No Paths Are Bound

Путешествие кажется Се Ляню непозволительно коротким. Умин мягко поддерживает своего бога под локоть, пока тот находится в глубоких раздумьях. Се Лянь думает о своих поступках. Он убил человека. Он убивал и раньше, но то было на поле брани, в пылу сражения. Это было по-другому, это было ожидаемое следствие войны. Он никогда не знал имен тех, кто погиб от его руки. Пытки тоже не доставляли ему удовольствия. Он убивал отстраненно, из необходимости. Но с Ци Жуном всё было иначе. Се Лянь этим наслаждался. Он всё ещё чувствует вспышку удовлетворения и злорадства каждый раз, когда думает об этом. Будь у него такой шанс, он убил бы Лан Ина. Он бы его измучил. Когда он кричал на короля Юнъани, когда метался перед ним, он не чувствовал никакого облегчения. Ему не стало лучше от отчаянных криков Лан Ина, от его мучительной скорби. Можно разбить зеркало, но отражение от этого не изменится. Когда они прибывают в залив Ланэр, ветер с моря касается щёк Се Ляня. В воздухе пахнет солью и только что прошедшим дождём. Сколько всего он пережил, чтобы в этом месте пошел дождь. Се Лянь останавливается. Он вслушивается в шум прибоя, в звонкий смех играющих неподалёку детей. Он чувствует тепло солнца на своей коже. Жое надёжно закрывает его чувствительные глаза от прямых лучей. — …Дянься уже определился, где?.. — Я знаю, где, — обрывает его Се Лянь. Умин замолкает и тихо ждёт. Се Лянь впитывает в себя звуки этого города, его запах, духовные отпечатки тысяч жизней вокруг него. Все эти люди… они так счастливы. Как они могут быть счастливы в подобном мире? Грудь наследного принца заполняет яростная, безвыходная тоска. И сомнения. — Ваше Высо..? — Три дня, — тихо говорит Се Лянь, отнимая руку. Умин отпускает. — Я выпущу проклятье через три дня. Призрак кивает и склоняет голову к плечу, не отрывая от бедствия взгляда. — Да, Ваше Высочество. Следующий приказ заставляет Умина колебаться… но этот призрак никогда не перечил своему богу. — До тех пор оставь меня. Он подчиняется и на этот раз, хотя идея ему не нравится. Наследный принц остаётся один. Какое-то время он ждёт, вслушиваясь в звук постепенно удаляющихся шагов, пока Умин окончательно не теряется среди городских улиц. Теперь, когда призрачный юноша оставил его, стало легче мыслить ясно. Стало легче быть холодным и жестоким. Он хочет быть именно таким. То, что он собирается сделать… Это не милосердие, хотя может таковым показаться. Это попытка найти оправдание. Все эти люди… они живут, молятся своим богам и растят своих детей на обломках того, что когда-то принадлежало Се Ляню. Он покажет им, что они такое. С этой мыслью он доходит до обочины и вынимает из ножен Фансинь. Они все — лицемеры; они ничуть не лучше того народа, который уничтожили. Они не имеют никакого права его презирать. Се Лянь делает это не впервые. Он уже вонзал в себя меч в прошлом, и тогда он кричал от боли, скрючившись на полу пещеры, тогда он дрожал, пытаясь не начать умолять о помощи. Это всё ещё больно. Се Лянь чувствует эту боль отстраненно, будто это происходит с кем-то другим. Он падает, как подкошенный, с городской стены на площадь внизу, и сила удара оставляет в земле небольшой котлован. Се Лянь вскрикивает: — Помогите! Его голос тих и слаб — эхо среди какофонии городских звуков. Некоторые останавливаются, и Се Лянь знает, что они слышат. Но стоит кому-то подойти, и по толпе пробегают шепотки: он снял свою маску, и люди легко узнают его. Его опущенные веки прячут проклятую кангу, Жое крепко обвилась вокруг рукояти Фансиня. «Это… наследный принц?..» Даже его титул они произносят опасливо. Будто бы неудачливость и страдание можно подцепить, как дрянную заразу. Будто бы одно присутствие падшего бога может их проклясть. Совсем скоро они кое-чем заразятся, и это будет не невезение. «Никто… никто не собирается ему помочь?» «Смеёшься что ли? Мы не сумасшедшие! Он бог несчастья и неудач, мало ли что с нами будет, если мы его коснёмся!» Бог неудачи. Се Лянь вглядывается в темноту под собственными веками. Что-то в этом прозвище всегда казалось ему нелогичным. Он вовсе не был невезучим раньше, это началось после падения. Невезение пришло вместе с проклятой кангой. Пока он был богом, он… Се Лянь хмурится. Его пальцы перебирают комья земли, и он мечтает, чтобы это была могила. Богом чего он был? Битвы? Конечно нет. Возможно, богатства? Об этом люди молились ему чаще всего. Богатство, крепкое здоровье… и дети. С учётом того, что Се Лянь собирается сделать, вряд ли он даже в прошлом тянул на божество медицины. Хотя люди часто молились ему о богатстве, он не обращал особого внимания на подобные молитвы. Когда становишься богом, осознаёшь удручающий факт: они крайне редко слушают. За подобными размышлениями Се Лянь проводит первый день. Владелец лавки неподалёку время от времени собирается принести ему воды, но каждый раз его останавливает жена. Се Лянь мстительно надеется, что поветрие поразит её первой. Внутри она уже достаточно уродлива. Теперь, оглядываясь назад, Се Лянь понимает, что единственные молитвы, на которые он действительно отвечал… Это молитвы людей, подобных Лан Ину. Людей Юнъани. Людей… Его заполняет горечь, злость и чувство несправедливости. «Нечестно!» — плакал он в детстве, прячась в объятиях матери. «Это нечестно!» Затем он вспоминает кое-что ещё. Даже на самом пике могущества Наследного Принца некоторые его святилища были в плачевном состоянии. В одном таком храме у статуи божества не хватало традиционного цветка в правой руке. Маленький мальчик приносил свежий цветок и вкладывал в каменную ладонь. Каждый день. Се Лянь продолжает убеждать себя, что не хочет думать о Хун-эре, что это слишком больно, что это только напоминает о прошлом, которое он больше не в силах вынести. Но на пути от императорской столицы в залив Ланэр Се Лянь кое-что заметил: кто-то заправил ему за ухо цветок. Тогда он взъярился на Умина, но призрак юноши притворился непричастным, повторяя раз за разом, что не знает, о чём Се Лянь говорит. Тогда он с трудом сдержал слёзы. Он не мог видеть, но знал, что лепестки этого цветка белее снега. Се Лянь знает, что его спутник покинул этот мир. Всё, что от него осталось, теперь висит на цепочке вокруг шеи бога. Но в то мгновение мальчик будто бы был с ним, пытаясь сказать ему… пытаясь убедить его… Пытаясь убедить его не делать этого. Цветок всё ещё покоится в волосах Се Ляня, даже сейчас. Если боги получают своё признание по тому, с чем их ассоциируют их самые преданные верующие… То Се Лянь был бы богом цветов. Та рука, что не покоится на рукояти Фансиня, тянется к цветку и мягко оглаживает лепестки. Он почти улыбается. Он был бы богом сирот. Богом надежды. Богом историй у костра и паровых булочек, разломленных пополам. Он был бы богом ткачества. Умин признался во время их путешествия до залива, что его любимый человек тоже когда-то ткал. У Умина вокруг пальца была обвязана нить. Призрачный юноша объяснял, что его любимый человек — Се Лянь так и не узнал, был этот человек мужчиной или женщиной — завязывал ниточки вокруг его пальцев, чтобы было удобнее следить за цветами. Се Лянь делал нечто подобное с Хун-эром, ведь павший бог не мог видеть цвета. Очень часто мальчик настаивал, что стоит вплетать больше красного, и Се Лянь каждый раз с улыбкой соглашался. Се Лянь не помнит, когда он забросил ткачество и почему. Он знает, что он не бог неудач. Они могут преследовать его по пятам, но… Это его проклятье. Не божественная сущность. На второй день кто-то подходит к нему… но вовсе не затем, чтобы предложить помощь. — Чем ты занят вообще? — тянет знакомый голос. В нем сошлись раздражение и любопытство. Се Лянь упрямо смотрит в небо невидящим взглядом, и Безликий Бай склоняется рассмотреть переплетающийся чернильный узор проклятой канги. — Уходи. Ты скучный. Бедствие усмехается и складывает руки на груди. Он носит лицо красивого и состоятельного молодого господина; на нём богато украшенное ханьфу цвета нефрита, его волосы забраны изящной золотой заколкой. Проходящие мимо девушки мечтательно вздыхают, бросая на него быстрые взгляды, а старые торговцы бурчат и качают головами, сетуя на беспечность юноши. Нечего ему возиться с падшим богом, нечего… — Как по-детски. Се Лянь знает этот голос. Не важно, чей облик примет эта тварь, в какие одежды она спрячется. Ничего из этого не может отвлечь Се Ляня. Для него это всё не имеет значения. — Так и есть, — тянет Се Лянь, складывая руки под головой. — Я инфантильный неудачник. Се Лянь зевает и потягивается, будто малейшее движение не бередит рану у него в груди, будто боль ничего для него не значит. Он продолжает: — Тебе стоило бы махнуть на меня рукой. Это весьма удручает. Брови Бедствия медленно ползут вверх, его губы приоткрываются от удивления. — Я никогда не оставлю тебя, Ваше Высочество. Ха. Се Лянь закатывает глаза и закидывает ногу на ногу. Что ещё Безликий Бай может сделать? Чего он ещё не пробовал? Убить дальних родственников, чьих имён Се Лянь даже не помнит? Ещё раз подвергнуть Се Ляня пыткам? Не важно. Теперь это всё просто скучно. — Разве ты сам не оскорблял моих последователей? — отстранённо спрашивает Се Лянь. — Разве не ты говорил мне, как глупы они были? Как глуп был Хун-эр. — Кем это делает тебя, ты задумывался? Впервые Безликий Бай не находится с ответом. Наследный Принц зевает. — Впрочем, не важно, — вздыхает он, перебирая кончиками пальцев лепестки цветка, который всё ещё заправлен за его ухо. — Если собираешься следить за мной, то отойди. Ты загораживаешь мне солнце. Вряд ли он сильно загорит, но всё же. Меч в его груди наводит на мысль, что он здесь не за этим. Когда Безликий Бай спрыгивает в кратер к Се Ляню, наследный принц даже не вздрагивает. Бедствие склоняется над ним, но не меняется даже его дыхание. Он не боится. Если с чем-то жить достаточно долго, время сглаживает страх. Даже Безликий Бай не может пугать вечно. — …Никто не поможет тебе, ты же знаешь, — задумчиво тянет Бедствие. Его тень ложится Се Ляню на лицо. — Чего ты ждёшь? Се Лянь фыркает и кидает мелкую гальку в сторону сапога Безликого Бая. Даже не видя, он попадает камешком точно в цель: он слышит глухой стук. — Не твоё собачье дело, — бормочет Се Лянь, отбрасывая волосы с лица. Безликий Бай ничего с ним не сделает. Он просто заманит его в новую ловушку, заставит совершить ещё более ужасную ошибку. С учётом того, что наследный принц собирается наслать чуму на своих врагов… Что ж, сейчас не стоит об этом беспокоиться. К какой бы ошибке ни подводил его Безликий Бай своими изощрёнными манипуляциями, вряд ли Цзюнь У позволит Се Ляню дожить до её совершения. А если позволит… Что ж, он подумает об этом, когда придёт время пересечь этот рубеж. В любом случае, Безликий Бай не особо влияет на исход ситуации. Это их первая встреча, которая не закончилась криками Се Ляня. Ха. Безликий Бай решает оставить его, и Се Лянь покачивает головой ему вслед, имитируя беззвучный раздраженный смешок. Возможно, спустя столько времени он начал расти над собой. Хорошо. Когда солнце садится, Се Лянь это чувствует. Утром третьего дня тот торговец снова пытается принести ему воды. Се Лянь вслушивается в его спор с женой всё утро; спор заканчивается, когда жена сильно бьёт того по затылку и обзывает старым дураком. Се Лянь с ней согласен. Быть добрым в этом мире — непозволительная глупость. Наконец, он чувствует, как солнце третьего дня клонится к закату. Возвращается знакомый голос, и тень снова ложится на его лицо. Чужая рука обхватывает рукоять Фансиня и выдёргивает меч из груди Се Ляня. — Не знаю, чего ты ждал, — тянет Безликий Бай. — Разве кто-то помогал тебе в прошлом? Се Лянь не отвечает ему и осторожно садится. Он не ожидал, что кто-то ему поможет. Смысл был не в этом. Безликий Бай никогда этого не поймёт, и Се Лянь не тратит время на объяснения. Последние часы шёл дождь, и он сильно замёрз. Он хочет покончить со всем этим поскорее. Бог нащупывает край кратера и выбирается на поверхность, упираясь в него ладонями. Он снова оказывается на площади, кровь вытекает из раны на его груди… Практически сразу кто-то врезается в него со спины. Се Лянь теряет равновесие и падает на булыжную мостовую. Помимо гладких камней под его ладонями оказываются мелкие гранулы: это мокрый рис впивается в его кожу. Дождь быстро смешивает просыпавшиеся зёрна с водой и грязью. Рядом с ним с недовольным стоном опускается на корточки торговец. — Чёрт бы тебя подрал! Посмотри, что ты наделал! Торговец суетится, пытается не дать просыпаться остальному рису, но всё тщетно. Его бамбуковая шляпа сбилась и повисла на завязках под горлом. — Дьявол! — ругается торговец рисом, складывая на груди руки. — Деньги на ветер! Он оглядывается на юношу; тот всё ещё стоит на коленях посреди дороги, упираясь ладонями в грязь. Размахивая от злости руками, торговец продолжает: — Ты ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, сколько мне пришлось работать ради этого риса?! В нынешние-то времена?! Юноша не отвечает. Он даже не поднимает головы, и это злит торговца ещё сильнее. — Чего ты тут расселся! Не собираешься извиниться?! А ещё лучше — заплати мне за рис! Ногти Се Ляня скребут по булыжной мостовой, принц стискивает зубы. Он отплатит ему сполна. Торговец рисом срывается на крик: — Чего ты вообще добивался?! Лёг посреди улицы! — мужчина продолжает кричать, бурно жестикулируя, отчего делается похож на рассерженную птицу. — А что, если бы на тебя кто-нибудь наехал?! Ты помереть хотел?! — Да, — бесцветно отвечает Се Лянь. Торговец замолкает посреди своей гневной тирады в неловкой позе, позабыв опустить руки. Ответ ненадолго выбил его из колеи, но мужчина довольно быстро приходит в себя, вспоминает, про что он вообще кричал, и начинает бормотать снова: — Собрался убиться — так хоть бы о людях подумал, поганец! — он нагибается, поднимает корзину и упирает её себе в бедро, чтобы было удобнее нести. — Проблемы из-за тебя другим разгребать придётся! Какая разница. Се Лянь смотрит на торговца рисом тяжёлым невидящим взглядом. Это всё не имеет значения. Не важно, как долго этот мужчина будет стенать и проклинать его, как долго он будет требовать заплатить за испорченный рис… Всё это не имеет значения. Всё это всё равно скоро кончится. Мешок просыпавшегося риса — ничто. Спустя какое-то время криков и ругани, торговец сдаётся. Недовольно вздыхая и бормоча себе под нос, он уходит прочь. Се Лянь слепо таращится в землю и глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Холод пронизывает его до самых костей. Он промок до нитки в городе, где раньше свирепствовала засуха. Се Лянь был проклят за попытки принести этому городу дождь. Когда он открывает рот чтобы позвать Умина, чтобы сказать, что время пришло… дождь прекращается. По крайней мере, такая мысль первой приходит Се Ляню в голову. Потом он чувствует странную тяжесть на своей макушке: что-то останавливает дождевые капли, они больше не падают на его лицо. Бамбуковая шляпа. Принц замирает на мгновение, а потом вскидывает на вернувшегося торговца злой взгляд. Он не может видеть, как мужчина смотрит на него с таким же упрямством. — И чего ты на меня так уставился? Я всего лишь на тебя накричал, нечего из-за этого так расстраиваться. Не стоит оно того. Се Лянь не находится с ответом. — …Не понял я сразу, что ты слепой, — признаётся торговец рисом, почесав в затылке. Голос у него будто бы пристыженный. — Ты бы хоть сказал что-нибудь. Се Лянь так и сидит на земле, не сводя с торговца ошарашенного взгляда. Тому приходится самому поднять принца на ноги. — Люди не обращают на такое внимания, — строго отчитывает его крестьянин, поправляя завязки шляпы у принца под горлом, чтобы доули держалась крепко. — Если будешь просто сидеть и злиться, что никто не замечает твоей беды, то ты будешь зол до конца своих дней. Се Лянь… он… — Сегодня это была моя ошибка, можешь не платить мне за рис, — вздыхает торговец, и Се Лянь слышит пропитавшее эту фразу сожаление. — А теперь пошевеливайся. Ты взрослый парень, а не дитя малое, нечего тут мокнуть, иди домой. Он хватает Се Ляня за плечи, разворачивает и подталкивает в спину, а сам уходит в противоположную сторону, не сказав больше ни слова. В руках его болтается помятая полупустая корзина. Се Лянь медленно поднимает руку и касается полей шляпы кончиками пальцев. Ох. Его губы подрагивают. Когда-то он бежал в объятия матери, захлёбываясь рыданиями. «Это нечестно!» Он плакал и повторял это, зарываясь лицом в её платье. «Нечестно!» Но учился он вовсе не так. «Прекрати рыдать!» Теперь он вспоминает именно слова отца. «В этот раз ты проиграл, потому что он был лучше тебя!» О. Се Лянь запрокидывает голову, его слёзы смешиваются с дождем. «Хочешь победить в следующий раз — работай усерднее!» Это всё… это… Се Лянь сжимает влажными пальцами камень, висящий на серебряной цепочке. Се Лянь понимает. Спустя столько времени он, наконец, понимает, что сделал. Он ладонями зажимает рот, из его широко распахнутых глаз текут слёзы, так быстро, как они не текли уже очень долго; дни, месяцы с тех пор, как… С той самой ночи в лесу. — Прости меня, — шепчет он, ссутулившись. Он уже говорил это раньше, стоя на коленях в собственном храме перед телом своего последнего верующего. Он уже молил о прощении. — Х… Прошло так много времени с тех пор, как он мог сказать его имя. — Хун-эр, — имя срывается с его губ со всхлипом, с глубокой внутренней болью. Но это хорошая боль. Она не ломает. — Прости меня! «Все хорошее в тебе возникло не БЛАГОДАРЯ мне, а НЕСМОТРЯ на меня!» Се Лянь слышит ответ Хун-эра, отчётливый, как перезвон колокольчиков на ветру, слышит каждую его интонацию… «Как ты можешь так говорить?» Его скорбь некрасива. Он не проливает прекрасные слёзы, театрально упав на колени, никто не утешает его, сжимая в объятиях. Наследный Принц Сяньлэ стоит посреди улицы и надрывается от плача, запрокинув голову к небу, как маленький ребёнок. «Позволь мне быть этим смыслом» «Если не знаешь, ради чего жить, живи ради меня» Когда-то Се Лянь сказал этому ребёнку жить ради него, но при этом… при этом… Се Лянь даже не пытался жить для себя. После всего, на что Хун-эр пошел, пытаясь заботиться о нём. Пытаясь принести своему богу счастье. Всё это время Се Лянь держал в руках величайшее сокровище Хун-эра, и он отнёсся к нему так… пренебрежительно. — Прости меня! Он не знает, как долго стоит посреди улицы, дрожа под дождём. Как долго он плачет, извиняясь перед мёртвым человеком, пока у него не садится голос, пока слова не начинают раздирать ему горло. Се Лянь находит прах Хун-эра и крепко сжимает гладкий камень. — …Я больше так не поступлю, — шепчет он с вновь обретённой уверенностью. Се Лянь сжимает камень изо всех сил, но он не трескается. Даже сейчас… камень тёплый. Се Лянь тяжело сглатывает и выдавливает сквозь слёзы: — Я обещаю… больше никогда не сдаваться! Сквозь шум ливня вдруг слышится ещё один голос: — Что ты делаешь? Это он, конечно же. У Се Ляня вырывается задушенный смешок, и он снова зажимает себе рот, борясь с подступающими слезами. Они начинают течь медленнее. — Солнце почти зашло. Если ты не поторопишься… — Пошёл ты к чёрту. Се Лянь ещё не поднимает головы, но Безликий Бай резко замирает, уставившись на бога с неверием. — Что ты сказал? Голос Бедствия звучит размеренно и опасно, но сейчас Се Лянь не чувствует ни страха, ни прошлой безучастности. Он поднимает голову. — Ты не расслышал? Так я повторю, — принц шагает вперёд, утратив сомнения, и каждый его шаг сотрясает землю. Протянув руку, Се Лянь хватает Бая за грудки и шипит, уставившись слепым взглядом в белую поверхность маски: — ПОШЁЛ ТЫ К ЧЁРТУ! Се Лянь с такой силой отшвыривает от себя Бедствие, что тот тряпичной куклой отлетает на другой конец площади и там, врезавшись в стену дома, в облаке пыли и каменной крошки оседает на землю. — Кем ты себя возомнил, раз смеешь так говорить со мной?! — рычит Се Лянь. Он давно научился скрываться от своего титула, давно отрекся от него, научился страшиться узнавания. Се Лянь так отчаянно пытался стать кем-то другим, перестать быть собой. Быть любым другим человеком казалось лучшей судьбой. Лучше даже быть никем. Теперь же он кричит, вкладывая в этот крик всё своё естество: — Я ЕГО ВЫСОЧЕСТВО НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ! Постепенно Бедствие встает на ноги, отряхивает пыль и грязь со своего лица. — Ты с ума сошёл?! — шипит он. Нет. Сейчас Се Лянь вернул себе рассудок. — РАЗВЕ ТЫ ЗАБЫЛ?! — голос Бедствия разносится над улицей громовым ударом, оглушительный в своей злости. — Ты забыл, как к тебе отнеслись люди?! КАК ОНИ ПРОКЛЯЛИ ТЕБЯ?! — Ты думаешь, я когда-нибудь смогу забыть? — Се Лянь склоняет голову. — Твои родители оставили тебя, твой народ от тебя отвернулся, твои последователи тебя прокляли!.. И ты забыл всё из-за одного случайного прохожего?! Из-за этого НИЧТОЖЕСТВА?! Наследный принц качает головой: — Я потерял не всех своих последователей, — тихо говорит он, но Бедствие всё равно отчётливо слышит каждое его слово. — Был один верующий, который никогда бы меня не оставил. Никогда. Не важно, чем бы в итоге Се Лянь стал, не важно, был ли он достоин такого поклонения. — …Он всё равно мёртв, — холодно отвечает Безликий Бай. — Никто больше не будет превозносить тебя, никто не построит тебе храмов, никто не станет возжигать для тебя благовония и молиться тебе! Всё никогда не станет, как прежде! Каждое слово нацелено на его слабые места, будто остро заточенный нож. Эти слова преследовали его так долго, он так боялся скрытой в них истины. Теперь же наследный принц Сяньлэ впервые не пытается от них скрыться. Он больше не падает в эту тёмную яму презрения и жалости к себе. Се Лянь улыбается. В этой улыбке нет горечи, нет злости; она нетвёрдая, она сопровождается слезами, но она настоящая. Даже более прекрасная теперь, когда он не носит ни шелковых нарядов, ни золотых масок. — Мне не нужны молитвы, — шепчет он, продолжая улыбаться через боль и слёзы, и его глаза наполнены невозможным теплом, любовью и… Надеждой. — Я помогаю людям не из-за этого. Так же как некоторые люди молятся, не ожидая получить ответ. Се Лянь забыл об этом. От рождения ему были дарованы богатство и слава, красота и сила. Мир был у его ног ещё до того, как он научился ходить. Се Лянь не хотел становиться богом всех этих вещей. Когда-то Наставник спросил его, что он сделает, если ему надо будет ответить на одну молитву. Если есть два жаждущих человека, но лишь один стакан воды, как он поступит? Тогда его ответ посчитали еретическим. Се Лянь сказал, что даст этим двоим ещё один стакан. Может, этот ответ был неверным, но Се Лянь остался тем же ребёнком, который когда-то дал его. В пути Се Лянь позабыл и это. Он забыл, что хотел даровать ещё один стакан. Забыл о вечерах на горе Тайцан, наполненных светом и смехом. Забыл о мальчике, который заставил сердце Се Ляня впервые ускорить свой ритм. О мальчике, что защищал его и сражался вместе с ним. Он забыл о своём самом первом друге. О том, как тот закатывал глаза, прижимая к груди метлу; как его колкие замечания и саркастичные комментарии заставляли Се Ляня прыскать от смеха, даже когда того не позволяли приличия. Это было так забавно, что он не мог удержаться, и каждый раз мальчик едва заметно улыбался ему в ответ, будто они разделили между собой тайну. Он забыл о матери, которая заставляла его строить золотые дворцы, когда он никак не мог отвлечься от погони за бабочками. О матери, что утирала его слёзы, когда золотые дворцы неизбежно падали; когда она напомнила ему об этом, Се Лянь уже утратил себя и даже не осознал, что она пыталась ему сказать. Золотые дворцы всегда будут падать, что бы ты ни делал в попытках их удержать. Таков естественный порядок вещей. Тогда Се Лянь начал разрушать их намеренно, посчитав это достойным оправданием. Но матушка хотела сказать ему вовсе не это. Золотые дворцы всегда будут падать. Но это не значит, что не стоит их возводить. Как и бабочки, за которыми Се Лянь так любил следить в детстве, они недолговечны. Они всегда подходят к концу. Но они не становятся от этого менее прекрасными. После того, как ты закончишь плакать, ты можешь подобрать кусочки… И построить дворец заново. Се Лянь позабыл об отце, который говорил прекращать ныть и жалеть себя, когда принц плакал о несправедливости мира. Об отце, который помог ему стать сильнее, когда у него были все оправдания, чтобы оставаться слабым. Когда Се Лянь боялся, его отец крепко прижимал сына к себе, защищал его. Он забыл об отце, который убеждал, что иногда бояться — совершенно нормально. Что мир большой и пугающий, и он защитит принца, пока тот не станет достаточно большим, чтобы справиться самому. Он защитил. Се Лянь понял это не сразу… но отец защищал его до конца. В пути он забыл и об этом. Он забыл ребёнка, упавшего с неба в его руки, как дар, как падающая звезда. Даже когда Се Лянь дал клятву никогда, никогда его не забывать. Он забыл, как мальчик смотрел на него: будто вся вселенная умещалась в единственном взгляде его бога. Се Лянь провел столько времени после Падения, пытаясь научиться ненавидеть мир вокруг. Пытаясь проклясть его. Пытаясь думать о нём как о жестоком, несчастливом, порочном месте, которое недостойно спасения. Но он стал богом не потому, что мир идеален и каждый в нём заслуживал спасения. Се Лянь стал богом, потому что он любил этот мир, потому что любил столь многих людей в нём. Пусть в мире толпы Ци Жунов. Лжецов, воров, насильников и судей. Пусть в мире есть люди, которые забирают твои дары и проклинают тебя, называя другом. Мир жесток, несправедлив и порочен. Теперь Се Лянь знает, что, скорее всего, не сможет его спасти. Он точно никогда не сможет спасти всех. Но мир дал ему любящих родителей. Мир дал ему Фэн Синя и Му Цина, и Се Лянь отдал бы всё за возможность подружиться с ними снова. Мир дал ему Наставника и каждый его урок. Мир дал ему того безымянного солдата, что сторожил вход в пещеры всю ночь, когда дурманящий яд демонических цветов затопил сознание принца, хотя Се Лянь так и не смог ему отплатить. Мир подарил ему Хун-эра. Мир подарил ему мальчика, что спустился за ним в ад, а затем вернулся обратно; мальчика, что был счастлив не иметь ничего, если это значило остаться со своим богом. Мальчика, что перенес пытки без единого звука, лишь бы не подвергать Се Ляня опасности. Мальчика, что вкладывал в каждую молитву душу, не ожидая ответа. Когда этот же мир отнял его у Се Ляня, он всё же дал ему жителей деревни, что всю ночь прочёсывали с ним лес, невзирая на тьму и холод, потому что эти люди не могли оставить слепого человека искать одного. Эти люди были для него и Хун-эра практически чужими. Но один крестьянин всё равно одолжил Хун-эру свой собственный свадебный наряд. Его сыновья сложили погребальный костёр, потратив на это всю ночь. Когда Се Лянь потерял себя, захлебнувшись в своём горе, когда он думал, что мир забрал у него всё, мир подарил ему этих людей. Мир подарил ему Призрачный Огонь. Пусть дух не мог отогнать холод, он отгонял одиночество. Огонёк защищал его, когда мог. Даже когда Се Лянь был груб с ним, не замечал его, игнорировал его постоянные заверения, обещания и клятвы… «Я навеки ваш самый преданный верующий» И даже когда Призрачный Огонь был развеян, когда родители покинули его, когда мир казался таким тёмным, таким невозможно одиноким… Мир подарил ему Умина. Человека, что однажды уже отдал всё во имя Сяньлэ, во имя Се Ляня… но всё равно последовал за ним. Пусть избранный Се Лянем путь был жестоким и вел к ещё большему одиночеству. Пусть Се Лянь обращался с погибшим юношей не лучшим образом… Для того единственной наградой было поцеловать его руку. Эту же руку Се Лянь теперь прижимает к груди. Он улыбается, улыбается так широко, что становится больно. Открыто, живо, отчаянно. Потому что иногда улыбнуться перед лицом великой печали — самое храброе, что может совершить человек. Храбрость никогда не давалась Се Ляню легко: он видел и пережил слишком многое. Но Се Лянь любит этот мир. Он запрокидывает голову, впитывая кожей тепло заходящего солнца. Он чувствует соль в воздухе. Слышит рокот волн, разбивающихся о берег. Ветер приносит ему смех и радостный визг играющих вдалеке детей и крики матерей, зовущих их домой. Се Лянь любит этот мир, и он любит многих людей в нём. Пусть большинство из них больше не здесь, они живут в его сердце. Они покоятся у его груди на серебряной цепочке. Се Лянь любит этот мир, и он скорее всего не сможет его спасти… но это не значит, что в нём не стоит жить. Что его не стоит защищать. Безликий Бай смотрит на него с нарастающим отвращением. — …Ты меня разочаровал, — бормочет Бедствие, качая головой. — Только подумать, ты зашёл так далеко, чтобы в последний момент повернуть назад... Ты бесполезен. Се Лянь только улыбается. Его глаза всё ещё прикрыты, и он наслаждается солнечным теплом. — Мой настоящий учитель тоже часто из-за меня расстраивался, — легко признаёт Се Лянь. Ветер путается в его волосах. — Он был мной очень недоволен почти постоянно… — Потому что ты НЕ СЛУШАЕШЬ! — рявкает в ответ Бедствие, и Се Лянь качает головой. — Нет, — его улыбка становится мягче, он опускает подбородок. — Я слушаю. Се Лянь смеётся, Се Лянь плачет, но он не чувствует печали, он не ломается, он… …растёт. И иногда это больно. — Я просто медленно учусь. Руки Безликого Бая сжимаются в кулаки. — Ты же знаешь, ты не можешь прервать ритуал! Когда солнце зайдёт, ты будешь вынужден выпустить проклятье! Если ты этого не сделаешь, тебя самого постигнет кара, ты будешь проклят на тысячи жизней вперёд, ты это осознаёшь?! Улыбка Се Ляня немного меркнет. Он осознаёт это лучше многих. Он больше не тот самоуверенный и эгоцентричный принц, каким был когда-то. Теперь он знает, что даже если будет стараться изо всех сил, то его всё равно может постигнуть неудача. Скорее всего постигнет неудача. Но это не значит, что он не будет пытаться. Безликий Бай издаёт низкий, яростный рык: Се Лянь отвернулся от него окончательно, нашаривая носком обуви отброшенный в сторону Фансинь. Подняв его, Се Лянь какое-то время просто стоит, настороженно взвешивая клинок в ладонях, а потом глубоко вздыхает… и выбегает в самый центр площади. — СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! — кричит он, вкладывая в свой зов всю духовную силу, пока люди, что последние три дня обходили его стороной, не замирают, вслушиваясь. Они смотрят на него во все глаза, побросав свои дела. — СЮДА НАДВИГАЕТСЯ БОЛЬШАЯ БЕДА! — выкрикивает Се Лянь в отчаянной надежде, что ему поверит хоть кто-то, наполовину убеждённый, что ему не поверит никто. В толпе вдруг раздаются крики, люди высыпают из своих домов, собираются на площади, вскидывая головы и тыча пальцами в небо. — Боги милостивые… что это такое?! — Это..! — ОНО ВЫГЛЯДИТ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЛИЦО! Се Лянь кричит ещё громче, стараясь перебить шум толпы: — Это Поветрие Ликов! Оно возвращается! Он не может видеть, как зол Безликий Бай, как он стоит в отдалении, сложив на груди руки, и направляет темную копошащуюся массу проклятых душ. — ЧТО?! — Нет! Площадь затапливают испуганные выкрики, визг и плач. Дети всхлипывают от ужаса, и Се Лянь вскидывает над головой руку с зажатым в ней Фансинем. — ОТ ПОВЕТРИЯ ЛИКОВ МОЖНО СПАСТИСЬ! Все голоса на площади мгновенно стихают, и Се Лянь… он глубоко вдыхает, подготавливая себя к тому, что скоро произойдёт. — П…правда? В толпе раздаётся испуганный шёпот: — Разве можно доверять его словам?.. — Ты разве не слышал? — вклинивается ещё один голос. — Он тот самый Наследный Принц! Он божество, все говорят, что он знал про лекарство!.. — С чего ему нам помогать? Мы его враги! — БОГИ НЕ ИМЕЮТ ВРАГОВ! — голос Се Ляня звонко разносится над площадью, набирая силу. — Они не имеют королевств, они не защищают только один народ! Люди, что три дня наблюдали за его страданиями и ничего не сделали, теперь смотрят на него с тихим благоговением. Он… и правда им поможет? Се Лянь не видит ненависти в глазах Безликого Бая. Не видит он и других глаз, что смотрят на него из-под совсем другой маски. Их обладатель влюбляется в своего бога снова. — Я НЕ БЫЛ БОГОМ СЯНЬЛЭ! — кричит Се Лянь. — Я БЫЛ БОГОМ ВСЕГО МИРА! Так слушайте же меня! И они слушают. Они все как один ловят каждое его слово, и бог говорит громче: — От Поветрия Ликов спасает убийство, — по толпе пробегает полный ужаса ропот, и Се Лянь торопится продолжить: — Но вам не придётся никого убивать! Возьмите… Он протягивает толпе Фансинь и ждёт, пока кто-то заберёт меч из его руки. — Возьмите этот меч и пронзите им меня! Я точно не умру, а вы не заразитесь Поветрием! За его спиной Безликий Бай подавился вздохом. Он действительно… пойдёт на это снова? На этот раз добровольно? Собравшиеся на площади горожане сомневаются, и Се Лянь протягивает меч ещё отчаяннее. — Всё в порядке, я же сказал, я не умру! Давайте же! Времени совсем мало! Вокруг него со всех сторон слышатся шепотки и споры; люди борются сами с собой, со своими сомнениями, они не уверены, они боятся… но Се Лянь знает, что они сделают это. Люди готовы пойти на многое, когда думают, что обстоятельства это позволяют. Он слышит яростные обсуждения. Кто-то хочет рискнуть, поскорее забрать из рук Се Ляня меч, даровать исцеление себе или своим детям. Кто-то отшатывается от протянутой руки божества в ужасе. Громче всех возмущается тот торговец, что несколько раз порывался подать Се Ляню стакан воды, пока тот три дня истекал кровью на улице. Как они могут принять помощь Се Ляня сейчас, когда никто из них не помог ему тогда? Разве это правильно? Споры разгораются всё сильнее, и Се Лянь знает… знает, что у них нет на это времени, что они… БУМ! Воздух содрогается, как от удара грома. За ним следует вспышка света, столь яркая, что собравшиеся на площади люди бросаются врассыпную. Се Лянь в ужасе крепче хватается за Фансинь. Всё уже началось? Уже слишком поздно? Уже… ГРОХОТ! Всё тело наследного принца окутывает свет. …что? Руки Се Ляня разжимаются, и меч выпадает из них, приземляется на брусчатку с громким клацаньем. Его одежды развеваются на ветру, и траурное платье с широкими рукавами сменяется на обычное облачение заклинателя. Жое спадает с его лица, вьётся вокруг Се Ляня, постепенно ускоряясь, сияя духовной энергией… Когда бог открывает глаза, они чисты: в них больше не выжжены проклятые символы. Эти глаза сияют золотым светом, будто внутри них заключено солнце. И Се Лянь… Се Лянь может видеть. После долгих лет в темноте, после бессчетных скитаний без единого лучика света, Се Лянь снова может видеть. Но перед его глазами не залив Ланэр. Не Безликий Бай. Даже не Умин. Прямо перед ним, зависнув в воздухе над бушующей толпой, стоит фигура наследного принца. Он молод, так невозможно молод… Он носит одежды из красного, белого и золотого шелка. Драгоценные шпильки и нефритовые заколки держат его волосы. Он прекрасен. В одной его руке меч, ослепляющий своим белоснежным сиянием, а в другой цветок ему под стать. На его голове покоится корона из розоватых соцветий лотоса, и Се Лянь не может оторвать от него взгляда. Он красив… он так прекрасен. Но так невозможно печален. В его глазах стоят слёзы, и руки его дрожат. Снизу не доносится ни единого звука, и Се Лянь знает, что не могло бы донестись; это замершее вне времени мгновение, мгновение божественности, момент, в котором существует только сам бог — и ничего более. Момент вознесения. Юноша крепче сжимает свой меч и шепчет: — Я пытался. Сердце Се Ляня грохочет о рёбра. — Я пытался изо всех сил. В этих глазах дрожат непролитые слёзы. В этих прекрасных золотых глазах. Глазах, что прежде взирали на мир с недостижимой высоты, что пылали решимостью спасти всех. — …Я знаю, — шепчет в ответ Се Лянь, и собственные слёзы сжимают ему горло. — Знаю. Наследный Принц улыбается, будто это принесло ему крупицу покоя. — И мне очень жаль, — голос Се Ляня подрагивает от непролитых слёз. Он оплакивает теперь куда больше, чем просто друзей, семью или будущее. Он оплакивает себя, каким он когда-то был. Ребёнка, что бегал за бабочками и строил золотые дворцы. Юношу, который думал, что любая проблема ему по плечу. Се Лянь слушал, как мир проклинал его, столь долго, что он начал верить этим проклятьям. Начал думать, что он это заслужил. Что он… Что он не достоин любви, почитания или веры. Что он, как и мир вокруг, не достоин спасения. — Прости меня, — повторяет Се Лянь. Слёзы вытекают из его глаз, катятся по щекам и срываются с подбородка. — Я был к тебе жесток. Наследный Принц поднимает голову и улыбается. — Всё в порядке, — тихо отвечает он и протягивает руку. В его руке больше нет цветка. В его руке оказывается другая ладонь. Ладонь маленького мальчика, едва достающего Наследному Принцу макушкой до коленей. Половина головы ребёнка обмотана бинтами, но пряди непослушных волос, чёрных, как вороново крыло, выбиваются из-под повязок, обрамляя его лицо. Он напряжённо следит за Се Лянем, наполовину спрятавшись за шелковыми одеждами Наследного Принца, будто бы он напуган… Но юноша мягко сжимает его ладонь и шепчет… «Не бойся» Слёзы катятся по щекам Се Ляня всё быстрее, он не может оторвать от ребёнка заворожённого взгляда. — …Я скучаю, — хрипло шепчет он, сжимая камешек, висящий на серебряной цепочке. — Прости меня… мне так жаль. Мальчик не говорит, но Се Лянь видит ответ в единственном темном глазе, что смотрит на него безотрывно. Он тоже скучает. Так сильно, что ему не нужны слова. — И всё же, он прав, — Се Лянь улыбается сквозь слёзы, голос у него нетвердый. — Не нужно бояться. Мы… Голос у него всё же срывается. Он знает, что всё внутри этого мгновения — лишь отражение его собственного сознания, что это не по-настоящему, что Хун-эра больше нет, но… — Мы с тобой ещё встретимся, вот увидишь. Мальчик кивает без малейших сомнений. Он верит своему богу мгновенно, как всегда. Верит в своего бога. Се Лянь отчаянно желает, чтобы у них было больше времени. Они заперты внутри одного лишь мгновения, но он так хочет, чтобы можно было сесть и говорить часами. Так хочет вновь услышать, как этот голос зовёт его: «Гэгэ!». Ещё одно мгновение… Но ничто не длится вечно. Всё прекрасное мимолётно, но… оно стоит того, чтобы его испытать. Даже зная, что всё хорошее когда-нибудь завершится. Мгновением позже оба мальчишки исчезают. Тело Се Ляня плавно опускается на землю, ветер треплет полы его заклинательских одежд. Жое возвращается на своё прежнее место. По толпе бежит шепот ужаса и восторга: мало кому на свете удавалось собственными глазами наблюдать вознесение божества, и ещё меньшей доле посчастливилось застать повторное. Теперь Се Лянь, повернув голову, может рассмотреть клубы черного проклятого дыма, застилающего всё небо над Юнъанью. Этот дым заполнен человеческими лицами. Безликий Бай не делал этого. Белое Бедствие столкнул Се Ляня вниз по кривой дорожке, но он не делал этого. Это сделал Се Лянь. Расправив плечи, он поднимает голову и решительно зовёт эту тьму: — ЛЕТИТЕ КО МНЕ! И они летят. Всё массивное чёрное облако проклятых душ, завывая и сталкиваясь, закручивается в воронку и устремляется вниз. Се Лянь опускается на колени. Не глядя, он тянется к Фансиню… к тому месту, где должен быть Фансинь… Но меча там нет. Се Лянь помнит, что меч выпал из его руки где-то здесь. Где же?.. Проклятые души несутся к нему, а он лихорадочно оглядывается, по привычке пытаясь нащупать руками… Где же, чёрт возьми..? Почему именно сейчас, когда он обрёл зрение, когда найти меч жизненно важно, он вдруг потерял его? — Ваше Высочество. Бог замирает и медленно поворачивает голову на голос. В нескольких метрах от него стоит юный солдат. Он высок и гибок, как молодой побег бамбука, его лицо скрывает белая маска. Не маска Скорби и Радости. На этой маске вырезана только улыбка. — …Умин? — шепчет Се Лянь, не сводя с юноши взгляда. Он одет во всё черное, и только чешуи доспеха блестят на его руках и груди; это знакомый блеск — раньше такую броню носили многие, но все они пали, пытаясь защитить Сяньлэ. К поясу юноши прикреплена длинная, острая сабля. Красивый. Пусть его лицо скрыто маской, пусть Се Лянь не может даже представить себе черт юноши, но он чувствует сердцем… нет, даже глубже, самым средоточием своего духа он знает, что человек под этой маской прекрасен. Но в руках у Умина не его собственная сабля. Нет… В его руках Фансинь. — Умин! — дрожащим голосом окликает Се Лянь, пытаясь перекрыть свист и вой проклятых душ. — Ты что делаешь?! Юноша в чёрном склоняет голову, наблюдая за бессчетной ордой призраков, но в нём не чувствуется ни крупицы страха. Храбрый. У Се Ляня дрожат губы. Глупый, но такой храбрый. — Остановись, — выдавливает Се Лянь и, шатаясь, поднимается на ноги. Он мгновенно понимает, что собирается сделать юноша. — Ты не можешь… Я даже не исполнил твоего желания! Лицо, что оборачивается к принцу, закрыто маской. Её белая пустота скрывает любое выражение, любой намёк на неуверенность. Но Се Лянь понимает седьмым чувством: в сердце этого человека ни на мгновение не было места сомнению. — Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — даже сейчас этот голос звучит совершенно спокойно. — Исполните его в другой раз. Се Лянь видит, как эти пальцы решительно сжимаются на рукояти Фансиня. Но он знает, знает уже сейчас, знает… — Не будет другого раза! — кричит Се Лянь, изо всех сил стараясь дотянуться до юноши, успеть, успеть… — Не делай этого! Проклятые духи разорвут тебя на части! С большой вероятностью такое проклятье уничтожило бы и самого Се Ляня, но он — сильный бог войны, и шансы на выживание у него выше. Се Лянь вкладывает в движение всю свою вновь обретённую силу, но он знает с самого начала… он не успеет вовремя. Это происходит снова, и он ничего… он ничего не может сделать! В последнее мгновение, за миг до конца, призрак юноши шепчет кое-что своему богу одними губами. Се Лянь замирает. Через крики перепуганных жителей Юнъани, сквозь вой проклятых душ Се Лянь слышит эти слова так ясно, будто кто-то прошептал их у самого его уха: — Я навеки ваш самый преданный верующий. Се Лянь спотыкается, его глаза широко распахнуты, а рука всё ещё протянута к юноше. — …Ты?! — выдыхает бог, вглядываясь в маску до слезящихся глаз, желая, чтобы им было отпущено больше времени; он… он о многом хотел разузнать, многое хотел рассказать сам, сколько между ними не прозвучало слов… Но юноша уже совершил то, что готовился сделать сам Се Лянь. Меч уже вонзился в его плоть. Мгновенно тёмное облако рухнуло вниз, поглотило его, утягивая в самый центр демонического шторма. Тело юноши поднимается в воздух, и принц может только смотреть, запрокинув голову, глазами, полными ужаса. Воздух дрожит от крика, крик заполняет площадь до краёв, и Се Лянь понимает… Он слышал эту боль раньше. Он знаком с ней так хорошо, что крик ощущается как его собственный. Шторм всё усиливается, вой и визг становятся невыносимо громкими, воронка закручивается всё быстрее, пока, наконец… Всё не обращается в ничто. На землю с клацаньем падает Фансинь, а с ним… на лезвие мягко опускается маленький белоснежный цветок. Се Лянь смотрит на это бездумно, не в силах осознать, что видят его глаза. Умин… он… Се Лянь касается белых лепестков кончиками пальцев… и они дрожат. Он медленно поднимает руку к цветку, что все ещё покоится в его волосах. Се Лянь сравнивает их, и на глазах вскипают слёзы. — …Ты поклялся, что никогда не солжешь мне, — шепчет он. Это два одинаковых цветка. Как мог Умин сказать ему, что не знает, откуда взялся цветок? Он же… Се Лянь нетвердой рукой подносит оба цветка к глазам, пытаясь смириться с истиной, что теперь открывается его взору. Истиной, которая теперь открылась его сердцу. Тот Призрачный огонь… это Умин. Се Лянь содрогается всем телом, прижимая цветы к груди, его слёзы срываются и падают прямо на лезвие Фансиня. Се Лянь… Се Лянь обошёлся с ним ужасно. Совершенно ужасно, он поступил отвратительно с ними обоими, как он мог… Почему после всех страданий, что маленький дух пережил по его вине, тот всё ещё следовал за ним? А что стало… Что стало с тем особенным человеком, которого дух не хотел оставлять в этом мире одного? Се Лянь вспоминает поцелуй, и он знает, что должен чувствовать большее отвращение, но… он не может себя заставить. Он рад. Се Лянь рад, что Умин стал первым человеком, которого он решил поцеловать, пусть сам свирепый дух и предпочёл бы разделить это прикосновение с кем-то другим. Возможно, он думал тогда о своем возлюбленном, и потому так нежно держал Се Ляня в объятиях. Всё в порядке. Он всё ещё рад. Потому что в те минуты Се Лянь чувствовал себя в безопасности. Даже среди собственной непроглядной тьмы Се Лянь смог найти что-то… так похожее на счастье. Он долго, глубоко вдыхает. Вокруг него эхом разносится злобный смех. Се Лянь поворачивает голову — и действительно, Безликий Бай всё ещё здесь. Он сложился практически пополам, надрываясь от смеха; пусть маска скрывает от Се Ляня его безудержное веселье, бог слышит этот мерзкий звук со всех сторон. Знай Се Лянь, что Безликий Бай на самом деле посчитал таким смешным, он бы содрогнулся от ужаса. — …Что тебя так позабавило? — Я уверен, теперь ты знаешь, — Бедствие по-птичьи склоняет голову к плечу, из-под маски ещё доносится хихиканье. — Ты знаешь, кем была эта душа. Се Лянь сжимает губы и Бедствие с наслаждением тянет: — Твой самый последний верующий! Теперь он мёртв! Он… он… — …Мёртв? — эхом откликается Се Лянь, смотря на меч перед ним. «Не волнуйтесь, Ваше Высочество. Вы сможете исполнить моё желание в другой раз!» Как он мог быть мёртв? Разве мог он просто… исчезнуть? — Его душа, — объясняет Бедствие, хихикая. — Она развеялась! Се Лянь… знал риски. Он знал. Когда он собирался пронзить этим мечом себя, он подозревал, что не выживет. Но Умин… Он говорил так уверенно, так решительно, что Се Лянь… несмотря ни на что, Се Лянь поверил ему. Но Призрачного огня здесь нет. Нет и следа ауры Умина. Даже если бы он не исчез, Се Лянь всё равно не смог бы призвать его ни одним ритуалом. В конечном итоге, у духа не было даже имени. Теперь его просто… нет. Се Лянь склоняет голову, прижимая цветы к груди, сердце у него наполняется болью и разбивается снова. Чуть сильнее. Теперь это иначе. Теперь он точно знает, что сможет пережить эту боль. Как бы одинок он ни был, как бы ужасно не обходилась с ним жизнь, это не навсегда. И всё же он… — Какое жалкое, смешное божество, — насмехается Бедствие, наблюдая за его болью с заинтересованной улыбкой. — А каковы тогда твои верующие? Глупцы, идущие за ничтожеством. Се Лянь поднимается на ноги и прячет цветы в рукав. — …Заткнись. — Даже странно, этот маленький монстр видел, во что ты превратился, и все равно последовал за таким никчёмным…! Бедствие замолкает. Сверкающий меч пронзил его грудь, пригвоздив к земле. Зрачки Се Ляня пылают гневом Небес. Несколько таких же клинков, которые принц сотворил из воздуха, зависают над его головой, медленно кружась. — КАК ТЫ СМЕЕШЬ СМЕЯТЬСЯ НАД НИМ! — рычит принц, и глаза его сияют как жидкое золото, как два пылающих солнца. — ЧТО МОНСТР ВРОДЕ ТЕБЯ МОЖЕТ ЗНАТЬ О ВЕРЕ?! — он идёт вперёд, и с каждым шагом всё больше мечей возникает вокруг него, кружась, как сверкающий разозлённый рой. — ТЫ НИКОГДА НИ ВО ЧТО НЕ ВЕРИЛ! Пусть лицо Бедствия скрывает маска, Се Лянь кое-что слышит. Его слух стал куда острее за последние пару лет, даже по божественным меркам. Действительно ли Безликий Бай хотел, чтобы он услышал эту проскользнувшую фразу?.. — Люди верили в меня… когда-то очень давно. Прежде чем сомнение успевает мелькнуть на лице Се Ляня, Бедствие начинает кричать: — Он всего лишь неудачник, следующий за таким же неудачником! Ничтожество ведёт за собой ничтожество! Отчего мне не насмехаться над вами?! — Безликий Бай поднимается на ноги, отбрасывая меч в сторону. — Ты не мог победить меня раньше! Думаешь, теперь сумеешь меня одолеть?! Возможно, нет. Се Лянь свел весьма близкое знакомство с поражениями любого сорта. Но это не значит, что он не попытается. Но даже раньше, чем кто-то из них успел напасть, земля сотряслась снова. Так же, как и при втором вознесении Се Ляня, если не сильнее. — Может, он не в силах тебя одолеть, — голос разносится подобно раскатам грома, глубокий и знакомый. — Но что насчет меня? Се Лянь оборачивается и видит, как верховный бог войны сходит на землю, одетый в ослепительно-белый доспех. Он следит за ним широко распахнутыми глазами, чувствуя внезапную робость. — Цзюнь…У? Небесный Император мягко улыбается ему, и Се Лянь улыбается в ответ. Принц смотрит, как сходятся в битве Император и Бедствие, и думает про себя… Почему сейчас? Он столько раз молился Цзюнь У, когда его пытали. Он так отчаянно жаждал смерти. Облегчения. Чего угодно. Но бог никогда ему не отвечал. Почему же он пришёл сейчас? Он, наконец, решил, что молитвы Се Ляня достойны ответа? Что Се Лянь достоин спасения? Се Лянь смотрит, как его мучителя раздирают на куски, в глубоких раздумьях. Даже когда на земле остаётся лишь окровавленная разбитая маска, когда Император обращается к нему с усталой улыбкой… — Добро пожаловать обратно, Сяньлэ. Сяньлэ. Се Лянь забыл, что Император называет его этим именем. Теперь это болезненное воспоминание. Се Лянь медленно поворачивает голову. Солнце постепенно падает за океан, окрашивая небо пылающим огнём, морские волны в его лучах кажутся расплавленным золотом. В самой темной части неба уже начинают показываться первые звёзды. Этот город красив. Се Лянь поднимает голову и медленно обводит залив взглядом, впитывая в себя эту красоту. В конечном итоге так и не ответив Императору, Се Лянь садится прямо на городскую стену и любуется закатом. Се Лянь смотрит на него с признательностью, которую никто в мире не сможет понять. С тоской, надеждой, счастьем… и невозможной печалью. Он прекрасен. Но в мире было так много вещей, которые Се Лянь хотел бы увидеть. Даже когда он думал, что зрение утрачено для него навсегда, когда он забросил самосовершенствование, когда думал, что мир утонет во мраке до скончания дней… Теперь зрение вернулось к нему. Но Хун-эра здесь нет. Нет его родителей. Друзей. Умина. Что-то соскальзывает с его груди и падает ему на колени. Се Лянь тянется к цепочке у себя на шее, и только тогда понимает… Камень исчез. Вместо него у Се Ляня на коленях лежит кольцо. Оно слишком большое, чтобы Се Лянь мог носить его на одном из своих пальцев, и сделано оно не из металла, а из чистейшего алмаза. Кольцо украшено рубином, что мягко переливается в закатных лучах. Се Лянь смотрит на кольцо, не отрываясь. Как..? Он оглаживает кончиком пальца сверкающие грани, подносит кольцо к лицу. Оно тёплое и мягко пульсирует, когда Се Лянь сжимает пальцы слишком крепко. Как крошечное сердце. Он не может объяснить, как… но он знает. Это Хун-эр. Ему неизвестно, отчего прах вдруг снова изменил форму, но что-то, должно быть, связывало Хун-эра с Се Лянем. В прошлый раз изменения произошли под давлением колоссальной духовной силы Бедствия, а теперь Се Лянь вознёсся сам. Маленькая милость мироздания. Ему уже никогда не доведётся увидеть мужчину, которым стал спасённый им мальчик. Но теперь таким странным образом (пусть до этого Се Лянь никогда не слышал, чтобы прах умершего изменял свой облик) спутник Се Ляня растёт вместе с ним. Даже сейчас Хун-эр подвержен переменам. Даже когда Хун-эра больше нет. Се Лянь осторожно надевает кольцо на цепочку, а вместе с ним нанизывает и красную коралловую бусину. Они оказываются совсем рядом. Вот так. Пусть вторая бусина сгинула в огне погребального костра, в каком-то смысле они снова образовали пару. Солнце, меж тем, окончательно село. Се Лянь поднимается на ноги и оборачивается к Цзюнь У: — Мне жаль беспокоить вас, Владыка, — Се Лянь сходит с городской стены и оказывается рядом с Цзюнь У. — Но у меня есть одна просьба. Император заинтересованно поднимает бровь. — Чего ты хочешь, Сяньлэ? — Низвергните меня снова, — тихо говорит Се Лянь, наблюдая за выражением удивления на лице небесного владыки. — И я прошу в качестве кары заковать меня ещё одной проклятой кангой. — …Ещё одной? — голос императора выдаёт его потрясение. — Ты должен понимать, что без магических сил уже не будешь божеством. Се Лянь улыбается, и в этой улыбке нет ни печали, ни радости. — Я понимаю это как никто другой. — … Ты станешь вестником бед и по-настоящему превратишься в духа поветрия. Люди действительно начнут считать тебя богом неудач. Се Лянь понимает, и его это не беспокоит. Он знает, что это не так. Он бог цветов. Бог сирот и нищих. Бог ткачества, песен у костра и мясных пирожков, разделённых пополам. Се Лянь знает это, и это знали те, кто верил в него. — …Ты действительно готов снова утратить зрение? — спрашивает Цзюнь У с сомнением. Наследный принц поднимает взгляд к небу, усыпанному звёздами. Даже если он пройдёт от одной полярной звезды до другой, даже если поднимется к ним в небеса и спустится обратно, он не найдет того лица, которое желает увидеть. — …Есть вещи куда хуже, — тихо отвечает Се Лянь. Теперь он это понимает. Цзюнь У вдруг мягко улыбнулся. — Ты сильно вырос с нашей последней встречи, Сяньлэ. Пусть это заняло непозволительно много времени. В конечном итоге… он действительно вырос. — И всё же, — Цзюнь У вздыхает, потирая подбородок. — Я не могу изгнать тебя в мир смертных без веских на то причин. Се Лянь улыбается, сжимая в ладони кольцо Хун-эра, и поднимает на Владыку свои сияющие глаза. — О, это легко устроить.

***

Схватка между Небесным Императором и богом войны в короне из цветов вошла в летописи. Вовсе не из-за грандиозности случившейся битвы, нет. (Хотя сражение выдалось впечатляющим.) Нет, её запомнили, как самое короткое вознесение в истории: не успела догореть одна палочка благовоний, как Наследный Принц оказался снова сброшен с Небес. (Этому рекорду не суждено было продержаться долго.)