No Paths Are Bound

ГОД ТРИСТА ТРИНАДЦАТЫЙ Между миром смертных и миром духов есть особое место, не принадлежащее ни одному из миров. Для кого-то оно — рай на земле, а для кого-то — бельмо на глазу. Вокруг логова Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём возникло сначала поселение сирот, а затем и полноценный город. Город Призраков. В самом центре этого города возвышается роскошный дворец с красными колоннами и покатыми крышами, и всю ночь в этом дворце мерцают огни. Это знаменитая резиденция Хозяина Призрачного Города — Дворец невероятного наслаждения, известный также под названием «Дом Блаженства». Во всех трех мирах лишь несколько дворцов сравнятся с Домом Блаженства в роскоши и дороговизне, и причины подобного излишества будоражили умы и людей, и богов, и призраков. Кто-то говорил, что Хуа Чэн расстарался, чтобы соблазнить потенциальную невесту, другие же шептались, что Кровавый Дождь давно овдовел и дом построил в память о погибшей жене. В любом случае, какой бы ни была правда, а Дом Блаженства не был для Хуа Чэна настоящим домом. Это лишь резиденция Градоначальника, место, где можно переночевать, и живет в этом «доме» всего один человек. Но этой ночью Дом Блаженства пустует. В Призрачном Городе много закоулков, которые облюбовали под свои игры дети. Они любят, визжа и хихикая, пугать забредших не туда смертных или гоняться за призрачными бабочками. За ними приглядывают призраки матерей, чьи родные дети давно сгинули, так что маленькие духи почти никогда не остаются без присмотра. На окраине Призрачного города есть небольшая школа, и в ней ведёт уроки некий весьма пожилой и круглый призрак. Но в эту ночь улицы Призрачного Города безлюдны, не слышно детского смеха, и школьные скамьи пустуют. Совсем рядом с Домом Блаженства возвышается ещё одно впечатляющее строение, выкрашенное в алый. Игорный Дом. В этом месте можно проиграть конечность или жизнь, если подведут карты, но выигрыш всегда соблазнителен, а ставки честны. В этом месте за самым первым столом частенько просиживают штаны два призрака. Они смеются и перебрасывают кости, выкрикивая имя Хуа Чэна, то подбивая его присоединиться, то обзывая его вечно недовольным брюзгой. Когда пораженные посетители спрашивают об этом, им объясняют, что те два призрака Хуа Чэну чуть ли не родные дяди, и именно они обучили Князя демонов всему, что тот знает теперь о костях и картах. Весьма наглая ложь, разумеется: эти двое больше тянут на одну большую проблему с колодой карт в руках. Но Хуа Чэнчжу щедр, и он позволяет заблуждению процветать. Но в этот день игорный дом пуст и тих. В эту ночь пусты улицы Призрачного города. Фонари не горят. Ни одной бабочки не мелькнёт в темноте. Нет ни криков лавочников, ни смеха детей, ни стука игральных костей о доску. Для смертных, оказавшихся сегодня в Призрачном городе, это странное, почти пугающее зрелище. Куда же могли пропасть все эти призраки? Кое-что происходит этим вечером. В этом нет ничего необычного: по традиции все желающие могут сопроводить призрака в последний путь, когда пришло его время. Обычно с уходящим отправляются его близкие, чтобы держать его за руку до самого конца, и, конечно, великий Хуа Чэнчжу — чтобы указать путь во тьме. Но эта церемония отличается от прочих: сегодня настал день проститься с призраками, которых знали и любили все. Эти призраки старше городских стен, и каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребёнок (за очень редким исключением) выросли под их чутким надзором. Теперь жители города собираются в гигантской зале. Каждая крошечная фигурка держит красный фонарь, и их свет сливается в алое море, в медленный, торжественный поток. В самом начале процессии возле несоизмеримо огромной черной двери стоят два иссушенных временем призрака. Их окружают зелёные призрачные огни. Рядом с ними плачет совсем молодая девушка. Она больше похожа на подростка, особенно из-за волос, убранных в два аккуратных пучка по бокам её головы. — Это нечестно! — всхлипывает Яньлинь, вжавшим лицом в рубашку на груди Сяна. Она дрожит от злости, страха и… Бесконечной печали. — Хуа Чэнчжу, вы… вы не можете этого допустить, это же…! Князь демонов продолжает стоять неподвижно, его лицо ничего не выражает. — Это же так несправедливо! Трясущиеся узловатые пальцы гладят Яньлинь по волосам. Голос Сяна от старости звучит скрежещущим и нечетким: — Не вини этого паршивца, Яньлинь, — хрипло шепчет он, обнимая девчушку одной рукой. — Он сделал всё, что мог. — Куда больше, чем любой другой на его месте, — тихо добавляет Фай, поглаживая Яньлинь по спине. — …Но это же неправильно, — рядом с Хуа Чэном стоит Бао. За прошедшее время он повзрослел, достиг совершеннолетия и сделал себе имя, но теперь сжимает руки в кулаки и смотрит себе под ноги, дрожа от бессильного гнева. — Они не заслуживают такого конца. — …Жизнь вообще не про то, что мы заслуживаем, парень, — Сян вздыхает. — Она такая, какая есть. Они изначально не должны были вернуться в подлунный мир. Для призраков, утративших свой прах, этот путь закрыт. Решение Хуа Чэна было беспрецедентным… но уже тогда было ясно, что это не продлится вечно. — Я всё ещё могу дать вам больше времени, — предлагает Князь Демонов, и его голос… тихий. Его невозможно прочитать. — …Не надо, — Фай улыбается, покачав головой. — Вы уже потратили на нас невообразимое количество духовных сил за последнюю сотню лет, Хуа Чэнчжу. Это… это был очень добрый поступок. Голос у него срывается, но он заставляет себя говорить спокойно. Храбрится. — Но больше откладывать нельзя. Они состарились настолько, что почти утратили человеческий облик, а вместе с телом износился и их разум. Бывают дни, когда их сознание проясняется, и бывают плохие дни. Когда Хуа Чэнчжу в городе и снабжает их непрерывным потоком духовной энергии, они остаются собой. Весельчаки, любители поиграть в карты…совершенно безобидные духи. Но стоит Хуа Чэну отлучиться, отправиться на поиски или по другим делам… Они деградируют на глазах. Кожа осыпается с них, разум затухает, пока не остаётся лишь яростный, беспощадный призрак, эхо мстительного духа — и они становятся опасны. Не только для людей, но и для других призраков. Поэтому сегодня они оказались здесь. Потому что недавно Хуа Чэн покидал Призрачный город, и Фай опять обезумел. Когда он лишился рассудка, он… Дух маленького мальчика, одного из его учеников, оказался развеян. Фай понял, что его время пришло. А Сян никогда не позволил бы ему пойти одному. Обычно на подобных церемониях нет места скорби. Многие печалятся, этого не отнять, ведь их друзья и любимые покидают их. Но ещё это время праздновать, ведь дух уходит в мир живых, чтобы переродиться там и начать новую жизнь. Но сегодня всё иначе. Процессия идёт не к красной двери, символизирующей возрождение и возвращение в непрерывный цикл жизни. Нет, такое будущее было украдено у Фая и Сяна давным-давно. Сегодня они стоят перед чёрной дверью, за которой скрывается зло — и невозможные страдания. Бао был прав: они не принадлежат этому месту. Никто из них не сделал ничего настолько ужасного, что заслужил бы мучиться в чистилище до скончания веков. Это колоссальная потеря, не только для них самих, но и для целого города призраков, полюбивших этих двоих и привязавшихся к ним, как к родне. Яньлинь права тоже: это несправедливо. Ужасно несправедливо. Даже самым черствым и циничным призракам от этой истории становится премерзко, будто от дурного привкуса во рту. Вот что значит развеять прах призрака. Вот что значит навсегда прервать чью-то судьбу. Хуа Чэн прикрывает веки. Боль в его груди — вовсе не что-то новое, но сейчас он не будет о ней думать. Сян и Фай, меж тем, прощаются с жителями Призрачного города, любуются ими в последний раз. Сян, который в жизни не был ни общительным, ни добросердечным, широко улыбается. — Моя человеческая жизнь была на редкость бестолковой, — бормочет он, тряся головой. — Но… Мне выпала большая честь быть вашим соседом! Фай кивает, присоединяясь к другу, и улыбается своим ученикам, сгрудившимся вокруг них и отчаянно ревущим. — Огромная честь! — подтверждает Фай. Они кланяются, и все духи Призрачного города склоняются перед ними в ответ: по морю из тысяч красных фонарей проходит волна. Какое захватывающее зрелище — и какой болью оно наполнено. — Спасибо за наставления, — прощаются горожане. С этими словами духи по одному разворачиваются и уходят сквозь ворота. В этом зале не всегда была третья — ослепительно-белая — дверь. Но Князь Демонов ходил этой дорогой столько раз, что для него и тех, кого он соглашался переправить, путь остается всегда открытым. Хуа Чэн подбрасывает на ладони игральные кости. КЛАЦ! КЛАЦ! Под мягкий перестук белоснежные ворота распахиваются настежь, и погребальная процессия духов пресекает границу между миром живых и миром мёртвых. Красные огни плывут в темноте, а с ними далеко разносится бессловесный печальный напев — гимн утраты, потери и одиночества. Теперь перед черной дверью остаётся только шестеро призраков. Два постаревших духа, которым осталось совсем недолго, три подростка, и один Князь Демонов, стоящий чуть поодаль, сложив на груди руки. Когда первый камень был заложен в улицы Призрачного города, они уже были вместе, и с тех пор не разлучались. Тогда Бао едва стукнуло десять лет, Шуо было восемь, а Яньлинь шесть — они были совсем детьми. Теперь Бао выглядит молодым мужчиной, ему на вид около двадцати. Шуо — семнадцатилетний юноша, а Яньлинь теперь около пятнадцати. Хотя Хуа Чэнчжу защищал их веками… на ежедневной основе за ними всё же присматривали Фай и Сян. Эти двое вырастили их заместо родителей, которых все трое лишились слишком рано. — …Простите, — выдыхает Бао сквозь стиснутые зубы. — Что мы не смогли вам помочь. Он всегда вел себя как старший брат, пытался защитить всех и вся, постоянно брал на себя ответственность даже за те вещи, которые ему неподконтрольны… Фай улыбается и сжимает его руку в своих. — Ты сам не представляешь, как сильно нам помог. Яньлинь трет глаза, изо всех сил пытаясь успокоиться, но слёзы продолжают течь. — Давай, иди сюда, — вздыхает Сян, притягивая её в крепкое объятие. — Ну и чего ты так плачешь? Не тебе же пора уходить, так? Яньлинь хлюпает носом и прижимается крепче. — Но я не х-хочу… чтобы вы уходили! — всхлипывает она, пряча лицо у Сяна на груди. — Я не готова! — Такова жизнь, — вздыхает Сян, гладя её по спине. — А теперь пообещай приглядеть за этими двумя болванами ради меня? Кто-то должен следить, чтобы они ни во что не вляпались. Она кивает, заглушая рыдания о его рубашку, и призрак шепчет ей на ухо так тихо, чтобы услышала только она: — И за боссом тоже приглядывай, хорошо? Кому как ни ей понимать, про что он? Она всхлипывает и кивает, её плечи дрожат. Когда ей приходится отпустить Сяна, она тут же бросается в объятия Бао, стараясь плакать не очень громко. Бао держит её крепко и гладит по затылку, позволяя спрятать лицо у себя на плече. Поверх её головы он встречается взглядом с Сяном, и они тихо кивают друг другу, понимая без слов. Они сказали за сегодня достаточно прощальных слов; никто из них не вынес бы ещё одного прощания. Наконец, Бао и Яньлинь тоже скрываются за воротами, куда только что ушли остальные призраки. Шуо остаётся стоять, низко склонив голову, сжав губы так плотно, что они утратили последние краски. — …Точно нет никакого другого способа? — спрашивает он едва слышно. Фай тянется погладить его по макушке; теперь он куда ниже юноши, тот вырос и ростом уступает только Хуа Чэнчжу. — Боюсь, что нет, парень, — вздыхает учитель, покачав головой. — Работай усердно и не отлынивай! У тебя большое будущее, не зарывай талант в землю. Фай кивает Хуа Чэну поверх плеча Шуо. — И вы за мальцом приглядывайте, ладно? Из троих детей именно Шуо всегда был сильнее всех. Яньлинь так и не переросла уровень «Злобного», но оба брата уже сейчас являются Жестокими призраками. Со временем они оба будут весьма сильны, а Шуо может подняться ещё выше. Когда он достигнет пика своего физического развития, он, скорее всего, станет Свирепым. По силе он будет сопоставим с Хуа Чэном, пока тот ещё был Умином. — Пригляжу, — мягко соглашается Князь Демонов, не колеблясь и не сомневаясь. Пусть учитель из него выйдет так себе… Наконец, откладывать больше нельзя. Шуо понимает, что пора уходить, и делает один нетвердый шаг назад. Его взгляд вдруг приковывает красная нить, обвязанная вокруг пальца Хуа Чэна… В зелёных глазах юноши столько детской надежды, но… — Прости, — Князь демонов редко говорит такие слова. — В этот раз не сработает. Шуо кивает, борясь с горьким разочарованием, и Хуа Чэн позволяет ему взяться за кончик нити. Красная ниточка тянется теперь от пальца Хуа Чэна до ворот в мир смертных, за которыми скрылся мальчик. Маленькое утешение: напоминание, что из трёх оставшихся позади один вернётся. Когда Хуа Чэн отворачивается от двери, он будто переносится в прошлое. Таким ему и запомнилось это место: он сам и двое призраков, стоящих на самом краю человеческого существования, между адом и перерождением. Тогда он не был могущественным призраком. У него не было ни влияния, ни надежды, ни даже имени. — Вы очень давно не принимали этот облик, — замечает Сян. Он стоит, засунув руки в карманы, и покачивается с пятки на носок. Ему никогда не нравились прощания. — Я помню это лицо. Таким мы впервые вас встретили, — Фай мягко улыбается, оценив поступок. — …Это лицо, с которым я родился, — признаёт Хуа Чэн. Когда его дух собрался заново, шрамы затянулись, а нос перестал быть таким кривым, вдобавок он сотворил иллюзию второго глаза… и все же сейчас он похож на себя куда больше, чем последние три сотни лет. Старшие призраки выглядят польщёнными: всё же это знак глубокого доверия. — Эх, — хмыкает Сян, окидывая демона взглядом. С каждым движением старческой шеи щелкают позвонки. — Кто бы мог подумать, что вы все это время были писаным красавцем. — Мы именно так всегда и думали, — встревает Фай, торопясь смягчить остроты друга, но… Хуа Чэн смеётся. — В сравнении с тобой каждый принцем покажется, — ухмыляется демон, смерив старого призрака взглядом. Фай с беспокойством переводит взгляд с одного на другого, уже собираясь снова вмешаться, как тут Сян откидывает голову назад и начинает резко, каркающе хохотать, да так, что между его зубов вылетает труха и пыль, а челюсть стучит в суставе. — Ах ты маленький ПАРШИВЕЦ! Я… — он утирает глаза, тряся головой. — Я ни минуты не буду по тебе скучать, так и знай! Улыбки обоих увядают, и Хуа Чэн делает глубокий вдох. — …Я думал, что найду какое-нибудь решение, — тихо говорит он. — Я не осознавал… Он думал, у них будет больше времени. — Послушай, сынок… — вздыхает Сян. Можно было бы подумать, что после третьей сотни люди перестанут относиться к тебе, как ребёнку, но нет. Только не эти двое. — …Каждый из нас сделал свой выбор, — он взмахом руки указывает на себя и Фая. — Не спорю, сделка вышла на редкость дрянная… но ты не имеешь к этому отношения. — Я знаю, — соглашается Хуа Чэн. Но… Когда он сражался у подножия горы Тунлу, он рвался наверх с единственной целью: стать достаточно сильным и защитить своего бога. Это всё ещё основная цель его существования, единственный смысл, толкающий его вперёд. Но каким бы сильным он ни стал, как бы высоко он ни забрался… Он всё ещё не может спасти этих двоих. Он знает, их ждёт ужасная судьба. Насильники, воры, казнокрады и лжецы возносятся на небеса… А два человека оказались здесь за набор утяжелённых костей. И даже самый сильный призрак всех трёх миров не может этому помешать. В такие мгновения Хуа Чэн почти понимает жажду править миром с вершин Небес, изобрести законы и заставить смертных соблюдать их… Чтобы никто не оказался здесь, принимая чудовищное наказание за мелкое прегрешение. Но и Небеса не смогли бы это остановить. — Посмотри на меня, — зовёт Сян, не в силах смотреть на угрюмое лицо Хуа Чэна. Демон послушно вскидывает взгляд, и Сян пребольно тыкает Хуа Чэна в грудь узловатым пальцем, а потом этот же палец поднимает в назидании. Взгляд у него упрямый и бесстрашный. — Парням вроде нас с тобой, у которых с рождения ничего нет, приходится идти на риски, — объясняет он. — И каждый раз мы знаем, что можем потерять абсолютно всё, но… Сян широко улыбается, его затуманенный взгляд обращён вдаль, словно он вновь проживает счастливейшее воспоминание. — Вот это мгновение, прямо перед тем, как выпадут кости — его ни с чем не сравнить, — он втягивает в себя воздух, счастье вскипает в нём, как когда-то в юности, тот особый сорт азартного предвкушения, когда играешь с собственной удачей. — Потому что в это мгновение ты можешь быть в паре секунд от несметных богатств. В это мгновение ты вот-вот можешь стать кем-то. Он дрожаще выдыхает. — Большинство никогда не подберётся к успеху ближе этого мгновения. Мы гонимся за ним снова и снова, даже зная, что это кривая дорожка, даже зная, что мы проиграем снова, и снова, и снова… Но чёрт возьми! — он заливисто смеётся. — Чёрт возьми, подобраться так близко — как же это весело! — Ты и так был кем-то. — …Не-а, — Сян шмыгает носом и качает головой. — Ты сделал меня кем-то. Сделал кем-то нас обоих, — он кивком указывает на Фая. — До этого я был неудачником, да и до сих пор не лучше. Но знаете что? — он шлепает Фая по руке с широкой усмешкой. — Мне наплевать! Потому мне было чертовски весело играть с вами двумя! Он немного вздрагивает от страха каждый раз, когда оглядывается на черную дверь, но в голосе слышна бравада: — Так что даже ДУМАТЬ НЕ СМЕЙ меня жалеть, или извиняться, или ещё чего, понятно? — …Ладно, — соглашается Князь Демонов, склонив голову. — Я понял. — Хорошо, тогда… — Сян глубоко втягивает воздух, раз, другой, а затем кивает и протягивает руку. — Что мы всегда говорим? Хуа Чэн смотрит на протянутую ему ладонь, вспоминая почему-то, как он когда-то смотрел на человека перед ним свысока. Как считал его глупым картёжником, не видящим дальше своего носа. Кем-то, кто не достоин уважения. Тогда он не знал, каким верным другом Сян умеет быть. Что он надёжен, как скала, и храбр, хотя и боится многого. Князь демонов крепко пожимает протянутую руку. — …Выгода превыше стыда, — повторяет он, не сумев сдержать едва заметной улыбки. Сян ослепительно улыбается в ответ, сжимая его руку. — И деньги важнее жизни! Ирония этой вульгарной пародии на дуйлянь заставляет старого призрака гортанно смеяться, и от этого смеха у него зубы стукаются меж собой. Наконец, он отпускает ладонь Хуа Чэна и поворачивается к двери, разминая плечи. — …Хэй, — зовёт Сян через плечо. — Если кто-то распахнет двери в ад, я найду тебя, и мы сыграем ещё разок! Что-то в этой фразе заставляет Хуа Чэна приподнять уголки губ. — …Просто жди флейту, — тихо говорит он, будто бы про себя. — Что? — хрипло спрашивает Сян, совсем запутавшись, но Князь демонов качает головой и прочищает горло. — Я готов сыграть с тобой в любой момент, мой друг, — говорит он. — Для тебя всегда найдётся место. Хуа Чэн не видит, как дрожат и кривятся губы старого призрака. Красный демон никогда раньше не называл Сяна другом. Сян нервно кивает и поворачивается к Фаю. — …Знаю, ты терпеть не можешь быть первопроходцем, — бормочет он, бросая взгляд на дверь. — Так что я пойду первым, ладно? Круглый призрак хмурится, в его глазах плещется слишком много чувств сразу. — Сян… — Увидимся по ту сторону. Сян судорожно вздыхает и поворачивается к двери в последний раз. — Это просто…— он тянется вперед, хватается за ручку, хватая свои последние глотки воздуха. — Просто новая игра, вот и всё! Дверь в ад распахивается с отвратительным скрежетом, и в то же мгновение из неё вырываются черные призрачные руки, непропорциональные, дымчатые, как чернила в воде, и затягивают внутрь… — СЯН! — кричит Фай, глаза у него большие и напуганные, он срывается с места… но тут Сян вытягивает одну дрожащую руку, ладонь сжата в кулак, а большой палец поднят вверх, и он смотрит на друга с яростной улыбкой, пока тьма окутывает его, утаскивает за грань. — Тут не так уж плохо, встретимся… в полной дерьма клоаке, понял?.. Так что хватит… трусить! БАМ! Дверь оглушительно захлопывается, и теперь по эту сторону остаётся только бледный, до смерти испуганный Фай. Но, оборачиваясь к Хуа Чэну, он пытается храбриться. — …Это выглядело не так уж и плохо, — повторяет он за другом, выдавливая из себя улыбку. — Не ври. — Это было абсолютно ужасающе, и я бы предпочёл умереть ещё раз, — бормочет Фай. Он кусает губы, не сводя с двери напряжённого взгляда. — …Он всегда таким был, — признаётся призрак. — Постоянно лез вперёд меня. — Он выпендрёжник, — тянет Хуа Чэн, пытаясь подбодрить Фая, но улыбка призрака полна любви и горечи, а в глазах стоят слёзы. — Нет. Он просто знает, что мне будет не так страшно идти куда-то, если он будет ждать меня там, — объясняет Фай, утирая нос. — Сян заступался за меня с тех пор, как мы были мальчишками, и… наверное, поэтому… Поэтому они оказались здесь. Из-за карточных долгов Фая. — …Он ни в чём тебя не винил, — тихо напоминает ему Хуа Чэн, и Фай кивает, поджав губы. — Я знаю. Таким он был человеком. Я просто… — он медленно поворачивается к Хуа Чэну, встаёт лицом к лицу. — Я хотел подождать и сказать тебе… Я… Он склоняется в низком поклоне, сцепив руки. — Спасибо вам за всё, Хуа Чэнчжу, — с жаром говорит Фай, и Хуа Чэн… что-то в этом зрелище кажется ему ужасно неправильным, он качает головой, а горло сжимает стыд. — Тебе не за что меня благодарить. «Я смог лишь отсрочить неизбежное» — …Мне важно сказать об этом, — упрямствует старший призрак, так и не распрямившись. Его голос дрожит, когда он признаёт: — Я умер позорной смертью. Моя семья так стыдилась меня, они скрыли обстоятельства, сказали, что это был несчастный случай. Я был… я был никем. Воспоминания, кажется, вот-вот поглотят его с головой, но он заставляет себя продолжить: — …Но затем появились вы, — Фай улыбается, поднимая голову. — И я прожил последние столетия с целью, со смыслом. Я снова… я снова стал учителем. По его щекам катятся слезы: не счастливые, не печальные. Где-то между. — Так что спасибо вам за всё, Хуа Чэнчжу, — бормочет Фай, отводя взгляд. Фай всегда считал себя маленьким, незначительным созданием. В нем не было храбрости и готовности действовать, как у Сяна. Он всегда был кем-то, не достойным упоминания. Но ему посчастливилось прожить жизнь, следуя за многими удивительными людьми. Он не жалеет ни об одном мгновении — только о собственных ошибках. Фай улыбается, как улыбался когда-то на частных уроках с Хуа Чэном, когда учил его читать и считать: тепло и ободряюще. — И твой бог, когда ты найдёшь его… Следующие слова заставляют воздух замереть у Хуа Чэна в легких. — …ему очень с тобой повезёт. Чувства сжимают Хуа Чэну горло. Это добрые слова — одни из самых добрых, что он слышал за всю свою жизнь. — Так что, пожалуйста, — повторяет Фай, снова склонив голову. — Если вы можете, примите мою искреннюю и глубочайшую благодарность. Он стоит, склонившись, и ждёт ответа, пока не слышит голос Хуа Чэна: — Только если вы примете мою. — Вашу..? — Фай замирает от удивления. Когда он поднимает взгляд, у него перехватывает дыхание. Прямо перед ним Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём, хозяин Призрачного города, Непревзойдённый демон Хуа Чэн… Склонился в поклоне. Перед Фаем — неудачливым картежником, которого прирезали за долги. Фаем, который родился никем и умер никем. Перед неудачником-Фаем, которого поспешили забыть почти все, кого он знал… И господин призрачного мира кланяется ему, сложив перед собой руки в уважительном жесте. — Спасибо за наставления, Учитель Фай, — шепчет Хуа Чэн. — Я их не забуду. Среди всех людей — живых или мертвых — почти нет тех, перед кем Князь Демонов склонял свою голову. Возглавляет список, конечно, его бог. Затем его Наставница. И теперь… его Учитель. У Фая дрожат губы, но он улыбается так широко, что трещит его много раз сломанная челюсть, а по щекам катятся слёзы. Слезы счастья у человека, собирающегося отправиться в ад. — …Хуа Чэнчжу, — шепчет он, испытывая иррациональное желание доказать демону перед ним, что он не прав. — Я совершил столько ошибок… — Я не желаю учиться у кого-то, кто никогда не совершал ошибок, — поправляет Хуа Чэн нетипично мягким голосом. — Лучше я выслушаю того, кто вынес из своих ошибок урок. Слёзы катятся еще быстрее, и, о Небеса, какой же невозможный дар Хуа Чэн преподнёс Фаю — покой. В их последнюю встречу Хуа Чэн даровал душе Фая покой. Фай меняет свою позу, и теперь он кланяется, как полагается Учителю поклониться своему завершившему обучение ученику. Это другое прощание, и горькое, и сладкое одновременно. Но ничто не исчезает бесследно. — Величайшей честью моей жизни… — у Фая дрожат руки. — …было обучать тебя. Наконец, они оба выпрямляются, и Фай поворачивается к двери. Черная бездна, готовая распахнуть свои челюсти и пожрать его без остатка. — Тебе нужно…? — Всё в порядке, — Фай оборачивается через плечо и улыбается Хуа Чэну в последний раз. — Меня ждёт Сян. Хуа Чэн так и замирает с вытянутой рукой и комком в горле. Пальцы Фая обхватывают дверную ручку, и последним храбрым жестом он распахивает дверь в ад настежь. Он смотрит, как навстречу ему вырываются клубы чёрного дыма, как руки тянутся к нему, хватая, удерживая, затягивая во мрак… И он улыбается. Потому что иногда улыбнуться перед лицом великой печали — самое храброе, что может сделать человек. БАМ! Дверь захлопывается. Хуа Чэн остаётся один в море призрачных огней, и долго смотрит на пустую чёрную дверь. Он знает, что лежит за ней. И всё это ужасно несправедливо. «Не всем дано жить вечно», — любил повторять Фай, когда Яньлинь донимала его вопросами о том, почему они с Сяном так быстро стареют. Конечно, почти никто не может жить вечно. Не по-настоящему. Смертные умирают по определению. Даже если их души задерживаются в виде призраков, почти все призраки тоже со временем исчезают. Даже боги не вечны. Существовала другая Небесная Династия до Цзюнь У, небожители появляются и вновь возвращаются в небытие в течение нескольких веков. (Хуа Чэн на собственном опыте подтвердил, что процесс можно ускорить) Среди десятков миллионов призраков, обитающих на земле, Хуа Чэн единственный, кто может поддерживать в себе жизнь неограниченно долго. Он добился этого ради своего бога, из желания стать сильнее, полезнее. Чтобы пока Се Лянь ходит по этой земле, Хуа Чэн мог следовать за ним. Он никогда не думал об этом как о погоне за бессмертием. Он гнался за силой. За возможностью услужить. Но он также был готов умереть мгновенно, если это потребуется его богу. Он достиг бессмертия ненамеренно, а теперь вынужден принять и его последствия, принять, что жить вечно значит… Жить вечно значит прощаться. Стоит ему кого-то встретить, и Хуа Чэн уже думает, каким будет прощание. Жить вечно значит смотреть, как умирают все остальные. Иные даже не назовут это жизнью, скорее существованием, тенью, призраком… Но разве не все бессмертные подобны призракам? Все они живут в одних лишь воспоминаниях, пока мир меняется вокруг них; они не способны по-настоящему стать частью жизни, она обтекает их, больше не задевая, и они проводят вечность, оплакивая тех, кого нет уже очень, очень давно. И, конечно, никто не скорбит, как призрак. Хуа Чэн принял эту цену, пытаясь найти своего возлюбленного. Но небеса, как же тяжело оказалось её заплатить. Он отворачивается от двери и идёт прочь, за тонкой красной нитью, которая ведёт его домой. Каждый шаг даётся ему с трудом, отзывается ноющей болью, которую он нескоро забудет. Он заставляет себя идти дальше. Проходит вновь каждую ступеньку, ведущую наверх, как он делал уже не раз, и напоминает себе о непростой правде. Хуа Чэн может уничтожить нации. Может свергнуть богов. Может заставить небеса пролить кровавые слёзы. Но он не может спасти всех. Было время, когда он этого не желал. Было время, когда в его жизни имел значение всего один человек, а все остальные могли сгинуть, весь мир мог прогореть до основания, и ему было бы наплевать. Его личное божество… он всё ещё значит в жизни Хуа Чэна несоизмеримо больше прочих. Он всё ещё его опора, источник его жизненных сил. Его цель, его… Его смысл. Но за последние три сотни лет Хуа Чэн внезапно открыл для себя, что может привязываться. Пусть эти связи не идут ни в какое сравнение с преданностью Се Ляню, он все ещё способен заводить знакомых и друзей. Он думает, стоит ли оно боли утраты. — Они… уже всё? Только услышав голос Шуо Хуа Чэн понимает, что его восхождение завершилось. Мальчик сидит, подтянув к груди колени, а спиной опираясь на крупный валун, отмечающий границу Призрачного города. — …Да, — признаёт Князь Демонов. — Они ушли. — Могут ли они когда-нибудь… вернуться? Хуа Чэн погружается в раздумья, а затем с тяжелым вздохом качает головой. Он устал. — Я не знаю. Он берет кончик нити из рук Шуо и собирается уже вернуться на ночь в дом Блаженства, но… — Хуа Чэнчжу? Призрак оборачивается через плечо и видит Шуо на том же месте. Он крепко прижимает колени к груди, губы у него дрожат, и смотрит он прямо перед собой. — …Да? — Ваш прах в безопасности? — Шуо закусывает губу. — Действительно в безопасности? Ох. Он… Он волнуется. Взгляд Хуа Чэна смягчается, и он кивает. — Для моего праха нет более безопасного места чем то, где он сейчас, — утешает мальчика Князь Демонов, но только Шуо крепче прижимает коленки к груди, все ещё беспокоясь. — Почему вы так уверены? — Потому что… — Хуа Чэн поднимает глаза к звёздам, глубоко задумавшись. Наконец, он объясняет тихо и медленно: — …если место, где он хранится, прекратит свое существование, то и мне тоже жить будет незачем. — …Это такое важное место? — Шуо хмурится, совершенно не понимая такой подход. — Ничто не может быть важнее, — отвечает Хуа Чэн. Он снова собирается уйти: завтрашний день обещает быть тяжёлым. Как и следующий после него. Но Хуа Чэн за последние столетия узнал, что при должном упорстве может допиться до состояния оцепенения, и именно этим он планирует сейчас заняться. Но у Шуо еще остались вопросы. — …Кто вообще решится развеять чей-то прах? — шепчет он, сверля злым взглядом окружающую темноту и всё равно не понимая. Хуа Чэну чужды такие мысли: людская жестокость никогда его не удивляла. — Этот кто-то настолько их ненавидел? — продолжает бормотать Шуо, изо всех сил пытаясь разобраться, пытаясь найти во всём этом какой-то смысл. — Что они сделали настолько ужасного, чем заслужили такую судьбу? По правде сказать, оправданным считается развеивать прах только очень сильных призраков, чьё возвращение в подлунный мир принесёт слишком много разрушений. Крайне редко призраки дорастают до такого могущества, и всех можно пересчитать по пальцам. Среди смертных… Убийство и насилие считаются достаточно тяжёлыми преступлениями, чтобы оправдать ответную жестокость. Сам Хуа Чэн развеивал чужой прах. Даже не один раз. В залитом кровью храме много лет назад. Хуа Чэн не чувствует ни сожалений, ни раскаяния, только не после того, что совершили эти люди. Что они пытались совершить. Если он узнает, что кто-то снова мучает его возлюбленного, он без колебаний пойдёт на этот грех снова. Но Фай и Сян не совершали таких преступлений. На вопросы Шуо нет никакого логичного ответа. — Не думаю, что они совершили ужасный проступок, — признает Хуа Чэн. — Скорее всего это была показательная казнь, а ещё… — Ещё? — Иногда люди делают что-то просто потому, что могут. Что ж, это Шуо понимает. — …Особенно богатые люди, — бормочет он. Ногти впиваются в его скрытые штанами колени. — Это ведь сделали богачи, да? — Да, — вспоминает Хуа Чэн. Это были зажиточные торговцы из Сюли. — Ненавижу богатых, — с чувством шепчет Шуо. Видно, что с этим связана какая-то непростая история, слишком много обиды и злости у мальчика в глазах. Но Шуо не продолжает, а Хуа Чэн слишком устал, чтобы спрашивать. По возвращении в Дом Блаженства он просматривает изображения, полученные от призрачных бабочек. Тысячи мест по всему континенту… но ни в одном нет его бога, как и каждую ночь до этого. На его столе стоит бутыль крепчайшего алкоголя, но он изменяет своим планам. Хотя Князю демонов не нужен сон, хотя у него нет никакой необходимости в роскошной постели… за столетия, проведённые в грёзах, он научился ценить сны. Ему всегда снится одно и то же — отражение его единственной мечты. Когда сон приходит к нему, он открывает глаза — оба целых, здоровых глаза — и видит перед собой неземное лицо. Он находит своей ладонью другую ладонь, изящнее, теплее и мягче собственной, и переплетает их пальцы. Он всегда знал, что это сон… Но это его сон, его мечта…. И Дянься здесь улыбается так по-настоящему. — Хун-эр, — тихо зовёт он, прижимая их всё ещё сплетённые ладони к своей щеке. — Ты устал. Так Хуа Чэн всегда узнаёт свои сны: потому что, когда Дянься зовет его по имени, он может ответить. — Я знаю, — шепчет он. — Прости меня. Се Лянь потирается щекой о ладонь Хуа Чэна, а потом оставляет на ней мягкий поцелуй. У призрака вдоль позвоночника прокатывается волна дрожи. Это происходит не в первый раз; ещё один знак, что всё лишь сон: его бог никогда в жизни не прикоснулся бы к нему так. — …Чем ты расстроен? — хмурится бог, пристально вглядываясь в лицо Хуа Чэна. — Что случилось? Скорее всего, так его сознание пытается справиться со сложными чувствами, бушующими в его груди, пытается найти менее болезненный способ принять то, что не в силах изменить. Но Хуа Чэн позволяет себе притвориться. Одной рукой он обнимает принца за талию и притягивает ближе, зарываясь лицом в его волосы, длинно, рвано выдыхая. — Я скучаю по тебе, — признаётся он. Хуа Чэн всегда отвечает именно так. Такие видения рождаются в его снах: далёкие и от реальности (они никогда, никогда не будут так близки), и от иллюзий (Чжао Бэйтун пыталась однажды сотворить подобный морок, но он с самого начала знал, что это невозможно). Его сны… мечты, замершие где-то посередине… иногда он забывает, что спит. — Я знаю, — шепчет его бог. — Но тебя мучает что-то ещё. Притихший Хуа Чэн пропускает между пальцами пряди его волос. Он может повести себя грубо и жадно, может вцепиться в своего бога и упрямо молчать, как трудный ребёнок, которым когда-то был, но… Сон или реальность, он не может так поступить. — …Сегодня я кое-кого потерял, — признаётся призрак. — Это… было больно. Бог не задаёт вопросов, не давит, только рисует невидимые узоры на спине Хуа Чэна сквозь тунику, и тот со временем продолжает: — Они были… моими друзьями, — слова кажутся ему такими странными, такими чужими. — И я не смог их спасти. — …ох, Хун-эр, — вздыхает Се Лянь, его ладони ложатся Хуа Чэну на спину. — Мне так жаль. Он щекой прижимается к голове Князя Демонов, и это мягкое давление успокаивает. — Но ты не можешь спасти всех. — …Я знаю, — шепчет Хуа Чэн. — Так же как я не смог спасти тебя, — тихо говорит бог, его голос наполняется виной и ненавистью к себе. Хуа Чэн сжимает его крепче, прижимает к себе так сильно, что почти ожидает, что сон не выдержит и рассыплется. — Ты спас меня, — шепчет призрак, качая головой. — Ты спасал меня много раз. Се Лянь ему не верит. Но улыбается всё равно. Это лишь сон, и он далёк от реальности, Хуа Чэн знает. Но ему и не нужно быть похожим. Когда он проснётся утром, болеть будет чуть меньше, чем когда он уходил спать. Это лучше, чем ничего, а ещё… Теперь в Хуа Чэне просыпается любопытство: он вспоминает слова Шуо. «Это сделали богачи, да?» Процветающее семейство потомственных торговцев, подмявших под себя весь восточный регион Сюли… Когда-то давно Сян просил найти их и отомстить. Сказать, что Сян прислал им весть из самого ада. Что ж… Пришло время нанести им визит.