No Paths Are Bound

ГОД ВОСЬМИСОТЫЙ Ночь опустилась на Дацин, тяжелая и тёмная, как плотное покрывало. Все спят в тишине своих домов, на улицах ни души. Над крышами, как последний и единственный свидетель, плывёт луна. Ткач склоняется над своим станком. В центре города в ножнах мирно покоится меч. За пределами стен Гусу молчат струны гуциня. Медленным движением последняя золотая нить ложится на гобелен — и работа длиною в год завершена. Бог поднимается на ноги, снимает края гобелена со станка, обрезает и подвязывает ненужные нити. Он осторожно сворачивает полотно в рулон и кличет стражу, чтобы те помогли поднять его. Триста шестьдесят четыре дня назад Се Лянь начал обратный отсчет. Небесная Кара. Она уже близко. Требуется трое взрослых мужчин чтобы отнести гобелен на место. Они несут рулон на плечах, будто свёрнутый ковёр, а Се Лянь следует чуть позади, спрятав руки в рукава и позволяя себе насладиться прохладным ночным ветерком. Под веками пульсирует боль, будто в каждой глазнице бьётся по живому сердцу. Наконец, они подходят к ступеням Великого храма. Луна к этому моменту уже взошла высоко на небо — как Се Лянь и настаивал. В конечном итоге, события, которые скоро захватят Гусу, не для глаз простых смертных. Лучше разобраться с ними, пока город спит. Свернутый гобелен бросают на пол, и он приземляется с глухим тяжелым стуком. В воздух поднимается пыль, и в этот раз стражники не ждут, когда Вэнь Цзяо спустится с потолка, шипя приказы. Они спешат убраться подальше сами. Когда двери храма захлопываются, Се Лянь улыбается. Его руки всё ещё покоятся внутри рукавов. — Ты готов, господин Вэнь? Раздается шорох чешуи по каменной облицовке: демон спускается по стропилам, а потом с колонны. Иногда у него хватает силы притворяться, натягивая на себя более человекоподобную личину, но… Его истинная форма гротескна: наполовину человек, наполовину змея. — Я был готов уже сотню лет… — шипит он. — Хорошо, — Се Лянь опускает подбородок, указывая им на гобелен у себя под ногами. — Время почти пришло. Не желаешь взглянуть? Демон взбудораженно подползает ближе, нетерпеливо пробуя языком воздух, вцепляется когтистыми пальцами в край полотна и с трудом встряхивает его, расправляя. Полотно раскручивается. И в длину, и в высоту оно достигает нескольких десятков чжаней, и именно из-за колоссальных размеров Вэнь Цзяо сначала сложно разглядеть, что за история вышита на нём, по крайней мере с высоты своего роста. Поэтому он поднимается по ближайшей колонне наверх и возвращается на стропила — теперь ничто не мешает ему рассмотреть огромный гобелен. Глаза Вэнь Цзяо превращаются в две яростные щели. — Что это такое?! — шипит он, и голос у него словно треск горящей серы. Его встречает мерцание проклятой канги. — Я принёс, что обещал, — объясняет Се Лянь. — Ты… — демон не может найти слов, его голос разносится под сводами пустого осквернённого храма. — Ты обещал, что вышьешь гобелен для моего небесного дворца! — Гобелены рассказывают истории, — Се Лянь носком обуви поддевает полотно. — И это твоя. — Это позорище! Сцены на гобелене… на них изображено чудовище. Мерзкое даже не обликом, а нравом. Здесь изображен город, похожий на ад: сотни измученных людей, сбившихся в кучи, барахтающихся в попытке выбраться на свободу, и… Вэнь Цзяо, сидящий на самом верху горы тел, держащий в руках цепи. — Это… Это.. Я здесь совсем не похож на бога! — взвизгивает Вэнь Цзяо. — Чему они будут завидовать, если я покажусь на Небесах с ЭТИМ?! Ты меня обманул! Обманул! Ты..! — Ты не бог, — спокойно отвечает Се Лянь. — Почему ты хочешь казаться тем, чем не являешься? — Я… Я скоро встречу свою Небесную Кару! — Да? — голос Се Ляня холоден, и Вэнь Цзяо только сейчас замечает… Повязка… повязка на его шее… Она… движется? — Тогда спускайся и встреть её. Постепенно демон начинает понимать. — Ты… — шипит он, дрожа от гнева. — ТЫ ОБМАНУЛ МЕНЯ! — Хммм… — Се Лянь пожимает плечами. — А мне кажется, что во всей этой ситуации я единственный всегда был честен. Демон бросается вниз, выставив когти, и бог легко уворачивается. В полу храма на месте удара образуется дыра. Взбешенный демон кидается снова, и Се Лянь снова ускользает. Демон пролетает мимо на целый храмовый коридор, врезается в главные двери и там, провалившись в них, кубарем скатывается по лестнице. Вэнь Цзяо снизу, с улицы смотрит, как Се Лянь чинно и благородно выходит из храма. — Ты не бог, — Се Лянь снова повторяет эти слова, но на этот раз громко, позволяя своему голосу заполнить сонную площадь. — А этот город — не Дацин! Вэнь Цзяо шипит и отплёвывается, поднимаясь из пыли. Его хвост мечется и потрескивает, а глаза горят в ночи. — Города возникают и умирают каждый год! Их называют люди, которые ими правят! Это Дацин, и Я ЗДЕСЬ БОГ! Он кидается вперёд, оскалив клыки, и целится точно Се Ляню в лицо, но… Его запястье оказывается в мёртвой хватке. Бледная, узкая, практически тонкокостная ладонь… удерживает руку могущественного демона. Без малейших усилий. Когда Вэнь Цзяо переводит взгляд вниз, его встречает знакомый узор канги. Се Лянь верит в мягкость — пусть многим его мягкость и кажется слабостью. Но он больше не молодой и самоуверенный наследный принц. Он древний, и у него глубокие шрамы. Но в нужное мгновение Наследный Принц Сяньлэ готов напомнить миру, каким громоподобным может быть его голос. — БОГИ НЕ ПРЕВРАЩАЮТ СВОИХ ВЕРУЮЩИХ В РАБОВ! БУМ! Используя хватку на запястье демона, Се Лянь кидает его через голову с такой яростной силой, что тело твари оставляет на месте лестницы глубокий кратер. С грохотом и гулом в него валятся камни и скатываются обломки мрамора. Грохот будит горожан, и они потихоньку подтягиваются к окнам. Они видят уродливого зверя со змеиным телом, пытающегося выбраться из-под завалов. Жое яростно вьётся вокруг Се Ляня. От её движения поднимается ветер, который треплет богу волосы, и он стискивает кулаки. — Этот город называется ГУСУ! — кричит он, и его голос разносится всё звонче и дальше, подобно зову сигнального колокола. — И ЕГО ЛЮДИ — НЕ ТВОИ РАБЫ! Вэнь Цзяо улыбается. — …Ты меня удивил, — признаёт он. — Не ожидал, что так вцепишься. Он выползает из ямы, и всё его тело приходит в движение, начинает расти. Се Лянь стоит неподвижно, мрачно наблюдая за движением тёмной ци: демон раздувается, пока не становится больше своей изначальной формы в пять раз. Эта тварь питалась человеческими жизнями целое столетие, Се Ляню стоило этого ожидать. Теперь змей настолько велик, что заполняет своими кольцами центральную площадь, а его смех звучит так, будто сотрясаются небеса. — Но знаешь что?.. Я придумал новый план! Взметнулся гигантский хвост — и в одно мгновение целая улица осталась лежать в руинах. С неба посыпалась галька и мелкая каменная пыль. Се Лянь остаётся неподвижен, даже когда известняковый осколок рассекает ему щёку; большую часть камней принимает на себя Жое. — МОЖЕТ, Я СТАНУ БОГОМ БЫСТРЕЕ… — рычит демон. — ЕСЛИ ПРИНЕСУ ЦЗЮНЬ У ТВОЮ ГОЛОВУ! Интересная мысль. Се Лянь не уверен, что Небесный Владыка обрадуется: несмотря ни на что, Цзюнь У всегда был к нему добр. — Ты можешь попробовать, — спокойно отвечает принц. — ТЫ ДУМАЕШЬ, У ТЕБЯ ЕСТЬ ШАНС? — захлёбывается демон. — У тебя нет сил! У ТЕБЯ ДАЖЕ НЕТ ОРУЖИЯ! Хорошо, что напомнил… Се Лянь закатывает рукава и завязывает их покрепче на локтях. — С мечом я приношу слишком много разрушений, — говорит он сам с собой. — Голыми руками будет лучше. От этих слов Вэнь Цзяо взвыл — так его обидела наглость наследного принца. — Спроси себя, раз такой наглый, точно ли эти люди НЕ МОИ РАБЫ?! Стоит ему сказать эти слова, и десятки тысяч железных ошейников по всему городу раскаляются докрасна. Лицо Се Ляня становится мрачным. В паре проулков от драки юный заклинатель насвистывает мелодию, облокотившись о стену. Он прислушивается к потасовке: чисто технически, он должен дождаться сигнала, прежде чем вмешиваться. Сюн Ли не уверен, считалось ли начало драки за сигнал, или господин Хуа должен был сказать что-то такое в процессе?.. Например, «Думаю, пора НАЧИНАТЬ СРАЖАТЬСЯ!» или «ПРИШЛО ВРЕМЯ убить тебя!», или… В общем, вы поняли. Что-то незаметное, но говорящее. А как ещё Сюн Ли должен понять, что настал подходящий момент? Он пинает камешек носком ботинка, нетерпеливо теребя рукав. Он же не читает мысли, в конце концов, но… Внезапно город затапливает красноватым светом. Сюн Ли запрокидывает голову, и видит её, пробирающуюся по ночному небу — красную тень, сияющую на границах полной луны. Лунное… затмение? Сейчас? — Что ж… — бормочет он, отлепляясь от стены. — А вот и знак. Он исчезает в пролётах улиц, прекрасно зная дорогу. Стоит его ногам коснуться брусчатки… Вокруг него начинают открываться двери. Одновременно, с одним и тем же темпом, будто бы… Муравьи. Сюн Ли замирает, оглядываясь, пока не находит взглядом ближайшего человека. Это девочка с двумя хвостиками, и она стоит в проёме своего дома. Сюн Ли сначала не чувствует беспокойства… пока не замечает её глаза. Они сияют знакомым алым светом — точно таким же, как и железный ошейник у неё на шее. В этих глазах нет разума. — Эм… — Сюн Ли, озираясь, отступает на шаг назад. Выделяться в любой толпе весьма и весьма неловко (хотя Сюн Ли привык — он всегда был особенным), но никому не захочется быть единственным осознающим себя человеком среди бессознательных марионеток. Враждебных марионеток. Сюн Ли не рекомендует. Ни разу не весело. — О мой бог! Чёрт! Ай! В легендах об этом дне, которые будут потом передавать из уст в уста, Сюн Ли описывается как храбрый герой, не знающий сомнений. Сюн Ли действительно храбр… но вот держать лицо у него не выходит. Ещё он силён (для человека), но он не бог, да и самосовершенствованием он занимался всего год, так что… Юноша, стараясь выровнять дыхание, прыгает на ближайшую крышу. Ему с трудом удаётся удержать равновесие. — В книжках это всё выглядело легче! Там раз — и всё! А на деле? Сложно! Очень сложно! Но лучше уж так, чем угодить в лапы озверевших соседей, наводнивших улицы. Ему едва удаётся ухватиться за краешек храмовой крыши и повиснуть на рее. Руки у него горят огнём, когда он вытягивает своё тело наверх. Несправедливо: он тысячу раз видел, как Лань Ан подтягивался на одной руке, будто это ничего не стоит! А ведь он даже весит больше Сюн Ли: в Облачных Глубинах учеников хотя бы кормят. Какое-то мгновение Сюн Ли валяется на крыше, утирая катящийся по лбу пот. — …Насколько же силён этот ненормальный?! — бормочет он себе под нос. Наверное, прыгать по крышам было бы сподручней, используй он духовные силы, но господин Хуа посоветовал беречь их и не тратить без крайней необходимости. Сюн Ли вздыхает, бросая взгляд на восток. Там всё ещё кипит сражение между слепым Ткачом и Вэнь Цзяо, и… Теперь Сюн Ли знает, почему господин Хуа не мог ничего объяснить ему с самого начала. Очевидно, господин Хуа не призрак и не демон… но ни один человек не смог бы так сражаться. Тем более вслепую. В любом случае, у Сюн Ли есть своя работа. Он находит открытое окно и забирается в него вперёд ногами, упираясь в ближайшую колонну. По ней он и начинает осторожно спускаться. — Просто немного крови… — говорит он сам себе, крадясь к алтарю. — И всё закончится. Всё закончится. Он вынимает кинжал из ножен на бедре и легким движением рассекает свою ладонь, почти не морщась, когда плоть расходится в стороны. Какое-то мгновение он стоит над алтарём и смотрит, как кровь тяжелыми каплями срывается с его пальцев. В его венах течёт такая же кровь, как и у всех остальных. Действительно ли она особенная? Всю его жизнь он был голодным оборванцем, он выживал на объедках, в нищете и грязи. Он ни разу не лёг спать сытым, у него никогда не было одежды и обуви его размера… Теперь он смотрит на свою кровь и не может не сомневаться… Это действительно кровь королей? Три крупных капли падают на алтарь. Тук! Тук! Тук! Сюн Ли смотрит и ждёт… но ничего не происходит. Он всё ещё слышит доносящиеся снаружи крики. Здесь, в храме… всё ещё тянет смертью. Крови недостаточно?.. Господин Хуа сказал, что понадобится всего пара капель, но… Сюн Ли давит на порез, стиснув зубы. Кровь на алтаре собирается в лужицы. Всё ещё ничего. Черт возьми… Может, печать вообще не на алтаре; он пробует окропить пол и стены, но… Ничего. Сюн Ли переводит взгляд на нож в своих руках. Может, нужно больше крови, потому что он всего лишь внук? Он почти убеждает себя сделать ещё один разрез, но… Господин Хуа был убеждён, что много не понадобится, а он знает о заклинательских практиках куда больше Сюн Ли (у юноши есть все основания подозревать, что он даже не смертный заклинатель), так что… Дело не в этом. Количество не имеет значения, дело в чём-то другом. Затем он кое-что понимает. Господин Хуа многому научил Сюн Ли за этот год. Лазанье по крышам юноше, может быть, давалось не лучшим образом, но вот знания о магии он впитывал, как губка. Он знает кое-что о печатях, и… — …Она не в храме, — бормочет он себе под нос, ещё не до конца понимая значимость своего открытия. Затем приходит осознание, и он бросается к разрушенным воротам, на ходу крича: — Господин Хуа! Печать не в храме! Он знает, что не нужно так кричать — бог всё равно услышит его. Сначала это казалось логичным: храм находится в самом центре города, но… Эта печать создана, чтобы запереть людей внутри, и её аура распространяется даже на территории Облачных Глубин. Се Лянь, услышавший крик Сюн Ли даже через разделявшие их четверть мили, хмурится, затем замирает. — …Она в стенах, — едва слышно говорит он, бессознательно поворачивая голову туда, где на горизонте возвышаются мраморные гиганты. Вэнь Цзяо усмехается и плюётся ядом в маленького бога. Се Лянь уклоняется. На том месте, где он стоял, образуется шипящая, дымящаяся дыра: яд плавит землю. — Признаю, использовать мальчишку Сюн против меня было умно, но теперь он так далеко от нужной цели, как только возможно, — демон мерзко посмеивается. Се Лянь готов признать, что это был умный ход — использовать храм как прикрытие, не пуская туда заклинателей. Теперь, отправив Сюн Ли в центр города, Се Лянь, по сути, отправил его в ловушку: Сюн Ли попал в окружение толпы марионеток Вэнь Цзяо. И всё же Се Лянь спокоен. — Он справится, — бог пожимает плечами. — А вот ты — нет. Вэнь Цзяо возмущённо шипит, но раньше, чем он успевает найтись с ответом, ладонь бога хватает его за хвост, и глаза у Вэнь Цзяо вылезают из орбит. Се Лянь дёргает на себя и прокручивает, пока потерявший опору Вэнь Цзяо не начинает вертеться в воздухе, как нелепое лассо. Видите ли, Се Лянь не беспокоится по поводу Сюн Ли и стен, поскольку на этот случай у него тоже есть план. Несмотря на впечатляющую силу, с которой он крутит змея, основная военная мощь этой операции вовсе не он. Тот, кого они ждут, ещё не прибыл. Нет, он не беспокоится. Даже когда слышит лязг оружия и рёв — это Сюн Ли пытается прорваться через безумную толпу. Его положение кажется безнадёжным, он окружён и совсем один… Но Се Лянь не собирался оставлять Сюн Ли работать в одиночестве. Юноша спотыкается. Тут… Он на центральной площади, и падать больно — здесь всё вымощено камнем. Он едва успевает опереться на рукоять меча. Тут их слишком много. Его соседи. Его учителя. Дети, которых он знал еще до того, как они научились ходить… Сюн Ли не хочет им навредить. Его голова поворачивается в сторону, и он видит окно — то самое, на котором он проводил за чтением каждый день. Это окно принадлежит магазинчику, но Сюн Ли никогда не приносил никаких неприятностей, и владелец лавки не гнал его. Ему нравилось там сидеть: это солнечное место, с которого легко приглядывать за детьми, и… Оттуда видно главные ворота. Поэтому он самым первым узнавал, если… Если Лань Ан вернулся домой. Пусть Сюн Ли отчаянно притворялся, что ему всё равно. Чьи-то руки сдавливают ему горло, и Сюн Ли думает, что, быть может, время пришло… БУМ! Люди на центральной площади замирают, что-то меняется в их глазах, и… Сюн Ли слышит музыку. Мягкую, успокаивающую мелодию. Она кажется неуместной здесь, посреди ада, но она всё равно… прекрасна. Мелодия плывёт по площади, и формируют её… струны гуциня. Голова Сюн Ли мгновенно поворачивается на звук, и вопреки всему… Сюн Ли улыбается. В воротах Гусу стоит фигура одинокого заклинателя. Ветер треплет полы его одежд и концы лобной ленты, а его взгляд прикован к женщине, схватившей Сюн Ли за горло. Его пальцы вновь взмахивают над струнами — и женщина отлетает прочь. — Ты его не тронешь, — голос заклинателя лишен всякого выражения, но лицо у него тёмное. И тут он замечает, что на шее Сюн Ли… Больше нет железного ошейника. На лице Сюн Ли расцветает яркая улыбка, он легко вскакивает на ноги. — Знаешь что! — зовёт он. — Ты всё время пытаешься убедить меня уйти с тобой, но зачем мне это? Ты ведь всё равно всегда возвращаешься! Лань Ан почти улыбается. Даже в такой ситуации этот придурок пытается его рассмешить. — Слушай, я… — Сюн Ли вырывается из рук очередной марионетки. — Мне нужно добраться до стен, можешь расчистить мне путь? Лань Ан оглядывает толпы утративших разум людей. — …Да, — отвечает он, и его взгляд делается решительным. — Могу. — Забавно вышло: мы всё-таки оба стали заклинателями, — смеётся Сюн Ли, пробегая мимо него. Глаза Лань Ана распахиваются от удивления, и он хочет спросить, что Сюн Ли имел в виду, но… У них есть дело. Песнь Ясности действует в радиусе десяти чжаней, но даже она — не идеальное решение. Она успокаивает людей, не даёт им бродить и нападать, но она не освобождает их от заклятья Вэнь Цзяо. Для этого нужно избавиться от железных ошейников. Это возможно. Год назад Лань Ан бы не смог, но ему было велено тренироваться без остановок целый год. А если бог, не важно, действующий или изгнанный, даёт тебе такое задание, ты подчиняешься. Даже если бы не было бога, он бы всё равно поступил именно так. Потому что единственная альтернатива — позволить всем жителям Гусу до последнего умереть. А это значит, что умер бы… ЦЗИНЬ! Он касается струн, и новая волна марионеток отлетает от него. Да, он может сломать проклятый железный ошейник. Если он накопит достаточно энергии в гуцине и высвободит её по одной цели, то сможет повредить металл настолько, что тот треснет. Но даже на одну цель уйдёт очень много духовной энергии. В обычной ситуации для Лань Ана это не было бы проблемой: даже среди лучших заклинателей он обладает невероятно высоким уровнем духовных сил. Скорее всего, никто из ныне существующих смертных заклинателей не может даже близко подойти к таким объемам. Но в Гусу более трёх тысяч жителей — вдвое меньше, чем до вторжения Вэнь Цзяо, но всё равно внушительное число. Он не сможет разрушить каждый ошейник. Скорее всего не сможет разрушить даже десятой части. Потребуется сила бога, чтобы справиться с чем-то подобным, скорее даже нескольких богов, как и предсказывал Се Лянь когда-то старейшинам секты. Лань Ан понятия не имеет, как этот безумный план может сработать. Но другого пути нет, остаётся только двигаться вперёд, так что он бросается в бой. Его пальцы летают над струнами, пока Сюн Ли стрелой несётся вверх по лестнице, под грохот собственного сердца взбираясь на самую вершину городских стен. Всю жизнь он провёл в клетке, посаженный на короткий поводок. Всего один раз — пусть всего на день, всего на мгновение — Сюн Ли хочет узнать, каково это — выйти за городские ворота и знать, что он свободен. Лань Ан поднимается следом за ним, только медленнее. Он использует узость лестничного проёма как преимущество в битве: теперь марионетки не могут напасть все сразу. По лестнице плечом к плечу могут подняться не больше трёх человек. Теперь, когда поток марионеток сузился, Лань Ан может использовать свои силы концентрировано… и начать разбивать ошейники. Когда кто-то в толпе просыпается, он останавливается в растерянности и замедляет продвижение остальным. Ситуация не идеальна: подавляющее большинство проснувшихся оказывается ранено или сбито с ног, но другого решения нет. Он сказал Сюн Ли, что очистит для него путь, и он сдержит слово. Юноша практически взлетает вверх по лестнице, в коридоре топот его ног обретает громоподобное эхо, а лёгкие горят. Наконец, впервые в жизни, он добирается до вершины стен Гусу. На мгновение — кратчайший миг — он останавливается. Это… — Ох… — выдыхает он. Резкий порыв ветра отбрасывает прилипшие к лицу волосы; на такой высоте ветра куда холоднее и резче, чем внизу. …Так красиво. Отсюда можно глядеть невозможно далеко, сотни, тысячи ли вдаль. Мирные луга центральных равнин на юге, будто изумрудное море, залитое красноватым лунным светом, а на севере… Гора, окруженная облаками. Там… должно быть, там Лань Ан занимается духовными практиками. Выглядит… спокойно и мирно. Может быть, когда всё это кончится, ему стоит… — Сюн Ли! Голос Лань Ана выдёргивает его из раздумий, и взгляд юноши наполняет решимость. Действительно. Пришло время покончить с этим всем. Он снова достает кинжал и замахивается, точным движением вскрывая уже успевшую затянуться рану. Кровь струится по его ладони, и он опускается на колени, прижимает руку у мраморной поверхности стены и закрывает глаза. Часть его всё ещё уверена, что это не сработает. Сюн Ли… он никогда не был особенным. Единственным, кто считал иначе, был Лань Ан, что по-своему иронично. Сюн Ли умён, этого не отнять. Он сильный. Он талантливый. Как и многие другие люди на свете. Но вот Лань Ан… Лань Ан — гений. Буквально свершившееся чудо. Все его запомнят, он войдёт в историю. Куда больше смысла было бы, окажись он потомком древней знати заместо Сюн Ли. Но мир работает по таинственным законам, и его пути невозможно предсказать. Потому что стоит первым каплям упасть на мрамор… И стены Гусу начинают гудеть. Повсюду вокруг них свет и жар железных ошейников начинает тускнеть, а в глазах людей просыпается сознание. Красные отсветы вырываются из стен отовсюду, поднимается страшный ветер, и Сюн Ли слепо ищет, за что бы уцепиться, чтобы его не снесло со стены… Чужая рука обхватывает его за талию и крепко держит. Когда он вскидывает взгляд, рядом стоит Лань Ан. В одной его руке меч, который он вогнал глубоко в камень, а другой он прижимает к себе Сюн Ли. Над их головами кружится, собираясь в мрачный водоворот, огромное облако кроваво-красной энергии… прежде чем рассыпаться дождём искр. — Это..! — Сюн Ли приходится повернуться и кричать Лань Ану на ухо, чтобы его было слышно за воем ветра и рёвом урагана. — Это всё?! Она сломана?! Лань Ан кивает, глядя на горожан на лестнице и внизу. Они все приходят в себя, пусть и медленно. Сюн Ли ради разнообразия молчит, только довольно облокачивается на Лань Ана. Юноша сначала деревенеет от неожиданности, а его уши наливаются краснотой, но затем в уголках его губ рождается маленькая улыбка, и он крепче обнимает Сюн Ли за талию. Лань Ан бормочет что-то так тихо, что его друг недоумённо поднимает подбородок и переспрашивает: — …Ты что-то сказал? — … — Лань Ан прочищает горло и отводит взгляд. — В этот раз я сыграл мелодию для тебя. Теперь очередь Сюн Ли замереть, раскрыв глаза, но потом юноша смеётся: — …Ага, думаю, так и есть! — признаёт он и тянется, чтобы потыкать Лань Ана в щёку. — Но даже не думай надеяться, что я для тебя спою, ясно? — он улыбается от уха до уха и наклоняется ещё ближе, так близко, что Лань Ан старается смотреть куда угодно, но не на него. — Я пою только для юношей, которые мне нравятся! Лань Ан вздыхает одновременно неверяще и немного утомлённо, но он всё ещё крепко держит Сюн Ли за талию, а тот тыкает друга в щёку, лучась довольством. Он выглядит так, будто не мог бы быть счастливее. Пока он не слышит… Тихий, до смерти испуганный выдох, а за ним крик. Маленький мальчик, только сейчас отошедший от действия проклятья, запнулся, покачнулся — и полетел вниз со стены. Сюн Ли не колеблется. Ни единого мгновения. Он вырывается из хватки Лань Ана и бросается за ребёнком вниз, без малейших колебаний спрыгивая со стены, и Лань Ан кидается, чтобы его задержать… — СЮН ЛИ—! …и останавливается. Сюн Ли ловит мальчика, когда тот пролетел уже половину стены, и они оба прекращают падать. Лань Ану требуется несколько мгновений, чтобы понять, что он видит: под ногами у Сюн Ли меч, и двое плавно спускаются на землю. Когда они оказываются в безопасности, Сюн Ли с ребёнком на руках запрокидывает голову и счастливо улыбается. — РАЗВЕ Я ТЕБЕ НЕ СКАЗАЛ? — кричит он с земли. — МЫ ОБА ТЕПЕРЬ ЗАКЛИНАТЕЛИ! Какое-то время спустя Лань Ану удаётся улыбнуться в ответ. Если бы битва закончилась здесь, история пошла бы совершенно другим путём. Тем временем в центре города Се Лянь уворачивается от очередного замаха когтей Вэнь Цзяо. — Теперь это бессмысленно! — кричит он. — Ты видел своими глазами, печать сломана! Ты больше не можешь собирать духовную энергию! Вэнь Цзяо качает головой и смеётся резко и сухо, как трещотка гремучей змеи. Его хвост вздымается волной, и богу приходится подпрыгнуть высоко в воздух, чтобы избежать столкновения. — Ты правда думаешь, что у меня не было плана на такой случай?! От этих слов Се Лянь замирает, сощурившись, и демон начинает смеяться громче. — Все вы, боги, одинаковые! Смотрите свысока на таких, как я, думаете, что вы во всём лучше! Конечно, у меня был план… План на случай, если печать сломают! На случай, если меня поймают! Се Лянь замедляется, обдумывая варианты, и это одно мгновение промедления оказывается слишком дорогим. В одно это мгновение демон бросается вперёд и прежде, чем Се Лянь успевает увернуться, принц чувствует, как что-то с щелчком смыкается на его шее. Боль приходит мгновенно. Будто бы вокруг горла обернули шипованную плеть, охваченную огнём. Агония пронзает Се Ляня до самой сердцевины, так глубоко, что содрогается самая его сущность. Бог падает на колени, глотая воздух, его глаза слепо таращатся перед собой, а в них… Узор проклятой канги резко начинает сиять. Он то гаснет, то вновь вспыхивает, черные и золотые квадраты внутри узора движутся и сливаются в радужках бога, будто змеи, а глаза наполняются кровавыми слезами, которые затем проливаются на щёки. — Думал, те два заклинателя дали тебе численное превосходство? — насмехается Вэнь Цзяо. Ошейник у Се Ляня на горле раскаляется докрасна, и даже Се Лянь не может заставить себя выдержать это молча — он вскрикивает и заваливается набок, тяжело дыша. — Так вот: у меня подкрепление! Только чёрта помяни… В отдалении у городских ворот раздаются аплодисменты. Редкие, насмешливые хлопки — хлопает только один человек. Сюн Ли, до этого занимавшийся спасённым ребёнком, вскидывается, сузив глаза. — Ах, какой героизм! — под шагами тяжелых ботинок из дорогой кожи хрустит гравий, и фигура, одетая в белое и красное, медленно идёт в их сторону. — Не стоило ожидать меньшего от принца Гусу, не так ли? Сюн Ли загораживает собой ребёнка и опускает ладонь на рукоять меча. — Я не принц, — ровно говорит он. — Я обычный заклинатель. Король Дацина, сын демона Цзяо, Вэнь Сыцун улыбается. — В таком случае тебе стоит опуститься на колени перед своим повелителем. — Хммм… — Сюн Ли склоняет голову к плечу. — Я не вижу тут ни одного повелителя. Если ты укажешь мне на него, я немедленно опущусь на колени и встречу его со всем почтением. Вэнь Сыцун сверлит юношу злым взглядом, но Сюн Ли только усмехается, прекрасно понимая, что ему удалось попасть в больное место. — Думаешь, я не смогу заставить тебя заплатить? — шипит Вэнь Сыцун. БУМ! В воздух поднимается облако пыли, а когда она оседает рядом с Сюн Ли уже стоит ещё один заклинатель. Заклинатель в простых одеждах светло-голубого цвета и белой налобной лентой. Заклинатель, чьи глаза в лунном свете сверкают, будто сталь. — Думаешь, ты будешь драться один на один? — холодно спрашивает Лань Ан. Вэнь Сыцун переводит взгляд с одного юноши на другого и обратно. Он помнит день, когда они родились — в этот самый день, восемнадцать лет назад. Вэни всегда следили за Сюн Ли, но Лань Ан… он был неожиданностью. А сейчас эти двое выглядят впечатляющей парой: свет и тьма, серебро и золото. По губам Вэнь Сыцуна медленно расползается улыбка. Как приятно будет растоптать эту связь. — И кто тут будет драться один на один? — он поднимает руку, и вместе с этим движением железные ошейники людей вокруг снова начинают светиться. Король Дацина не может контролировать целый город без печати, даже его отец на такое не способен… но он может контролировать достаточно. Сражение, едва начавшись, превращается в хаос. Враги прибывают со всех сторон, и двое юношей оказываются в окружении. Лань Ан может замедлять большие группы или выключать марионеток по одной, не причиняя им вреда, но у Сюн Ли нет такой возможности. У него есть меч, и он может вырубить нападающих тупой стороной, но на этом всё. Единственная альтернатива — убийство, но он не хочет их убивать. Никто из этих людей не выбирал напасть на них, и никто не заслуживает умереть за это. Так что в этом бою он оказывается практически бесполезен, и самую тяжелую часть битвы приходится выдерживать Лань Ану. Он не жалуется, но… Не важно, сколько железных ошейников оказывается разбито, куклы Вэнь Сыцуна продолжают прибывать, а духовные силы Лань Ана, хоть и огромны, но не бесконечны. Это видит Сюн Ли… и это видит противник. Они пытаются быть умнее: пока Лань Ан разбирается с марионетками, Сюн Ли с мечом бросается на того, кто дергает их за ниточки, но… ЛЯЗГ! Их мечи сталкиваются, и поверх лезвий Вэнь Сыцун ухмыляется. Он смотрит на мальчишку сверху вниз, и глаза у него мстительно сверкают. — Ты же слышишь, да? Сюн Ли встречает его взгляд своим, не менее яростным, и вдруг подсекает мужчину под лодыжки. Ему удаётся сбить стойку, но Вэнь Сыцун уворачивается от следующей атаки, отпрыгнув назад. — Битва моего отца с твоим богом закончилась! Это… похоже на правду. Сюн Ли не слышит звуков сражения, в центре города тихо, но… — …И он до сих пор не пришёл к тебе на помощь! ЛЯЗГ! И это правда. А это значит… Осознание, медленное и ужасающее, накрывает его с головой. Это значит, что господин Хуа проиграл. Когда их клинки сталкиваются ещё раз, Вэнь Сыцун пользуется возможностью и хватает Сюн Ли за подбородок своими цепкими пальцами. — Слушай внимательно, недоносок, — рычит он. — Потому что я собираюсь рассказать тебе всю твою судьбу. За их спинами деревенеет Лань Ан. Все его чувства требуют броситься на помощь к другу, но тогда некому будет отгонять марионеток. Сюн Ли дёргается и пинается, пытаясь вырваться, но хватка Вэнь Сыцуна становится только крепче. — Я собираюсь снова надеть на тебя ошейник, — объясняет король Дацина. — А затем я убью Лань Ана. Он с удовольствием наблюдает, как лицо мальчишки становится белее полотна. — Я заставлю тебя смотреть, и все это время ты будешь знать, что это твоя вина, — воркует он, стискивая подбородок Сюн Ли. Если ему удастся заковать Сюн Ли в ошейник, убить Лань Ана ему не составит проблем. Они оба станут заложниками, потому что Сюн Ли знает: Лань Ан никогда его не оставит. Никогда. Даже если это будет означать неминуемое поражение. Вот такой он дурак. Это… Сюн Ли сдерживает слёзы: он не хочет, чтобы этот человек видел его слабость. Это очень бесит. — Но я позволю тебе жить. Хочешь узнать, почему? — шипит Вэнь Сыцун. Лань Ан, видимо, принял решение не ждать и начал пробираться к ним… но его тут же захлестнула новая волна марионеток, накинувшихся с ещё большей яростью. — По той же причине, по которой мы позволяли тебе жить каждый день до этого, — объясняет король, с огромным удовлетворением наблюдая, как к юноше приходит ужасающее осознание. — Мы используем твою кровь, чтобы воссоздать печать. В этом… есть смысл. Простой и страшный. Кровь Сюн Ли достаточно сильна, чтобы сломать печать; разумеется, её хватит, чтобы наложить заклятье вновь. — Затем мы высосем каждого в этом городе до последней капли, и мы заставим тебя смотреть. Сюн Ли остаётся только уйти в глухую оборону, стиснув зубы: Вэнь Сыцун всё наступает, и его меч сверкает опасно близко к лицу юноши. — Ты будешь смотреть, как умирает каждый, кого ты знал, — шипит Вэнь Сыцун, и Сюн Ли отступает назад на нетвёрдых ногах. — Но даже тогда мы не убьём тебя. Хочешь узнать, почему? — Сюн Ли, — пытается предупредить Лань Ан. — Не слушай его. Самое плохое — Вэнь Сыцун не лжёт. Он говорит правду. Он действительно собирается сделать всё, о чём рассказывает, он просто… Издевается над Сюн Ли. Мучает его. — Потому что после того, как мы закончим здесь, мы возьмём тебя в Юньмэн, — ухмыляется король, нападая все с большей силой, заставляя Сюн Ли отступить снова, всё ближе к толпе ревущих марионеток. — Мы создадим новую печать, и всё повторится. Ужас прорастает у Сюн Ли в костях, и Вэнь Сыцун наслаждается его проявлениями. — Не бойся, ты проживёшь долгую жизнь. Достаточно долгую, чтобы оставить наследника… Хочешь ты того или нет, — мальчишка вздрагивает, и король жестоко смеётся. — О, не стоит так бояться, быть отцом прекрасно! А твои дети… твои дети помогут секте Вэнь разрастись и обрести могущество, захватить каждый уголок мира. Ты должен гордиться! — Сюн Ли! — снова кричит Лань Ан, на этот раз рыча от злости. — Он лжёт! Но это не так. Каждое сказанное им слово — правда. И велики шансы, что его пророчество сбудется, потому что в нынешней ситуации... Они проиграют. Если это действительно так, Лань Ан умрёт. Каждый в этом городе умрёт. И… Сюн Ли знает, почему Лань Ан хочет убедить его, что король соврал. Потому что правда слишком ужасна. Потому что правда в том, что народ Гусу… люди во всём мире… никто никогда не будет в безопасности, пока Сюн Ли… — …Я тебе не позволю, — бормочет он. Внезапно его стойка меняется, становится твёрже, и Вэнь Сыцун улыбается. — Разве? Сюн Ли закрывает глаза, его ноздри трепещут, пока он раскаляет Золотое ядро в своей груди, пока оно не начинает искрить и пульсировать, пылая от ярости. — Я вырос в твоих клетках, — тихо говорит он, бросаясь на Вэнь Сыцуна и толкая его с такой силой, что удар застаёт его врасплох. Сюн Ли родился сиротой без гроша в кармане. Он вырос, подбирая объедки. Но сейчас, в это мгновение… Он действительно выглядит, как принц. — Кровь моей семьи больше никого не закуёт в цепи, — Сюн Ли скалится. — Никогда! С этими словами он делает кое-что совсем не принцевское. Раньше, чем Вэнь Сыцун успевает открыть рот или даже пошевелиться, молодой заклинатель с размаху бьёт его коленом в пах. Раздаётся полный боли вой, и пока мужчина, пошатываясь, отступает… Сюн Ли разворачивается на пятках и даёт дёру в сторону городских ворот. Он часто так делал, когда был ребёнком: подбегал так близко к воротам, как только позволял ошейник. Лань Ан на такие выходки ворчал и обзывал Сюн Ли дураком, но… Каждый раз был рядом. Теперь, пробегая мимо Лань Ана, уворачиваясь от рук марионеток, он успевает шепнуть своему другу: — Спасибо. За всё. Такие слова от него — страшная редкость, и стоит Лань Ану их услышать… К нему приходит немедленное, ужасающее осознание. — СЮН ЛИ! Впервые в жизни Сюн Ли оказывается за воротами Гусу, чувствует траву под своими ногами. Впервые в жизни он стоит за пределами города, и он свободен. Это длится одно мгновение. Одно прекрасное, мирное мгновение. Ему нельзя тратить больше: его свобода стоит слишком дорого. Стоит мгновению пройти, он снова вынимает из ножен кинжал и подносит его к своей коже. Он целится не в ладонь — на этот раз нет. На этот раз он вонзает кинжал глубоко себе в грудь. Где-то кричит Лань Ан. — СЮН ЛИ! У него подгибаются ноги, и он тяжело падает на колени. Он многое узнал за последний год. Магия крови… работает только пока заклинатель жив. Кровь капает с рукояти кинжала и у Сюн Ли с подбородка. Он смотрит на звёзды. Клан Сюн тысячи лет защищал свой народ. Сначала Сяньлэ, потом Гусу. В этом есть смысл. Сюн Ли всю жизнь хотел быть свободным. Но для людей в этом городе, для тех, кого он так любит… свобода означает, что он должен уйти. И… может быть, это не страшно. Он успел побывать за воротами. Успел увидеть его в последний раз. Успел… Он успел… Прежде, чем тело ударяется о землю, его ловят чьи-то руки и прижимают к груди. Сюн Ли удаётся бледно улыбнуться. Лань Ан и раньше никогда не давал ему упасть. В этом есть смысл. Всегда спокойный, всегда надёжный, но… Сейчас он дрожит. Лань Ан укладывает своего друга на спину, одной рукой отчаянно пытаясь остановить кровотечение, бросив и битву, и гуцинь. Он формирует печать, сияющую энергией, и направляет свои силы в рану, сражаясь… Сюн Ли слабо отталкивает его запястье и качает головой. — Лань Ан, — хрипит он, и его пальцы дрожат. — Хватит. Заклинатель яростно трясёт головой, с его подбородка беззвучно капают слёзы, его Золотое ядро превращается в пылающий ад, сжигает всё, лишь бы спасти… — Все в порядке… — пальцы Сюн Ли оборачиваются вокруг его, тянут, пока не ломается печать и не затухает свет. Лань Ан смотрит на него и не видит — слёзы застилают ему глаза, но даже так… Сюн Ли улыбается ему, и даже нечёткой эта улыбка… Разбивает его, прямо как железный ошейник. Задушенный всхлип вырывается из его груди, он прижимает Сюн Ли к себе. — Почему… — его плечи трясутся, его пальцы сжимают Сюн Ли ключицу. — Почему ты не пошёл со мной?! Он пытался изо всех сил. Всё, что он делал, всё было ради… всегда было ради… Всегда ради него. Лань Ан не может вспомнить ни единого мига своей жизни, когда Сюн Ли не был её центром. — Я уже говорил, — шепчет Сюн Ли. — Помнишь? Что он скорее умрёт, пытаясь… Пытаясь помочь людям. Сюн Ли никогда до этого не видел, чтобы Лань Ан плакал. Это, как и всё остальное, получается у него красиво. У него даже слёзы красивые, сияют на солнце, будто алмазы, будто что-то бесценное. Может, они такие и есть, потому что они все — для него. — Эй… тише, — бормочет Сюн Ли, сжимая его руку. — Лучше… поздравь меня с днём рождения… хорошо? Лань Ан вздрагивает всем телом, прижимается лбом к его лбу. Как забавно: раньше Сюн Ли всегда был выше, пока они не стали подростками. Теперь он кажется таким маленьким на руках Лань Ана. Будто если он обнимет своего друга слишком крепко, тот рассыплется на звёздную пыль. И всё же Лань Ан не может заставить себя разжать руки. Будто бы он может как-то его удержать. Вой и плач скручивают ему внутренности, но он заставляет себя сказать: — С… днём рождения, Сюн Ли. Хриплое дыхание становится тише, слабее. — В этот раз… я тебе кое-что подарю, хорошо? — шепчет он. — Н-не трудись достать книжку, в этом году… я всё равно не успею её прочитать. Это не смешно. Лань Ан цепляется за него отчаяннее. Сюн Ли всегда устраивал представления на ровном месте и рассказывал глупые несмешные шутки. Это… Лань Ан раскачивается, его слёзы падают Сюн Ли на щёки. Он плачет беззвучно. Это раздражает. Это так раздражает, он… Внезапно он замирает. — И п-придёт новый день, Мне оставив лишь тень… От тебя… о возлюбленный мой… У него слабый голос, он дрожит и петь не выходит, но… — Р-разойдутся пути… Мне тебя не найти… Сердце вновь… з-захлебнётся тоской… Лань Ан не может вдохнуть, не может видеть от слёз, но он вслушивается в каждый звук. За всю его жизнь ему досталось мало подарков, и каждый преподнёс ему Сюн Ли. И это… И это самый нежный и ценный из всех, что его друг дарил ему. — М-мой любимый, позволь Мне остаться… с т-тобой… Или сам передумай идти… Сюн Ли поёт для него. Негромко, но громко и не нужно — их лбы всё ещё прижаты друг к другу, их дыхание совсем рядом. — Ты поверь мне, прошу, Ч-что пока я дышу Я хочу быть с тобою в пути… Он затихает, хватая воздух мелкими глотками. — В… второй куплет я… стесняюсь петь, так что… обойдешься… этим… Лань Ан гладит его по волосам и чуть отстраняется, чтобы взглянуть в его лицо. В эти глаза — единственные звёзды, которые он хотел видеть до конца своих дней. — Ты продолжил писать песни, — шепчет Лан Ан, нежно отводя волосы со лба Сюн Ли и заправляя их за ухо. Его друг кивает. — Я… г-говорил тебе… Лань Ан большим пальцем утирает вспенившуюся на губах кровь и шепчет: — Я думал, ты поёшь только для юношей, которые тебя нравятся. Сюн Ли улыбается, и его глаза сияют. И в это мгновение вся вселенная оказывается прямо здесь, у Лань Ана в руках. — Так и есть, — выдыхает он. Они смотрят друг на друга, и в них обоих так много слов, так много мыслей… и в то же время всего одна. Но когда Лань Ан набирается смелости, чтобы открыть рот, Сюн Ли… он… Его глаза уже потухли. Больше нет пения. Нет улыбок. Нет драматичных представлений. Нет глупых несмешных шуток. Лань Ан последний раз прижимается лбом к его лбу. Позади он слышит крик наконец нашедшего их Вэнь Цзяо. Полный злости и ненависти. Потому что последний потомок клана Сюн м…. м… Потому что больной план Вэнь Цзяо провалился. … Осторожно, с разбивающей сердце нежностью Лань Ан опускает своего друга на траву и поднимается на ноги. — Ты сказал, что убьёшь меня. Вэнь Сыцун останавливается посреди своей истерики, так и не успев в приступе злости избить одну из своих марионеток до смерти. И снова этот заклинатель стоит в воротах. Его лицо ничего не выражает, а голос у него будто холодный ветер. — …Это ты так просишь поторопиться? — ухмыляется король, выпуская из железной хватки женщину. Она падает на землю и больше не шевелится. Костяшки пальцев у него перемазаны кровью. — Хочешь поскорее воссоединиться со своим дружком? Лань Ан какое-то мгновение просто смотрит на него, и под этим тяжелым пронизывающим взглядом даже Вэнь Сыцун ёжится. — Нет, — тихо говорит он. — Всё закончится здесь. Сначала король не понимает, что несёт этот заклинатель. В действительности никто не смог бы предсказать, что он сделает, пока не стало слишком поздно. Видите ли, у молитв ложному богу есть последствия. Пока на них наживались, пока пили их жизненную силу, люди в Гусу целое столетие молились и преклоняли колени в храме «Вэнь Цзяо». Эти молитвы и благодетели не могли отойти демону. Но отрезанные от Небес, молитвы в Гусу не могли добраться и до Генерала Мин Гуана. Поэтому все они оказались заперты, целое столетие молитв, надежд и чаяний десятков тысяч людей, все они пропитали земли Гусу. Эти земли и раньше были древним источником силы, а теперь она пульсирует тут, подобно землетрясению. Переливается через край. Раньше Лань Ан не замечал его. Низкий, ровный гул. Но теперь, когда весь мир для него затих, когда в нём не осталось песен, он слышит его отчётливо. Лань Ан опускается на колени и прижимает ладони к земле. Когда он смотрит вдаль, то видит вспышку света, и его воля становится твёрже стали. Все закончится здесь. Жертва… будет не напрасна. — Что ты…? — Вэнь Сыцун, спотыкаясь, отступает на пару шагов назад. Как и Сюн Ли, Лань Ан был рождён в цепях. Долгое время он думал, что есть лишь один путь, который приведет к свободе. Он прожил жизнь вдали от человека, которого любил, в монастыре… потому что думал, что это лучший способ его спасти. Что это единственный способ его спасти. Лань Ан потратил столько времени впустую. Сегодня, впервые за тысячелетие, на свет появляется новый Путь самосовершенствования. Он начался с Песни Ясности, и лишь сейчас сформировался окончательно. Юноша снова встаёт на ноги. Его тело пульсирует таким сокрушительным объёмом духовной силы, что она разрывает его изнутри на мельчайшие волокна, но… Всё в порядке. Лань Ан поднимает свой гуцинь. Он не собирается удерживать эту силу долго. С первым же звуком музыки в Гусу вылетают все стёкла. Сотню поколений спустя эта мелодия всё ещё будет звучать на полях сражений и ночных охотах, она будет сниться в кошмарах демонам и смертным отступникам… Песнь Изгнания. Стоит тронуть струны второй раз, и каждый железный ошейник в Гусу раскалывается пополам. Поднимается страшный ветер. Вэнь Сыцун смотрит, вертя головой, как люди вокруг него запинаются, хватаются за шеи… Никто из них ни разу не чувствовал голой кожи, не чувствовал лёгкости, остающейся на месте железного веса. — ТЫ С УМА СОШЁЛ?! — кричит король. — ИЛИ ТЫ ТАК УБИТЬСЯ ПЫТАЕШЬСЯ?! С третьим и последним ударом по струнам сама земля вздрагивает и стонет, и на ногах остаётся стоять лишь один человек. Дрожь земли становится такой яростной, такой сильной, что после бессчетных веков, которые они нависали над городом (одновременно и щит, и клетка)… Великие Стены Гусу рушатся. Не мгновенно. Сначала появляются трещины, затем дребезжание, а потом внезапно, разом, с оглушительным грохотом тысячелетние камни осыпаются, и воздух становится морем пыли и дыма. Пальцы Лань Ана на струнах сочатся кровью. Он не думает о масштабах того, что сделал. Только не сейчас. Даже под взглядами всех этих людей, пытающихся отдышаться и откашляться, глазеющих на него, будто он — какое-то неземное создание… Нет. Лань Ан думает только о том, как быстрее вернуться к руинам городских ворот. Туда, где… Где он оставил своего друга. Его тело онемело, он покрыт сажей, а лобная лента сбилась, но он пробирается через груды камня и заваленную телами площадь, через умытые кровью мостовые. Он прихрамывает, и он где-то оставил свой гуцинь, но он не может об этом думать, потому что… Сюн Ли пропал. Его нет там, где Лань Ан его оставил. В глазах юноши непонимание, боль и беспокойство. Как..? Как это могло..? БУМ! Какое-то мгновение вокруг нет абсолютно ничего. Только золотой свет и невозможное тепло, наполняющее его с головы до ног. И свист ветра. Гусу — древний город. Здесь сокрыта сильная кровь и могущественная магия. И известен он тем, что в Гусу молния ударила дважды в одно место: за всю историю два бога вознеслись именно здесь. Когда взойдёт солнце, город станет местом вознесения ещё одного, третьего бога — и всё в одну ночь. Когда Лань Ан открывает глаза, под его ногами не камень и кровь, а перед ним не бескрайние степи Центральной равнины. Он стоит перед городом золотых дворцов и улиц, вымощенных драгоценными камнями. Городом, где нет нужды, где никто не был рождён в цепях. Но он не смотрит ни на дворцы, ни на золотые фонтаны, ни даже на Великий Зал Собраний. Все, что он видит — то единственное, с чего бы он не сводил глаз до конца жизни. Юноша, чьи волосы темнее чернил, а глаза сияют подобно звёздам. Мир отнял у него столь многое… Не говоря ни слова, они бросаются в объятия друг друга. Теперь, впервые… он вернул что-то назад. Лань Ан сжимает любимого изо всех сил, и — бог он или смертный, живой или мёртвый — Здесь, в пространстве между его рук, рай.