No Paths Are Bound

Когда он, наконец, поднимает голову, он находит взглядом врата… и отворачивается от них. Он не спешит покидать Печь. Он выучил здесь важный урок, и он должен удостовериться, что не забудет его. Проклято это знание или нет, Хуа Чэн будет помнить. Глубоко в сети пещер под горой новый Князь Демонов находит кое-что. Давно оставленный своей хозяйкой, испачканный кровью и сажей молот, от которого за несколько чжаней несёт затаённой злобой и мощной проклятой энергией. Хуа Чэн поднимает молот и улыбается, и под его взглядом Эмин начинает подрагивать от беспокойства и нервного предвкушения. Он возвращается в главный зал Печи, в одной его руке зажата сабля, в другой — забытое духовное оружие Наставницы Тунлу. Хуа Чэн разжимает пальцы, и Эмин, покорный его воле, зависает в воздухе на уровне живота красного демона. Обеими руками Хуа Чэн берётся за рукоять молота. Он покинет это место, и он забудет. Он будет помнить Худе, но позабудет того, кто проклял её. Он забудет отражение Безликого Бая, сотворившее эту отвратительную, извращённую, больную сказку… Небесного Императора Цзюнь У. Хуа Чэн оглядывает своды Печи, постукивая пальцами по рукояти молота, его взгляд пылает алым, как огонь из самой преисподней, и он шепчет: — Гори. Повинуясь команде, вспыхивают и возвращаются к жизни давно потухшие кузни горы Тунлу — его кровью омытое наследие. ЛЯЗГ! С каждым взмахом молота, с каждым ударом он заключает новый слой духовной энергии Медной печи в Эмине, и с каждым слоем Эмин становится всё сильнее. ЛЯЗГ! Мышцы его рук и спины подрагивают от напряжения, его одежды натягиваются на них, от раскалённых печей волнами исходит опаляющий жар. ЛЯЗГ! С каждым новым слоем он добавляет воспоминания, ярость и силу. Один, два, три слоя. Дюжина. Сотня. ЛЯЗГ! Когда Хуа Чэн покинет это место, он забудет. Но не забудет Эмин. Наставница Хуа Чэна научила его: духовные орудия по сути своей лишь то, что ты в них вкладываешь. Когда он заканчивает, духовное оружие в его руках меняется до неузнаваемости. Длинное, злое, бритвенно-острое лезвие и заново выкованная рукоять… Эмин источает ярость, опасность и жажду крови. А на нём выгравированы… Бабочки. Спустя два года после запечатывания Медной печи, её двери открываются вновь. У подножия горы небольшая группа выживших, которым некуда было пойти, осталась ждать. Они ждали, укрывшись в тени вулкана. Все два года они ждали. Когда врата Печи распахиваются, они мгновенно бросают все дела. — …Бао? — бормочет Шуо, крепче перехватив младенца, которого укачивал на руках. Оба брата смотрят на открывающуюся Печь с опасением. — …Что это? Призрак постарше хмурится; хотя он сам едва ли стал подростком, он всегда старается держаться храбрецом. — Понятия не имею. Скажи всем, чтобы смотрели в оба… Звяк! Они замирают и удивлённо переглядываются, пытаясь понять, откуда глухой ночью мог возникнуть этот звук: будто кто-то мягко позвонил в маленький колокольчик. Яньлинь прижимает к себе своего тряпичного кролика и крутит головой во все стороны, сбивающимся голосом бормоча молитвы… Тому единственному богу, который когда-то уже ответил ей — … Появляется свет. Мягкий, неземной свет возникает совсем рядом с её лицом, и вместе с ним первый рассвет за последние годы постепенно высветляет горизонт. Это сияние… Бабочка, порхающая в неясном утреннем тумане. Маленький призрак смотрит на неё, затаив дыхание, тянется поймать, но… бабочка ускользает. Все дети оборачивают к горе и видят одинокую фигуру, спускающуюся к ним по склону. Одежды этого человека краснее клёна, он носит чёрные штаны и прочные кожаные ботинки, украшенные серебряными цепочками и колокольчиками, которые мягко звякают друг о друга при каждом шаге. Он высок, статен и широк в плечах; всё пространство от его запястья до локтя занимают серебряные наручи с гравировками, серебро и бабочки украшают его грудь, вообще во всех его украшениях мелькают серебряные бабочки, похожие на ту, которую Яньлинь только что пыталась поймать. Один его глаз закрывает черная повязка, а на поясе у него висит сабля с искривлённым демонически-острым лезвием. Этот облик столетиями будет внушать ужас смертным, призракам и богам, но в это мгновение дух маленькой девочки расплывается в улыбке. Яньлинь радостно подпрыгивает, машет руками и счастливо выкрикивает: — ХУА ЧЭНЧЖУ! Это Хуа Чэнчжу! — Гэгэ! — выдыхает Шуо, мгновенно вскакивая на ноги. Дети несутся новому Князю Демонов навстречу и шумной толпой встречают его у подножия горы, подпрыгивая от нетерпения и наперебой задавая вопросы: — А где вы были так долго?! — Мы пытались уйти сами, но не смогли, а как..? — А что вы теперь будете делать?.. Шуо замолкает, когда на его макушку опускается ладонь и мягко ерошит волосы. Он снова слышит этот голос, и он в точности такой, каким Шуо его запомнил, разве что… глубже. Что-то в нём появилось спокойное и властное, чего Шуо никогда не слышал прежде. — Не бойтесь, — Хуа Чэн оглядывает толпу детей с едва заметной улыбкой: пережитое научило его ценить эти маленькие жизни. — Я знаю, куда идти. Под полными любопытства взглядами Хуа Чэн тянется за спину и достаёт… Фонарь. Маленький красный фонарь, испускающий в предрассветных сумерках мягкое свечение. Яньлинь осторожно берёт фонарик в руки и поднимает на Хуа Чэна свои доверчивые, застенчивые глаза. — …Хорошо, — шепчет девочка и послушно идёт следом за Князем Демонов. Так другие дети тоже следуют за ним по пятам — ручеёк красных фонариков во мраке.

***

СТУК! — …Чтоб тебя! Во имя всего святого, я больше не позволю тебе бросать! Раздаётся стон, и кто-то начинает умолять: — Ну пожа-а-алуйста! Ну не повезло разок, с кем не бывает? У меня просто плохой день, вот дашь перебросить, и всё уже не будет так плохо! — Как много раз я уже давал тебе перебросить?! Фай хмурится, раздувая щёки: — Будь я на твоём месте, я бы дал тебе бросить ещё разок! Дай мне шанс! Сян так яростно вскидывает в воздух руки, что едва не падает со своего стула: — Как будто я не давал тебе шансов! Давай, дружочек, оглядись-ка вокруг! — он разводит руками, указывая на всё пространство комнаты. — Я дал тебе столько шансов, что тут уже почти Призрачных огней не осталось! ИЛИ ТЫ ЗАБЫЛ, ЧТО БУДЕТ, ЕСЛИ ОНИ ЗАКОНЧАТСЯ?! Они оба нервно сглатывают. — …Мы всегда можем попробовать сделать то же, что и тот малец, — бубнит Фай, потирая подбородок. — Думаешь наши души целиком на кон поставить?! ХА! — Сян трясёт головой, и расшатавшийся шейный позвонок дребезжит от каждого движения. — Вот ты первый и ставь! Фай смотрит на кости и делает глубокий вдох: — Я ставлю…! Но его сбивают с ног раньше, чем он успевает договорить, и Сян отбирает у него кости. — ТЫ ЧЕМ ВООБЩЕ ДУМАЛ, ИДИОТ?! — воет Сян, встряхивая его так яростно, что у Фая мотается голова. — ТЫ ЖЕ ЧЕРТОВСКИ НЕВЕЗУЧИЙ! Фай в перерыве между встряхиваниями несчастно кивает, и Сян продолжает кричать: — ТЫ ЧТО МЕНЯ ЗДЕСЬ ОДНОГО ОСТАВИШЬ?! ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, Я НЕ ВЫНОШУ ОСТАВАТЬСЯ ОДИН НА ОДИН СО СВОИМИ МЫСЛЯМИ! — Знаю, знаю, ты всегда был ранимым… — Я НЕ РАНИМЫЙ! — всхлипывает Сян и отстраняется чтобы утереть лицо. Пыль сыпется из его глаз и носа вместо слёз и соплей. — Мне просто нравится быть среди людей!.. — Я знаю, Сян! — Я же болтун! Душа компании! — Я знаю..! СКРИИИИИП! Они оба останавливаются: Фай перестаёт в извинении похлопывать Сяна по руке, а тот перестаёт его душить. Они слышат звук открывающейся двери. Тот же звук, что они слышали десять с лишним лет назад. — …Что, здесь нельзя драться? — спрашивает Фай нервным шепотом. — Они ничего про это не говорили! У нас неприятности?.. Не то что бы в вечном чистилище имелась книга правил! Это же попросту нечестно! Мгновение спустя Сян отпускает друга и отпрыгивает в сторону, выставив руки в жесте «сдаюсь». — Он первый начал! — СЯН?! — Прости, но это правда! Они оба затем падают на колени и начинают отбивать поклоны, готовые извиняться перед высшими силами и молить за свои бессмертные души, но из-за дверей вдруг показывается… Маленькая девочка с причёской из двух пучков и игрушечным кроликом в руках. Яньлинь склоняет голову к плечу, изучая двух призраков перед ней. — …Я думала, тупые люди не попадают на Небеса, — бормочет она, недовольно фыркнув. Сян распахивает рот от такой наглости и подскакивает на ноги. — ДА ТЫ КОГО НАЗВАЛА—?! Он собирался уже угрожающе потрясти кулаком, как вдруг увидел цепочку красных огней. Его глаза удивлённо распахиваются: почти семь десятков детей проходят через дверь, и у каждого в руках маленький источник света. А во главе этой процессии… — …Хуа Чэн?! У Сяна аж челюсть отвисает. — Ты чего здесь забыл?! — О Небеса, что с твоим глазом?! — подхватывает Фай беспокойство друга. — Ты что… Тут его взгляд останавливается на младенце, которого Хуа Чэн держит на руках. — …совершил главную ошибку молодости? Шуо смотрит на красного демона непонимающим взглядом: — О чем он говорит, Хуа Чэнчжу? Хуа Чэн лишь вздыхает, потерев переносицу, и бормочет себе под нос: — Лучше не спрашивай. Миновав всё скопище, демон останавливается у красной двери. — И всё-таки зачем ты вернулся? — спрашивает Сян, подойдя к нему со спины. — Неужто ещё раз помер?! — И ничего он не умер! — Яньлинь прожигает Сяна взглядом, скрестив на груди руки. — Он теперь Князь Демонов! Сян отвечает ей таким же упрямым взглядом: эта девчонка ему сразу не понравилась, он… И тут он резко оборачивается, мгновенно встречаясь глазами с Фаем, да так они оба и замирают, вытаращившись друг на друга. — КНЯЗЬ ДЕМОНОВ!? — хором взвизгивают они. — И чего ты тогда в красную дверь собрался?! — бубнит Сян, оглядывая спину Хуа Чэна. — Теперь-то на кой тебе в круг перерождений? — Пойду не я, — холодно отвечает Хуа Чэн. — И прекрати выть, пока я не решил вырвать тебе язык. Сян захлопывает рот. Хуа Чэн опускается на колени перед дверью и ставит на пол ребёнка, которого нёс на руках. Глаза мальчика полны молчаливого доверия, и ему не больно… совсем-совсем не больно после стольких мучительных лет. — …Мне жаль, — тихо говорит молодой демон. — Прости, что я не смог помочь твоей маме. Но дитя не винит его за это. Мальчик тянется к лицу Хуа Чэна и несколько раз гладит того по щеке своей мягкой ладонью. Князь Демонов позволяет этому прикосновению длиться, а потом берёт мальчика за руку и, обхватив своей ладонью его кулачок, помогает ребёнку постучать. Постепенно алые двери распахиваются, и за ними, за ослепительным золотым светом, что льётся из них, ждёт новая жизнь. Сын Лан Ина недолго сомневается, издаёт несколько тихих, неуверенных звуков, но Хуа Чэн мягко подталкивает его, положив на спину руку. — Не бойся. Наконец, мальчик шагает вперёд, и свет поглощает его. Некоторые другие дети переминаются с ноги на ногу возле Хуа Чэна, и в их глазах отражается тот же золотой свет и та же неуверенность. — Это… не больно? — Нет, — мягко отвечает Хуа Чэн. — И можно будет начать всё с начала? — Да. Почти все они уходят. Медленно, сомневаясь… Многим нужно несколько ласковых слов, кому-то — чтобы Хуа Чэн держал их за руку, когда они проходят через дверь. Но в конечном итоге почти все решают двинуться дальше. Они делают шаг за грань и исчезают во вспышке золота. Хуа Чэн наблюдает за ними, его лицо в свете мягких золотистых бликов почти выглядит живым. Он не может сдержать улыбки: пусть он не знает, где сейчас его возлюбленный, пусть Се Лянь не знает, что Хун-эр всё ещё жив… Но если бы он знал… Если бы его бог знал, что Хуа Чэн сделал сегодня… возможно, он бы гордился им. Одной этой мысли хватило бы, чтобы продержаться, дождаться, найти его. Только тогда Хуа Чэн замечает, что трое детей не прошли через красную дверь. Два брата и девочка, прижимающая к груди игрушечного кролика. — …Что такое? — спрашивает он, вскинув бровь. — …Большое вам спасибо за всё, — бормочет Бао, почтительно склонив голову. — Но если я… если мы уйдём… Он делает глубокий вдох. — Я больше не буду старшим братом Шуо, — Бао сжимает ладошку брата. — А я так не хочу. Шуо расплывается в широченной улыбке, показывая Хуа Чэну, что у него не хватает зуба. — Господин помог мне найти моего братика, и я не собираюсь его отпускать! Хуа Чэн переводит взгляд на Яньлинь, но она только пожимает плечами. — Я ещё не готова уходить… У меня нет каких-то особых причин… — Она вжимается лицом в свою игрушку, и оттого говорит ещё более невнятно. — Но… если я всё же решу… можно будет… вы сможете… вернуть меня сюда? Она неуверенно поглядывает на Хуа Чэна, и тот… улыбается. — Разумеется. Яньлинь берет его за руку, и они идут рядом какое-то время, направляясь к другой двери. К ним подтягиваются и другие призраки. — …Хуа Чэнчжу? Он бросает на девочку взгляд и вскидывает бровь. — Хммм? — А почему вы не прошли через дверь? Его взгляд становится мягким. Яньлинь всегда казалось, что единственный глаз Хуа Чэна видит всё… но в то же время он как будто не здесь. Думает о ком-то, кого не может увидеть. — В этом мире остался дорогой мне человек, — тихо отвечает Хуа Чэн. Яньлинь улыбается, раскачивая их сцепленные ладони. — Какая хорошая причина! Дверь вновь распахивается, и в этот раз Хуа Чэн оглядывается через плечо (его лицо всё ещё излучает недовольство, но годы научили его терпению). — Вы двое, идёте? Два заядлых картёжника замирают и переглядываются, не веря своей удаче. — …Да! — Сян за руку выдергивает Фая с его места, и они бегут к Хуа Чэну, гремя своими старыми костями. Сян хмурится, поравнявшись с молодым демоном. — Как это ты заставляешь эту дверь открыться?! По первому зову появляется! Да ты, должно быть, удачлив, как сам дьявол!.. Хуа Чэн улыбается. — Иногда удача — вопрос выбора. Может, не для всех. Но для него точно. Маленькая группка призраков взбирается по винтовой лестнице прочь из мира мёртвых, их путь освещён красными фонарями, а каждый шаг сопровождается мягким перезвоном серебряных колокольчиков. Новый Князь Демонов родился на свет — и мир снова распахнул перед ним свои двери. Хуа Чэн поднимает голову, разглядывая ясное голубое небо. Он не видел этой синевы больше десяти лет. Он находит вплетённую в волосы коралловую бусину и вертит её между пальцами, вспоминая обещание. Обещание, так и не произнесённое вслух, но эхом звучащее в каждой его мысли, каждом слове, каждом решении. Дождись меня. Он подносит бусину к губам и ступает на новый путь. За ним следуют его спутники. Я иду — просто дождись меня. Начинается новая эра. Эра Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём.