***
Месяц спустя Небесная Столица гудит, как рассерженный улей. «Вы слышали?» «Я… Конечно, но неужели он это всерьёз?» «Я думаю, это чей-то глупый розыгрыш…» «Нет, нет… На свитке демоническая печать, это точно от него!» И вся эта толчея и суматоха НЕВОЗМОЖНО действует на нервы Фэн Синю, у которого сейчас есть проблема посерьёзнее. Он сверлит взглядом темноволосого человека перед собой, и его руки упираются в стену дворца Сюаньчжэня по обе стороны от головы Му Цина, не давая тому сбежать. — Кто это сделал? — спрашивает он низким, дрожащим от злости голосом. Му Цин вскидывает бровь. Они с Фэн Синем равны по силе, вздумай он вырваться из захвата, победитель в бою будет неясен. Но вместо этого он опирается спиной о стену дворца и складывает на груди руки. Он склоняет голову к плечу и ухмыляется, и Фэн Синь это ненавидит. Ненавидит, потому что так Му Цин выглядит особенно заносчивым и самоуверенным, хотя на деле в половине случаев ни черта не понимает. Ненавидит, потому что волосы у Му Цина теперь куда длиннее, чем раньше, а ещё… Ещё Му Цин начал носить черный чокер, и это особенно бросается в глаза, когда он вот так наклоняет голову, и он… Фэн Синь крепко зажмуривается и ударяет по камню рядом с головой Му Цина… снова и снова, пока в нескольких местах не появляются трещины. — КТО ЭТО СДЕЛАЛ? — Ай-ай-ай, — вздыхает Му Цин, повернув голову, чтобы рассмотреть разбитую стену. — Тебе это обойдётся в… дай подумать… Сотню тысяч добродетелей? Я не использую в строительстве дешёвых материалов, знаешь ли. — Я не собираюсь возиться с тобой целый день, у меня нет на это времени, — рычит Фэн Синь, и на его лицо набегает тень. — Но я не уйду, пока ты всё мне не скажешь. У Му Цина вырывается мягкий смешок и он облокачивается на стену, вскинув бровь. — Звучит так, будто времени у тебя навалом. — Заткнись! — не выдерживает Фэн Синь. — Хватит уже юлить! — Это был не я, — Му Цин начинает смеяться сильнее. — Я не знаю, кто допустил такую опечатку, но я не имею к этому отношения. Это истинная правда, но он очень сомневается, что Фэн Синь ему поверит. Он никогда Му Цину не верил. — На всё воля случая, — сквозь смех продолжает Му Цин, вспоминая, каким красным был Фэн Синь и как тот изменился в лице, стоило Му Цину это заметить. — Иногда тебе достаётся огромный… — Му Цин прикрывает рот в притворном стеснении (и, вопреки всему, у Фэн Синя что-то переворачивается в животе). — …Провал! Какое-то мгновение Фэн Синь стоит, опустив голову, с горящими щеками, а потом выплёвывает сквозь стиснутые зубы: — Я говорю не о том… члено-инциденте, тупица! От формулировки Му Цин начинает смеяться только сильнее, хватаясь за живот. — А теперь именно о нём и говоришь! Но смех мгновенно обрывается, когда пальцы крепко хватают его за подбородок, заставляя Му Цина поднять голову. Фэн Синь сверлит его взглядом, на его лице сложная смесь противоречивых чувств. — …Какого хера ты творишь? — безэмоционально спрашивает Му Цин (сердце заходится у него в груди). Фэн Синь кончиком пальца обводит ссадину у Му Цина на щеке, прямо под глазницей. Тот всегда был особенно тщеславен, когда дело касалось лица: Му Цин с самого юного возраста славился красотой, уступающей только Наследному Принцу. — Кто это сделал? Му Цин смотрит на него в ответ, приоткрыв рот. — …Зачем тебе? Хочешь отправить открытку с благодарностями? — шипит он, пытаясь вырвать подбородок из захвата, но Фэн Синь держит крепко, сверлит острым взглядом. — Ответь на чёртов вопрос, Му Цин, — выплёвывает он. — Я не обязан перед тобой объясняться. — Как и я! — Му Цин, как всегда, полон яда, а теперь его глаза загораются собственным раздражением. — Почему тебя это вообще ебёт? — Да мне плевать! — начинает Фэн Синь, потом останавливается и несколько раз открывает и закрывает рот, прежде чем усталое раздражение окончательно берёт верх. — Драки между небожителями запрещены, так что просто скажи…! — А кто сказал, что это был небожитель? — язвит Му Цин. — Об этом ты не подумал? Или ты решил, что кто-то снова надо мной издевается, потому что я низкого происхождения? Потому что я был чьим-то слугой? Потому что я оставил свой пост? По выражению лица Фэн Синя ясно, что именно так он и решил. — Так я тебе напомню: ты сделал ровно то же самое! — шипит Му Цин. — Так что в следующий раз, когда захочешь меня пожалеть, подумай лучше, не решат ли они поиздеваться над ТОБОЙ! Руки Фэн Синя по обе стороны от темноволосой головы сжимаются в кулаки. — Почему как только кто-то начинает вести себя с тобой ХОРОШО и ПО-ЧЕЛОВЕСКИ, ты сразу превращаешься в это?! — «ХОРОШО и ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ» ты себя не ведешь! — срывается Му Цин. — Ты играешь в героя-спасителя, чтобы тебя не мучила совесть, потому что в нашу последнюю встречу ты повел себя, как кусок дерьма! В твоем поведении нет ничего «хорошего», и ты только выставляешь себя мудаком, сующим нос не в своё дело! — Я мудак?! Я? — рычит Фэн Синь. — Я просто пытаюсь узнать правду, чтобы я смог…! — Чтобы ты смог ЧТО? — Му Цин качает головой. — Попрекать меня этим до конца моих дней? Не думаю, что..! — Небеса свидетели, ты делаешь всё, чтобы тебя ненавидели! — О, завались, ты и так меня ненавидишь! — они обмениваются злыми взглядами. — Если хочешь, чтобы тебе спели оду, рассыпались в благодарностях и отсосали в придачу, то это не ко мне. Иди доставай кого-нибудь другого! Фэн Синь отпускает подбородок Му Цина только для того, чтобы с раздражением потереть собственное лицо. — Для кого-то, чей путь самосовершенствования призывает к чистоте тела и помыслов, ты очень часто говоришь про секс. Именно такие брошенные вскользь замечания и будничные наблюдения вызывают в Му Цине самую яростную реакцию. Он давится воздухом и чувствует, как краснеет его лицо. — Это фигура речи, ИДИОТ! — Да, конечно, — кивает Фэн Синь. — Но ты первый упомянул опечатку. — Я вспомнил о ней, потому что думал, что ты из-за неё взялся меня допрашивать! — Му Цин едва не плюётся от злости. — Я не…! — А ещё ты упоминаешь желающих мне отсосать практически каждый раз, когда мы спорим, — бормочет Фэн Синь, и его брови сходятся на переносице в выражении глубокой задумчивости. Фэн Синь никогда не отличался наблюдательностью, а в таком субъективном вопросе как чувства не понимал вообще ничего, и Му Цин, ощущая, как он подбирается к ХУДШЕМУ умозаключению из возможных, начинает паниковать. — Я же сказал, ЭТО ПРОСТО ФИГУРА РЕЧИ! — А звучит так, будто ты тоже хочешь… — раньше, чем Му Цин успевает превратиться в тревожную лужу, Фэн Синь добавляет: — …следовать по моему Пути самосовершенствования. Хочет… Хочет следовать по его Пути. Му Цин делает дрожащий вдох, его лицо горит, а сердце заходится в груди… И он насмехается: — Премного благодарен, но вряд ли я многое упускаю, — он делает вид, что рассматривает свои ногти. — К тому же, не тебе о таком трепаться: на тебе ни одного ограничения, а всё равно тебе никто не даёт. И Фэн Синь совершенно непреднамеренно открывает рот и рушит всю его жизнь. — … Кто сказал, что мне никто не даёт? — спрашивает он. Му Цин смотрит на него во все глаза. Хуже всего то, что Фэн Синь не выглядит задетым или пытающимся оправдаться, взгляд у него растерянный, а брови нахмурены. Нет, в его вопросе только искреннее недоумение, а это значит… это значит, что он… — Значит, ты… ты… — Му Цину тяжело даётся это осознание. Не потому, что он не может сопоставить факты, напротив, это весьма очевидно… он просто до последнего не хочет их признавать. Фэн Синь качает головой. Какой неловкий разговор выходит… Хотя, с другой стороны, какими бы врагами они ни были, как бы они друг друга ни ненавидели, Му Цин остаётся единственным человеком в Небесной Столице, который Фэн Синя действительно знает. Кому ещё он мог бы об этом рассказать? — Я не девственник, Му Цин. — Я знаю! — вырывается у Му Цина, и краска пятнами заливает его обычно фарфоровую кожу. — Я просто думал, что ты… что это было один раз… — Какой один раз? — Фэн Синь хмурится и собирается уже допытываться дальше, как вдруг две ладони опускаются ему на грудь и толкают. Сильно. — Кого ты, чёрт возьми… — Начинает Му Цин и затем толкает его снова. — Ты…! — Что?! — Кого ты, блядь, трахаешь в Небесной столице?! От удивления Фэн Синь отступает на шаг назад. — …Ты с ума сошёл? И… я ни слова не сказал о том, что это был небожитель! И кто из нас теперь лезет не в своё дело?! — Ты блядский ЛИЦЕМЕР! — рычит Му Цин. Он искусный мечник и может сражаться лучшими клинками, но сейчас… сейчас он голыми руками бьёт Фэн Синя в грудь, снова и снова. — Вечно суёшь свой нос в МОЮ жизнь и ОСУЖДАЕШЬ меня, когда сам…! — ХВАТИТ! — рявкает Фэн Синь, наконец потеряв терпение. Из них двоих Му Цин всегда был вёртким и гибким, а бывший телохранитель брал силой. Он ловит одно из запястий Му Цина и легко прижимает того к стене. Му Цин дёргается, но вскоре и второе его запястье оказывается пойманным, и Фэн Синь удерживает оба у Му Цина над головой. — Кого ты зовёшь лицемером?! Я знаю, что ты тоже делал всякое…! Он замирает, покраснев, и невольно вспоминает. Взгляд Му Цина обещает ему все кары мира. — Генерал Наньян? Генерал Сюаньчжэнь? Вы снова затеяли драку? Они отстраняются друг от друга: Му Цин отворачивается, пристыженный Фэн Синь торопливо отпускает его запястья. — …Мы заняты, — шипит Му Цин. — Уходи. — Но… — младший небожитель переводит потерянный взгляд с одного генерала на другого, совершенно не понимая, что происходит. — Но там… кое-что случилось… — Ты слышал, что он сказал?! — рявкает Фэн Синь, хотя обычно старается вести себя вежливо. — Мы заняты! Проваливай уже! — Но там..! — ЖИВО. Небожитель спешит ретироваться, и Фэн Синь тяжело вздыхает. Он оборачивается к Му Цину и собирается ему что-то сказать, возможно, даже извиниться (не стоило ворошить прошлое и вспоминать тот случай, Фэн Синь прекрасно это понимает), но Му Цин... — Тот поцелуй с тобой не был моим первым. …Му Цин решает ударить в ответ. Глядя в окаменевшее лицо Фэн Синя, Му Цин растягивает губы в хитрой улыбке и вновь опирается спиной о стену. — Не знаю, с чего ты так решил. Наверняка ты чувствовал себя виноватым всё это время? Жалел о том, что тогда мне наговорил? Фэн Синь бледнеет, и Му Цин усмехается победно и язвительно. — Нет. Тот поцелуй не был моим первым, не был последним, и он никак не повлиял на моё решение придерживаться целибата, — Му Цин пожимает плечами. — Так что нет, я не хочу сменить Путь на твой. Мне просто жаль ту несчастную женщину, которой приходится тебя… — Кто. Му Цин замолкает посреди своей маленькой ядовитой речи. — …Ты о чём? — Кто это был? — Напряженно спрашивает Фэн Синь. С юношества они были вместе едва ли не каждый день, и не было никакой возможности… — …Прости, я не из тех, кто хвалится постельными подвигами, — Му Цин пожимает плечами. Если начистоту, то обстоятельства его первого поцелуя, вздумай он о них рассказать, ничем не помогли бы ему задеть Фэн Синя. Напротив, тот бы встревожился, или, еще хуже, начал бы его жалеть. — Просто знай, что ты ужасно целуешься, и я очень хотел бы об этом за… Эй! «Ох…» Протесты замирают у Му Цина в горле, ведь теперь его рот занят другим, и его снова прижали к стене его собственного дворца. «Мы снова сюда вернулись» И он хочет — правда хочет — сказать себе, что он выше этого, но… его губы приоткрываются с резким выдохом. Есть кое-что, о чём они не говорят. Запахи крепче других ощущений связаны с памятью, именно запах быстрее всего вызывает из глубин сознания ответную эмоцию. Фэн Синь всегда пах костром и кожей, даже когда они были детьми. Му Цин тогда закатывал глаза и жаловался, что тот воняет, как походный лагерь солдат, но теперь… Теперь он жадно втягивает носом воздух, и глубокая дрожь пробегает по его телу, когда он чувствует, как чужой язык скользит по его. Ох. И зубы. Зубы. Царапают его нижнюю губу. Му Цин позволяет себе едва слышный нерешительный выдох, пропитанный желанием, но его руки без стеснения и сомнений выворачиваются из хватки Фэн Синя, скребут ногтями его шею, притягивают генерала ближе. У Му Цина есть эта особая манера растворяться в поцелуях — он одновременно подаётся вперед и втягивает голову в плечи, сжимается, будто бы стараясь показаться в руках Фэн Синя меньше, чем он есть на самом деле. Будто бы этот человек, отрастивший ядовитые шипы, чтобы никто не добрался до нежного нутра, на деле вовсе не против уязвимости. Поцелуи между ними… ни один из них не закончился чем-то хорошим. По правде сказать, это плохой поцелуй. На уровне тела он приятен, он — всё, чего Му Цин когда-либо хотел получить от прикосновения, и Му Цин это ненавидит. Ненавидит, как его кожа поёт под губами Фэн Синя, и только его одного. Но разум… Все поцелуи в жизни Му Цина делали ему чертовски больно. Фэн Синь никогда не хотел его по-настоящему. Му Цин лишь оказался в нужном месте в нужное время — весьма посредственная замена человеку, до которого ему никогда не дотянуться. Это больнее одиночества. Больнее, чем полное отсутствие прикосновений. Но Небеса, как же он хочет, чтобы Фэн Синь целовал его ещё, ласкал его ещё. И он хочет разорвать его на куски. Кричать и плакать, пока мир не рухнет, пока всё не вернётся к нему в замкнутом цикле боли и ненависти, пока все от него не отрекутся. Так всегда было. Му Цин хочет разбить его на мельчайшие осколки, чтобы он никогда не вернулся. А затем Му Цин хочет выть по ночам оттого, что Фэн Синь ушёл. Именно так он всегда делает. Ломает, просто чтобы услышать хруст. А когда люди спрашивают его, зачем, он не может этого объяснить, и он просто… Насмехается. За всё это время никто так и не задал ему самый простой в мире вопрос. «Кто-то сделал тебе больно?» Фэн Синь отстраняется, тяжело дыша. Даже голос у него звучит немного иначе. — «Самый ужасный поцелуй из всех, что у тебя был», да? Губы Му Цина вздрагивают, и он притягивает Фэн Синя в новый поцелуй, крепко удерживая того за волосы на затылке. — Заткнись, — яростно шипит он, цепляясь за плечи Фэн Синя и выгибаясь, когда тот кладёт свои широкие ладони ему на талию. «Какого чёрта я всегда сюда возвращаюсь?» Не Фэн Синь забрал у Му Цина первый поцелуй. Но он был вторым, третьим, четвёртым… Они разделили множество поцелуев. В былые времена почти каждый их спор заканчивался именно так. Дальше поцелуев дело никогда не заходило, глаза у Фэн Синя после были полны плотной ненависти к себе, а Му Цин ухмылялся ему в ответ. Ему хотелось сдохнуть. Бесконечное напоминание о том, насколько сломанным, запятнанным и бесполезным он себя ощущал. Он убеждал себя, что это не может быть правдой, потому что поцелуи случались снова и снова. Что он, должно быть, все же приятен Фэн Синю, раз тот выбрал Му Цина на роль замены принцу. Значит, в нём ещё есть что-то, чего можно желать, так? Они едва отрываются друг от друга чтобы глотнуть воздуха, и такие моменты Му Цин тратит на проклятья и оскорбления. Фэн Синь зарывается пальцами в его волосы, перебирает пряди, гладит его по затылку и вдруг шепчет, нахмурившись: — …На вкус ты всё такой же. Прошло больше тридцати лет — так почему же ничего не изменилось? Он едва замечает, как подрагивают губы Му Цина, прежде чем снова сминает их поцелуем. — Я тебя ненавижу, — шепчет Му Цин, и он никогда в жизни не пытался так отчаянно в чём-то себя убедить. Му Цин много врёт, больше, чем обычные люди, и больше всего он врёт себе. Эта ложь доведена у него до автоматизма, он говорил её столько раз, что позабыл сам, что это не правда. Не с самого начала. Рука на его затылке заставляет откинуть голову, и поцелуй становится глубже. Каждый вздох прорывается с трудом, кажется хрупким, и он думает… Му Цин прикусывает Фэн Синю губу, зализывает пострадавшее место, тянет за волосы, и Фэн Синь низко стонет в поцелуй. Он не зовёт Му Цина (и никогда не звал), но… «По крайней мере, он не зовёт никого другого» — думает Му Цин про себя, чувствуя, как покрывается мурашками кожа от чужого колена, протиснувшегося между его бёдер. «Пусть он не зовёт меня…» Они прижимаются теснее, и у обоих вырывается задушенный стон. «…но и его он не зовёт тоже» Все поцелуи Му Цина причиняли ему боль, и самый болезненный из них случился в тот день, когда Му Цин ушел. Когда он услышал молитву Се Ляня… «Му Цин, я…» Он хотел сказать принцу кое-что. «Я не пытался тебя задеть» Он хотел объясниться, он думал об этом каждый чертов день с тех пор, как Се Лянь выгнал его из того дома. «Я хотел, чтобы он понял, каково это. Я пытался ранить его, не… не тебя» В этом и проблема. Му Цин отлично умел натачивать свои ножи, чтобы их бритвенно-острые лезвия вонзались в самую сердцевину, резали по живому. Но вот целиться выходило через раз, и он ранил порой совсем не того, кого собирался. Тогда ему просто… Ему так хотелось, чтобы Фэн Синь понял, каково это. Любить кого-то, отчаянно желать кого-то — и знать, что этот человек любит другого. Что это абсолютно отвратительно, и с этим можно только смириться и попытаться оставить в прошлом. Что даже это может не получиться, и Му Цин тому яркое подтверждение, потому что… Потому что он всегда сюда возвращается. И Му Цин знает, почему он всегда сюда возвращается. Он понимает извращенную изнанку своего разума, сломанную часть себя, которая жаждет почувствовать, что Фэн Синь хочет его хотя бы телом… Но теперь он знает, что у Фэн Синя есть и другие возможности, и он ими активно пользуется. Му Цин не понимает, почему Фэн Синь возвращается. Прошло столько времени, и они, очевидно, ненавидят друг друга… зачем ему это? Он… Бедро Фэн Синя шире раздвигает Му Цину колени, и он ничего не может с собой сделать: у него вырывается жадный, полный желания стон. Вот тогда ответ и приходит к нему. Настолько циничный, настолько подлый, что Му Цин мгновенно принимает его за правду. Фэн Синь слишком увлечен процессом, он не обращает внимания на окружающую действительность и не успевает среагировать, когда Му Цин отталкивает его от себя так сильно, что он едва не падает. — Что за… — Фэн Синь вытирает рот тыльной стороной ладони, в раздражении качая головой. — Что, блядь, с тобой не так?! — Не держи меня за идиота! — рычит Му Цин, но ноги его не держат, и ему приходится опираться о стену, чтобы не дрожали колени. — Что ты несёшь?! — Я знаю, как тебя бесит, что вместо него здесь оказался я, — шипит Му Цин, поправляя свои одежды. — Ты просто пытаешься столкнуть меня с моего Пути самосовершенствования! — Я…! Ты на голову больной?! — Да ты же меня не выносишь! — кричит Му Цин, сжав кулаки. — Раз уж ты такой дамский угодник, то зачем тебе я, а?! Зачем ещё тебе так стараться?! Фэн Синь замирает с приоткрытым ртом, побледнев, и Му Цину не нужно другого подтверждения: разве Фэн Синь промолчал бы, будь Му Цин неправ? — …Даже не мечтай, — тихо говорит Му Цин, покачав головой. Он работал как проклятый чтобы забраться так высоко, и он не станет падать из-за Фэн Синя. Нет. Только не снова. — Оставь меня в покое, ты меня понял? — выплёвывает он в сторону Фэн Синя, разворачивается на каблуках и идёт прочь, чеканя шаг. В последующие столетия никто из них не любил вспоминать эту ссору, но, по иронии судьбы… Она спасла им жизнь.***
Во дворце Шень У собралась уже немаленькая толпа, и все эти небожители обсуждают одно: список имён. — …Он же это не серьёзно, да? — фыркает какой-то из богов литературы, передавая список Лин Вэнь, которая внимательно разглядывает полученный свиток. — Он составлен по всем правилам. Не думаю, что это чья-то дурная шутка, — выносит вердикт Лин Вэнь. Свиток с именами практически сразу выхватывают у неё из рук, и вот он уже оказывается во владении высокого мужчины, с первого взгляда производящего неизгладимое впечатление. Его доспех мягко мерцает в ярком свете залы. — …Весьма детальный список, — Пэй Мина, похоже, немного забавляет этот переполох. — Мне даже интересно, чем вы его разозлили. Один из богов войны, отмеченных в списке, бросает на него злой взгляд, сложив на груди руки. — Очень рад, что вам весело, Мин Гуан. — Ещё бы! — ухмыляется генерал. — Я уж думал, что опять соберу на себя все сплетни Небесной столицы, но вы меня превзошли! Вы каким-то образом умудрились оскорбить новорожденное Бедствие! Да так сильно, что он согласился поставить на кон собственную душу в случае проигрыша… я никогда не видел ставки выше. — …Он вообще может поставить на кон душу? — бурчит очередное божество, через плечо Пэй Мина перечитывая условия сделки. — Почему бы ему попросту не предложить свой прах? — Как будто прах предложить легче, — бормочет себе под нос Лин Вэнь, не скрывая сарказма. Сразу несколько её коллег бросают на неё неодобрительные взгляды. — Душу тоже просто так на кон не поставишь! Если он проиграет, то никогда не сможет вступить в цикл перерождений. Все споры мгновенно прекращаются, стоит заговорить Небесному Владыке. — Он обрекает себя на вечность в муках чистилища, — вздыхает Цзюнь У, слегка откинувшись на спинку своего трона. — Что до праха… Скорее всего, он им не владеет. — …Что за призрак не владеет собственным прахом?! Ради разнообразия Генерал Мин Гуан решает быть полезным и поясняет: — У призраков есть обычай отдавать прах возлюбленным в знак любви, верности и доверия. Уж он-то знает: демоницы всех мастей предлагали ему свой прах. — Душа или прах, результат один, — пожимает плечами Цзюнь У. Собравшиеся боги обмениваются взглядами. Раз их будет так много, то вместе… они смогут убить Князя Демонов! — Вы уверены, что вам стоит в это ввязываться? — Пэй Мин в задумчивости пробегается глазами по именам в списке. — В прошлый раз потребовалось вмешательство самого Цзюнь У, чтобы одолеть Бедствие. — Это так, но нас будет тридцать пять, — сухо отвечает ему один из богов. — Уж простите нас за излишнюю уверенность. — Тридцать три, — спокойно поправляет его Лин Вэнь, шагая ближе к Пэй Мину, чтобы тоже взглянуть на свиток. — Генералы Наньян и Сюаньчжэнь отказались участвовать, что весьма важно. В этой вежливой фразе скрывается другой посыл: из всех приглашенных на бой богов эти двое — самые сильные. — И это если не брать во внимание, что из тридцати трех божеств одиннадцать являются богами литературы, — замечает Пэй Мин. — Не думаю, что для вступления в должность князьям демонов требуется высшее образование, — заносчивая небожительница складывает руки на груди. — Я крайне удивлюсь, если эта тварь умеет читать, не то что вести научные дебаты. — Не думала, что вы такой знаток Бедствий, — бормочет Лин Вэнь, забирая предложенный свиток из рук Пэй Мина, аккуратно сворачивая его и пряча в рукав. — Это объясняет, как вам удалось так легко его обидеть. Она разворачивается на каблуках и покидает их, оставляя других небожителей ворчать и переглядываться, бросая ей вслед недовольные взгляды. — Лин Вэнь следует лучше следить за языком, она постоянно забывает свое место! — А что еще ожидать от недалёкой простолюдинки? Как была сапожником, так и осталась! — сыплются язвительные замечания. —Вам стоило бы подумать, кого вы называете недалёким, — задумчиво говорит Пэй Мин, прикрывая ладонью зевок. — Среди тех, кого вы оскорбляете, есть люди, в сравнении с которыми вам должно еще посчастливиться назвать себя сапожниками. Или теми, про кого вы так любите трепать языком. Он спускается по ступеням вместе с несколькими другими младшими небожителями и уже собирается покинуть зал собраний, когда ему в спину прилетает: — Ты хочешь, чтобы мы сравнивали себя с наложницами, Мин Гуан?! — …Нет, — отвечает генерал, бросив через плечо стальной взгляд на молодого небожителя. — Такая работа требует мужества и характера. У вас нет ничего общего. Юноша, крикнувший генералу в спину — молодой бог войны по имени Гао Хэ — тут же оборачивается на Цзюнь У. — Неужели ему дозволено говорить подобное безнаказанно?! Небесный Император взирает на развернувшуюся сцену безо всякой реакции. Кончик его пальца прижат к виску, и он выглядит так, будто случившийся конфликт нисколько его не трогает. — Это ваша ссора, вам и решать, чем она закончится. — Но..! На плечо Гао Хэ опускается тяжелая ладонь, и он замирает, как вкопанный. — Мне очень жаль, что никто из местных не объяснил тебе правила, — звучит голос Пэй Мина прямо у молодого небожителя над ухом, и сердце Гао Хэ пропускает удар. Он даже не слышал, когда генерал подошел. — Но я могу говорить тебе всё, что вздумается, — объясняет старший бог голосом, полным терпения. — Потому что я лучше тебя. Гао Хэ сжимает челюсти, пока не начинают ходить желваки. Он вспоминает другого бога, который говорил ему то же самое, даже когда сам был едва ли значимее пустого места. — Не важно, как много ты работаешь, — генерал улыбается. — Я всегда буду лучше тебя. Редко когда великий бог войны Мин Гуан действительно злится. Даже сейчас он каждое оскорбление сопровождает дружелюбной улыбкой. Но многие забыли: был только один бог войны, способный выстоять наравне с Мин Гуаном и Цзюнь У, один-единственный бог из всей этой толпы, которого Пэй Мин мог считать равным. Никто из ныне присутствующих воинов никогда не заберётся так высоко. — Сейчас вам легко говорить, генерал, — язвит Гао Хэ, до побеления костяшек сжав кулаки. — Но ваше высокомерие может стать вашей погибелью. Ладонь Пэй Мина крепче сжимает его плечо — недостаточно, чтобы стало заметно со стороны, но молодой бог всё равно морщится. — Может и так, — соглашается генерал. — Но мне не нужно принижать других, чтобы казаться выше самому. Моё положение и так не вызывает сомнений. С этими словами он отпускает Гао Хэ. Когда он отворачивается, чтобы, наконец, уйти, молодой бог снова окликает его: — Вы думаете, я стерплю от вас такие оскорбления?! По лицу Пэй Мина медленно расползается улыбка. — О, так ты хочешь подраться? — его встречает лишь тишина. — И с кем ты сразишься первым? Со мной, или с Бедствием? Его снова встречает тишина, и он ухмыляется. — Ты, как я посмотрю, предпочитаешь драться только если тебе помогают двадцать твоих друзей, — Пэй Мин пожимает плечами и убирает ладонь с рукояти меча. — Но уясните для себя кое-что… Генерал пинком распахивает двери Большого Зала Собраний. — Когда вы все приползёте ко мне, — а они приползут, Пэй Мин знает достаточно, чтобы предвидеть исход. — Я не стану вам помогать. Двери закрываются за ним с громким хлопком, и тридцать три небожителя остаются позади, переглядываясь. — …Он всегда был склонен драматизировать, — неуверенно говорит один из богов литературы. Другие торопятся покивать ему в ответ, больше чтобы успокоить себя, чем согласиться. — Там сказано, что Хуа Чэн собирается сражаться со всеми нами одновременно? — А время и день кто-нибудь запомнил? Разгорается спор, и богиня литературы — та самая, которая обвинила Хуа Чэна в неспособности читать — останавливается, чтобы оглядеть спорщиков. Она в задумчивости склоняет голову к плечу. Хотя каждый из них по отдельности мог оскорбить новорожденное бедствие, это крайне маловероятно: разве смог бы демон так много раз пересечься со служителями небес и остаться незамеченным? Скорее всего, это была однократная встреча, и тогда они все вместе умудрились задеть Непревзойдённого, да так сильно, что обида вылилась в это. Но разве могла она забыть такую встречу? Эта компания из тридцати пяти богов… они перестали работать вместе с тех пор, как их повысили, а это было десятилетия назад. Что же связывало их всех в глазах Бедствия? Что бы ни породило эту связь… как оно могло стать чем-то настолько серьезным? Тем временем на улицах Небесной столицы Пэй Мину пришлось воспользоваться преимуществом своих длинных ног чтобы нагнать явно спешащую убраться подальше Лин Вэнь. — Я очень надеюсь, что ты не услышала… — Как они зовут меня сапожницей? — спокойно договаривает Лин Вэнь, впрочем, не поднимая глаз, и Пэй Мин морщится. — Это недалеко от истины. С той лишь разницей, что я продавала обувь, а не делала её. — Хорошо… Послушай меня, — Пэй Мин вздыхает, потерев висок. — Они просто… мусор. Все они оказались на Небесах из-за связей или взяток, и поэтому они боятся тех, кто вознёсся своими силами. Не принимай близко к сердцу. Лин Вэнь не смотрит в его сторону, продолжая идти всё так же быстро. — Я знаю, — ровно отвечает она. — Но с вашей стороны очень мило стараться меня утешить. Пэй Мин дергает плечом, приятно улыбаясь, и уже собирается оставить её заниматься своими делами, но Лин Вэнь вдруг добавляет: — Надеюсь, вы помогаете мне безо всякого скрытого умысла, — теперь она следит за ним краем глаза, и взгляд у неё острый и напряженный. — Никаких других намерений у меня не было, — Пэй Мин качает головой. Его совсем не задела подобная ремарка: его репутация ловеласа и дамского угодника была более чем оправданной. — Отлично, — сухо отвечает Лин Вэнь. Пэй Мин бросает на неё оценивающий взгляд, вскинув бровь. — И почему тебя это разозлило? Ты же только что сказала… — Вы отчитывали других за то, что они смотрят на меня свысока лишь из-за моего происхождения, — Лин Вэнь снова смотрит только вперёд. — Но продавщица обуви осталась единственной богиней на всех Небесах, за которой вы никогда не пытались ухаживать, и это включая тех, кто состоит в браке. Пэй Мин неловко улыбается, но Лин Вэнь не удостаивает его взглядом. — В свете этих фактов ваши слова могут показаться неискренними. Лин Вэнь отлично владеет собой: даже открытая критика из её уст не звучит грубостью. — Дело вовсе не в этом, — успокаивает её Пэй Мин. — Я люблю всех женщин, кем бы они ни были, и я считаю тебя весьма привлекательной. Лин Вэнь никак не реагирует на комплимент, и он продолжает: — По моему опыту, лучше не выбирать себе слишком серьёзных любовниц, они склонны накручивать себя, а это никогда не заканчивается хорошо. Но даже с учётом этого, я бы позвал тебя на свидание, если… — он пристально за ней наблюдает. — Если бы тебя интересовали мужчины. Лин Вэнь резко останавливается. В её лице ничего не меняется, но в спине, в развороте плеч чувствуется напряжение. Пэй Мин не допытывается, а только наблюдает и ждёт, сложив за спиной руки. Когда она всё же отвечает, голос у неё невыразительный и натянутый: — Если у вас были подобные подозрения, почему вы не донесли на меня в соответствующие органы? — тихо говорит она, намертво вцепившись в свитки, которые несла. — Зачем вам было меня защищать? — Потому что это не касается ни меня, ни кого либо ещё, это только твоё дело. И они были неправы, когда оскорбили тебя, — отвечает генерал неожиданно мягким тоном, будто чувствует всю скопившуюся в богине тревогу. Её пальцы дрожат. Лин Вэнь не могут низвергнуть за это с Небес. По крайней мере, открыто. Но она всего лишь младшее божество на побегушках у высшего бога литературы, и её могут сместить с поста по любой из множества причин, реальных или выдуманных. И если бы Цзин Вэнь узнал, он бы… — …Кстати, — задумчиво тянет Пэй Мин, встречая её затравленный, настороженный взгляд. — Мне такое не особо интересно, но многие боги с Высших Небес принимают другой облик, когда отправляются по делам. Лин Вэнь смотрит на него, явно не понимая, куда он клонит. — Некоторыми вещами ты сможешь насладиться в облике мужчины без осуждения окружающих, — пожимает плечами генерал. Это не идеальное решение, но по глазам Лин Вэнь понятно, что эта мысль никогда не приходила ей в голову. — …Ваше предложение строится на допущении, что когда-нибудь я вознесусь, — тихо возражает богиня. Лин Вэнь очень сомневается, что в сложившихся обстоятельствах это когда-нибудь случится: её начальник не захочет терять такого ценного работника, и так пашущего за гроши, и ни за что её не повысит. — У меня всегда было отличное чутьё, — Пэй пожимает плечами. — И оно говорит мне, что так и будет. — Ясно, — сухо повторяет Лин Вэнь, покачав головой. Будто по щелчку пропадает тихий и мягкий Пэй Мин, и на его место возвращается привычный жизнерадостный старина Пэй и тут же закидывает руку богине на плечи. — А когда ты вознесёшься, — клянётся он с улыбкой. — Я научу тебя соблазнять женщин! — Нет, спасибо, — отвечает Лин Вэнь, и Пэй Мин обиженно дуется. — Лин Вэнь! Не реагируй на моё щедрое предложение так холодно! Девушкам не нравится грубость… — он останавливается. — Некоторым нравится, но всё равно..! Вот так за один разговор родилась неожиданная дружба между генералом Мин Гуаном и младшей небожительницей, позволившей этому генералу таскаться за ней целый день. Вечером, сидя за ужином, они принимаются обсуждать насущный вопрос. — Ты знаешь, почему он бросил им вызов? — Если ты про приглашение… — Лин Вэнь отпивает из своей чашки с чаем. — То я не имею ни малейшего понятия. Если тебя интересует моё мнение, то он пытается удовлетворить либо своё эго, либо женщину. — С чего такие выводы? — Пэй откидывается на стуле, вскинув бровь. — А зачем ещё мужчины бросают друг другу вызов? — она пожимает плечами. — Может, кто-то задел его честь? — замечает Пэй Мин, потирая подбородок, и Лин Вэнь поднимает брови. — Разве Князей Демонов интересует честь? Генерал задумчиво хмурится. — Веришь или нет… Понятия не имею. — Гао Хэ и его приятели собираются показать битву своим последователям через сны. — …Их самовлюблённость не знает границ, — Лин Вэнь наклоняется вперед и мнет пальцами переносицу. — Крайне недальновидное решение, — соглашается Пэй Мин и пожимает плечами. — Хотя кто знает. Некоторые из них неплохие боги войны, да и числом они перевешивают. Лин Вэнь не отвечает, потягивая чай. Вряд ли кто-то поставит на кон душу, если есть шанс проиграть. Либо этот демон невозможно самоуверен, либо он куда могущественнее, чем предполагают Небеса. Впрочем, истина проста: оба утверждения верны.