***
— Чим, это — один из дней, который я ждал больше, чем… — Ким делает качающиеся движения головой, недолго думает и добавляет наконец-то, — чем всё вообще! — Тэ поднимает палец вверх, что означало «ничерта ты не понимаешь, но я тебя сейчас буду убеждать». — И ты, Пак Чимин, пойдешь со мной! Это утверждение! Прекрасно понимающий Тэхена я, сидел в его уютной микроскопической комнате и думал, как бы экологично свалить от этого выматывающего обсуждения, да и от самой затеи пойти с ним на экватор, которого он ждал и вправду больше, чем меня своей жизни. Я даже немного завидую другу, так как я ещё никаких подобных событий никогда не ждал с таким упоением. Принять позицию Тэ было несложно. Было сложно решиться идти на сомнительную тусовку, и уж тем более мне — человеку, который на дух не переносит компании больше 2-3 человек, особенно с малознакомыми людьми. — Последний раз ты вот так смотрел на меня, когда проиграл мне же в карты. Как сейчас помню этот дикий ор на всю квартиру и крестовую семерку на моём лбу, которую ты не смог «повесить» на последнем ходу. Ты ведь мне её тогда так сильно впечатал… До сих пор лоб вьетнамские флешбэки чувствует. Вот же вечерок тогда выдался, — пару секунд лыблюсь стенке напротив, утопая в приятных воспоминаниях, а затем снова возвращаюсь к сути разговора и к озадаченности друга моим отказом. — Может ты лучше Чона возьмешь? Я там явно лишний, Тэ. В конце концов, это даже не мои одногруппники и не середина моего обучения. Я всё ещё давил своим телом небольшой матрас в комнате друга, что лежал тут в углу и ассоциировался у меня, по какой-то причине, с сироткой просящей мелочи в переходе — настолько он был тщедушным и замызганным. А ещё, он забавно бултыхался каждый раз, когда ты пытался повернуться или просто делал еле уловимое движение задницей. Кстати, Тэ жил в квартире, как и я, и так же, как и я, делил своё жильё с несколькими студентами с других курсов, у которых были свои отдельные комнатушки, пусть и небольшие, размером почти с маленькую ванную комнатку (когда заходишь и сразу же бьешься об кровать или тумбу ногой). На самом деле, это очень удобная вещь, если ты не хочешь тусоваться в общаге и имеешь пару лишних денег, что даёт тебе повышенная стипендия. Мы с Тэ как раз подходили под это описание и ничуть не жалели, что выбрали путь «квартирантов», а не «общажников». — Чимин, — шатен резко поворачивается ко мне лицом и, на долю секунды, кажется, что сначала это делает весь его корпус, то есть тело, а только потом пружинистые волосы, как обычно торчащие в разные стороны. Те, весело и будто «вприпрыжку», танцевали на его голове и под таким освещением выглядели куда светлее (точно как цвет выжженной на солнце травы), чем обычно. Сегодня, как ни странно, город залило солнечным светом, пусть и ненадолго. — Мы с ним просто общаемся, — двумя пальцами Тэхен убирает самую наглую прядь, но та снова падает на лоб и слегка задевает его ресницы на правом глазу. Он раздражается ещё немного, сдувает её, та снова падает обратно, но, в один миг, он успокаивается, ибо такое происходило постоянно. Так недолго и в буддизм податься, честное слово. — Ты каждый раз так говоришь, а потом несёшься по первому его зову, только и успеваешь язык на плечо задрать. Я же не совсем слепой, Тэ. Просто иди с ним. Это ведь никак не скажется на наших отношениях. Правда, — тыкаю пальцем в пылинку, что витала рядом и будто играла со мной в догонялки. Я не успеваю дотронуться до неё, как она ретируется в сторону двери, даже не помахав мне «ручкой» на прощание. — Нет, Чимин, — Тэ-тэ замирает ненадолго. Я не обращаю на это внимания, но потом резко подпрыгиваю от неожиданности, потому что шатен, с агрессией и даже некой несвойственной ему небрежностью, отбрасывает вешалки с одеждой куда-то в сторону, а затем плюхается рядом со мной на матрас. Меня от этого действия «немного» ведёт вправо и я сползаю, аки снежная лавина, ближе к холодному полу, балансируя одной булкой на мягком сидении, а второй на чем-то твердом. — Ты не понимаешь. — Что я не понимаю ещё? — барахтаюсь ещё немного и кое-как заползаю обратно на место, кряхтя, как старый дед. — Я…я не хочу больше с ним общаться, — друг хмурится, сводит брови к переносице, потупляет взгляд, уводя его в пол, а затем тяжело вздыхает, да так, что создается ощущение, будто он — это шампанское и из него сейчас пробка вылетела, причем та, которая никак не могла выйти. — Я тоже не слепой, Чимин, — он, довольно профессионально, садится в позу лотоса, кладёт ладони на колени и обмякает: плечи опускаются, спина его становится дугообразной, а полуулыбка, что всё-таки теплилась на лице до этого, в момент улетучивается, и теперь Ким становится донельзя серьёзным, таким я его видел лишь единожды, когда я героически съел последний кусок пиццы без его разрешения. — Тэ, — быстро перекатываюсь к нему и сажусь так близко, что мы касаемся плечами друг друга. — Ну ты чего? Я совсем не умел поддерживать, говорить правильные вещи в нужный момент, но я и вправду искренне хотел, чтобы Ким Тэхен никогда больше не грустил и особенно из-за неразделенной любви. Ладно. Особенно — из-за дурацкого, по-моему скромному мнению, Чон Чонгука, что крутил им, как марионеткой. Я хотел и желал для Кима лишь хорошего, потому что он действительно заслуживал этого. На первый взгляд, самый простой парень, что радуется самым простым вещам, научил меня, ни много ни мало, чуточку больше любить жизнь, смотреть на мир, иногда снимая свои черно-серые очки, и ценить то, что есть прямо сейчас. Кладу свою ладонь ему на спину, в районе правой лопатки, и слегка поглаживаю. В детстве мама частенько успокаивала меня именно так, потому интуитивно я делаю тоже самое — ведь то, что делает мама, кажется, всегда правильнее, чем что-либо ещё. Ещё недолго вырисовываю на новом «полотне» причудливые каракули (в один момент, это был классический человечек с ручками-палочками и круглой головой, потом пенис, уж простите, не сдержался). Тэ мужается и всё-таки начинает говорить. — Он ведь никогда не полюбит меня, — почти шепотом произносит шатен, ворочая слова неохотно, словно болит горло, от того говорить невыносимо. — Я знаю, что вся эта игра затеяна лишь для тебя, — Тэ осторожно поворачивает голову в мою сторону, но взгляд его скользит мимо, кажется на окно, потому что он не хочет разделять со мной эти слова, он говорит их как бы не мне, а кому-то выдуманному, мифическому, потому что говорить выдуманному «ему» — не страшно, а мне — очень даже да. — Он нравится мне. Нравился давно, ещё до того, как я «нашёл» тебя в том дурацком сквере, с недовольной физиономией и острой нуждой в настоящем друге, — Тэхен тепло ухмыляется и меня это заражает. Я всегда отвечал ему взаимностью, потому что с Тэ не могло работать иначе. Он — слишком очарователен во всех своих проявлениях. Очарователен и искренен. — Ну, уж не преувеличивай, — неловко посмеиваюсь и снова поглаживаю его по уже теплой спине, без каких-либо попыток оставить там «наскальные рисунки». — Знаешь, я думал, что наши метки совпадут. Я ведь чувствовал большое влечение к нему. Слишком большое, — он с воодушевлением рассматривает причудливую люстру на потолке (это — самодельная конструкция, из старой люстры, на которой висели полупрозрачные хрусталики, а на них картонные бабочки), от которой отражался солнечный свет, падая на край матраса и тумбу, что стояла в полуметре от нас. Лучи, с неким радужным ореолом, плыли по комнате неспешно и иногда попадали нам на руки и ноги. От них становилось в миг тепло и спокойно, будто сейчас в мире ничего кроме них и не существует. — Я так старался подобраться к нему поближе, рассмотреть что же там на его запястье… Иногда мне снились наши метки. Знаешь, когда сны кажутся такими реальными, что пробуждение вызывает автоматическую депрессию и боль, потому что по-настоящему ничего хорошего и не происходило?.. — Тэ… — слишком горько произношу его имя и мне становится невыносимо больно от этих откровений. На языке чувствуется некое покалывание, а в руках онемение, словно всё тело задеревенело давно. Хотелось прямо сейчас зарыдать вместе с другом, ибо какого хрена судьба делает такие финты? — Но там была птица. Черная птица, с расправленными крыльями, красивая и свободная… и… она точно такая же, как у тебя. Чонгук был тем, о ком ты мне тогда неосторожно сказал при первой встрече, — шатен наконец-то решается посмотреть мне в глаза, а я, в этот момент, сжимаю руку в кулак, всё ещё зафиксировав её на его спине, от чего в мой «замок» неосторожно попадает часть ткани свитера Тэхена. — И тогда я понял, что не мы с ним соулмейты, а вы. — Между прочим, твоя метка куда красивее. Твоя бабочка чудесна! — я не знал, как поддержать, поэтому нёс всё, что взбредет в голову. Видимо от стресса. Тэ лишь улыбается в ответ и берёт недолгую паузу. Он знал, что я не скажу ему ничего толкового, утешительного и нового, поэтому с мужеством принимал каждое осторожно сказанное вслух слово: и моё, и своё. Тишина быстро расстилается по комнате и, на этот раз, она настолько «оглушительна», что в ушах начинает звучать белый шум. Он приятный, нераздражающий, наверное, тот, что может успокоить тебя перед сном, если ты встревожен. В солнечных лучиках кружилась хаотичная пыль: она парила медленно и завораживающе, иногда выстраиваясь в полосы, будто цепляясь друг за дружку, чтобы не было страшно. Я сосредотачивался на ней, потому что слёзы всё ещё предательски пытались покинуть меня. Не рискую рассматривать Тэ-тэ, заглядывать ему в глаза или просто изучать, наверное потому, что мне было чертовски стыдно перед ним за всё это. Да, я понимал, что винить себя — это самое идиотское решение в этой ситуации. Но почему-то именно сейчас, как никогда ранее, мне казалось, что именно я — причина всей этой дурацкой истории. Будто я — проклятье для себя и тех, кто рядом со мной. — Я обязательно встречу своего соулмейта, — шепотом произносит он, протыкая тишину, как хрупкий мыльный пузырь. Та лопается сразу и теперь комната не кажется такой беззвучной: появляются отдаленные голоса за стенкой, с улицы и даже шелест листьев за окном, будто до наших откровений нам тут выключали звук. Я улыбаюсь и опускаю голову, от чего рыжие пряди стекают вниз, попадая на глаза и преимущественно на брови. Мне бы хотелось верить, что все мы когда-то обретём «своё». Мы все этого заслуживаем. Я убираю руку с его спины и она тут же грузно падает на матрас, точно так же, как и мой сегодняшний боевой настрой, который теперь казался таким далёким и нереальным. Мы снова берём недолгую паузу, пока до меня не доходит гениальная мысль, которую надо было бы переварить ещё давно. — Так, Тэ. Страдать — это безусловно неплохо и всё такое… — быстренько перебираюсь с матраса на пол и сажусь напротив друга в той же позе лотоса, только я делаю это неуклюже и без должного профессионализма, как Тэ (до сих пор не знаю, откуда у него такие навыки). Мне, всё же, хотелось спасти остаток дня, а точнее, экватор, к которому так готовился мой друг. — Но ведь никто не сказал, что у вас ничего не может получится с ним? — Ты же мне сам… — Нет-нет. Забудь. Просто забудь и послушай меня внимательно, — я зачем-то развожу ладони в стороны, будто сейчас будет не импровизированная мотивирующая речь, а дешевый фокус с «отрыванием» большого пальца. — Ты не обязан привязываться к этим чертовым меткам! Ни ты, ни я… да никто вообще! Просто представь, сколько ещё людей, которые вот так не «подошли» друг другу и закапывают свои истинные чувства глубоко в мусорку, только потому, что кто-то им внушил, что это — офигеть как правильно! Представил? Тэ кивает одобрительно, поджав губы (видимо тоже на грани «я сейчас разревусь и затоплю соседей», а я, тем временем, продолжаю. — Юнги рассказывал мне о сотни таких, как я или ты. Они приходят к нему, чтобы унять свою боль. Только подумай… — Кто такой Юнги? — Тёмный, — я зачем-то закатываю глаза, хотя и не стоило: я ещё не поведал Тэ-тэ, в полной мере, о нашем «свидании» с мастером тату накануне. — А Тёмный кто? — Тэ! — Да шучу я, — он улыбается и мне ставится куда легче. — В общем, таких людей слишком много. И я хочу, чтобы ты не сдавался. Ни я, ни ты, никто! — Чимин, — Тэ-тэ наклоняет голову вправо и внимательно всматривается в моё лицо. Он прищуривается на долю секунды, а затем добавляет.— Ты правда не обидишься, если… — Нет, — перебиваю и улыбаюсь так, словно я тут джекпот сорвал, а не Тэхен. Хотя, сказать, что Чонгук — это джекпот, это как назвать слона пушинкой: прямо противоположное утверждение. — Конечно же нет, дурачьё. Ещё один залётный солнечный луч проникает в комнату и стелется ровно перед нами, как бы разделяя меня и Тэ по разные стороны баррикад. Мы одновременно обращаем на него внимание и какое-то время просто молчим, изучая редкое природное явление для глубокого и мрачного ноября. — Пообещай, — шатен снова говорил тише на полтона, не отрывая взгляда от полосы света. — Пообещай мне, что в случае неудачи, ты будешь слушать моё нытье 24 часа в сутки, — Тэ снова ставит голову в исходное положение и улыбается, но, на этот раз, с такой непреодолимой грустью, что невольно щемит в душе. Почему-то, это звучало, как некое прощание. Только с чем он прощался? — Обещаю, — так же тихо и честно, отвечаю я. Кто, если не я?***
Ветер методично колышет верхушки деревьев, будто пересчитывает их, поочерёдно задевая невидимой рукой: осторожно, иногда еле касаясь кроны, кажется, он совсем никуда не спешит. От последних доносится приятный аромат хвои и увядшей листвы. Запах доходит до меня не сразу. Сначала он кружится где-то далеко, как бы огибая меня со всех сторон, донося лишь часть аромата, но потом, резко и без предупреждения, врывается в ноздри и раскрывается всеми красками сразу же, как слишком яркий и вычурный фейерверк на празднике, который ты не просил. Стоит леденящая душу тишина. Конечно же, не кристально чистая, как это бывает где-то за городом, в непроглядной лесной глуши, но всё же. Птицы улетели на юг, люди не слишком охотно выбирались в непогоду хоть куда-то, и, кажется, что весь мир покинул это место. Здесь лишь туман, сырость, повсеместные лужи и тучи, что сгущаются с каждым днем всё больше и больше, погружая это место в кромешную тьму даже днём. На часах было около 9 или 10 вечера. Свет от фонарного столба был настолько тусклым, что едва справлялся с густотой тумана, а он, как и полагается этому месяцу, был тут везде, как всеобъемлющее стихийное бедствие, что вот-вот поглотит и весь мир. Я бы сравнил его с тихим цунами. Открытыми участками кожи ощущаю морось и сильную влажность. В основном щеками и частью шеи, которая оголилась из-за вечно сползающего шарфа. Мои рыжие и уже потерявшие основной цвет волосы, впитывали влагу так быстро, что я порой сравнивал себя с губкой. Не Бобом конечно, но тем не менее. — Ну где ты есть? — снова набираю знакомый номер, не отрывая взгляда от столба, а точнее от лампы, что продолжала гореть слишком слабо, периодически мерцая, как в морге (почему такая ассоциация?). — Черт… — в ответ слышу однотипные гудки и автоответчик, который срабатывал уже раз пятнадцатый, где Тэ задорно говорил о том, что сейчас сильно занят. Пальцы в миг становятся ледяными и будто безжизненными, от чего ворочать ими и делать что-то без перчаток было категорически невозможно. Я убираю обе руки в карманы куртки и снова замираю, но, на этот раз, закрываю глаза и поднимаю голову чуть выше. Морось начинает налипать на лицо ещё быстрее или мне кажется это из-за того, что я неподвижен теперь. От неё коже, почему-то, становится чуточку теплее. Я медленно приоткрываю рот и теперь ощущаю водяные иглы ещё и на губах. По ним морось скользит куда менее охотно и будто впитывается сразу, не успев и коснуться разгорячённой поверхности. По какой-то причине, мои губы всегда были теплыми. Не знаю зачем вам этот факт нужен, но живите теперь с ним. — Алло, — произношу так вальяжно и медленно, что сам удивляюсь такой реакции на звонок, который ждал уже минут 20 на морозе. Я машинально взял смартфон в руки и так же машинально приложил его к уху, так и не открыв глаз: уж слишком было хорошо в кромешной темноте теперь. Ощущение в это мгновение было странным. Мир казался нереальным, заторможенным, пустым. Сердце сжималось, а холод более не чувствовался так, как раньше. Но, тем не менее, мне было спокойно. Я бы сказал спокойно-меланхолично. Звонил мне, конечно же, Ким Тэхен. Он благополучно ушёл на празднование экватора (середина обучения в университете, которую каждая группа празднует по-своему) около 4 или 5 часов назад с Гуком, как мы и планировали до этого ранее. Однако, около часа назад, он позвонил мне в странных чувствах и попросил его встретить здесь, а затем остаться с ним до утра, то есть переночевать у него. Тот факт, что он должен был провести сегодняшний остаток дня с Чоном, а его, как оказалось, нет рядом, меня, безусловно, настораживал, если не сказать, что бесил. Какого черта даже тут с ним опять есть какие-то проблемы? Я не про Тэ-тэ, а про Гука. Так сложно было остаться с ним что-ли? — Ты уже на месте? — я слышу как на фоне у него долбит музыка и кричат какие-то малознакомые мне люди. Как ни странно, для меня это признак того, что с Тэ всё в порядке. — Да. Уже минут 20 как. Ты в порядке? — Сейчас выйду, — друг мазано отвечает и увиливает от вопроса, быстро сбрасывая звонок. А я же уже чувствовал, что дело пахло жаренным. Не в прямом смысле конечно же. Открываю наконец глаза и морщусь. Тусклый свет теперь не казался таким уж тусклым. — Что ж… — зачем-то говорю вслух и снова убираю руки в карманы, но ненадолго. — Что за…? — мимолетом успеваю взглянуть на запястье, а только потом понять, что что-то идёт не так. Странные ощущения в районе нового тату начинают быстро расползаться и по всей руке. Я, в один миг, понимаю, что неясные изменения происходят именно там, где я пытался распрощаться с меткой — это и неудивительно. — Ещё? Ещё одни? Да сколько можно? Отёка и защитной плёнки на руке уже не было. Как ни странно, все признаки того, что тату заживает, были и были они на лицо: подсушенная корочка, которая уже сама отходила, ровные и четкие края рисунка, а также время, которое прошло с момента сеанса. Однако, на коже всё ещё проблескивали те самые красные точки, которые, как мне стало казаться, начинали вырисовываться в нечто другое, чем просто «непонятная хрень в виде непонятно чего». — Чего? Она… она стала другой? — хмурюсь и делаю два уверенных отрывистых шага в сторону фонарного столба: там мне было удобнее рассмотреть, что же происходит, пусть и не под самым лучшим освещением. Поднимаю руку выше, а сердце замирает. Дракон смотрел на меня, а я не него. Так детально изобразить несуществующее создание, которое прожигает тебя взглядом, каждый раз, когда ты смотришь на него — это определенно точно высшая степень искусства. Мифологическое существо, свернутое калачиком, «наблюдало» за мной и всё ещё вызывало во мне гамму чувств: то ли потому, что его создатель — это Юнги, то ли потому, что тату само по себе выглядело достойно и красиво. Я провожу подушечкой указательного пальца по красному рисунку, задерживаюсь в районе тёмного пятна, что напоминал мне о метке под ним, и улыбаюсь одним уголком губ. Дракон был не таким, каким я привык его видеть в других источниках и даже в изображении тех же тату, но понять, почему я так чувствую, я смог только недавно. Выдыхаю и пар, исходящий изо рта, обволакивает рисунок ненадолго. Я ухмыляюсь, потому что так даже лучше. Понимание «что же такого особенного в мифическом существе», которым довольно трудно удивить хоть кого-то, пришло ко мне как только я пересёк порог квартиры после «свидания» с создателем этого рисунка. Наверняка вы никогда не задумывались над тем, что олицетворяет собой дракон, верно? Я тоже, но до того момента, пока не стал счастливым обладателем уникальной тату на себе. Так вот, именно интерпретация Юнги, его видение существа, было непохожим на всё остальное, что я когда-либо видел, потому что дракон, в привычном его понимании, это — что-то воинственное, сильное, опасное и, возможно, величественное, неподвластное никому; то, что заставляет сердце содрогнуться, а мозг лишний раз подумать, потому что — существо неизведанное и непредсказуемое. «Мой» же дракон — не опасен. Он, в какой-то степени, беззащитен, определенно точно спокоен и счастлив, находясь здесь. На его морде даже видна улыбка, пусть и не такая типичная, как у представителей очеловеченных существ. Он кажется мне моим же защитником, спасителем или успокоением, но он — не воин. Скорее, он — как духовный наставник или компаньон, что всегда рядом; он смотрит на меня и улыбается, в глазах его читается что-то хорошее, поддерживающие, обнадеживающе, даже в самый тяжелый момент. Смотря на него, мне хочется улыбаться в ответ. Улыбаться так, чтобы никто не видел, потому что улыбка эта интимна и точно не для всех. Смотря на него, я замечаю, как начинаю вспоминать что-то хорошее, тёплое, то, что греет душу и иногда, эти воспоминания настолько давние, что удивляюсь, как я вообще выцепил их из своей памяти и почему именно дракон стал их, так называемым, триггером? «Мой» дракон, подобно самому Юнги, заставляет мою душу цвести, как благоухающий сад роз. Возможно, этот дракон — это его автопортрет? Только образ не тот, что видят другие, а тот, что он видит сам, заглядывая себе в душу. В чешуйках существа, на моей руке, ранее преобладал не только красный цвет, каким его выбрал я сам (пусть и под влиянием Юнги, а точнее моего тогдашнего стресса), но ещё и черный, тот, что был под новой тату и принадлежал изначальной метке (всё же полностью перебить более светлым цветом тёмный не так-то просто, согласитесь). В некоторых местах, темные пятна были видны сильнее, где-то менее, но факт оставался фактом — птица, которая являлась моей меткой, была там и никуда не собиралась «уходить». Я видел её, иногда вычерчивал её прежнюю форму и точно знал, что деться она никуда не сможет. Но теперь, что-то шло не так. Черный рисунок ослабевал, а тату будто разрасталась. И я замечал это каждый новый день. Мне не могло казаться. — Точки, — снова повторяю вслух и уже не веду счёта времени. Казалось, что я вообще переместился в другое измерение, где мне не было дела ни до кого. — Они… они теперь часть рисунка? Хвост дракона заканчивался ровно у моей родинки, которая была на шесть пальцев выше от запястья. Там она была всегда, с моего рождения, я хорошо помнил границы нового существа на коже и знал, что «убежать» или съехать оно не могло. Теперь же, хвост его будто вырос и тянулся ближе к локтю, пусть до него ещё и было достаточно расстояния, почти с полторы ладони. — Не может быть, — отрицаю сначала, затем подношу руку почти впритык к носу, и даже чувствую свой запах геля для душа. — Что «не может»? — переспрашивает знакомый голос совсем рядом, за спиной. Я не пугаюсь и продолжаю смотреть куда смотрел. — Опять точки? — Ага… — я не поворачиваю головы и точно знаю, что это Тэхен.— Смотри. Видишь? — Ну… да, — шатен берется за затылок одной рукой и хмурится вместе со мной. — Дракон остался драконом. Что не так? — Точки будто вросли в его хвост. Видишь? Он вытянулся, — показываю пальцем на находку. — Я точно знаю, что он заканчивался параллельно моей родинке. Он ведь не мог просто так сдвинуться. Да даже если просто… Короче, — делаю паузу. — Тату не двигаются — это факт. — А я тебе говорил, что твой Тёмный — колдун, — Тэ выпучивает глаза, а затем добавляет уже спокойнее. — Может у него и спросим? — Сейчас? — убираю руку в карман снова и выгибаю бровь. — Ты время видел? — Слушай, — Тэ-тэ оглядывается назад, на пустынную и туманную улицу, а затем тяжело вздыхает. Выглядел он, как скомканный лист бумаги, который тщательно пытались потом разровнять, но не вышло: пружинки на его голове уже не такие «бодрые и активные», плечи выдвинуты вперёд, будто сзади у него горб вырос, а глаза грустнее, чем у той собаки, что попрошайничает у нашего университета. — Вечер оказался таким паршивым, что… мне бы хотелось отвлечься. — Как Тёмный этому поможет? — не понимаю я. — Давай просто куда-то пойдем, Чим? Я… не хочу домой, не хочу рассказывать, и… — Чон не пришёл? — предугадываю я. — Хуже, — стискивая зубы, произносит шатен, в несвойственной ему манере. В какой-то момент, мне даже кажется, что Ким скалится и под таким освещением выглядит как-то жутковато. — Что может быть хуже, чем сам Чон? — ухмыляюсь, но потом понимаю, что сейчас совсем не до шуток вообще-то. — Прости… Так… Может хотя бы коротко скажешь, что произошло? Я буду знать, чем тебя реанимировать. Могу предложить алкоголь из запасов или… настолку какую-нибудь. — Он, — Тэхен шумно втягивает носом морозный воздух, а затем выдыхает через полуоткрытый рот, заваливая расстояние между нами клубами пара, — он уехал с другим. — Чего?! Ладно. Я предполагал, что Гук — та ещё заноза в заднице. Предполагал, что он — хреновый актер, который пытается завоевать моё сердце дешевой постановкой (за что я перестал его винить, в общем-то). Но предположить, что Чон Чонгук, как самый настоящий проблядушник, укатит с другим чуваком, в неизвестном направлении, прямо на вечеринке, куда его пригласил Тэ — по уши влюбленный в него? Нет. Я был о нём лучшего мнения. И что самое «смешное» — я ведь его предупреждал, чтобы он не лез к Тэ, если хочет навредить ему! — Блять, — добавляю я чуть остыв, рассекая молчание между нами экспрессивным матом. — И… кто это и куда он поехал? Как вообще это вышло? — Я не знаю, Чимин, — довольно резко огрызается друг, нервно топчась на месте, будто сейчас побежит куда-то. — Он просто взял его под талию и укатил на ебучем мотоцикле! Прямо на моих же глазах! — Вот же… — Я… — Тэ опускает голову вниз и смотрит на мыски грубых ботинок, которые он так горячо любил, а сегодня ещё и начищал перед уходом на вечеринку, — я ведь ничего плохого ему не сделал? — Нет! Конечно же нет, Тэ! — я быстро понимаю, что нужно делать. Обнимать Тэ-тэ мне никогда не было зазорно. Я знал, что многие парни чурались такого контакта, относя его к девичьим нежностям, но мне было искренне плевать, кто и что подумают про нас. Я любил обнимать Тэ, когда мы дурачились, когда радовались друг за друга, когда делили печаль вместе, да и вообще — я любил такой вид близости, но и не позволял его другим. Объятия для нас с Тэ — это целая история, которая не требовала слов. Тэхен вжимает своё лицо мне в плечо, а свои руки расслабляет, опуская их вдоль туловища. Я же, наоборот, одной рукой прижимаю к себе, надавливая на его затылок, а второй, как и днем, глажу по спине: медленно, неспешно, точно как ветер, что всё ещё качал верхушки сухих деревьев над нами. Мама говорила, что всем нам нужны объятия, потому что они — это лекарство: бесплатное, но, тем не менее, самое дорогое. Мы стояли под слабо светящим фонарным столбом, окутанные туманом, иногда совсем без света, потому что лампочка явно не справлялась. Мы стояли долго, в оглушительной тишине, совсем одни, промокшие от мелкого и назойливого дождя, который и не думал заканчиваться. Нам не нужны были слова, чтобы делиться друг с другом болью, что настигла нас обоих. Каждый из нас сейчас был благодарен судьбе за то, что когда-то, в том сквере у кампуса, в самом начале осени, мы встретили друг друга. — Зарёванным ты меня ещё не видел, — улыбается Тэхен и убирает голову с плеча, вытирая слезы со щёк, что уже впитались и оставили соленные борозды кое-где. — Может мы с тобой солумейты, а? — Конечно, балда, — я тыкаю кулачком в его плечо и улыбаюсь. Я любил Тэ, в том числе, и за то, что он быстро отходил от негатива и никогда не зацикливался на нём. — Хоть где-то нам подфартило. — Ага… — Тэ улыбался, но без свойственной ему теплоты и радушия. Улыбка эта была сухая, искривленная и даже вымученная. У меня было ощущение, что он «ломался» на глазах. Нет. Он не пытался выдавить из себя что-то. Скорее он боролся с собственными чувствами, пытаясь их прогнать куда подальше, как это было ранее. Но мы ведь все прекрасно понимаем, что это невозможно. Мы прекрасно понимаем, что история с Гуком оставит на нём неизгладимый след и моя задача сейчас — быть рядом с ним. — Ну что, наведаемся к Тёмному тогда? — вдруг, неожиданно для самого себя, озвучиваю я. — Серьёзно? — Тэ расправляет плечи и круглит глаза, от чего я наконец-то вижу в них хоть какой-то отблеск от тусклого света. — А ты что думал? Либо мы идём на эту долбанную вечеринку вместе, тусим там до утра, а затем едем за Чоном и сносим ему голову! Как тебе такое? — Хм. А что если совместить эти две идеи? — загадочно произносит Тэ-тэ и мы оба, почти одновременно, ухмыляемся. А ведь действительно.***
Вот чего я не ожидал встретить на праздновании экватора, так это множества свечей, тематических плакатов и «приличных» на вид студентов. Празднование важного мероприятия было спланировано в отдельном домике, в конце самой неприглядной улицы, прямо напротив небольшого сквера, куда я попадал единожды, когда только изучал этот городишко. Одногруппники Тэ оказались вполне милыми ребятами, которые не только тщательно спланировали конкурсы, тематику и в целом всё празднование экватора, но и охотно принимали гостей, которые не были «включены» в список. В общем, тут было хорошо, но не для интроверта, как я. — Тэ! Ты вернулся! — говорит уже пятый человек за последние пятнадцать минут и отбивает «пятюню» моему другу. Как ни странно, атмосфера была здесь радушная. Я даже стыжусь своих прошлых домыслов по поводу тусовок и предвзятого мнения на их счёт. Оказывается, иногда нужно рисковать и приходить, когда тебя зовут. Нет, серьезно. Вы только представьте — студенческая вечеринка, без тонны алкоголя, с интерактивными заданиями и тематикой. — Чимин! — снова ещё один возглас, адресованный мне. — Мы тебя ждали! Тэ-тэ нам о тебе много рассказывал! Вот там — напитки, а в противоположном конце коридора — уборная и спальня, если тебе нужно переодеться. Располагайся и не стесняйся. Мы как раз начали конкурсную программу — присоединяйся! — темноволосая девушка, с пунцовыми от температуры внутри дома щеками, стремглав убегает в сторону группы ребят и начинает объявлять первое задание. Кажется они играли в Крокодила или во что-то похожего на него. — Как мило… — вылетает у меня изо рта. Останавливаюсь, чтобы ещё немного понаблюдать за настоящим праздником, а затем ступаю за Тэ-тэ. — Теперь понимаешь, почему я так ждал этого праздника? — спрашивает шатен и усаживается на диван, уже прихватив с собой красный стаканчик с чем-то. Мне снова становится невыносимо больно от поступка Гука и от того, что я, в какой-то степени, был причастен к испоганенному празднику Тэ. В конце концов, я же его надоумил сюда прийти именно с ним. — Слушай, — я тоже хватаю что-то со стола, но не напиток, а какое-то канапе из фруктов и сыра, которое, кстати, выглядело весьма не дурно, а ещё и пахло чем-то соблазнительно-запрещенным, — не смей думать, что с тобой что-то не так. Тэхен поворачивает голову в мою сторону и смотрит на меня с недоумением и будто с полной уверенностью в том, что я несу какую-то чушь: на его лице «останавливается» мыслительный процесс, глаза широко распахнуты, а рот вот-вот раскроется, чтобы воспротивиться моему высказыванию. — Со мной? Да я ведь идеален, — легко и непринужденно отзывается он, а затем, как ни в чем не бывало, начинает хлестать свой напиток, манерно оттопырив мизинец. Я же, нахожусь в полнейшем ауте. Не то чтобы я думал, что Тэ плохого о себе мнения. Скорее, я предполагал, что его самооценка должна была хоть как-то пострадать после говно-поступка Гука. Согласитесь, что каждый бы из нас начал копаться в себе после такого, хотя бы полсекунды. Но, кто бы мог подумать, что это, наоборот, раззадорит его. Ну, либо он слишком «искусно» играет и научился этому у того же Чона. — Мы выиграли! — раздаётся из противоположного конца комнаты и я начинаю вспоминать, почему не люблю слишком людные компашки. Долбанные крики, что выносят мои барабанные перепонки в другое измерение. — Так что ответил Тёмный? — Тэ наливает ещё один стакан себе, а я всё ещё не понимаю, что он там пьёт, да ещё и так быстро. Я нервно сглатываю, потому что ответ Тёмного — это ещё одна причина, почему я сегодня капец как нервничаю и хочу закончить жизнь экстерном.Юнги
— Привет, Юнги! Прости, что так поздно пишу тебе, но, кажется, что у меня начались новые метаморфозы, связанные с тату. Я сейчас нахожусь на вечеринке с одногруппниками Тэхена (тот парень, что был со мной на сеансе, если помнишь), он приглашает тебя на праздник, ну и ты заодно можешь посмотреть, что у меня «случилось». Но ты не обязан! И ещё раз прости за то, что так поздно. Чимин.— Значит зовёт меня только Тэхен? ◉◡◉
— Ещё я! Да и вообще, много людей здесь!— Постараюсь. Я всё ещё на работе. Скинь адрес, а я напишу, если успею подъехать в течении часа. Пока занят.
— Ты чего молчишь, Чим? — Тэ, пока я был в телефоне и раздумьях, уже успел осушить ещё один стакан и охотно тянулся за другим. — Придёт? — с набитым ртом, повторяет вопрос он, впихивая ту же фруктово-сырную шутку, что и я до этого. — Написал, что не знает. Ещё на работе, — тихо отвечаю и оглядываюсь на единственное окно в этой комнате, будто за ним уже стояла машина Юнги. Улица, что я видел издалека, через толщину стёкол, и весь этот дом, с его обитателями, конкурсами и декором, снова казались мне нереальными. Такое случалось часто, когда моя жизнь отходила от «канона». — Знаешь, Чим, — Тэхен жмёт какому-то рослому парню руку в знак приветствия и продолжает, — а я вот хочу тоже на свидание сгонять. Тэ закидывает ногу на ногу, растекается всем телом на диване и выглядит так, будто он тут хозяин жизни. Я так и не смог понять, что же такого произошло за такой короткий период с ним. Неужто алкоголь? — М? — спрашиваю я, и удивляюсь, с чего вдруг такая странная потребность возникла. — Ну, на свидание. За ручку походить, кофе попить, бывших пообсуждать — стандартное такое мероприятие, ты же знаешь, — Ким делает глоток за глотком, а затем сладко причмокивает. — Ты наклюкался что-ли? — Нет. Просто… чего я жизнь свою трачу на этого упыря? Вон, посмотри сколько парней классных рядом. Бог дал им всё, кроме моего номера телефона, — Тэхен заливисто смеётся, а я всё больше пугаюсь его вот такой смены настроений, — Вон, видишь, в дальнем углу, прямо у пианино, мальчика в красном свитшоте с эмблемой университета? — Ну, — оглядываюсь туда же, куда и Тэ. Парень, в яркой алой кофте и огромной надписью на ней, тоже смотрит на нас, а затем подмигивает Тэхену. Я краснею за него и быстро отворачиваюсь, как-будто в меня чужими трусами сейчас запульнули. — Он мне встречаться предлагал пару месяцев назад. Это — друг моего одногруппника. Он — первокурсник, — Тэ-тэ говорил это так буднично, словно ему каждый второй это предлагает постоянно. — Серьезно? — меня как-то слишком сильно ошарашивает это заявление. Я думал, что Тэ, в этом плане, невинен и чист и всё это время ждал своей судьбы, не обращая внимания на «посторонних». — А я вот ему отказал, потому что думал, что Чон — это мой соул, — Ким отпивает и снова делает невероятно раздражающий прихлеб, будто горячий чай пытается выдуть. — Может предложить ему? — Убить Чона вместе с нами? Нам бы не помешала помощь. Он вроде рукастый, — оглядываюсь ещё раз на него, и снова ловлю неоднозначный взгляд, который ничего хорошего не предвещал. — На свидание сходить, — игнорирует мою шутку он. — Он ведь симпатичный и хороший. Правда хороший. Только вот проблема одна есть. — Какая тут может проблема, если уже по двум параметрам он выигрывает Чона? — я не перестаю оставлять попытки рассмешить Кима, но тот сегодня, как неприступная каменная скала, с таким же выражением лица. Разве что свои шутки Тэхен принимал на «ура». — Проблема в том, что Чон ещё не съехал из моего сердца. Придётся на свидании втроём сидеть, — шатен вздыхает, а затем осушает какой-то там по счёту стакан. — Это к лучшему, Тэ. Я уверен. — Привет, Тэ-тэ, — «красный свитшот» показывается на горизонте будто по заказу. Серьезно. Я даже в судьбу начну верить с такой «точностью». — Не хочешь с нами поиграть? — О, Кацу, — шатен пьяненько улыбается и поворачивается всем корпусом к парню, укладывая локоть на спинку дивана, будто сейчас будет пикап атака. В принципе, так оно и случилось потом. Вообще, видеть Тэ вот таким — было так странно и неловко, что хотелось провалиться под землю. Но, видимо, только мне одному. — Знаешь, я тут подумал и хочу сказать… Я делаю внутренний фейспалм и быстренько сваливаю, чтобы не заразиться стыдом от этой ситуации. Да и к чему там я? Тэ похоже выбрал путь развития сегодняшнего праздника. Я тут явно лишний. Ноги быстро уносят меня на веранду дома, где было спасительно прохладно. Пока ещё прохладно, потому что внутри помещения было невыносимо жарко, из-за обилия людей и горячительных напитков, от этого мороз на улице ощущался очень даже приятно, даже без куртки на мне. Навязчивый гул большой компании остаётся позади, за закрытой дверью, и это так приятно ласкает слух, что я снова мечтаю оказаться дома и просто пялиться в окно, сидя в тишине. Я думаю, мне не так много от жизни и нужно. Правда. По открытым щиколотками бьёт ветер, что за то время пока мы с Тэ возвращались на его тусовку, всё-таки разошелся и стал ощутимо сильнее, но всё ещё не так критично, как это было на прошлой неделе. Листва под ступеньками начинает причудливо кружиться по придомовой территории и разноситься в разные стороны, задевая то припаркованные велосипеды, то чьи-то ботинки, а где-то и мусорным бак. Со стороны казалось, что листья и ветер играют в салочки с окружающим миром. От этого осознания становилось, почему-то, приятно и уютно. Потираю ладони друг о друга, а затем прижимаю их к губами, которые были горячее обычного. Они буквально пылали на контрасте с морозным шлейфом ноябрьской погоды. Спустя десять минут «спасительной тишины», оглядываюсь назад, а конкретно, на окно, которое вело в комнату, где и происходил весь праздник, чтобы ещё раз убедиться, что Тэхен и «красный свитшот» мило беседуют на диване, что я давил своей пятой точкой пару минут назад. Тэ-тэ улыбался, кажется шутил и размахивал стаканом в разные стороны, словно рукам дали волю наконец. Он не был в стельку пьян, но всё же хмель, в приятной степени, давал ему расслабиться и быть чуточку смелее обычного. Парень, сидящий напротив него, поправляет его вечно спадающую прядь, а затем, довольно застенчиво и неловко, подаётся вперёд, выжидая ответной реакции, но совсем недолго, почти долю секунды. Тэ не реагирует и продолжает активно шутить, иногда озираясь по сторонам, видимо, отвечая кому-то вне зоны моего обзора. Я не знал, действительно ли он не подметил эту «активную провокацию» или же он просто игнорирует происходящее, думая о Чоне, даже сейчас. Думаю, что второе. — Эх, Гук… — говорю вслух и снова поворачиваюсь в сторону дороги и небольшого сада, что «рос» тут по краю дома. Садом конечно это сложно назвать, так как здесь было всего лишь пару завявших тщедушных клумб, за которыми давным-давно никто не ухаживал. Эдакое сухое изваяние, покрытое кое-где инеем. — Что же ты натворил?.. По дороге начинает стелиться яркий свет, который хорошо очерчивает туман, о котором я и думать забыл. В свете фар он кружился так причудливо и странно, что казалось это и не туман вовсе, а какой-то магический вуншпунш от мира природы. Я в миг расправляю плечи и напрягаюсь. Черная Хонда уже виднелась на горизонте. Приятный звук резины, касающийся мокрого асфальта, лакированный, наполированный корпус авто и ощущение винтажности — вот, что представляла собой машина Юнги. И он прямо сейчас был здесь. Хонда паркуется рядом с домом, благо места тут было много, так как большинство студентов приходили либо пешком, либо приезжали на велосипедах или такси. Всё-таки все планировали выпить, так что неудивительно. — Ты же написать должен был, — лепечу я себе под нос, но это уже не так важно. Сердце снова начинает волноваться и биться чаще, так сильно, что приходится на время положить руку на грудь, чтобы усмирить его. — Тише-тише. Всё нормально, — успокаиваю сам себя. И каждый новый раз, когда я видел Юнги, мне казалось, что моя скучная и серая жизнь, на мгновение, превращалась во что-то яркое, прекрасное и кинематографичное. Знаете, такое бывает, когда вы включаете подходящую музыку и она в точности попадает под ваш настрой и воображение в данный момент, рисуя какие-то правильные детали, окружение, добавляя романтизма всему происходящему, даже идущей мимо дворовой собаке. Я был словно в фильме. Но на деле, я был по уши в тревоге: за себя, друга, и даже за Юнги. — Я думал, что придётся тебя искать, — первое, что произносит Тёмный, выходя из авто, вместо приветствия. Он захлопывает дверь и улыбается, так тепло и радушно, что я вижу эту искрящуюся улыбку даже с такого расстояния. Он был в черной кожаной куртке, темно-синих джинсах и в грубых коричневых ботинках, похожих на те, что носил Тэ. Я быстро «оцениваю» то, во что он одет и снова рассыпаюсь на кусочки от того какой он. Вы наверняка спросите «Какой?», «Что в нём такого уникального и почему даже одежда на нём вызывает у меня восторг?». В том и суть этого странного чувства — ты не знаешь за что и почему, но точно уверен, что человек этот — особенный. Наверное потому, что особенные люди привносят в нашу жизнь особенные чувства. Правда? Машинально встаю со ступенек, на которых сидел всё это время, улыбаюсь в ответ и какое-то время очень глупо молчу, впрочем, как и обычно. — Ты не замёрзнешь? — интересуется Юнги, будто сейчас тот самый вечер, когда мы впервые пошли на «свидание», потому что вопрос тот же, да и погода в целом. — Сидеть на ступеньках в ноябре — не самая лучшая затея. Тебе не кажется? Его забота, пусть и мимолётная, улыбка, что сопровождала почти каждую его фразу — это то, что заставляет меня верить в лучшее. Наверное, мой мир действительно не такой поганый, если в нём есть те, кто заставляет душу петь? — Думаешь? Здесь очень даже удобно было, — по-кошачьи хитро произношу ответ, не скрывая совсем окутывающего всё моё тело ощущения счастья. С каждой новой встречей, мне было всё больше комфортно говорить невпопад, шутить по-дурацки и не скрывать того, что Юнги мне нравился. На самом деле, я настолько сильно был пленён им, что моё тело автоматом выбрасывало эндорфин, дофамин, серотонин, окситоцин и, нужно признать, ещё и пару ведер пота. Последнее — от волнения. — Знаю. После нашей прогулки я немного простыл. А ты как? Темный открывает невысокую калитку, буквально по колено ему, и пересекает придомовую территорию за пару-тройку шагов. Теперь он стоял прямо напротив меня, у подножия ступенек, смотрел на меня чертовски пленительно и нагло, а я опять таял. Сглатываю скопившуюся от волнения слюну и перебираю пальцами длинный рукав своей кофты, что была мне не по размеру. Почему-то меня снова разрывают неясные чувства, но одно я понимал точно — у меня будто крылья за спиной вырастают, когда он так близко. Я смотрел на него сверху вниз и, по какой-то неведомой причине, меня так сильно забавлял этот ракурс, что я тихонечко смеюсь где-то у себя внутри, чтобы никого не обидеть. Юнги выглядел так мило и по-новому, а ещё, он так сильнее походил на кота, только на голодного и замученного почему-то. — Я здоров, как видишь, — тихо произношу в ответ и снова застенчиво улыбаюсь, от чего на щеках моих рисуются ямочки. Кажется, я вообще не переставал улыбаться в присутствии Юнги. Это действие становилось настолько частым, что делал я это автоматом. Вспоминал я о своей шальной улыбке только дома, когда сводило челюсть. Взгляд его снова скользит по мне. Он не отвлекается на что-то другое: ни на дом, ни на орущих за дверью людей и даже на украшения или свечи, что были даже на улице, пусть и почти все задутые ветром. Юнги будто сканировал меня, читал, подобно полуоткрытой книге, где-то задерживался подольше, в основном на губах и щеках, как мне казалось. Ветер подгоняет меня в спину, будто кричит: «Спустись к нему! Не будь трусом!», но я, наоборот, сжимаюсь весь, становлюсь ещё меньше, беззащитнее и оголеннее, как провод без обмотки — дотронься и вспыхнешь сразу. — Нос красный, — Темный, кивком головы, указывает на мой «пяточек», а я, зачем-то, начинаю косить глаза, пытаясь увидеть его. Да, я — долбанный гений. — И руки, — на этой фразе, Юнги осторожно, но без разрешения, касается двумя пальцами моей кисти, что торчала из-под рукава кофты, и правда была почти иссиня-красной. А затем, меня выносит, потому что, кажется, я уже схожу с ума. — Ледяные, Чимин, — заключает он быстро и убирает руку, словно боится быть там дольше двух секунд. Я приоткрываю рот и выгляжу испуганным со стороны, но это не так. Ответить мне ему не представлялось возможным, потому что каждое такое касание давалось мне слишком тяжело. Не в том смысле, что я не мог это выносить физически (хотя, тут тоже есть доля правды), а в том смысле, что мозг будто зацикливал этот момент и не хотел возвращать меня в реальность. Я наклоняю голову вправо и смотрю на него с такой любовью и теплотой, что самому страшно. Страшно не потому, что я вот такой импульсивный в своих чувствах и их проявлениях, а потому, что я не знаю до конца, разобьет ли этот очаровательный мастер тату моё сердце, и без того хрупкое и раненное (нужно уточнить), или же я стану тем самым счастливым парнем на свете. Кто знает? Юнги уже не задавал лишних вопросов и, кажется, не удивлялся моему молчанию, иногда слишком затяжному. Он стоял напротив, всё ещё у подножия ступеней и улыбался, смотря мне в глаза. Впрочем, я делал тоже самое и выглядели мы, наверняка, очень странно и глупо. Но кто осудит? — Тату? — он поднимает обе брови и немного вытягивает голову вперёд, как бы задавая вопрос всем телом, а не только ртом. — Ах… Д-да, — лепечу я в ответ и сбиваю негу, что никак не хотела униматься внутри. — Вот, — приходится не с первой попытки задрать рукав оверсайзной кофты: та съезжала и не желала цепляться за холодную кожу. — Хвост дракона будто вытянулся. Я не знаю, бывает ли такое вообще… Но хорошо помню, что он заканчивался рядом с моей родинкой. Вот здесь. Прямо напротив неё, — я делаю два шага по ступням вниз, чтобы быть немного ближе к Юнги, почти на одном уровне. — Хм, — тянет мятный и снова, без разрешения, берёт мою руку в свою. Он делал это аккуратно, почти неощутимо, но так приятно, что сводило скулы и что-то там ещё. — Я не помню точных габаритов, но… это, кажется, и не краска вовсе, — Юнги тоже указывает пальцем на хвост и немного трёт то место подушечкой. — Выглядит как родимое пятно, интегрированное в тату, но у тебя же их не было? Я про родимое пятно. — Верно, — киваю в ответ. Мы ещё какое-то время оба смотрим мне на запястье и думаем каждый о своём. Ветер расходится сильнее, но я не слышу его вовсе, будто слух ушёл в спячку. Ощущаю лишь тёплое дыхание Юнги, что долетает до моего лица и руки, потому что мы слишком близко к друг другу. А ещё, щекотание его мятных волос, что доставали до моих рыжих и иногда, кажется, они даже переплетались: наши лбы были почти в сантиметре друг от друга и мне думалось, что так должно быть всегда, потому что это — прекрасно, скажу я вам. От него веяло ненавязчивым парфюмом: свежим, с нотками базилика, сандала и будто морского бриза, точно как цвет его волос. А ещё, краской, видимо, той самой, что он забивает тату. Но запах этот был приятный, не химический, скорее, наоборот, хотелось его «распробовать», спросить из чего состоит и вообще — зацепиться за разговор всеми возможными способами, потому что мне так не хотелось расставаться. Я готов каждый день терпеть эти странные метаморфозы с рукой, лишь бы мастер вернулся и просто побыл рядом. Даже слов не нужно. Темный снова берёт меня за кисть, сжимая пальцы вокруг запястья, словно он — браслет. Делает он это слегка сильнее, чем до этого. — Не больно? — спрашивает он, не отрывая взгляда от тату. — Нет, — на грани истерики, отзываюсь я и решаюсь заглянуть ему в лицо. Да, вот так близко. До этого я смотрел только вниз и не был готов поднять голову выше. Я почти ничего не видел, потому что мятная россыпь его волос почти полностью покрыла верхнюю часть лица. Точнее, так было видно с моего «высокого» угла. Однако, в поле моего внимания всё-таки попадает одна милая деталь и это вновь разбивает мне сердце вдребезги. У Юнги была родинка на щеке. На правой. Казалось бы — что тут такого? Ничего. Да, наверное ничего такого, если тебе всё равно на человека. Но мне она кажется слишком очаровательной, я бы даже сказал — правильной деталью, что делает из него ещё более хрупкую фигуру, отбрасывая куда-то в сторону кличку «Темный» и её значение. И я не знаю, почему делал такие выводы, лишь исходя из его внешнего вида. — Честно сказать, — начинает он и всё-таки разгибается, переставая высматривать в моей коже хоть что-то новое, — я понятия не имею почему это происходит, Чимин. Это очень странно. Я никогда не встречал такого ранее. Ни разу. Ну вот. Снова. Чимин. Вау, да? — И я, — пожимаю плечами и слегка улыбаюсь. Радоваться, конечно же, было нечему, но мне было всё равно приятно, что он говорил честно и не выдумывал несуществующих причин. — Наверное… я тебя порядком достал, — спускаю рукав кофты вниз, а затем тоже самое проделываю и со вторым, который был чуть ниже задрат, чем первый, чтобы они полностью покрывали мои руки и пальцы в том числе. — Почему? — Юнги выражает на лице странную, но интересную эмоцию: он нахмуривает нос, одна бровь поднимается вверх, а уголки губ, как и сами губы, он вжимает в себя. Этот хитро-заинтересованный взгляд ещё долго будет теплиться в моей памяти и вызывать улыбку. — Не каждый же день тебя вот так клиенты вызывают, — пытаюсь перевести формат темы на более нейтральный, так как ни я, ни Юнги, как мне кажется, не были готовы к каким-то сверх откровениям. В конце концов, я просто хотел провести с ним время и не важно, скажет ли мне он что-то таинственное или интимное. Пусть просто будет рядом. — Ну, во-первых, ты не вызвал, а предложил приехать. Во-вторых, что плохого в том, чтобы помочь тому, кто нуждается? — Юнги убирает руки в карманы и будто нахохливается, как воробей. — Я конечно… не сильно помогаю, но… — он потупляет взгляд и, кажется, что-то активно переваривает у себя в голове. — Давай сменим тему, — вдруг, неожиданно для самого себя, предлагаю я. — Я рад, что ты тут. НЕТ, НУ ВЫ СЛЫШАЛИ, ЧТО Я СЕЙЧАС ЛЯПНУЛ????????????????????????? Ветер, будто по заказу, в миг стихает и вдалеке слышится лишь скрип калитки, что болталась на сомнительных петлях, а также негромкий гул от компании за дверью. Складывалось ощущение, что я действительно попал в фильм, только скорее в комедию, чем в романтическую историю про двух влюблённых голубков. — Расскажи, как работа? Как твои клиенты? — неловко мнусь на месте и быстро закидываю его вопросами, как бы всё дальше ограждаясь от прошлой фразы и от своих чувств одновременно. — Мрак, — Юнги неспешно поднимается на пару ступеней вверх и садится буквально в нескольких сантиметрах от моих ног, чуть выше, чем я. — Ты говорил, что тут удобно. Не смотри на меня так осуждающе. — А ты говорил, что тут, вообще-то, холодно, — я, не долго думая, тоже сажусь рядом и только теперь всецело ощущаю мороз, который откусывает приличную часть моей былой согретой попы. — Так что там? — Море клиентов и я, кажется, совсем не успеваю… Ну и Крэнг тупит. Как обычно. — Ах. Это же тот верзила, что меня чуть ли не убил. Миленько, — натягиваю рукава еще сильнее, так как холод начинает окончательно забирать все остатки моего тепла и теперь нахождение на улице было под угрозой. Мне будто таймер врубили: мол, если ты просидишь тут больше 20 минут, то не видать тебе конечностей больше. — Да. Именно. Он — тот ещё дурачок, но… я как-то привык к нему, честно говоря. Он, на самом деле, хороший парень, просто эмоции свои не контролирует и перегибает часто. — Звучит, как неправильный выбор, — цокаю, а затем слегка посмеиваюсь, потому что и подумать не мог, что мы будем обсуждать этого странного типа вновь. — Но я не злюсь на него. — И правильно. Копить злобу не стоит. Совсем не стоит. Все эмоции должны выходить наружу. — А у меня вот с этим проблемы… — ставлю локти на коленки и вжимаю обе ладони в свои щеки. Кожей тут же ощущаю, что лицо моё, так же, как и всё тело теперь, промерзло до косточек. — Никогда не понимал, как люди справляются с сильными эмоциями… Ну, знаешь, что-то вроде антистресса в обыденной жизни. Как ты расслабляешься, например? Мне нравилась моя инициатива. Я не про то, что пригласил Юнги сюда под влиянием Тэ или про то, что встретил его у входа в дом (пусть и случайно). Я про то, что не стеснялся задавать вопросы, узнавать его, и не важно, что это так неловко и по-детски даже — я правда гордился собой. Надеюсь, что Юнги ценил это сейчас. — Ты будешь смеяться, если я скажу правду, — мятный улыбается и оголяет белоснежные миниатюрные зубы, излучая, почему-то, только искреннюю радость. Я ещё не подмечал, что он чертовски хорошо выглядит для рекламы какой-нибудь стоматологии. — Я тебя умоляю. Ты слышал кучу моих идиотских шуток и думаешь, что меня хоть что-то удивит? Ты меня плохо знаешь. Поверь, — делаю забавное движение кистью, будто забрасываю мяч в корзину, как бы проговаривая про себя «пф, мальчик, я тут за сомнительные шутки и истории отвечаю, а не ты». Из-за того, что на мою ладонь была натянута кофта, да так сильно, что свисала на 3-4 см вниз, со стороны это больше выглядело не как бросок, а как дуновение носка на ветру. — Ну… я бы мог рискнуть удивить тебя, — Темный вдруг резко встаёт и сбегает вниз по лестнице, пока я не понимаю в чём дело вообще. — Пойдем со мной, — он говорит это через плечо и показывает на авто, а я подмечаю, что на его лице вырисовывается какая-то новая хитро-лисья эмоция, не похожая на то, что я видел ранее. — Ехать? Куда? — я не сильно понимал, что он хочет, но делал точно так же, но куда ленивее, спускаясь по лестнице, как каракатица. Но дело было, конечно же, не в лени, а в том, что я промерз окончательно. — Да. Здесь не так далеко, — он снова кидает еле уловимый, но читаемый взгляд хитреца, — Возможно, мне получится тебя удивить ну или, как минимум, рассмешить, — Юнги пересекает калитку, придерживает миниатюрную дверцу для меня, а затем открывает и пассажирскую, тоже выжидая, когда я усядусь внутрь, потому что я всё ещё двигался, как робот заторможенный. — Че-ё-ёрт, — тяну я, едва коснувшись ещё нагретого сидения своей пятой точкой. — Как тут хо-о-р-ошо-о-о. Святые пирожки, — потираю ладони и расплываюсь в улыбке. Быть в тепле — кайф. Действительно. В салоне было хорошо и уютно. Пахло, кстати, всё тем же ароматом, что носил Юнги, только к нему ещё добавлялся запах саше, что лежало у лобового стекла, в виде золотого мешочка. — Тебя не будут искать? — спрашивает Темный, пристегивая ремень. Он делает это быстро, я бы сказал, резво и без промедлений, будто мы спешим куда-то. — Я напишу Тэ, что отъеду ненадолго. Он всё равно занят новой пассией, — бросаю последний короткий взгляд на окно, где мелькали фигуры. Вроде бы Тэ-тэ всё ещё сидел на диванчике и ворковали. Надеюсь, пока меня не будет, он не натворит ничего криминального. Не хочу потом винить себя ещё и за это. — А как же… — мятный, видимо, перебирает в голове идеи, как могут звать того, ради кого я перебивал метку и выдаёт, — Чонгук, — кажется, что Юнги чертовски хреново умел играть в «ничего непонимающего парня». Почему-то я был уверен, что всё он отчетливо помнил и знал, просто делал вид, что не сильно заинтересован в нём. — Ничего себе, — я делаю одобрительную перевернутую улыбку и слышу знакомый звук мотора: он приятно мурчит и сливается с общим шумом тут. — Думал, что ты уже забыл. — Мог, но у меня хорошая память на ненужные детали, — Юнги выезжает на дорогу, поворачивая корпус машины в противоположную сторону, где была лесополоса, на которую я ранее не обращал внимания. Зимняя резина приятно хрустит, словно ты по замерзшей луже едешь. Меня это вновь улыбает. — Так ты вроде бы говорил, что Тэ к нему испытывает что-то. Разве нет? — Ты правда всё это помнишь? — ещё раз удивляюсь и перестаю тереть ладони друг о друга. Те, кажется, начали оттаивать. Кроны деревьев, без фонарного освещения, выглядели куда страшнее и мрачнее, чем я бы мог себе представить. Я даже отвлекаюсь от сути разговора, на какой-то момент времени, и просто заворожённо пялюсь вперёд, пытаясь всмотреться в темноту, что походила на неприступную стену. Очертания леса были точно как на жуткой картинке. Черные фигуры, с надломанными линиями по краями, заставляли меня задуматься, а точно ли я не сумасшедший, потому что сейчас еду с малознакомым человеком в чащу леса, без какой-либо видимой причины на то. Серьёзно, Чимин. И ты ещё что-то говоришь про Кима? — Чимин, я вроде бы вовлечен всегда в разговор. Почему тебя это так удивляет? — мятный сворачивает налево и до леса остаётся каких-то метров пять. Оказывается, здесь, всё это время, была короткая дорога, пусть и не самая комфортная, без асфальта. — Просто, — делаю паузу и перевожу взгляд на Темного. Тот же, в свою очередь, сканировал нечитаемую для меня местность, но ехал уверенно, видимо, и вправду знал, куда нужно. — Просто… ты так мало меня знаешь, но помнишь почти каждую деталь. Я ответил честно. Быть влюбленным и слепым — довольно просто, если не сказать, что закономерно. Но я ведь не слишком глуп, чтобы не замечать детали, которых быть не может. Почему мятный так охотно помнит о людях, которые ему должны быть безразличны? Почему спрашивает о них? Почему он вообще здесь, хотя не должен быть? На часах долбанных 12 ночи, если не больше — время, когда изнуренно работающий человек, должен видеть десятый сон или быть, как минимум, в кругу близких людей. Почему именно сейчас я еду на пассажирском сидении, рядом с ним? Вижу то, что видит он, и разделяю с ним остаток этой ночи? Снова. Почему? — Может быть, мне попросту интересно? — Юнги ухмыляется. По-доброму или с раздражением — я не понимал, да и не хотел. Я старался теперь не ловить каждую его эмоцию, хоть и справлялся с этим очень хреново. Но, тем не менее, я старался. Правда. — Здесь есть… — я углубляю взгляд обратно в сторону дороги и действительно удивляюсь, — поле? — Ага, — Темный кивает и видно, как ему этот факт, почему-то, сильно льстит, будто он тут первопроходец, что не могло быть исключено, в общем-то. — Я же говорил, что постараюсь удивить тебя. — Правда, — губы еле размыкаются, чтобы дать ответ. Я наклоняюсь вперёд, чтобы рассмотреть тут всё повнимательнее, упираюсь двумя ладонями в панель и чуть ли не «чешу» волосами лобовое стекло. Лес, как оказалось, быстро закончился и буквально в его «сердцевине», если так можно выразиться, находилось поле: на нём ничего не росло (по крайней мере, в такой морозный ноябрь), вокруг было до жути тихо, конечно же, безлюдно и невыносимо притягательно. Бескрайняя полоса, будто выжженный огромный прямоугольник, всё то время, что я жил в этом городе, находилась прямо в лесу, считай под носом. Это действительно удивляло и наводило на мысли, что ещё много чего не знаю. А быть может, просто не хочу замечать. Юнги паркуется, неспешно выключает ближний свет, а я не дожидаюсь и пулей вылетаю на улицу, наплевав на все пункты безопасного свидания в тёмной чаще (если такие вообще существуют). Размеры этого пустыря или поля (как угодно) были внушительными. Я не видел края и границ и казалось, что здесь слышен шорох времени: каждая секунда, перетекающая в минуты, а те в часы. — Нравится? — раздаётся за спиной голос: тихий, пробирающий до мурашек и очень ласковый, будто говорил это Юнги, который кого-то очень сильно любит. Голос его звучал вкрадчиво, контрастировал с тишиной, и отдавался в моём теле так, словно сказанные вслух слова проникли в вены и теперь заменяют там кровь. — Да, — отвечаю, не поворачиваясь лицом к собеседнику. — Так… это и есть твой антидепрессант? — Не совсем, — мятный ровняется со мной и теперь мы стоим на одной линии, почти на расстоянии с половину вытянутой руки. — Сделай ещё пару шагов, — Юнги первым проходит вперёд и оборачивается. — Не бойся. Доверься мне, — он протягивает руку и тут я понимаю, что это — будет не просто случайная встреча, на какой-то там странной вечеринке под дурацким названием «экватор», это — ночь, которую я запомню на всю жизнь. Я, не долго раздумывая, протягиваю руку в ответ и хватаюсь за его ледяную ладонь, как за спасательный круг. Возможно, так и было. Возможно, сам Юнги для меня — это спасение и связь с миром, который я так давно потерял: яркий, красочный, играющий всеми красками, запахами и вкусами, разнообразный и увлекающий, заставляющий верить в чудо и желать жить. От мысли отвлекает хватка мятного: уверенная, чрезмерно сильная и я даже удивляюсь, откуда в нём так много энергии, что чувствуется даже через кожу? Он держал меня крепко и меня это устраивало. Я хотел, чтобы так было всегда — так я чувствовал себя в безопасности. Он вел меня уверенно, почти не смотрел под ноги, словно бывал тут почти каждый день и это — его обычная прогулка. Возможно, так и есть. Это бы многое объясняло мне. — Вот здесь, — Мин наконец-то опускает голову и смотрит под ноги. — Останавливайся. — Хорошо, — послушно торможу и смотрю на него — почему-то счастливого и чуть ли не светящегося от всего происходящего. — И что дальше? — Становись напротив меня. Вот так, да, — Юнги «устанавливает» моё тело так, чтобы мы стояли лицом к лицу. Он берёт меня за плечи, немного вертит и вот он я — человек-стеснение, прямо перед его носом. — Готов? — Смотря к чему, — испуганно отзываюсь и начинаю немножечко паниковать. Всё-таки не хотелось разочаровываться в Юнги прямо здесь, в лесной глуши, на краю города. — Закрой глаза, — просит он и снова улыбается мне так заразно и обнадеживающе, что не приходится и секунды сомневаться в том, что он делает что-то во благо. — Давай-давай. Я тоже закрываю. Я одобрительно киваю и погружаюсь в темноту. Ощущение было таким же, как и пару часов назад, под тем самым фонарным столбом. Только теперь я не чувствовал себя одиноким и пустым. Наоборот — я ощущал единение, чувствовал опору и мне было совсем не страшно, потому что рядом был Юнги. — Видел какое здесь пустое поле? — тихонько произносит он, снова резонируя с оглушительной тишиной так, что каждое его слово отзывается во мне клокотанием. — Угу, — мычу и улыбаюсь. Теперь было не так стыдно это делать, потому что я был «скрыт» от его взора. — Представь, как всё поле наполняется цветами, — Мин делает короткую паузу, словно набирает в легкие побольше воздуха, чтобы начать монолог. Я слышал, как он волновался и не мог решиться какое-то время. — Я всегда рисую в воображении маки: красные, с пышными бутонами; они появляются здесь медленно и раскрываются в полной мере под действием какой-то магии, поэтому вокруг них начинает летать светящаяся пыль, похожая на блестки от ёлочных шаров; она кружится по всему полю и освещает его почти вмиг, как яркое солнце; от неё тепло и немного щекочет кончики пальцев, как-будто тебя кусает щенок, но не сильно. Чувствуешь? Я лишь замираю. Сердце замирает. Мне кажется, что оно даже готово выйти из груди, чтобы тоже взглянуть на Юнги, хотя бы разок. Осторожно приоткрываю глаза, боюсь увидеть что-то за гранью, то, что перевернет всю мою жизнь, а ведь так оно и окажется: глаза его закрыты, улыбка всё ещё нарисована на лице, будто кто-то аккуратно, с нежностью и заботой, провёл по нему кисточкой, сделав самый красивый мазок, что есть на этой земле; от такой улыбки его щеки наливаются румянцем (в тусклом лунном свете я всё же смог что-то разглядеть), он мерно дышит, вздымая грудь совсем не часто, будто перешёл в энергосберегающий режим; его пальцы немного дергаются, видимо их действительно щекочет та самая волшебная пыль, а всё тело в полном умиротворении, в слиянии с природой и тем, что он видит сейчас внутри себя. Я потрясён. Это не «вау», не томный вздох от первой увиденной улыбки или будоражащего голоса, что слышен за спиной; это не простое восхищение и ощущение окрыленности. Знаете, это похоже на осознание или принятие, когда ты понимаешь нечто невероятное не только душой и чем-то неосязаемым внутри, а принимаешь головой, холодным разумом, тем, что обычно включается в последнюю очередь, когда ты влюбляешься. И вот тогда и возникает потрясение от того, что две «полярности» тебя самого, твои чувства, и твой разум, сходятся во мнении о том, что он — прекрасен. Он выглядит сейчас таким умиротворенным, наполненным и счастливым. Я ценю этот момент, потому что никто бы, кроме него самого, не осмелился пригласить меня погулять на своём «маковом» поле, в тайне ото всех. — Да, — тихо произношу я, потому что мне не хотелось его прерывать, но и не любоваться им я не мог. — Поле расцветает, а вместе с ним и небо: оно наливается такой же красно-розовой краской и выглядит потрясающе. Завораживает, правда? — Да, — ещё тише прежнего «да», произношу я, приоткрывая рот от всех чувств на свете. Юнги улыбается ещё шире и слегка приподнимает голову, а я вздрагиваю от того, какой же он всё-таки невероятный в этом сером мире. Будто никакое золото, блага и ценности не стоят и его пальца. — Там звёзды, другие планеты и… даже отражение этих маков. Маки везде и теперь они почти мне по колено. Представляешь? — он смеется, немного неловко, перебарывая собственное стеснение, но всё равно очень откровенен со мной. — Они так быстро вырастают, прямо на глазах. Юнги говорил это так искренне и нежно, вкладывая столько вдохновения и сил в каждое слово, что внутри меня всё сотрясалось. Я не мог налюбоваться им и его спокойным выражением лица, не мог оторваться от этой расплывчатой улыбки и немного хитрого разреза глаз, что даже сейчас, до сих пор, меня удивлял и пленил; я смотрел на его длинные ресницы, что иногда дергались от слишком экспрессивного воображения и улыбался в ответ; смотрел на то, как ветер ласкает его волосы, осторожно перебирая каждую прядку, будто тоже не хочет мешать его сеансу. Сейчас, будто весь мир, был лишь для него одного. — Вау… — срывается с губ и, именно на этих трёх буквах, он открывает глаза: неохотно, моргая потом часто, потому что ощущение реальности совсем другое. — Ты видел? — спрашивает он, пытаясь понять, испытал ли я тоже. — Да, — вру, но отчасти. Я видел вещи куда прекраснее, чем маковые поля и волшебная пыль, развивающаяся над этим полем. Я видел человека, который одурманен счастьем, вдохновением и силой собственного воображения, и он, в этом, был куда прекраснее, чем что-либо на этом свете, чем всё, что я когда-либо видел. Теперь у меня не было к себе вопросов. Особенный человек был действительно особенным. Он был рядом со мной, буквально протяни руку — и ты почувствуешь его. Осталось лишь понять — особенный ли я для него? — Ты не смеешься, — совершенно серьезно, без какой-либо иронии, произносит мятный. — Ты доверил мне что-то очень сокровенное, — сердце рвалось из груди, а я ломался, как и Тэ этим вечером, только мои надломы про другое совсем. — Как я могу смеяться над этим? — Ну… — Тёмный ищет в моих глазах ответ или зацепку, но не находит. — Я думал, что это очень смешной способ, чтобы оставаться в спокойствии, — он поднимает голову выше и смотрит на небо недолго. — Как бы там ни было, это — мой антистресс. Я поджимаю губы и пытаюсь сдержать слёзы. Не знаю почему, но мне так хотелось расплакаться, прямо навзрыд, чтобы не хватало воздуха, так громко и надрывно, что вся горечь бы вышла из тела. — Подожди минутку тут. Я в машину отойду, нужно посмотреть время, — Юнги удаляется, а я ничего не могу поделать с собой. Ручьи текут и нет им конца. Ветер тут же наказывает меня за мою вольность и морозит солёные реки на лице, от чего тело начинает сводить нехилой судорогой. Было холодно, непонятно, головокружительно; внутри всё ходило ходуном, переворачивало все старые книги с записями о том, как должно быть правильно. Я был в растерянности от того, что наконец-то признался самому себе в том, что я влюблён и мне не убежать. — А вот и я. Эй. Чимин? Ты чего? Чимин? — мятный возвращается, а я даже не понимаю, как долго оставался тут один. — Ты чего плачешь? Я вообще-то на смех рассчитывал, а не на слёзы. Ну ты… чего… Чимин. — Я так долго тебя ждал… — говорю эти пять слов с разной интонацией, потому что слёзы окончательно берут вверх. — Так долго… — 5 минут? — удивляется Мин и прижимает меня к себе. Он не понимал значения этой фразы, да и не нужно было. Так было проще. Моя голова утыкается ему в грудь. Я слышу его сердцебиение, дыхание, впитываю теплоту тела и даже нечто большее, будто между мной и ним протянулась нить, которую я никогда и ни с кем не чувствовал. — Я не хотел тебя напугать, — продолжает растерянный Юнги. Он застенчиво кладёт руку на мою спину и я начинаю рыдать ещё сильнее, почти завывая. — Я думал, что ты посмеешься, скажешь, какой я идиот, а потом мы поедем к твоему другу, играть в дурацкие игры и петь караоке. Чимин, ты прости меня. Я не хотел. — Простить? — смазано говорю ему же в грудь и даже не знаю, услышал ли меня он. В нос бьёт запах его парфюма и кожаной куртки. Я дышу и не могу надышаться им. — Конечно. Я же тебя до слёз довёл. Ты наверное и за тату переживаешь. Я резко убираю голову, делаю шаг назад и смотрю на него недолго. Глаза больно щиплет, а видимость снижается до процентов пяти, поэтому мне было трудно понять, какая эмоция на его лице. — Это ты меня прости. Прости, что ты видел мои слёзы. Я вообще-то… — Что? — перебивает он. — Чимин, перестань. Юнги делает шаг ближе ко мне и замирает. — Слёзы — это прекрасно. Слёзы — это эмоции. Помнишь, что привело нас сюда? — Моё удивление и смех, на которые ты рассчитывал? — улыбаюсь и вообще теряюсь в пространстве. От слёз не видно ровным счетом ничего, кроме полумыльных образов. — Нет же, — ухмыляется он. — Эмоции. Я говорил тебе, что не стоит их держать в себе. Все чувства должны находить выход и слёзы в том числе. Поэтому, — он делает ещё маленький, почти неуловимый взгляду шаг, и стопорится, поднося к моей щеке свой большой палец, — плачь и не думай о том, как выглядишь и что тебе скажут на это люди. Плачь столько, сколько тебе понадобится. Я уж точно не буду судить тебя за это, — Юнги решается и вытирает большим пальцем солёную слезу, слегка размазывая её. Все важные вещи, мелочи, что потом долго и упорно застревают в разуме, в воспоминаниях, мы познаём из откровенных разговоров: кто-то на кухне, в ночь, пока за стенкой спят; другие на тусовке, выйдя на балкон с подкуренной сигаретой, в одной тонкой майке и разных сланцах; иные под подъездным козырьком, когда идёт ливень стеной, а зонта не оказалось, а кто-то, как я и Юнги, здесь, на капоте старой Хонды, смотря в небо, пересчитывая звёзды, где-то рядом с городом, но так далеко от всех, что не дотянуться. Откровения между нами лились рекой, как и мои слёзы, что покидали меня за эти прекрасные пару часов не раз. Кажется, Юнги тоже плакал. Он не говорил об этом вслух или как-то показывал, но, почему-то, я всё равно знал, чувствовал и давал ему эту возможность, проживая этот миг рядом, поддерживая, иногда просто молчанием и в этом не было ничего зазорного. В наших речах было разное, но, в основном, там были сокровища, такие же, как то самое маковое поле, что он мне показал. Я открывал вместе с ним эти пыльные сундуки, ворошил их и говорил: «вот, это — моё, но я хочу, чтобы теперь было и твоим тоже». Он смеялся, кивал, говорил, что тоже имеет парочку таких и охотно делился своим. И знаете, мне этого не хватало. Так сильно, что хотелось остаться в этом моменте, на этом поле, на этом капоте, с этим человеком, навсегда. Юнги — имя, что забирало у меня крупицы сна вновь. Чимин — такое же имя, с ещё одной лишней буквой, что так же воровало самое ценное, без зазрения совести. И никто из нас не был против. Шорох времени был также слышен здесь и даже позже, по пути домой, где меня уже ждал Тэ, готовый отправиться спать. Мы ехали в машине, часто переглядываясь и подолгу молча, каждый о своём, о важном. Наше второе свидание было иным: тихим, интимным, откровенным, эмоционально-пронизывающим, и, быть может, даже тяжелым для кого-то. Но оно всё ещё было прекрасным, пусть и по-своему. — Приехали, — заключает Темный, останавливаясь там же, где и первый раз. — Ага, — киваю и смотрю на опустевший дом, который явно потрепало за то время, пока я улизнул на «второе» свидание. — Тэ-тэ похоже всё-таки перебрал. Ким стоял у ступенек и целовался с Кацу. На нём уже красовался красный свитшот первокурсника, а ещё какая-то картонная корона на осевших «пружинах», видимо , выигранная в лотерею или что-то вроде этого. — Он выглядит счастливым, — подмечает Мин, тоже заглядывая в окно. Я молчу, ещё недолго рассматривая друга и его новую пассию, вздыхаю и почему-то снова хочу разрыдаться. — Точно не нужно подвести? — переспрашивает в который раз Юнги. — Нет, — хмурюсь, увожу взгляд, потому что смотреть на мятного было чертовски невыносимо вот так близко. — Тэ сказал, что нас отвезут, так что… — Понял, — добавляет Мин. — Тогда… — До следующего нелепого повода, — улыбаюсь одним уголком губ и поднимаю голову выше. Наши взгляды встречаются и почему-то теперь во мне нет и капли стеснения. — До следующего, — повторяет за мной Юнги, не отрывая взгляда. В глазах его перемещаются блики от фонарей, они танцуют, блестят, и снова завораживают. Какие же у него чертовски красивые глаза. Захлопываю дверцу. Делаю шаг за шагом, всё дальше отдаляясь от машины. Хотелось повернуться и посмотреть вслед, но я деревенел с каждым новым движением. На этот раз, не от холода. На этот раз, от накрывающих меня чувств, что наседали на меня, как бетонная плита, прибивая к полу. — Чиминчик! — чуть ли не причмокивая, говорит Тэ. Он размахивает руками и задорно смеется. — Мы сейчас поедем! Ещё секундочку! — шатен отворачивается и снова принимается лобзаться с тем, кто ему, по-моему мнению, не в пору. Я присаживаюсь на дверцу калитки и плевать, что та скрипит и почти отрывается. Тело обмякает, мысли устаканиваются и я произношу: — Чувства должны находить выход.