Хэ Шэн привыкает к новому дому. Этот посёлок примостился на северном побережье, воды здесь тёмные и холодные, они нравятся ему меньше, чем лазурные пляжи его родины. Пляжей здесь нет вообще: в море уходят отвесные скалы, с которых Хэ Шэн наблюдает за приходящим штормом.
Молнии здесь заполняют всё небо, а черные воды вскипают и вздымаются, бросая прибывающие в порт корабли из стороны в сторону, будто щепки. Зимы здесь суровые, мрачные и холодные, но сезоны сменяются, и на место штормов приходят тёплые ветра, играющие в кронах деревьев.
Отец Хэ Шэна устраивается в верфи. Это тяжелый, изматывающий труд, но денег теперь хватает, чтобы каждый вечер на их столе была еда. Хэ Шэн часто увязывается следом, подрабатывает то грузчиком, то подмастерьем, тягает якоря, укрепляет мачты и шкурит донья. Вырученные деньги он тратит на книги.
Любые книги, про что угодно. Одним летним днём в полдень, когда он был занят историческим текстом, ему на колени вдруг упало яблоко.
Когда он поднимает глаза, то видит улыбающееся лицо: теплые и ясные карие глаза, притаившиеся в уголках губ ямочки и мягкие тёмные кудри. Возможно, другой посчитал бы рассыпавшиеся по её переносице веснушки недостатком, но для Хэ Шэна они — маленькие созвездия, неясные и очаровательные.
Эта девушка — дочь плотника и корабельщика.
Она спрашивает, про что он читает, и он не может связать и двух слов. Хэ Шэн никогда не был особенно разговорчивым, но и стеснительным он не был тоже. Но отчего-то говорить с
ней — невозможная задача.
Он пытается казаться ей умным и при этом ничем не выдать, что пытается. Пытается рассмешить её, не показывая, как ему хочется, чтобы она смеялась. Она смеётся каждый раз, но совсем не верит, что это не специально.
Они были так молоды, когда только познакомились. Им было по одиннадцать лет. Друзья с детства, и судьбы их сплетались всё теснее в этой разворачивающейся истории.
Они расскажут эту историю на свадьбе, немного стесняясь и переглядываясь. История о нежности и юности. Как они бегали к морю наперегонки, как собирались под покровом ночи у костра, пересказывая друг другу сказки о призраках, как а-Чжун увязывалась за ними…
Они взрослеют, и чувства Хэ Шэна растут тоже, проникают всё глубже и глубже в его сердце, и молчать о них становится невыносимо. Но он так боится произнести слова вслух и никогда не услышать, как их произнесут в ответ.
Идёт время, и дела Хэ Сюаня идут в гору.
Он вырос в красивого юношу, сильного, способного и талантливого. Уже сейчас люди шепчутся, что скоро он сможет сдать Государственный экзамен. У него любящая семья, а рядом с ним прекрасная девушка. Проезжие заклинатели пророчат ему непременное вознесение.
Но судьба — забавная штука. Она не выточена в камне, как любят воспевать легенды, она текуча и изменчива, а нити её сплетаются в единое великое полотно. И тебе не дозволено знать, что за узор плетут незримые пальцы.
Нужно лишь одно решение, одно крошечное отклонение от намеченного плана чтобы изменить многие судьбы.
В их случае хватило одной ошибки.
Юноша, ушедший заниматься духовными практиками в горы, задержавшийся там дольше оговоренного срока.
Обеспокоенный младший брат, который идёт его искать… и одна-единственная ошибка.
По пути он останавливается в лесу по нужде, и слышит голос, зовущий его по имени.
Не «Ши Минся», нет.
По его настоящему имени.
Мгновение леденящего кровь ужаса: мальчик отзывается.
Затем он слышит смех.
Отвратительный, пропитанный злобой смех. Звук эхом разносится по лесу, отражается от деревьев, усиливается, стоит Цинсюаню вздрогнуть от ужаса… Голос спрашивает день его рождения.
Ши Цинсюань до смерти напуган, и он совершенно один.
Он никогда раньше не был в такой ситуации, в темноте и одиночестве; брат не отпускал его даже прогуляться после захода солнца. От страха лишившись способности думать, он отвечает.
И с этого мгновения ему не сбежать.
Теперь всегда, стоит страху немного стихнуть, как тварь напоминает о себе: шепчет оскорбления, сыпет проклятиями, иллюзиями, дурными пророчествами.
Ши Уду остаётся лишь в отчаянии смотреть.
Смотреть, как Ши Цинсюань — его ласковый, весёлый, смешливый младший брат — сгибается, трескается и ломается. Как под гнётом страха и паранойи от него ничего не остаётся.
Как он кричит по ночам. Как сутками сидит в комнате, сжавшись в комок и забившись в угол, всхлипывая и зажимая руками уши. Как просит, кричит, плачет, чтобы это всё прекратилось.
Каждую ночь братья Ши молятся.
Младший садится на пороге дома, сжимая в руках красный фонарь; он вглядывается во тьму, дрожа и всхлипывая, и молится об избавлении.
«Хуа Чэнчжу, помогите мне»
«Я так устал, пожалуйста… пожалуйста, помогите мне!»
И этот голос каждый раз возникает из темноты, подкрадывается, шепчет во мраке…
— Он не придёт.
По щекам мальчика катятся слёзы ужаса, но голос не утихает:
— Никто не придёт за тобой.
Ши Цинсюаня колотит дрожь, он раскачивается вперед-назад, торопливо шепча молитву.
— До самого конца мы будем вместе, ты и я.
Старший Ши молится в самом большом храме, который только смог найти в округе. Он возжигает одну палочку благовоний за другой, опускается на колени, упирается лбом в холодный пол.
С каждым днём он приносит все больше золота, украшений и зерна. С каждым днём его молитвы всё отчаянней.
Он молится о силе, чтобы уничтожить эту тварь самому. О новом способе снова её обмануть. Об ответе – за что им такие страдания? Чем они заслужили такое несчастье?
С двумя картёжниками обошлись нечестно четыре столетия назад… почему же мука настигла их теперь?
Он сделает что угодно, отдаст что угодно, отдаст
всё, лишь бы изменить судьбу брата. Об этом он думает в один из вечеров, стоя на коленях так долго, что онемели ноги.
Об этом он думает, когда впервые ему отвечает голос:
— Ты действительно готов на это пойти?
Поражённый Ши Уду резко вскидывает голову…
Перед ним в свете свечей стоит фигура, облаченная в белое и серебряное. На лице пришедшего мерцают тени огня, он красив настолько, что смертному невыносимо на него смотреть, и в этой красоте есть что-то… резкое.
Ши Уду трясёт.
— В-вы..! — задыхается Ши Уду, отшатываясь так резко, что едва успевает опереться ладонями об пол и не упасть. Он отползает прочь, не слыша ничего за грохотом пульса в ушах.
— Не бойся, — Небесный Император улыбается и делает шаг вперёд. — Ты сам позвал меня.
Это и правда храм Цзюнь У.
— Я… я… — заикается смертный.
Теперь он мужчина, совсем недавно он стал совершеннолетним, но в присутствии Цзюнь У чувствует себя маленьким испуганным ребёнком — и ничем кроме.
— Я наблюдал за тобой какое-то время, — задумчиво говорит бог, взирая на юношу, чьи глаза распахиваются невозможно широко.
— Вы… наблюдали?
Небесный император кивает, его взгляд становится понимающим и сочувственным.
— Уже какое-то время твоя духовная сила достаточна для вознесения, но всё же… ты не пришёл ко мне.
Что-то в этой фразе, в самой её интонации заставляет Ши Уду чувствовать нечто похожее на стыд. Он низко опускает голову и сухо сглатывает.
— Я… я не хотел задеть вас, — отвечает юноша, и у него дрожат губы. — Но я… я не могу уйти. Мой младший брат…
— …Да, — тихо говорит Цзюнь У. — Я много ночей слушал твои молитвы. Ты действительно имел в виду всё то, о чем говорил в них?
— О чём… я в них говорил? — шепчет Ши Уду.
— Что ты сделаешь что угодно, — повторяет Цзюнь У. — Ты действительно готов на это пойти?
Юноша немеет.
Сложно выразить словами, какое это может быть давление — взгляд Цзюнь У, обращенный на тебя сверху вниз. Внимание сильнейшего существа мироздания, обращённое на тебя.
— Да, — признаёт Ши Уду сухим, будто бы не своим голосом. — Что угодно, лишь бы только…
Лишь бы только его брат был в безопасности.
Верховный бог войны смотрит на него сверху вниз с непроницаемым лицом и после раздумий протягивает молодому заклинателю руку.
Ши Уду какое-то мгновение может только в оцепенении смотреть на предложенную ладонь. Его всего трясёт.
Он не знает, почему это с ним происходит, посмеет ли он потянуться в ответ, но…
Когда бог спускается с Небес, чтобы протянуть тебе руку, кто ты такой, чтобы не взять её?
Ши Уду медленно тянется к ладони, и Небесный Император помогает ему подняться.
— Великое горе — смотреть на страдания близкого, — тихо говорит бог, с сочувствием покачав головой. — В мире нет ничего ужаснее.
Ши Уду кивает, не смея поднять головы, его плечи опущены.
Он был красивым ребёнком и вырос в красивого юношу.
Он одет в голубой шелк, серебро и сапфиры украшают его гладкие волосы, а в ушах покачиваются серьги. Он весь посередине между изяществом и остротой, будто крупный хищник из породы кошачьих, ещё не научившийся пользоваться своими когтями.
Но его можно научить. Когда-то он был гордецом.
Он гордился своим богатством, своей красотой, своим умом и талантами. Он гордился фамилией, которую носил. О Небеса, как высоко подняла его гордость! Он стоял на самой вершине огромного пьедестала, на недосягаемой высоте.
Но все это время он тащил с собой кое-кого ещё.
Вцепившись в руку своего младшего брата, он взбирался всё выше и выше, принуждая того следовать за собой… и теперь Ши Цинсюань висит на краю этого пьедестала, болтаясь над пропастью.
Держаться за него или позволить ему упасть — у Ши Уду осталось только два пути.
Только один путь, ведь он никогда не выберет иного.
— …Я не уверен, что я… подхожу, — бормочет он, сведя брови. — Что там моё место.
Впервые за всю его смертную жизнь пьедестал покачнулся.
Цзюнь У пристально наблюдает за юношей. Крайне редко бог делает кому-то одолжение. Последний раз, когда он протянул руку помощи, его ладонь оттолкнули так легко. Так неблагодарно.
Возможно, он ошибся, выбрав кого-то с настолько сильным чувством справедливости. Кого-то, кто был не в отчаянии.
Его рука крепко сжимает одну ладонь Ши Уду, и он тянется за второй.
— Твоё место… — он говорит тихо, проникновенно, утешающе… и держит в своих ладонях ладони юноши, пока они не перестают дрожать. — …там, где ты хочешь быть.
Юноша смотрит на него широко раскрытыми глазами, беззащитный, уязвимый…
Податливый.
— …Но я не могу его спасти, — Ши Уду шепчет эти слова, будто сознаётся в ужасном преступлении, отвратительном, постыдном секрете.
Он больше не сын: его отец и мать мертвы. Он никому не друг: он отрекся от дружбы, последовав по Пути самосовершенствования. У него даже нет знакомых. Он никому не любовник.
Он только старший брат.
Быть старшим братом Ши Цинсюаня — вот вся сущность и смысл Ши Уду, и без этого он…
Много лет назад одетый в красное заклинатель взглянул ему в глаза и сказал, что он ничего не сможет сделать чтобы спасти Цинсюаня.
Абсолютно ничего.
Теперь сам Небесный Владыка смотрит Ши Уду в глаза и говорит слова, которые тот так долго жаждал услышать:
— Есть один способ.
Юноша замирает в руках Цзюнь У и смотрит на него, как зачарованный, будто пойманный в ловушку заклятья. Он так отчаянно жаждет избавиться от бремени постоянного страха, с которым жил большую часть жизни, что он сделает что угодно.
Что угодно.
— …Какой?
— Когда-то ты уже думал об этом решении, ведь так? — Цзюнь У улыбается, и слова звучат почти похвалой.
Конечно, он думал.
Думал, как снова обмануть эту тварь. Заставить её присосаться к кому-то другому.
— …Мне сказали, — начинает он, а затем обрывает себя. Взгляд у него становится беспокойный и тревожный. — Сказали, что будет только хуже.
— Нет, если сделать всё правильно, — успокаивает Небесный Император. — Ты более чем способен сделать всё правильно.
«Сделать правильно»… Для этого есть особый… метод?
Ши Уду непонимающе хмурится, и Цзюнь У отпускает их сцепленные руки чтобы встать лицом к лицу со своей статуей божества.
— Мало кто знает, но я был женат.
Заклинатель замирает, уставившись на затылок Цзюнь У, а тот продолжает говорить мягко и отстранённо, будто бы разговаривает сам с собой.
— …Никому в Небесной Столице я об этом не говорил, — признаёт Император, чуть улыбнувшись, и Ши Уду…
Его рот приоткрыт, и он гадает… если даже боги о таком не знают, зачем император говорит
ему?
Он смертный. Богатый, талантливый смертный, но всё равно…
Цзюнь У чуть поворачивает голову к Ши Уду и устало улыбается, поведя плечом.
— Думаю… ты первый человек за последние века, который может меня понять.
Какое это пьянящее, головокружительное чувство: кто-то невероятно могущественный заставляет тебя почувствовать себя значимым. И Ши Уду…
Он очарован, он попал под заклятье, он так молод и так полон отчаяния, ему так нужны ответы, которые сулит этот бог… что он слушает.
— У меня были сыновья, — добавляет Цзюнь У, будто бы разом перенесшись куда-то очень далеко. Он склоняет голову к плечу, смотря в мраморное лицо своей статуи. — Я был отцом.
Теперь его изображают зрелым мужчиной. Его статуи божества в Уюне были совсем другими.
— Двух наших первых сыновей мы потеряли, — объясняет бог. — Их украли у нас. Оба раза моя жена была безутешна.
Лицо юноши преисполняется сочувствия.
— …Моих родителей украли у меня, — тихо отвечает Ши Уду, сверля взглядом пол храма.
Они были убиты во время ограбления. Ши Цинсюань был слишком мал, он не помнит… Он до сих пор думает, что их забрала болезнь, но…
Ши Уду видел всё.
Сжавшись в комок, он прятался в шкафу и ладонью зажимал себе рот, через щель между дверями видя, как грабят его дом, как воры забирают жизни его родителей…
Ши Уду тогда был так напуган, так зол на собственную беспомощность.
Он так и не простил себе того, что не смог их спасти, пусть он сам тогда был ребёнком.
— Я знаю, — говорит Цзюнь У, не оборачиваясь… И Ши Уду внезапно не может сделать и вдоха.
— …Знаете? — шепчет он.
— Ты молился мне в ту ночь, — объясняет Император.
Это был интересный поворот событий: обычно дети, оказавшись в опасности, молятся другим богам. Вот почему Цзюнь У заметил эту молитву среди других.
Ши Уду прижимает ладонь ко лбу, будто это поможет успокоить мечущиеся мысли. Его кожу покалывает в тех местах, где к нему прикасался Небесный Император.
— Вы… меня слышали?
Ши Уду не может видеть лица бога, отвернувшегося к собственной статуе. Не может видеть сощуренных глаз, не может видеть их выражения — почти ненависть. Голос Небесного Императора остаётся понимающим и нежным.
— Те люди не нашли тебя, ведь так? — Ши Уду опирается о храмовую колонну, потому что ноги внезапно перестают его держать. — Они не тронули твоего брата.
Заклинатель прячет лицо в ладони, и сердце грохочет в его груди.
Он рано остался сиротой, и ему пришлось взять на себя непосильную ношу, пришлось растить Ши Цинсюаня, хотя он сам был ребёнком. Ши Уду забыл, каково это, когда тебя защищают. Когда о тебе заботятся. Когда тебя берегут.
С одной стороны, слова Императора стали ему утешением, а облегчение так сильно, что он чувствует его всей кожей, а с другой… Он не привык оставаться в должниках.
— Мой самый младший сын… — продолжает Цзюнь У. — Я потерял и его.
Бог опускает подбородок и качает головой.
— Это была большая трагедия, бессмысленная,
излишняя трагедия. Его можно было бы спасти… Но никто не стал помогать мне.
В голосе Императора такая горечь, такая злость…
Что Ши Уду верит ему.
Цзюнь У оборачивается к юноше.
— Я не желаю никому такой судьбы, — тихо говорит Император, качая головой. — Никто не должен испытывать такие страдания безвинно. Я помогу тебе.
Из горла Ши Уду вырывается задушенный, хриплый выдох, у него дрожат руки, губы и колени, он едва может устоять на ногах.
— Благодарю… — давится он, глотая слёзы, а те всё равно текут. — Благодарю вас, я…
— Если, — продолжает Небесный император, легко перебивая всхлипы смертного, размеренным шагом подходя к человеку всё ближе. — Ты примешь мои условия.
— …Условия? — спрашивает Ши Уду, и его брови идут на излом. — Да, конечно, я приму любые условия, всё… всё, о чём попросите…
Пальцы крепко хватают его за подбородок.
Юноша мгновенно затихает, его сердце так сильно бьётся о рёбра, что почти больно. Цзюнь У смотрит ему в глаза.
— Ты никому не скажешь, — шепчет бог, с нажимом проводя большим пальцем под нижней губой Ши Уду; он давит, пока заклинатель не дёргается от боли.
— Законы Небес ограничивают всех, даже меня. Большинство небожителей никогда не знало страданий, и никто из них не страдал, как мы. Они не поймут нас.
Для человека это решение несложно принять.
Даже если он расскажет кому-то о способе, каким бы он ни был, кто поверит слову простого смертного против слова самого Цзюнь У? Он ничем не рискует, соглашаясь молчать.
Когда он кивает, Цзюнь У улыбается — медленно, широко и удовлетворённо.
Отчаяние, как показывает практика, — ключ к успеху.
Бог отпускает лицо человека и отстраняется, жестом показав следовать за собой. Заклинатель без единой жалобы догоняет его, подстраивается под его шаг.
— Скажи мне, — тихо говорит Небесный Император, и его слова эхом разносятся в каменной зале, вторя отзвуку шагов. — Что ты знаешь о подмене судеб?
***
Три месяца спустя заклинатель по имени Ши Уду на северо-восточном побережье встретил и пережил свою первую Небесную кару. Кара разразилась в виде ужасного шторма, который грозил затянуть под воду сразу несколько крупных торговых кораблей, и даже по меркам прочих Небесных кар это было суровое испытание.
Но юноша дал бедствию отпор, да с такой силой, которую мир не видел годами! Десятилетиями! Когда ему удалось утихомирить шторм, все, кто был тому свидетелем, ждали, что он вот-вот вознесётся в столпе ослепительно-золотого сияния.
Но ничего не происходит.
Он возвращается на берег с остальными выжившими, помогает вынести из разрушенных кораблей раненых и убитых, и в этом момент… именно тогда судьба изменила свой ход, её нити сплелись, сцепились узлом.
И этот узел уже нельзя было расцепить, не разорвав ни одну из нитей.
— Хэ Сюань!
Ши Уду резко вскидывает голову и торопливо оглядывается, пока не находит взглядом темноволосого юношу с мешком инструментов за спиной, всюду следующего за главным судостроителем порта.
— Принято. Каюты уже не спасти, но переборки можно вынести, — бурчит он, с головой уйдя в работу.
Ши Уду молча наблюдает за юношей, пока тот снуёт между искорёженными кораблями, что-то себе записывая. И хотя этот человек не может быть старше Цинсюаня…
Их способности и возможности несопоставимы.
Найти предлог, под которым можно вызнать дату рождения юноши, легче лёгкого. В качестве прощальной благодарности Ши Уду предлагает местным предсказать будущее по ладони. Он не особо в этом силён, да это и не важно. Когда подходит очередь Хэ Сюаня…
Даты рождения совпадают.
— И что? — подросток вскидывает бровь, чуть склонив голову к плечу. — Что мне на роду написано?
Какое-то мгновение Ши Уду сомневается. Он знает… знает, что поступает неправильно. В последующие века он заставит себя позабыть это мгновение. Он будет притворяться, что его никогда не было. Но он знал уже тогда, что совершает дурное дело.
Он помнил слова того заклинателя:
«Вы можете встретиться со своим проклятьем лицом к лицу, можете прятаться от него…» Но нельзя передать своё проклятье другому. Оно вернётся к тебе, многократно усиленное.
— Что ты обретёшь счастье в любви, — бормочет Ши Уду, отпуская руку юноши, и коротко кивает. — Спасибо за помощь.
Он тут же уходит, не проронив больше ни слова, и оставшиеся корабельщики долго судачат, отчего заклинатель ушел так поспешно и чем был встревожен.
Хэ Шэн, меж тем, думает о совсем других вещах. Он смотрит на свою ладонь с плохо скрытым радостным предвкушением и прикусывает щёку изнутри.
…Счастье в любви, да?
***
Когда Ши Уду всё же возносится, его младший брат наблюдает за ним со склона горы.
Ши Цинсюань сидит на земле, обняв колени, исхудавший и бледный.
Сегодня голос не пришел. Не сказал ни слова — но юноша всё равно ждёт. Ждёт, наблюдая, как его брат возносится в верхние сферы.
Ши Цинсюань изо всех сил пытается быть радостным, праздновать в его честь, хоть он и напуган. Он так боится остаться теперь одному, боится жизни, в которой его брат — далёкое божество, но…
Стоит только золотому свету взмыть в Небеса, как он тут же несётся обратно, врезается в землю прямо перед младшим Ши.
Цинсюань подпрыгивает, дергается прочь, а потом…
— Г… гэгэ? — шепчет он.
Природа даровала обоим Ши притягательную внешность, но теперь… Ши Уду будто светится изнутри.
На нём сапфировые одеяния из чистого шелка, украшения и драгоценные камни, а волосы забраны в затейливую прическу.
И так же, как и всегда, он тянется к своему младшему брату.
Подхватывает его, прижимает к груди, поднимает всё выше — на самый высокий пьедестал из всех.
— Что я тебе говорил, дурачок? — шепчет Ши Уду ему в волосы, пока мимо них проносится ветер. В распахнутых глазах Цинсюаня дрожат слёзы.
Он начинает осознавать, что после целой жизни, прожитой в постоянном страхе, после долгих лет уловок, ловушек и пряток, после всех тех ночей, в которые он мог лишь ждать, когда тварь доберётся до него, и дней, в которых ему не было ни мгновения покоя…
— Мы братья, мы всегда будем друг у друга, — яростно шепчет Ши Уду. — Всегда.
…Ши Цинсюань, наконец, свободен.
Но, Небеса, какую цену за эту свободу пришлось заплатить.
Баснословную цену, и тяжесть этого решения приходится нести новоиспечённому Повелителю Воды. Он идёт по улицам Небесной Столицы, не отпуская от себя далеко только что назначенного на должность младшего небожителя Цинсюаня.
Вина, стыд — и ужас.
Потому что его сердце знает: есть шанс, что Цзюнь У ошибся, а заклинатель, предупредивший его ещё в юности, был прав. Что, оттягивая неизбежное, он накликал на них обоих ещё более страшное бедствие, но…
Теперь у него есть время.
Время, чтобы стать сильнее. Получить власть и влияние. И тогда, если (когда) их настигнут последствия…
Пальцы Ши Уду крепче сжимают плечи Цинсюаня, а его взгляд полон решимости.
…Он сможет встретить их лицом к лицу.
На заходе солнца всей Небесной Столице объявлен его титул: Ши Уду, новый Повелитель Вод. Во дворце Шэнь У он опускается на колени перед троном Небесного Императора, и в его протянутые руки опускается веер — мощное духовное орудие.
Генерал Мин Гуан пристально следит за новым богом всю церемонию, опершись о колонну на другом конце Залы Собраний.
Рядом с ним стоит недавно назначенный на должность главного бога литературы Совершенный Владыка Лин Вэнь. Он куда менее расслаблен, его спина прямая, как палка, а в руках он держит свиток с бюрократическими деталями нового вознесения.
К великому сожалению Пэй Мина, Лин Вэнь не использует свою мужскую форму для романтических похождений. Он надеялся, что они смогут выбраться вместе в город, и он по-дружески посоветует парочку особенно удачных фраз, но…
Лин Вэнь использует этот облик только для церемоний навроде этой.
Он напряжен, да и особой чуткостью не отличается, но всё равно бросает на Пэй Мина странный взгляд, отследив краем глаза, за кем тот наблюдает.
— Выкладывай.
— … — бог войны склоняет голову набок и смотрит, как Цзюнь У не сводит с нового бога взгляда, передавая тому веер. — Тебе не кажется, что между ними что-то есть?
Лин Вэнь тоже переводит взгляд на разворачивающуюся сцену. Цзюнь У смотрит на нового бога дольше, иначе… неуловимо, но ощутимо.
— Из нас двоих ты старше, — Лин Вэнь дергает плечом и скрещивает на груди руки. — Напряги извилины, разве он не относился так же к Наследному Принцу Сяньлэ?
— Нет, — бормочет Пэй Мин, качая головой. — Здесь что-то другое.
Император не скрывал своей заинтересованности в будущем Се Ляня и открыто расспрашивал принца о его божественных делах. Здесь же… здесь будто скрыта какая-то тайна.
Будто бы здесь есть что-то ещё, что никто из них не должен заметить.
— Он самый многообещающий бог со времен вознесения Наследного Принца Сяньлэ, а до этого — твоего вознесения. Кроме того, он весьма хорош собой, — Лин Вэнь пожимает плечами.
Генерал Пэй поднимает бровь.
— …Никогда раньше не слышал, чтобы хоть один мужчина удостоился такого описания из твоих уст, — иронизирует он, но ответ Лин Вэнь заставляет его притихнуть.
— Я имел в виду тебя, — вздыхает бог литературы, возвращаясь к наблюдению за церемонией.
— …Ты о чём вообще?
Лин Вэнь пожимает плечами, наблюдая, как новый Повелитель Воды поднимается на ноги, и вежливо хлопает вместе с другими небожителями.
— Впервые вижу, чтобы ты мгновенно проявил такой живой интерес к чему-то, у чего нет пары грудей.
— Это неправда! — у Пэй Мина хватает наглости звучать немного обиженным. — Я следил за вознесением Наследного Принца Сяньлэ, тебя просто тогда ещё не было с нами!
— Теперь у него целых две общих черты с Наследным принцем, — Лин Вэнь вздыхает. — Дурной знак.
С этим Мин Гуан согласен: для молодого бога это ничем хорошим не кончится.
Когда ты так молод и сияешь столь ярко, то неизбежно привлекаешь внимание сильных. Всё это может рухнуть в одночасье, и ты даже не успеешь понять, что именно произошло. Пэй Мин видел такое своими глазами, и он помнит.
Этим он поначалу и оправдывает свой интерес к новому Повелителю Воды, прославленному Ши Уду.
Ши Уду быстро набирает могущество, а с ним получает и прозвище.
«Водяной Тиран».
С богами Средних Небес он ведёт себя высокомерно, презрительно и требовательно, не допуская ни малейшего неуважения.
С Генералом Мин Гуаном, одним из сильнейших богов войны, Ши Уду ведёт себя весьма… забавно. Как излишне самоуверенный маленький паршивец, считающий себя гораздо умнее своего возраста и других. Но, в отличие от служащих Средних Небес, Генерал находил в его выходках некоторое очарование.
Гораздо меньше его забавляет отношение единственного генерала при дворе Повелителя Воды — его младшего брата по имени Ши Цинсюань. Это глупенькое безобидное создание, всегда цепляющееся за брата, как маленький ребёнок, отчего-то возненавидело Пэя с первого взгляда и всей душой.
Ши Цинсюань даже как-то сказал об этом вслух, вцепившись в рукав брата и сверля взглядом спину Генерала Мин Гуана, покидающего их дворец.
— …Не груби, — строго отчитал его тогда Ши Уду, но не отнял рукав и не поднял на младшего руку. Ши Уду вообще ни разу его не бил, как бы тот себя ни вёл. — Он тебя старше.
Ши Цинсюань сжимается немного из-за замечания: он всегда прислушивался к мнению брата. Но…
— Он просто мне не нравится, — бурчит юноша, сощурившись. — Он какой-то скользкий.
Ши Уду фыркает, закатив глаза.
— Есть вещи и похуже.
Из всех дьяволов, с которыми Ши Уду заключал сделки, Пэй Мин займет последнее место.
Карьера Повелителя Вод головокружительна, его мгновенный успех поднял его невозможно высоко над другими богами, сделал недосягаемым и непогрешимым.
Но кое-что не замечают все эти боги…
Ши Уду носит свою собственную проклятую кангу. Она крепко сдавливает его, тянет ко дну всё сильнее с каждым проходящим годом, сколько бы он ни говорил себе, что он сделал то, что должно. Сколько бы он ни пытался позабыть, стыд грызёт его изнутри.
Тяжесть принятого однажды решения остаётся с ним навсегда.
