Нить судьбы

Я тихо расчесывал свои волосы, стоя у зеркала. Длинные чёрные пряди легко расчесывались щетинками расчёски и спадали по моим широким плечам. Мои глаза прикрывались из-за бессонной ночи, устроенной мне и КНДР празднованием дня рождения России. Несколько часов назад. Я тепло улыбался и смеялся в компании КНДР, с которым мы решили сходить по магазинам, а потом погулять по дороге. В самом коридоре горел свет; кое-где был слышен гул музыки, но мы не заострили на этом внимание. Сейчас я хотел занести покупки в комнату Кореи: там же мне хотелось спрятать очень важный подарок для России, с которым я мучился четыре, даже пять месяцев. Наконец-то он пришёл целым и невредимым. Корея же купил маленький презент Казахстану: брат России заглядывался на одну картину по номерам, да все никак не мог её купить, поэтому Корея взял все в свои руки и купил её. Теперь он довольный шел рядом со мной и улыбался, поддерживая наш дружеский разговор. Мы спрятали подарки, чтобы никто из них не наткнулся на них, как вдруг к нам зашёл Япония. Корея застыл, а я раскрыл глаза в немом шоке. Мы стояли в тихом ужасе не столько из-за его внешнего вида (волосы стояли дыбом) сколько его морального состояния, читавшегося в глазах. Столько недопонимания и шока в его взгляде я не видел никогда в своей жизни. -Что с тобой? — четко спросил КНДР у Японии. Тот еле как произнёс: -Там…дети Союза чудят…они меня напугали…своими странными действиями… — он практически через каждое слово заикался, а мы задумчиво смотрели на него. Вдруг нас мгновенно осенило, и мы посмотрели друг на друга, -… чего это вы? -Они же сегодня гуляют, — вместе сказали мы и посмотрела на непонимающего Японию. -Кого гуляют? -Никого, а что. Сегодня у них праздник — они выпивали, — сказал я. -Пили, — поправил меня Корея, — и причём в больших количествах даже для них. -А…вы чем-нибудь можете помочь? Просто вы же как бы с ними дружите, — я вздохнул и посмотрел на своего друга, что незаметно улыбался мне и молча звал меня с собой. Я сузил глаза, как бы отказываясь, на что он выгнул бровь и мысленно взглядом мне ответил: «Ну чего ты? Давай». Я вдруг задумался и, вспомнив, что я вообще-то живу в одном номере с Россией, которая явно сейчас не лучше остальных своих братьев и сестры, все же согласился с ним. -Ладно, так уж и быть. Где они хоть? — Япония после моих слов оживился и повёл нас как раз в мой номер. Чую не к добру все это. И как знал. Не успел Япония нам показать и ускакать куда подальше, как вдруг в меня со всего размаху влетела подушка. Не думал, что в меня когда-нибудь будут летать подушки, но и не думал, что здесь будет полнейший кавардак. Этот номер впервые в жизни выглядел ужасно. Все было в перьях. Многие вещи сиротливо валялись на полу вместе с чем-то похожим на остатки еды. Шахматы, карты и нарды были разбросаны по всему номеру. Бутылок, конечно, не было, но меня чуть не пробрал удар, когда я увидел в каком состоянии находятся вещи, и плевать, что не мои. Страшнее, наверное, было только видеть в каком состоянии находились многие здесь в зале. Музыка орала во всю; одна половина гуляющих уже спала, другая — веселилась на всю катушку, пританцовывая и припевая. Им было весело, в отличии от нас: КНДР начинал злиться, а я лишь угрюмо смотрел на них, выискивая Россию среди толпы глазами. Но её нигде не было, а в своей комнате её явно не было: она бы такое веселье не пропустила, потому я попросил своего друга хоть как-то прекратить это безобразие. Он кивнул и в первую очередь выключил музыку. Я же вышел и пошёл дальше по коридору. Чем дальше я уходил, тем темнее становилось помещение. Мне пришлось даже приглядываться, чтобы что-то разглядеть. Откуда здесь вообще есть темные места? Вдруг, среди таких закоулков, меня прижали к стенке. Я активно начал вырываться, однако руки сдавили с такой силой, что я даже не мог чего-либо стоящего предпринять. Даже ноги не помогали: одно колено незнакомца уперлось прямо между моих ног, а вторая его нога была слишком далеко, чтобы её подцепить и повалить противника. Но, если бы я постарался, может у меня бы и получилось вырваться, однако меня заинтересовали ярко алые глаза, что ярко горели в темноте и жадно рассматривали меня. -Приветики, — приятный женский голос раздался в темноте. Она говорила так, будто заигрывала со мной, — что? Боишься меня такой, м? Я, если говорить честно, не узнавал этот голос. В нем проскальзывали какие-то знакомые нотки, но понять я пока не мог: девушка очень хорошо замаскировала свой голос. Вдруг на неё упал лунный свет. Волосы отлили серебром, и появились до боли знакомые черты лица и мягкие губы, которые дарили сейчас мне хитрую улыбку. Я встал в ступор. Россию в таком виде мне впервые удалось увидеть. Теперь на меня смотрели не те веселые, искренние синие глаза, а страстные, холодные рубиновые очи. Она улыбалась мне и не отводила взгляд, иногда останавливая взгляд на моих губах. -Нет, мне не страшно, — ответил я на её языке после недолгого молчания, глотнув неприятный комок. Она в плотную подошла ко мне и обвила мои плечи, утыкаясь носом в мою шею. Она вдруг усмехнулась и тихо засмеялась. Я неожиданно для себя замер и расслабился под её руками. -А чего же тогда сейчас так волнуешься? Думаешь, что я обезумела? Нет, увы, нет. Просто у меня очень, — она стала целовать мою шею, — очень хорошее настроение… -Россия, прекрати, — оборвал я её, хотя по телу уже прошла дрожь наслаждения, — ты сейчас пьяна и не понимаешь, что делаешь. -А с чего ты решил, что я пьяная. Я очень даже трезвая, — она улыбнулась мне и отстранилась, — но, раз ты не хочешь, то я лезть не буду. Я просто думала, что я тебе нравлюсь, а, увы и ах, это не так. Жаль, а я то уж думала признаться в своих чувствах: в трезвом виде у меня бы это не получилось. Я стоял в неком недопонимании. Когда-то давно я услышал от Союза одну интересную фразу: «что у пьяного на языке, то у трезвого на уме». Мне тогда сказанная фраза показалось странной, можно даже сказать абсурдной, потому что я видел в свое время множество пьяных, которые могли просто молчать или сразу же засыпали. Даже встречались личности, которые начинали философствовать о жизни, что совсем никак не вязалось с их обычными размышлениями. Но сейчас меня эти слова заставили задуматься: а почему я так считаю. Ведь если так подумать, то в каком-то смысле это было правдой. Но ведь тоже нельзя полностью утверждать, что это так и есть: я видел множество примеров, когда люди не желали обидеть своих друзей или семью словами, сказанными, считай, в бессознательном состоянии. Так что сейчас поверить и сказать, что Россия действительно так думает, будет странно и неправильно по отношению к ней и к своим и её чувствам. -Россия, я не могу сейчас поверить в искренность твоего признания. Ты мне тоже нравишься, и я тебя люблю, но пойми, что… — её глаза блеснули в темноте, и она обхватила своими ладонями мои щеки и поцеловала в губы. Её напор и яркая страсть мгновенно выдули все мои рациональные и обдуманные мысли, и я отдался во власть своих глубоких, сильных чувств к ней. Я приобнял её и углубил поцелуй, забрав всю её инициативу на себя. Она мигом распустила мои волосы и зарылась в них пальцами, больно оттягивая их на себя. Но сейчас мне было не до этого — теперь только она, и никто больше. Я с преогромным удовольствием прижал её к стене, на что она одобрительно мыкнула и притянула меня к себе ещё ближе. Россия специально открыла доступ к своей шее, к которой я тут же прижался губами. Она наматывала мои локоны себе на пальцы и постепенно стала расслабляться под моими губами. Я как в бреду целовал её, чтобы получше запомнить все ощущения от соприкосновения с ней, как вдруг с губ России сорвался тихий стон наслаждения, и она прогнулась подо мной. В это же мгновение мой разум прояснился, и я резко отпустил её. Что я делаю…нельзя же так! -И всё? — глаза России еще сильнее загорелись красным пламенем, а на губах появилась соблазнительная улыбка, — чего же так? -Хватит. Тебе пора ложиться спать, — я сложил руки на груди и серьёзно посмотрел на неё, при этом чувствуя себя паршиво. -Но ты же меня любишь, и я тебя люблю. Этого мало. -Нет, достаточно. Мы далеко зашли…я далеко зашёл… — я почувствовал угрызения совести. -Почему? -Потому что это неправильно! Пойми, так просто нельзя, мы…не в отношениях, — сказал я, что первое пришло на ум. -Хорошо, протрезвею — признаюсь, и мы будем в отношениях. А спать я все равно не пойду: не хочу, — заупрямилась она. -Тогда насильно уложу, раз по-хорошему не хочешь. -Тогда тебе придется поймать меня, — она неожиданно побежала куда-то вдоль коридора, свернув налево. Да что же это за день такой. Я побежал за ней, волнуясь за неё. Вдруг она ещё выбежит без вещей на улицу. Но как только я завернул за угол, куда и она свернула, я потерял её из виду. Я осмотрелся и со злости выдохнул. Мне было противно от самого себя и своей мимолетной слабости, ведь, даже то, что она, считай, призналась мне, ещё не давало мне право её целовать. Я должен был оставаться адекватным в этом состоянии, а я…так, ладно, сейчас не время об этом думать, нужно найти её и все-таки уговорить лечь спать. Наконец-то я нашел Россию в одном из коридоров на первом этаже. Здесь было тихо и спокойно: никого не было видно. Я подошёл к ней, уже мирно спавшей на одном из подоконников. Теперь она стала похожа на саму себя: спокойное и умиротворенное лицо озарял лунный свет, а волосы перестали отливать серебром. Я поднял её аккуратно на руки и понёс в комнату. Она вдруг слегка приоткрыла свои глаза, которые были уже своего яркого синего цвета, и вновь прикрыла, прижавшись к моей груди. В номере было тихо: никого здесь не оказалось, а в зале и на кухне все было убрано. Спасибо Корее и его любви к чистоте. Открыв тихо дверь в её комнату, я уложил её на кровать и накрыл теплым одеялом. Сходив в свою комнату, я принёс таблетки от похмелья, которые, ой, как завтра ей понадобятся, и оставил записку. Ещё раз взглянув на Россию, я вышел из комнаты и лег спать со своими гнетущими мыслями. Наше время. Первое, что я услышал из соседней комнаты трёхэтажные маты. Собственно, это было не удивительно, но все же я пошёл за полотенцем, чтобы намочить его холодной водой и приложить как компрессор ей на голову. Мне помогало, может и России поможет. Когда я вошёл в ее комнату, мне тут же стало ее жаль: она лежала бледная, как смерть, и держалась за свою голову. Однако вместе с сожалением я чувствовал усталость и слабое раздражение. -В жизни больше пить так не буду… — сказала она, — так хреново… -Вот кто тебя заставлял пить, — ответил ей я, и она болезненно посмотрела в мою сторону. Я с серьёзным взглядом смотрел на неё в ответ, хотя мне было очень тяжко смотреть на её страдания. Дальше я уже просто ворчал, спросив у неё про состояние. Она попыталась ответить в своей привычной шуточной манере, однако это прозвучало так устало и измученно. Эти слова отдавались глухой болью в груди и давили на меня. Но гораздо больнее было осознавать, что она явно ничего не помнит, ведь её отношение ко мне не изменилось: она все также смотрела в мои глаза с легкой радостью и добротой, что совсем не вязалось с её вчерашней страстью и любовью в глазах. К тому же она внимательно слушала о своём вчерашнем побеге, что ещё раз подтверждало мои догадки. Ну вот, теперь я чувствую себя еще хуже. Через некоторый промежуток времени к ней пришла Франция. Вот кого кого, а я её не ожидал здесь увидеть. Однако Россия не восприняла её приход как что-то странное и необычное — наоборот, она попросила меня позвать её и выйти из комнаты. Я, хоть и вышел, однако перед этим бросил взгляд на Францию, что тут же слегка замялась и попыталась как можно быстрее пройти мимо меня. Я сел на диван и уставился в стенку. В голове было пусто и никаких мыслей не было. В этот момент в комнату зашёл весёлый Америка, которого я проводил пустым взглядом до кресла, в которое он и опустился. -Здравствуй, Китай. Чего такой грустный сегодня? — я посмотрел на него и опять уткнулся взглядом в стенку. -Я не выспался, — ответил ему я. Это было правдой, ведь я полночи мучал себя мыслями о своей бестолковости и бушующей эмоциональности. А совесть до сих пор меня ела — даже сейчас она не давала мне покоя. -О, я тоже. Мучают головные боли? -Пока что нет. «Но скоро будут», — подумал про себя я и провел взглядом по быстро уходящей от сюда Франции. Вдруг Америка спросил: -Мама? Что она здесь делает? — воскликнул он и с немым вопросом посмотрел на меня. -Даже не спрашивай. Я не знаю, — вдруг Россия вышла из комнаты и начала быстро собираться. Она бегала то туда, то сюда: сначала помыла голову, потом погладила вещи, следом стала укладывать волосы и приводить свое лицо в порядок. С каждым разом я чувствовал себя все хуже, даже дошло до ощущаемой боли в сердце. Так сильно я за неё волновался и переживал. Когда она уже вышла из номера, я взял её за руку. Она с удивлением посмотрела своими васильковыми глазами в мои янтарные. Я хотел было ее отговорить от похода куда-то, но она резко вырвала свою ладонь из моей и посмотрела на меня с нескрываемым раздражением. -…ты просто друг, — бросила она и пошла дальше. Я ничего не ответил и опустил руку. Проклятый ком встал у меня в горле, а глаза наполнились слезами. Я с силой сжал зубы и, взяв своё пальто, пошёл на улицу. Я просто друг… Мне стало ужасно больно. Её слова крутились в голове и резали меня на части. Хотелось кричать от этой едкой душевной боли. Да лучше умереть, чем страдать от убийственной любви, которая меня последнее время только мучает, а не лечит. Погода была чудесная, но, увы, не сочеталась с моим нынешним настроением. Я шёл вдоль аллеи и завернул в глубокую беседку, где никого не было, и ветер не дул сюда: ветки спящей розы ему мешали. Я из-за всех сил сдерживал слезы, но они предательски покатились по щекам. Тихие всхлипы превратились в плач, и мне уже было все равно на то, что происходит мимо меня — я закрыл лицо руками и негромко плакал от боли. Вдруг да уха донесся скрип снега под ногами, и я попытался привести свое лицо в порядок, отвернувшись от входа в беседку и на всякий случай прикрывшись длинными волосами. Вдруг этот человек остановился, и его сапоги застучали по деревянному полу. Он остановился в метре меня и ничего не говорил. Я смахнул последнюю слезу и осторожно повернулся профилем к нему. Боль вспыхнула в груди с новой силой, и я чуть снова не расплакался перед ней. -Кит, — тихо произнесла Россия и присела рядом со мной, — Кит, прости меня. Я не думала, что…так сильно обижу тебя. Правда, я не хотела, — я внимательно ее слушал, — Кит, не плачь… -Мне не обидно. Просто что-то грустно, — ответил я, но на последнем слове мой голос сорвался, и мне пришлось замолчать. -Я же вижу, что тебе обидно. Прости меня, — она обняла меня и положила голову на спину, — я…так сказала не потому, что хотела обидеть, просто… — она замолчала и через минуту продолжила, — я не люблю, когда меня расспрашивают. -Ты плохо себя чувствовала, — сказал я, — я хотел помочь. -Я знаю, но я погорячилась на тебя. Мне правда очень стыдно за себя. Прости… — Россия снова умолкла, взяла мои волосы и стала заплетать в косу. Когда она ее заплела, неловко обняла и продолжила, — если тебя это утешит, то…ты мне не просто друг, ты — лучший друг, — после этих слов, я повернулся к ней и обнял её в ответ. Рана на душе, хотя все же болела, но стала потихоньку заживать. Это, конечно, ещё не то, что мне бы хотелось услышать, но это ступенька выше той, на которой я до этого стоял. Мы сидели в объятьях друг друга. На душе со временем стало тепло и уютно. Я слышал её спокойное дыхание, а она моё. Я положил свою голову России на плечо и гладил её по спине, а она отвечала мне тем же. -Я у тебя хотела кое что спросить, — я медленно открыл глаза и с довольным выражением лица посмотрел на Россию, — я точно только убегала от тебя? Надеюсь, я никому не нагрубила? -Нет, ты никому не нагрубила, но ты не только убегала, — она вдруг зажалась и настороженно посмотрела на меня. -Ты же говорил, что я только убегала. -Ну как тебе сказать…если бы ты услышала то, что я тебе сейчас скажу, раньше, ну, ты бы…мягко скажем, афигела. Только пообещай мне, что не будешь из-за этого меня сторониться. -…обещаю, — после недолгого молчания ответила Россия. -Хорошо, — я выдохнул, -…ты когда-нибудь целовалась с кем-нибудь по своему желанию? Не в плане благодарности, — она посмотрела на меня, как на помешанного. -Нет, конечно, было бы еще с кем целоваться. -Так вот. Ты чудесно целуешься, — Россия сначала задумалась и лишь потом удивилась. Я сидел с довольной улыбкой до ушей, умиляясь с её реакции. -Ты серьёзно? Я тебя?! — она вскрикнула, — Господи! Кит, прости! Серьёзно, я не хотела…твою мать! -Ничего, все в порядке, но все же в следующий раз посоветую тебе так не напиваться. А то вдруг тебе уже попадусь не я, — пошутил я, хотя мне эта мысль совсем не нравилась. -Да уж…надеюсь, я так к другим не приставала? -Нет, не переживай. Ты практически сразу же уснула после нашего поцелуя…только ты мне еще предлагала встречаться. Россия тут же побледнела: кровь сошла с её лица, и она упала в обморок мне на руки. -Россия?! Россия! — испуганно вскрикнул я и стал белым, как мел. Она практически сразу же открыла глаза, еле как сфокусировав на мне взгляд, — О, Боже! Ты в порядке? -Жива… — я выдохнул. Я точно с ней скоро верующим стану, — как же стыдно-то, а… — тихо сказала она, — я в жизни больше пить не буду…никогда и ни за что! — она закрыла лоб рукой, — какой кошмар… -Росс, уже нет смысла смущаться. -Да как нет-то! Это же просто ужас! -Лучше бы я тебе не говорил об этом. Знал бы, что ты упадешь в обморок — ни сказал бы об этом ни слова. -Ага, чтобы для меня потом это сюрпризом стало? -Для тебя это было бы в любом случае сюрпризом, — она прикрыла глаза ладонью. -Господи… -Да ладно, прошлого уже не воротишь, Россия, что есть, то есть. Нам теперь остается только принять свои ошибки, вынести из них урок и идти дальше, — возвышенно сказал я, скорее обращаясь к самому себе, — как считаешь? -Наверное ты прав. -Раз я прав, то пойдём обратно в отель. Здесь холодно, отморозим себе что-нибудь, — мы поднялись и пошли обратно к себе. Россия взяла меня под локоть, но, подумав, отпустила и спросила: -Ты точно на меня больше не обижаешься? -Нет. Теперь я буду знать, что тебе иногда не приятны расспросы. И, Россия, ты только говори, когда не в настроении: мне не очень хочется, чтобы ты снова злилась на меня, — я взял ее ладонь в свою, на что она слегка покраснела. -Хорошо. Ты тогда тоже пообещай мне говорить о своем настроении, но только честно. -Обещаю, — мы улыбнулись друг другу. Мое состояние тут же значительно улучшилось, и я теперь со своим обычным настроением шел рядом с ней. Даже моя совесть затихла, поняв, что мы оба сделали глупые ошибки и сожалеем о них. -Россия, девочка моя! — из далека бы услышан голос Сербии, что быстро шла к нам. Она была в белой шубе и в белой шапке из меха. Россия отпустила мою руку и пошла в сторону своей тёти, — Божечки, как же я рада тебя видеть, милая! Как себя чувствуешь? Ничего не болит? -Чувствую себя бодрячком, — Россия махнула рукой, тем самым заставила меня обратить внимание на резко дёрнувшуюся нить судьбы, — а ты? -Бесподобно, — вдруг Сербия заметила меня, — привет, Китай. Давно тебя не видела здесь. Как твои дела? Что ты тут делаешь с моей племяшкой? -Мы гуляем, общаемся, — вдруг она хитро заулыбалась и посмотрела на Россию. -Это замечательно, Китай, — теперь она обратилась к России, — пойдем, Россия, мне нужно тебе кое что показать. Китай, ты с нами пойдешь? -Пойду, все равно мы собирались обратно, — она кивнула и пошла рядом с Россией. Я же пошёл сзади них, как бы сопровождая. Я шёл себе спокойно и слушал пение птиц, пока не заметил переглядки Сербии со мной. Она вдруг наклонилась к уху моей любимой, чтобы я ничего не услышал (но я слышал всё) и тихо произнесла: -…Россия, скажи-ка мне, пожалуйста— а когда вы с Китаем стали встречаться? Почему я не знала? -Сербия! — шикнула она на неё, — не встречаемся мы! Мы друзья. -Ага, знаю я эту дружбу. Сначала дружат они, а потом неожиданно у меня появляются двоюродные правнуки, — вдруг она воодушевлённо произнесла, — ты только пообещай мне, что мне первой об этом скажешь. -Сербия! -Ну а что, смотри, умный, при деньгах, ответственный. Чем не жених? Так вдобавок красивый, а раз красивый, то и дети красивыми будут, а с такой матерью, как ты, и подавно, — Россия густо покраснела и мельком посмотрела на меня. Я сделал вид, будто ничего не слышал, однако уже во всю улыбался, ведь их разговор мне очень даже нравился. -Тебе нас мало, что ли? -Нет, но чем больше семья, тем веселей. Ты подумай, приглядись, — Россия вздохнула. -Хорошо, подумаю, — все же сдалась она, чем заставила меня задержать дыхание от воодушевления, — только потом не спрашивай, когда дети будут: захочу — будут, не захочу — не будут. -А я тебя не заставляю. У тебя много времени, чтобы все обдумать и принять решение, но я все-таки надеюсь, что когда-нибудь дождусь внучат, хоть и не родных. Ладно, ты думай, — громко сказала Сербия последнюю фразу, — Китай, ты не отстаешь? -Нет, слушаю пение птиц, — ответил я ей, на что она просто улыбнулась мне. Придя в номер, они тут же закрылись в комнате, оставив меня за порогом. «У нас серьёзные женские разговоры» — сказали они мне и щелкнули замком. Эх, а ведь я думал меня позовут. -Кит, привет, — моему взору пристал Япония в белом кимоно, — ты не занят? -Нет, что случилось? — он достал из кармана пакетик с целыми статуэтками. -Я их починил и даже почистил, — он подошел и отдал мне пакет, — ты теперь прощаешь меня за то недоразумение…? -Прощаю, — спокойно и холодно ответил я ему, — спасибо, можешь идти. Япония немножко еще помялся на пороге и вышел из номера. Я же зашел к себе в комнату и стал по одной вытаскивать статуэтки. Первая была дракона — большого, красивого, затем женщины с макияжем в ханьфу, статуэтки черного и белого журавлей, которым было по несколько тысяч лет, и другие. Все они встали на свои законные места и снова продолжили украшать это место. Красота. Я открыл шторы и подошёл к зеркалу, чтобы помазать обветренные губы увлажняющим кремом. Все-таки климат в Северной Америке был неблагоприятный лично для меня: у меня здесь вечно было сухое шелушащееся лицо и обветренные губы. Хотя она не сравнится с суровым климатом Сибири. Мне как-то довелось приехать в эту часть, на тот момент, Советского Союза и посмотреть на лютую зиму. А она и правда была холодной и впечатляла своей низкой температурой (я как раз приехал в минус тридцать в тот момент времени). Я думал там и замерзну. Но не только зиму я видел, но и лето. Лето там теплое, я даже скажу, жаркое. Завораживала и красота природы, которая здесь в некоторых местах осталась нетронутой. Впечатляли высокие горы Алтая, впечатляли изумрудные леса и золотые поля. Здесь все было пропитано добротой, спокойствием, чистотой. Это была одна из самых прекрасных и незабываемых поездок в моей жизни. Я был заворожен этой красотой, и в моей голове надолго отпечатались воспоминания о такой разной, но чудесной Сибири. Это даже повлияло на мое отношение к собственной природе: я стал чаще посещать парки, леса у себя и предлагал создавать новые прекрасные уголки природы в больших городах моей страны. Я сел за стол и продолжил вспоминать и мечтать. Я представлял как бы мы ходили с Россией по тропинкам лесов её страны и наслаждались этой красотой вновь и вновь. Ах, как бы это было чудесно…а с моим подарком-то еще чудеснее… Вспомнив про подарок, который оставил в комнате у КНДР, я вышел из номера и зашёл в комнату Кореи, от которой он дал мне запасной ключ, чтобы я мог спокойно в любой момент забрать свои вещи. Я тут же нашёл его там же, где и спрятал и открыл маленькую красную коробочку. В нем было кольцо из сплава иридия и платины. На верхней части кольца были маленькие камушки из настоящего бриллианта. Это кольцо стоило дорого из-за использования одних из самых дорогих металлов и минералов на земле, но оно того стоило и идеально подходило под стать моей любимой. Тем более она не любила золото, предпочитая ему серебро, поэтому сплав этих металлов был очень похож на любимый ею металл. Так что ей должно понравиться. Тут же лежали из того же сплава серёжки, но с искрящимися на свету сапфирами. Я часто тонул в её синих глазах, похожих на сияние сапфиров. Поэтому, найдя этот камень, я заказал у лучших ювелиров сделать мне все в лучшем виде: и сережки, и кольцо. Это был долгий и мучительный процесс: мне приходилось часто звонить по этому поводу ювелирам, однако они теперь были у меня в целости и сохранности. Я стоял и думал как бы мне теперь их лучше подарить. Вообще, я думал подарить их ей анонимно, ведь такие дорогие украшения дарят уж явно не по дружбе, да и я не был полностью уверен в своих догадках насчёт её влюбленности в меня. Но теперь, после вчерашнего «признания», я не знал что делать. Во мне боролись желания отдать ей так в руки и признаться в чувствах или оставить подарок в её комнате, подписавшись тайным поклонником. Второй вариант был заманчивее и поинтереснее, ведь она точно захочет узнать: кто же этот тайный поклонник. Но первый был тоже неплох: все-таки у меня есть шанс на то, что мне ответят взаимностью. Что ж, это не такая уж и большая проблема, главное — осталось только дождаться выходных, когда я смогу ей подарить их. Я подожду. Ещё немного подожду.