось немного истерично. — Ага, стратегия не работает против тех, кто жульничает. Ты вообще был на матче? — с недовольством он посмотрел на Дилюка и вздрогнул, увидев что лицо его не изменилось. — Был, конечно. Кэйа фыркнул, бросил что-то вроде «ну, вот» и вернулся к капусте, однако, услышав как Дилюк поднимается с места, снова дёрнул головой. Тот подошёл к валявшейся луковице, все ещё слабо подрагивающей после удара о плитку, взял её, повернулся к Кэйе и занес руку в замахе. Под его «т-ты что делать собрался?!» он приготовился к броску, словно играл в бейсбол, и сильно метнул фиолетовую луковицу, так, чтобы она пролетела прямо над Кэйиной головой. Послышался громкий, глухой стук. Кэйа, потерявший от страха что-то очень важное в пятках, стремглав повернул голову на оставшееся от луковицы пятно, которое красивой кляксой распласталось на стене. Он сглотнул. — И что это было? — осторожно спросил Кэйа. Дилюк выглядел спокойным, но тот и до внезапного удара выглядел вполне себе спокойно, а потому он не стал делать поспешных выводов. — Я жульничал? — Не понял. — Ну вот сейчас. Я жульничал? — Смешной ты. Если я скажу, что да, то за луковицей полечу? — нервно съязвил Кэйа, но Дилюка это не задело. Он неохотно буркнул. — Нет, не жульничал. — Как и слизеринцы, — со вздохом он, как ни в чем не бывало, сел обратно к нему. Кэйа смотрел за этим, за тем, как он берет ножницы и продолжает спокойно говорить, одновременно с этим подрезая отросшую батву. — Это называется «грязная игра», Альберих. Они играют честно, но жёстко. Бьют со всей силы, подрезают, могут толкнуть — всё это разрешено, но в пределах разумного. Иногда они за эти пределы выходят. Тогда да, тогда устраивают штрафной пенальти. Кстати, пенальти необязательно бить охотникам. Это я так, к слову. Кэйа сощурился и поджал губы. От него не скрылось, что свой «совет» Дилюк давал, улыбаясь. — Ты на что намекаешь? — На то, что в команде есть люди, которые в принципе работают с ударами лучше. Загонщики, например. А у тебя замах слабый. — Ничего он не слабый, я просто не в полную силу бил. — Да-да-да. Кэйа посмотрел на него, на языке уже готовился, обрастая колючками, ядовитый ответ. Дилюк же просто продолжил копаться в земле, стараясь не попадаться под постоянно двигавшуюся капусту, которая норовила покусать их за пальцы, и улыбался. Он поморщился, когда всё же отхватил от одной из них, но даже с хмурой, недовольной гримасой не перестал быть… красивым. Замолчали. Под монотонное щёлканье садовых ножниц Кэйа замечтался и случайно попал куда-то в прошлое, в библиотеку, в тогда, когда Дилюк нагнулся к нему с самодовольной улыбкой. В молчании он перематывал эту сцену, как старую, пыльную видеокассету с мультфильмами. Таких уже давно нигде не было, но в домике в Питерборо ещё хранился старый видеомагнитофон его родителей, и кассеты – с мультфильмами, документалками о дикой природе, с ним, убегавшим в пять лет с весёлыми визгами от мамы – там остались. Магнитофон всё ещё работал — Кэйа помнил, ведь он копался в нем прошлым летом, просматривая единственные оставшиеся кассеты с записями его детства. Поэтому он знал, как приятно ощущались некоторые воспоминания. Такие, как библиотека и теплый-теплый свитер, касающийся его рук. — Слушай, а ты зачем вообще полез так поздно в подсобку к Тимею? Кэйа вздрогнул и неожиданно для себя вернулся к теплицам. Он посмотрел на него, спокойно пересыпавшего батву в уголок, чтобы затем убрать, и понял: хорошо, что решил своими мыслями ни с кем не делиться. Кто-то бы обязательно услышал, обязательно кому-нибудь передал, и такой цепочкой они бы точно дошли до Дилюка, а он… Что бы он сказал, если бы узнал, что Кэйа хотел нарушить правила? Он пожал плечами. — Один третьекурсник попросил меня сделать так, чтобы он мог прогулять историю магии. Я решил его проучить, сварить настойку, от которой тянет блевать. Мне нужны были яйца кусачей феи, а их Тимей не держит в свободном доступе. Он врал на ходу, но умело и легко, придумывал историю, которая показалась бы Дилюку правдоподобной. Хотя, скажи он что-то вроде «не твое дело», — Дилюк наверняка принял бы и это. — Чтобы не прогуливал, да? — Ага. Никому не хочется «болеть» так жестоко. После этого они разговорились. Не без доли гордости Кэйа рассказал ему, что на самом деле не имеет разрешения на вход в профессорскую кладовую после одного случая, когда он взорвал тыквы в школьном огороде. Дилюк смеялся. Он помнил эту историю. — Кстати, а ты зачем за мной пошел? — Дилюк замер, сначала не понял вопрос, а потом отвёл взгляд и пожал плечами. Кэйа посмотрел ему в глаза. — Очевидно же, что по подземельям ты не гуляешь, а то Тимей увидит и тёмную устроит. Так зачем? — Хотел вернуть конспекты. Сощурившись, Кэйа улыбнулся и двинулся к нему. Дилюк отошёл на пару шагов, задел рукой горшки с мандрагорами, которые спали рядом с капустой. — Говорю же, плохо врёшь. Не было при тебе конспектов, — промурлыкал он. Ему внезапно стало хорошо, как было с Лизой или Альбедо. Лукаво ухмыльнувшись, он в крайне театральной манере нагнулся к нему, замершему от таких выходок, и продолжил. — А может, ты пошел за мной, потому что я тебе нра… Кэйю прервал дикий, оглушительный визг, от которого стекла в оранжерее опасно зазвенели. Он продлился недолго, ровно до того момента, как Дилюк не запихнул обратно мандрагору, за которую случайно ухватился и которую случайно выдернул из горшка. Той это не очень понравилось, о чем росток успел оповестить их характерным для мандрагоры ором, от которого у обоих в ушах зазвенело, а в глазах поплыло. Дилюк очнулся первым — он проморгался, прокашлялся, постучал себе по ушам. В них продолжало звенеть, когда он, весь красный, подошёл к Кэйе. — Извини, я слу… Кэйа? — Кэйа замер, хлопая глазами с приоткрытым ртом. Он никак не отреагировал на его слова. Что-то в груди Дилюка упало к пяткам. Кэйа не слышал, что ему говорят. Он тоже довольно быстро это понял, поджал губы и, сверкнув гневливо глазами, выхватил палочку. Дилюк виновато поднял руки, его губы зашевелились, но он быстро спохватился и поспешил показать ему на руках, скрестив пальцы в виде креста. Кэйа дёрнулся, когда он взял его за плечи и повел прочь, и громко, так как себя он тоже не слышал, выругался. Судя по тому, что лицо у Дилюка не изменилось, он не был знаком с руганью, привычной для севера Англии. Дилюк мягко вёл его, держа за плечи и постоянно похлопывая в качестве утешения. Кэйа не утешался. Он замолчал только когда увидел светлые двери лазарета, когда Дилюк остановил его и побежал к медсестре. Через полчаса к ним прибежал и Варка с преподавательницей гербологии — те услышали, что кто-то потревожил мандрагору в оранжерее. Увидев их двоих, декан не выдержал и, натужно и громко вздохнув (Кэйа уже начинал слышать), принялся массировать виски. Смотря на это, Кэйа сидел на кушетке, слушал разговор Дилюка с деканом и улыбался — ему было радостно довести Варку до ручки, пускай для этого и пришлось оглохнуть. Так ему и надо.