***
Меж тем Князь Демонов, о котором шла речь, вовсе ни за кем не охотился. Строго говоря, он даже не закончил c запланированными на сегодня делами. — Рисуй давай, — рычит он, не поднимая головы с шелковой подушки на кушетке, где он лежит лицом вниз. — …Ладно, ладно, будет тебе, здоровяк, — вздыхает Фай, потягиваясь. Прошаркав к стене, он мелом рисует на ней ещё одну черту — в дополнение к тем, что уже покрывают её от пола до потолка. Завтра их будет четыре тысячи семьсот девяносто — ровно столько дней он провёл без Наследного принца. Дянься будто бы растворился: о нём нет слухов, нет даже шепотков о ком-то хоть отдалённо похожем. Хуа Чэн снова падает лицом в подушку. Как? Ну как может быть такое, чтобы человека — очень, очень красивого, абсолютно слепого, да еще одетого в настолько приметную одежду — было так трудно найти?! Дверь распахивается, и прежде, чем Сян успевает сказать хоть слово, Фай делает предупреждающий жест рукой. — Я бы на твоем месте помалкивал, — бормочет призрак. — Он сейчас не в духе. — Разве он не всегда не в духе? — Ну… — мнётся Фай, потому что это, безусловно, правда. — Думаю, он в том же настроении, что и вчера, но это не очень хорошее настроение. — С Хуа Чэнчжу собирался говорить не я, — пожимает плечами Сян, скрещивая руки на груди. — Это вот ей приспичило. «Ей» оказывается Яньлинь. Она стоит между Шуо и Бао и неловко переминается с ноги на ногу. — …Здравствуйте, — бормочет она, смущенно теребя свой рукав. Хуа Чэн отрывает голову от шелковой подушки и ворчит: — Не нравится мне этот тон. — А он и не должен, — с той же брюзгливой интонацией вставляет Бао. — Что она на этот раз натворила? — Ничего плохого! — тут же бросается оправдываться Яньлинь, скрестив руки. Но взгляд она всё же отводит. — Я просто пыталась завести друзей! Это звучит не так уж плохо, но тут Бао вставляет: — Человеческих друзей. Хуа Чэн тяжело вздыхает. — Что ты сделала? — …Я рассказывала всякие истории... — бормочет Яньлинь, почесывая голову. Под выразительным взглядом Бао она все-таки добавляет: — …О вас... Князь Демонов переводит на неё тяжелый взгляд, и она тут же вскидывает руки: — Я не рассказывала ничего плохого, это были отличные истории! Вы в них были таким крутым! — …И что ты рассказала? — медленно спрашивает он. Яньлинь только пристыженно мнётся. Она неловко переступает с ноги на ногу, нервно расковыривает заусенцы на больших пальцах и осторожно спрашивает: — Вам кто-нибудь... молился… в последнее время? — …Яньлинь, — стонет он, прижимая руки к вискам. — Клянусь, я тебя развею. — Я только пыталась помочь! — Скажи Хуа Чэнчжу, что ты им наплела! — велит Бао, раздраженный ее увиливаниями, и Яньлинь фыркает. — Я говорила только правду! Что он нас спас и сотворил фонари, которые указали нам путь домой! — Затем её пыл слегка угасает: — Но я хотела понравиться людям, поэтому… я немного... приукрасила... — Приукрасила, — ровным тоном повторяет Хуа Чэн. — Я вроде... намекнула… что если кто-то попал в беду или потерялся… можно зажечь фонарь и молиться вам, и… Хуа Чэн откидывается назад на своей кушетке. — Сколько раз… — Яньлинь сжимается. — Сколько раз мне придётся объяснять тебе, что я НЕ БОГ?! — Он отказался от предложения и все дела, — соглашается Шуо. — Это было сначала БУМ! Он изображает падение с Небес, высоко подпрыгнув, а потом покатившись по полу. — А затем свииииист! — он подскакивает на ноги и притворяется, что вращает в руках невидимую саблю. — И ууууух! Как же утомительно. Хуа Чэн благодарен судьбе за то, что она свела его с возлюбленным в очень раннем возрасте. Даже если бы этого не случилось, он умер раньше, чем имел глупость обзавестись своими детьми. Они выматывают, они не слушают, и вреда от них однозначно больше, чем пользы. — Хорошо, но он вознёсся! Он может отвечать на молитвы, если сам того пожелает, он бессмертный и у него есть магические силы… — перечисляет Яньлинь, загибая пальцы. — Чем же он тогда отличается от богов? — Много чем, — тут же услужливо вставляет Фай. — Я уверен, вы уже заметили, юная госпожа, что даже сейчас продолжаете расти, хоть вы и умерли. — Да, в прошлом месяце у меня выпал зуб… — Яньлинь в задумчивости складывает руки на груди и языком находит новую расщелину между своих верхних зубов. — Это было странно. Фай кивает и продолжает: — Мы меняемся после смерти: наши тела разлагаются, а духовные сущности продолжают развиваться. Духи стареют, как и люди, только в разы медленнее. Сильнейшие призраки вроде Хуа Чэнчжу могут замедлять или останавливать старение по своей воле, но вот духовная сущность божества неизменна, сколько бы оно ни существовало. Хуа Чэн с низким раздраженным рыком снова роняет голову на подушку. — А что со мной будет, если я вознесусь? — спрашивает Яньлинь с широко распахнутыми глазами. Как будто это возможно: ей уже двадцать один год (а её духовной сущности семь), а она всё ещё не научилась завязывать шнурки. Каждое утро ей помогает с этим Бао. — Я навсегда останусь маленькой? — Дети никогда не возносятся, — отмахивается Фай. — Но, если вознесётся подросток, его тело мгновенно обретёт взрослую форму. То же самое произошло с телом Хуа Чэнчжу, если я правильно помню? — Вроде того, — ворчит Хуа Чэн. Его совсем не интересует этот маленький урок. В случае Се Ляня это было куда заметнее: тот вознёсся в том же возрасте, в котором сам Хуа Чэн умер. В то время, пусть принц этого не знал, Хуа Чэн уже наблюдал за ним издалека, и он видел, как тело его бога в одночасье из тела юноши стало телом мужчины около двадцати лет. Хуа Чэн же, напротив, вознёсся через несколько лет после смерти, и за это время дважды успел сменить облик. Его естественное обличье, каким оно могло бы стать, проживи он обычную человеческую жизнь, давно изменилось, а затем он вознёсся… Вознёсся и принял облик, который больше никогда не носил с тех пор, как вышел из Печи. Теперь он довольно часто меняет обличья: в основном, потому что, как и все крупные хищники, он учится у других охотников. Как бы сильно он ни пытался, он не может вспомнить лица Безликого Бая. Хуа Чэн знает, что видел его в воспоминаниях Чжао Бэйтун, но он не может вспомнить. Князь Демонов уверен, что часть могущества Белого Бедствия произрастала из незнания: никто из ныне живущих не видел его истинного лица. Анонимность может быть весьма опасным оружием. Кроме того, за последние годы никто и слова дурного не обронил про внешность Хуа Чэнчжу, ведь теперь он контролирует, какое лицо люди видят, где и когда. Кто не полюбит маски, прожив всю жизнь под клеймом урода? — Но… — хмурится Яньлинь. — Если Хуа Чэнчжу может состариться, то какой из него бессмертный? — Потому что я могу остановить старение в любой момент, — отвечает Хуа Чэн. — Когда пожелаю. По большей части уже остановил. Хуа Чэн не хотел выглядеть сильно старше своего возлюбленного, когда они снова встретятся. Но всё же… Он помнит, как его бог хлопотал над ним, оберегал от всего, относился к нему как к ребёнку; помнит особенно отчетливо, как заливисто тот смеялся, когда голос Хун-эра начал ломаться, как называл его милым и трогательным… Неудивительно, что Хуа Чэн позволил своему телу стать немного старше. Просто чтобы было совершенно очевидно, что он уже вырос и стал мужчиной. Его нынешнее тело будет даже на пару лет старше Се Ляня… («Как будто это важно», — разливается в его сознании ядовитый шепот. «Он все равно не узнает, что Хун-эр это ты») …так что, когда они встретятся, пожелай Се Лянь увидеть его истинное обличье, это обличье никак нельзя будет назвать… детским. — …Раз он может остановить старение, то он всё ещё ничем не отличается от божества! — Яньлинь пожимает плечами. — Так что я все правильно сказала и нигде…! — Но есть и другие отличия, — Фай назидательно поднимает палец. — Например, богини способны выносить и родить ребёнка, а вот девушки-призраки — нет! Было бы куда проще для всех, будь это не так. После войны округа попросту переполнена недоразвитыми духами нерождённых детей, умерших во чреве матери. Хуа Чэн хмурится и заставляет себя отодвинуть в сторону эти мрачные мысли. — У богов могут быть дети? — Да, но последний такой случай был очень давно. Обычно это плохо заканчивается, — поясняет Фай. Бао хмурится и чешет в затылке. — А призраки-мужчины? Они тоже не могут сделать ребёнка? — Могут, — решает вставить Хуа Чэн. — Но любая смертная женщина, понесшая от призрака, умрёт во время родов. Это относительно распространённое проклятье. Теперь Яньлинь куда меньше занимают вопросы призрачной биологии, да и довольной она не выглядит. Кто знает почему, ведь она сама и подняла эту тему. — Но, если госпожа знает, что это её убьёт, зачем позволять призраку сделать ей ребёнка? — хмурится Шуо. — Это же так глупо! Сян тут же садится и радостно потирает руки: — Уж на этот-то вопрос я знаю ответ! — Не знаешь, — обрывает его Хуа Чэн с угрозой в голосе. Сян тут же сникает, складывает руки на груди и отводит взгляд. — Да, наверное… — Господин Фай, а откуда вы столько всего знаете? — подаёт голос притихшая было Яньлинь. — При жизни я был учителем, — радостно отвечает круглый призрак. Учитель с зависимостью от азартных игр, которая и свела его в могилу, но учитель всё равно. Скорее даже личный наставник, всю жизнь проработавший на ту же семью, что заправляла обчистившим его до нитки игорным домом. — Хуа Чэнчжу был так щедр, что позволил этому никчёмному призраку продолжить обучение! В конечном итоге это принесло выгоду им обоим. Когда Хуа Чэн покинул Тунлу, он мог читать лишь на одном языке, да и тот был мёртвым. У Фая, конечно, плоховато со здравым смыслом и просчётом рисков, но он хороший учитель, и он ни словом никому не обмолвился об их частных уроках. Хуа Чэн постепенно изучает мир вокруг. Поиски его божества по-прежнему занимают большую часть жизни Князя Демонов, но это теперь не единственная значимая её часть. Хуа Чэн кое-что о себе узнал. Он узнал, что любит алкоголь, но не выносит вино. Узнал, что ему нравятся острые блюда, но он равнодушен к сладостям. У Хун-эра никогда не было денег, чтобы узнать, какую еду он любит, а потом его человеческая жизнь завершилась, и он стал призраком, следующим за своим богом… У него никогда раньше не было возможности узнать всего этого. Есть и другие вещи. Он уже догадался после стольких лет в Медной Печи, но ему нравится создавать, особенно создавать красивое. Сражения и охота тоже приносят ему удовольствие. Он может наслаждаться музыкой, но сам в ней ужасен, а ещё… Фай, что весьма странно, раскрыл в Хуа Чэне искреннюю жажду познания. Хуа Чэн хотел знать всё и обо всём. Иногда оттого, что ему казалось, будто так он сможет быть полезнее для своего бога, а иногда… Иногда внутри него просыпался голод. Необходимость поглотить каждый текст, который попался ему в руки, необходимость унять это жгучее любопытство. Мир был таким маленьким, когда он был ребёнком. Таким ограниченным, уродливым, жестоким и скучным. Но Се Лянь рассказывал ему истории в том заброшенном святилище, которое стало для них домом. Хуа Чэн почти уверен: его возлюбленный думал, что Хун-эр слушает эти истории из вежливости, но на деле уже тогда Хуа Чэн ловил каждое слово. Это было его первым проблеском интереса к познанию всего вокруг, намёком, что мир может быть не таким уж неприятным, неинтересным местом. Затем он оказался в Медной Печи и там увидел мир глазами учёного. С тех пор его любопытство только растёт. Иногда мысль об этом приносит радость — он помнит, что Се Лянь всегда был таким же. Помнит, с каким восторгом его бог рассказывал о временах обучения у Наставника, и… В то время Хун-эр считал, что подобный путь для него невозможен. Что он слишком глуп и несовершенен, что он лишь приземлённый человек. Но теперь ему выпал шанс узнать, что он быстро учится — жадно учится. Что однажды… Он сможет дотянуться до этих высот. Но ничего из этого не имеет отношения к происходящему разговору. — Смысл в том, — голос Хуа Чэна перекрывает разгоревшийся в комнате спор. — Что я не бог. Яньлинь уже открывает рот, собираясь доказывать обратное, но Князь Демонов перебивает её: — А теперь толпы детей молятся мне… о чём конкретно? — О помощи, — мгновенно отвечает девочка. — Какой помощи? — Если они потерялись или кто-то их обижает, — она пожимает плечами. — Я говорила только про это. С её точки зрения именно этим и занимается Князь Демонов — спасает детей. Хуа Чэн снова тяжело вздыхает, глубже зарываясь лицом в подушки. — Перестань говорить им это, Яньлинь. — Но!.. Он в раздражении вскидывает руку, указывая на покрывшие стену отметки. — Вот моя главная задача. Яньлинь пинает какую-то воображаемую грязь на полу, а потом разворачивается и вылетает из комнаты, яростно бормоча себе под нос «да какая разница!» и «кому вообще какое дело!». Шуо смотрит ей вслед и вскидывает на Бао озадаченный взгляд. — А мне казалось, что для неё это важно… Бао пожимает плечами. — Она девчонка, а девчонки все сумасшедшие… Оба мальчика вдруг замечают, что Фай весьма верно оценил обстановку: Хуа Чэнчжу действительно пребывает в одном из своих настроений. Призраки осторожно и крайне уважительно оставляют его одного, и Хуа Чэн перекатывается на спину, сверля потолок взглядом. Тринадцать лет. Он провел вне Печи больше, чем в ней, но всё так же далёк от своей цели. По крайней мере, его бог в порядке, должен быть в порядке, ведь прах Хун-эра в целости и сохранности, но… Хуа Чэн с недовольным стоном прячет лицо в сгибе локтя. Какой смысл быть сильным и могущественным, если ты не можешь использовать эту силу ради того, что важно? Он… Только теперь, в тишине, среди собственных мыслей Князь Демонов слышит их. Молитвы. Дюжины тихих просьб, все они от детей. Дети рассказывают ему истории, и почти все они отвратительны — но знакомы. Родители, которые их избивают. Отцы, которые пьют. Постоянный голод. Насилие. Все это ужасно, но в этом нет ничего необычного. Лишь несколько молитв… выбиваются. Все они об одном и том же, все звучат как перепуганный шепот… «Прошу, пусть оно до меня не доберётся» Хуа Чэн хмурится, не открывая глаз. «Пожалуйста… Хуа Чэнчжу, я зажгу столько фонарей, сколько попросишь, только спаси меня и мою сестрёнку? Я не хочу, чтобы оно добралось до нас…» «Хуа Чэнчжу», — всхлипывает в отчаянии совсем слабый голос. «Оно нашло меня» Все голоса доносятся из одного региона, и все они молят об избавлении. Что-то мучает их, преследует их по пятам. Все они называют одно и то же имя. «Зелёный Фонарь Блуждающий в Ночи»***
Присутствие Се Ляня вызывает много вопросов. — И зачем ты взрослого притащил? — ворчит девочка постарше, сложив на груди руки. — Князь Демонов не помогает взрослым, может, он вообще теперь не придёт! — Господин Хуа ненастоящий взрослый! — Хэн закатывает глаза и притягивает Се Ляня поближе за рукав (тот едва не падает несколько раз, но знает, что мальчик так пытается ему помочь). — Он боится пауков и ест еду с пола, прямо как мы! — Не… — пытается вмешаться Се Лянь. — Не думаю, что это правда…! — Чистейшая! — фыркает Хэн и тянет его за рукав ещё настойчивее. — Я постоянно вижу, как вы роняете свою еду, а потом поднимаете и едите! Справедливости ради, очень легко уронить что-то, если ты не можешь это видеть, а покупать новую порцию еды каждый раз, когда это происходит, у него нет возможности. Он всегда старается подобрать упавшее как можно быстрее, а потом обязательно сдувает пыль или протирает рукавом. Так что всё в порядке, так ведь? — А про пауков промолчал! Правда их боится? — шепотом сообщает одна девочка другой, прикрывшись ладошкой, но Се Лянь оборачивается. — А ты их любишь? Девочка пристыженно замолкает: она надеялась, что Даос её не услышит, но ей не повезло. — Ещё хуже когда не можешь их видеть, — фыркает Се Лянь, позволяя Хэну тащить себя за рукав. Ему никогда особо не нравились насекомые, особенно в детстве. Исключениями были бабочки, светлячки и божьи коровки: они красивые, не жалятся, не кусаются и вообще не делают ничего ужасного. Но пауки? Фу. Его друзья над ним посмеивались. Знаменитый Наследный Принц Сяньлэ, прославленный воин — бросается бежать, лишь увидев крошечного паучка, и цепляется за рубашку Му Цина, умоляя скорее вымести паучка метлой. «Ты охотишься за демонами в качестве развлечения, а тебя пугает ЭТО?» «Не смейся!» — стенал тогда Се Лянь. «Я почти уверен, он из тех, которые умеют пры… О БОГИ, МУ ЦИН, ОН ПРЫГНУЛ! КУДА ОН ПРЫГНУЛ—?!» Если в такой момент рядом оказывался Фэн Синь, Се Лянь отбрасывал всякие приличия и запрыгивал тому на спину. Однажды в путешествии им попался тарантул, и Се Лянь забрался на Фэн Синя, как на дерево, и обхватил руками его голову. Конечно, тогда его друг сказал что-то отвратительно логичное (что он вряд ли сможет убить паука, пока руки Се Ляня закрывают ему обзор), и принц схватился за него по-другому, но наотрез отказался спускаться, пока маленькое чудовище не было повержено. Он почти улыбается, вспоминая об этом теперь. Се Лянь замедляет шаг, и улыбка пропадает с его лица. Какое-то мгновение он не пытается выглядеть счастливее, чем он есть. Сердце ноет у него в груди. Он скучает по ним. Не каждый день. Не так сильно, как он скучает по Хун-эру или родителям, ведь он знает, что Му Цин и Фэн Синь живы и здоровы. Счастливы. Теперь они сами стали богами, даже Му Цин, который в их последнюю встречу (ссору) был ещё далёк от вознесения… Се Лянь прикусывает губу и делает глубокий вдох. Слёзы реже приходят к нему теперь, но вес всего этого давит ему на грудь, сжимает, сводит судорогой, и он чувствует такое… Но всё в порядке. Всё… Всё в порядке. Он напоминает себе об этом каждый раз. Если станет слишком тревожно… он пойдёт в один из их храмов, зажжет благовония, оставит чашку с рисом. Се Лянь никогда не молится, он не хочет их беспокоить по пустякам… Не хочет, чтобы его жалели. — Ты уверен, что это то самое место? — спрашивает кто-то из детей. — Я ничего не вижу! — Это потому, что я еще фонарь не зажег! — ехидно отвечает ему другой голос, и Се Лянь прислушивается. — Перестань меня торопить! Это тонкий процесс! — Фонарь не зажег? — мягко переспрашивает Се Лянь, опускаясь на колени в траву рядом с говорившим мальчиком. — Зачем нужно зажигать фонарь? Мальчик ставит перед собой красный бумажный фонарик и достаёт огниво. — Чтобы призвать его, — ворчит ребёнок и бросает Хэну полный недовольства взгляд. — Ты ХОТЬ ЧТО-ТО ему рассказал, прежде чем сюда притащить?! — Я сказал, что мы будем призывать Князя Демонов! Что еще нужно было сказать?! — морщит нос Хэн, сложив на груди руки. — Он все равно скорее всего не сможет, — хихикает одна из девчонок, качая головой. — Спорим, он просто врёт, как всегда! Насколько Се Лянь понимает, здесь собралось около пяти детей, и мальчик, зажигающий фонарь… у них явно на не очень хорошем счету. Се Лянь сомневается, что они друзья; другие дети скорее всего пришли просто посмотреть на представление. Весьма печально… но типично для детей этого возраста. — ЗАТКНИСЬ! — рявкает мальчишка, возясь с огнивом. — Он обязательно придёт, ясно вам?! Он продолжает бормотать себе под нос, поднося горящую щепку к свече внутри фонаря. Её фитиль постепенно занимается, и вот фонарик зажигается живым светом. — Но ты же не потерялся, — замечает Хэн. — …Князь Демонов помогает заблудившимся детям? — Се Лянь вскидывает бровь. — Это… очень добрый поступок. — И если кто-то плохо с тобой обращается… — мальчик встаёт на ноги, сжимая фонарик в руках. — …Он появится и порубит их на куски! Улыбка принца немного меркнет. Это… совсем не добрый поступок. Но в сравнении с предыдущем Князем Демонов… Се Лянь однозначно видит улучшения. Кроме того, никто ведь не совершенен. — …Он очень заботится о безопасности детей, да? Сгущаются сумерки, и постепенно начинает наползать туман. Ему отвечает одна из девочек, расположившаяся у дерева: — Я слышала, это потому, что его запытали до смерти, когда он был ребёнком! — она явно пытается нагнать на собравшихся страху, пользуясь атмосферой. (Для Се Ляня нет особой разницы) — Нет… — хмурится Хэн. — Это потому, что запытали его возлюбленную. Её изгнали из деревни, а когда он нашёл её, её уже съели волки! Что ж, история становится всё ужаснее… и Хэн завладел вниманием других детей. Се Лянь морщится. — Если это правда, то как он умер?! — Он сошел с ума и вырвал себе глаз! — радостно провозглашает Хэн, склонившись к другим детям. В ответ слышатся ахи и вздохи, и продолжает: — От раны он истёк кровью! И теперь его глаз следит за всеми в мире живых, и так он видит фонари! — …Не думаю, что можно умереть от кровопотери, вырвав глаз, — вставляет Се Лянь. — И мало у кого хватит духу сотворить с собой такое. После всего… он весьма хорошо разбирается в боли. Теперь он почти её не чувствует, но даже сейчас подобное решение далось бы ему нелегко. — За что купил, за то и продаю, — пожимает плечами Хэн. — Может, он потом сам себя убил, кто знает. — Те, кто наложил на себя руки, редко задерживаются в подлунном мире, — Се Лянь качает головой. — У них для этого недостаточно воли к жизни. Кроме тех ситуаций, когда люди убивали себя в отместку… Наверное, тут как раз такой случай. Хэн складывает на груди руки и фыркает от досады: он сам привёл сюда этого Даоса, а тот уже дважды опроверг его слова, да ещё прямо перед его друзьями! — Вас этому в даосской школе научили? — сухо спрашивает он. — Конечно, — Се Лянь неловко смеётся, почесав затылок. — В той самой, из которой вас выгнали? Се Лянь резко перестаёт смеяться, и теперь они двое сверлят друг друга взглядами. Точнее, Хэн сверлит его взглядом, а Се Лянь только хмурится под Жое в ту сторону, где, как ему кажется, сидит мальчишка. — …Янь, он не придёт, — стонет одна из девочек. — Замолчи! — рявкает Янь в ответ, выше поднимая фонарь. — Конечно придёт! Прошла только пара минут! Се Лянь не видит лица мальчика — Яня — но голос у него звучит… напряженно, даже взволнованно. Хэн садится рядом с принцем, видимо, чтобы убить время. — Разве Даосы не могут делать всякие магические штуки? — ворчит он, толкнув Се Ляня плечом. — Фокусы разные, типа… разломить меч надвое? На ладони погадать? Заставить что-то исчезнуть? — Конечно, — сухо отвечает Се Лянь. — Кое-что мы умеем. Хэн тут же заинтересованно склоняется к нему. — И что…? Ой! — взвизгивает он, внезапно оказавшись на спине. Другие дети не видели, что произошло, но… Повязка щёлкнула любопытного мальчика по лбу, да ещё как сильно! — И что это было?! — Заклинание, — Се Лянь делает вид, что разглядывает ногти. — Что это за заклинание такое?! Се Лянь поворачивает голову в сторону мальчишки и едва сдерживает желание показать тому язык. — Заставляет исчезнуть чужую самоуверенность. Хэн так и лежит, разинув рот, и девчонки начинают хихикать: — Теперь понятно, почему ты сказал, что он ненастоящий взрослый! Мы тебе верим! Се Лянь уже собирается возразить, но его перебивает отчего-то ужасно довольный Хэн: — И для этого мне даже не пришлось упоминать паука, сидящего на его ноге. Принц закатывает глаза. — Да, конечно, на моей ноге сейчас так удачно окажется паук, только потому что тебе потребовалось доказа… Кое к чему Се Лянь так и не успел привыкнуть: к его новой, абсолютной невезучести. Он чувствует, как что-то прыгает с его колена и, приземлившись ему на ладонь, начинает поспешно удирать. … Вся кровь мгновенно отхлынула от его лица. Не то чтобы он изначально показался детям мужественным, но когда он вскакивает, и начинает трясти рукой, визжа, как маленькая девочка, они… — ААААААААА! Его запястье врезается в ствол ближайшего дерева… …и разламывает его пополам. Пораженные дети стоят возле него полукругом и смотрят, как слепой даос еще дважды ударяет рукой по дереву чтобы точно убедиться, что паука уже нет (к этому времени его, должно быть, давно раздавило в лепешку). От ствола дерева остаётся только горка мелких щепок. — Ха… — у Се Ляня вырывается неровный вздох, и он прижимает руку к груди, всё ещё подрагивая. Должно быть, это очень глупо после всего, через что он прошёл, но… Так мало осталось того, что ещё может его напугать. Теперь каждый раз, когда страх всё же настигает его, пусть даже из-за такой мелочи… ему сложно. Ему требуется время чтобы почувствовать на себе пристальные взгляды. — …Хахаха! — он снова пытается смеяться, но теперь выходит сдавленно и нервно. — И это был… ещё один даосский трюк! — …господин Хуа сумасшедший? — тихо спрашивает Янь, склонившись к Хэну. — …Вроде того, — признаёт мальчик. — Но он хороший, так что… Девочки первыми отходят от увиденного. — Янь, я думаю, он не появится, так что мы идём домой, — говорит старшая и, взяв младшую за руку, разворачивается чтобы уйти. — Я же сказал вам подождать! — рявкает мальчишка, размахивая руками. Еще один ребёнок увязывается за своими друзьями и тоже уходит. Янь, фыркнув, принимается кричать им вслед: — …Да кому вы вообще нужны! Он не появляется, потому что ему не нравятся такие НЕУДАЧНИКИ! Хэн морщится и склоняется к Се Ляню, шепча тому на ухо: — Поэтому никто с ним не дружит, он постоянно на всех кричит. Се Лянь морщится тоже, но скорее сочувствующе. — Знаешь, — Хэн демонстративно зевает и потягивается, вытянув руки над головой. — Я очень устал, помогал целый день в лавке, так что… — Да иди уже, Хэн! — рявкает Янь, упрямо прижимая фонарь к груди. — Сам подожду, мне-то какая разница! Хэн корчит рожицу, поднявшись на ноги. — Да, да, прогоняй всех… Ты же всегда так делаешь! — ворчит он, уходя. — А мне наплевать! — Янь только выше задирает нос и крепче прижимает к груди свой фонарь. О… Что-то ноет у Се Ляня под рёбрами. — Мне одному только лучше! Хэн оборачивается через плечо и бросает раздражённое: — Эй, господин Даос! Вы идёте? Янь оборачивается и видит, что Се Лянь все ещё сидит на своём месте, неловко покачивая пострадавшим запястьем. — …Нет, — качает головой заклинатель. — Ты иди домой, увидимся утром. — Вы уверены? Даос тянет утвердительное «хммм», и всё его раздражение, все беспокойное недовольство… исчезает. Все в этом человеке говорит теперь о мягкости и терпимости, и именно с этим спокойствием Янь не знает, что делать. Получается только бросать неловкие взгляды. Даос улыбается, и его лицо такое… Нежное. — Я хочу встретиться с этим Князем Демонов, — Се Лянь садится, скрестив под собой ноги. — Я готов немного подождать. — …Не сидите тут, потому что вы меня жалеете, — бурчит Янь, намертво вцепившись в фонарь. — Мне это не надо. — Не волнуйся об этом, — фыркает принц. — Мне не нравится, когда на меня смотрят свысока! — Я ни на кого не могу посмотреть свысока, — напоминает Се Лянь с сухой иронией, и мальчишка краснеет, насупившись. — …Какая разница. Они сидят и ждут. Проходят часы. Должно быть, уже перевалило за полночь, и Се Лянь знает, что мальчик устал. Он чувствует, как ребёнок мнётся, прижимая к себе фонарь. В случившемся нет ничего удивительного: хоть история про мстительного князя демонов весьма интересна, Се Лянь ни на мгновение ей не поверил. Но… он остался здесь не поэтому. — …Янь, — начинает он. — Ты… — Он придёт, — трясёт головой ребёнок, и в его голосе усталость смешивается с тревогой и… отчаянием. — Все говорили, что он придёт! Се Лянь ненадолго замолкает и слушает в этой тишине, как колотится сердце мальчика. — Янь, — снова зовёт он, в этот раз мягко. — Когда ты сказал, что он приходит на помощь детям, с которыми плохо обращаются… это была правда? Ребёнок кивает, сжавшись в комок возле фонаря — и спустя мгновение Се Лянь продолжает: — …Кто-то плохо с тобой обращается, Янь?