No Paths Are Bound

Сердце Се Ляня грохочет о рёбра. Перед ним… Он знает это совершенно отчетливо, чует нутром — перед ним не Призрачный жених. Вокруг колышется колоссальное море чужой силы, и эта мысль должна пугать его, но… Се Лянь не боится. Его сердце заходится совсем не от страха. Он не знает, что это за чувство, но тянется вперёд — и вздрагивает, когда ощущает под своей ладонью другую ладонь. Она холодна, как лёд, но длинные пальцы касаются Се Ляня нежно и бережно. Что-то обвязано вокруг среднего пальца незнакомца, Се Лянь чувствует… Шелковую нить. Так похожую на те, с которыми он работал бессчетное количество раз. Ладонь незнакомца грубее ладони принца, у большого и указательного пальцев чувствуются старые мозоли… Он мечник?.. Нет, такие мозоли оставляет сабля. Се Лянь не может признаться даже себе, отчего едва дышит. Не может объяснить, отчего вдоль спины, у самого загривка, зарождаются волны мурашек, почему дрожь пробегает по его телу, вдоль рук, даже под волосами. Почему немеет затылок, почему он вздрагивает. Но это не страх. Даже когда эта ладонь мягко тянет его на себя, прочь из паланкина… Се Лянь не чувствует страха. Он даже не пытается сопротивляться, позволяя вести себя вперёд… пока не запинается о ступеньку у выхода. Принц, пошатнувшись, уже готовится к падению, но... Кто-то ловит его. Се Лянь вдруг понимает, что намертво вцепился в чужую ладонь, а его лицо… Лицом принц уткнулся прямо в грудь незнакомца. Он чувствует под щекой ткани одежд, крепкие мышцы, но никакого намёка на жизнь: там, где должно биться сердце, лишь тишина. Что-то легче пёрышка касается его затылка… гладит по волосам. Се Лянь вздрагивает, резко втягивает в себя воздух и чувствует… чувствует… Он пахнет лесом. Свежий и чистый запах, немного дикий. Сердце Се Ляня стареет от воспоминаний, как стекло покрывается патиной — вот-вот разобьётся. «Ты в лесу» — беззвучно отчитывает себя бог. «Конечно, здесь пахнет им» Он приходит в себя достаточно, чтобы отстраниться от незнакомца и… Се Лянь не может вспомнить, когда последний раз его вели так бережно: одна рука поддерживает принца под локоть, другая — под спину. Его держат осторожно, но исключая любую возможность упасть. И даже если бы он упал… Лесная подстилка под его ногами удивительно ровная, без единого камешка или выступающего корня. (Он не может видеть, как под алым взглядом съёживается сама земля.) Кем бы ни был этот незнакомец, чего бы он ни хотел, Се Лянь слишком ошарашен, почти очарован — он не может думать… Но незнакомец просто ведёт принца по лесной тропе, и мягкий перезвон серебряных колокольчиков отмеряет каждый неторопливый шаг. Звяк! От одного этого звука что-то ноет у Се Ляня в груди, будто в мышцах от долгой нагрузки осталась приятная тяжесть. Будто бы родитель вышел к воротам и звонит в колокольчик, зовя своего ребёнка домой. У незнакомца размеренная, но уверенная поступь, и Се Лянь шестым чувством понимает, что создание рядом с ним древнее. Может быть, они даже ровесники. Но незнакомец кажется моложе из-за лёгкости его шагов. Пальцы Се Ляня почти неуловимо усиливают свою хватку, и ледяная ладонь немного сжимается в ответ. По спине принца проходит дрожь. «Кто ты?» Может ли незнакомец быть тем самым женихом? Се Лянь так не думает. Разве понадобились бы тогда призраку горы Юйцзюнь стаи волков и орда Бину, чтобы украсть невесту? Аура вокруг такая плотная и могущественная, что Вэнь Цзяо в сравнении с ней кажется не сильнее мошки. Даже свет Небес блекнет в этом море рубиново-алого. Серебристые бабочки вспархивают из-под ног, освещая путь. Шелестит вуаль — Се Лянь поворачивает голову, с мягкой улыбкой провожая их взглядом. Се Лянь чувствует так много, что не замечает направленного на него взгляда. Так поражен, что не ощущает его колоссального веса. Даже если бы незнакомец не был таким могущественным, Се Ляню кажется, что любая невеста пошла бы за этим юношей добровольно. Пусть он не видит лица, но всё же уверен, что призрак выбрал красивую маску. Так что нет, это не Призрачный жених. Но тогда… зачем он пришёл забрать невесту? Се Лянь едва не подпрыгивает, заслышав слева какой-то шорох, но это всего лишь бумажный зонт: его разворачивают и поднимают у принца над головой. В промасленную бумагу тут же ударяются первые тяжёлые капли. Дождь...? Но пахнет иначе. Рядом с принцем пахнет только водой. Когда он поворачивает голову к незнакомцу, то чувствует дождь, и лес, и конец лета… Но впереди, в этой красной дымке, тянет железом. И всё же ни одна капля не касается бога. Не пачкает даже его обувь. Стоит им подойти, и волки, скуля, бросаются врассыпную. Се Лянь чувствует, что печать становится всё сильнее: они приблизились к центру. Чувство всё нарастает, пока под ботинком его спутника не раздаётся громкий хруст. Оставшаяся тьма мгновенно рассеивается. У Се Ляня перехватывает дыхание. Печать не так сильна, как проклятье в Гусу, но явно сделана из человеческих останков. Это древнее и сильное колдовство, его непросто сломать. И… Незнакомец развеял его, лишь наступив. Се Лянь никогда не считал себя человеком, которого привлекает могущество. Ему никогда не было это нужно: Се Лянь был сильным с того мгновения, как появился на свет. Беспомощность он познал куда позже. Но сила всё же притягивала его. Сначала — потому что он жаждал найти равного. А потом, когда он стал слабым… Бывали моменты (тихие, стыдные, позорные моменты), когда Се Лянь молился, чтобы кто-то пришёл спасти его. Никто не пришёл. Земля под их ногами меняет уклон: они начали постепенно спускаться. Се Лянь знает, что он должен беспокоиться о других вещах, что его должно волновать, куда призрак ведёт его, но… Он думает только об одном, не сумев скрыть маленькой весёлой улыбки. Он вспоминает историю, которую часто повторял, будучи кем-то другим. Легче справиться с воспоминаниями, если разделить их на истории и притвориться, что они произошли с кем-то другим. Тогда вспоминать не грустно. Однажды жил-был генерал, который рассказывал сказки девочке у костра. Он пел ей колыбельные, пока она засыпала, и в его руках (пусть и всего на ночь) она была в безопасности. Но одна история нравилась девочке больше всех остальных. Сказка о Женихе. История, родившаяся из несбывшейся мечты Се Ляня — он так отчаянно хотел притвориться и поверить, что не утратил что-то навсегда. Что кто-то, кого он любил так всецело, не потерян для него навеки. Что когда-нибудь он может вернуться. Но тогда это было лишь сказкой, мечтой, притворством, а сейчас… Се Лянь чувствует… Надежду. Самое упрямое чувство из всех. Чувство, которое за эту длинную жизнь причинило ему больше всего боли. Он даже пахнет так же. Он… то, как он его ведёт… И сердце… Сердце у Се Ляня в груди, которое колотится в давно позабытом ритме… В нем теплится отчаянная, противоречивая, безумная надежда. Они останавливаются у подножия горы, раздаётся шорох сворачиваемого зонта. У Се Ляня трясутся руки. Другая ладонь успокаивающе сжимает его пальцы, и надежда только разрастается. Тлеет, будто давно остывший уголёк вновь возвращается к жизни. Его спутник оборачивается, чтобы встать с принцем лицом к лицу. Се Лянь чувствует, как другие ладони тянутся поднять брачную вуаль, и не останавливает их. Будь это кто угодно другой, и он бы воспротивился. Но не сейчас. Ледяные подушечки пальцев скользят по его щеке, потом по линии челюсти. Се Лянь не может дышать. Он забыл, как. Он делает то единственное, что ещё может, то, что делал всегда. Он шепчет это слово, этот вопрос, эту молитву… выдыхает её в бурлящую неизвестность вокруг. Всего одно слово… но он говорит его и чувствует, что умоляет. — …Хун-эр? Судьба жестока, а сказки часто имеют извращённую природу. Потому что, если бы только Се Лянь мог увидеть это лицо, он бы его узнал. В то же мгновение, без единого слова, принц бы его узнал. Потому что, если бы у чистой агонии было лицо, оно было бы этим лицом. Он борется. Борется изо всех сил, так, что Се Лянь видит дрожь и волны в ауре вокруг, но не может понять, почему. Демон перед ним — не Призрачный огонь. У демона есть тело. Се Лянь слышал, как демон смеялся. Он может говорить, он просто… Не считает нужным. По крайней мере к такому выводу принц приходит. Он не знает, что призрак перед ним бьётся и борется, пока в его горле не закипает кровь, что он едва не разрывает на части свой дух, просто пытаясь сказать одно слово. Всего одно. «Да» Ему приходится смотреть, как медленно умирает надежда в глазах Се Ляня. Хун-эр бы ответил ему, Се Лянь знает. Се Лянь испробовал все существующие способы связаться с его духом, будь то в этом мире или в следующей жизни, и если бы Хун-эр был здесь… если бы он на самом деле, по-настоящему был здесь… Он бы ответил. Се Лянь знает, что он бы ответил. Се Лянь прожил без надежды так долго, что теперь, почувствовав её снова, испытав этот яркий прилив и вновь рухнув с небес на землю… В глазах Се Ляня набираются слёзы. Он чувствует себя болезненным, вывернутым наизнанку и беззащитным. Ужасно потерянным и… и… Рука, что до этого подняла вуаль, тянется вниз, прямо к… Цепочке у Се Ляня на шее. Бог реагирует мгновенно: опасно сощурившись, он отталкивает руку незнакомца; Жое даже не нужно просить — без единого слова лента бросается на врага. Но ей не удаётся ничего поймать: в это же мгновение океан алого взрывается ярким светом. Се Лянь отшатывается, инстинктивно закрывая руками голову, но боль не приходит. Только мягкий порыв ветра и шелест… Се Лянь приоткрывает один глаз. Теперь рядом не пара-другая бабочек, нет… Се Лянь окружен ими. Бабочки мягко касаются крыльями его щёк, взлетая высоко в воздух, паря всё выше, к небу, пока не исчезают совсем. По его щекам соскальзывают слёзы, и серебристый свет призрачных бабочек ложится мерцающими тенями на его запрокинутое лицо и сбившуюся вуаль. Он глотает холодный ночной воздух, вдохи у него глубокие и дрожащие. Прошли века с тех пор, как Се Лянь видел звёзды. Впервые с тех пор он видит что-то похожее. Если бы только ему не было так… так… (Больно.) Се Лянь стискивает кольцо на своей шее, пытаясь выровнять дыхание, и только тогда замечает… Горло больше не ноет. Он тянется в рукава платья и проверяет забинтованные предплечья — порезы на них тоже исчезли. Но как, во имя небес…? Звяк! Он резко оборачивается на слишком знакомый звук, и снова видит сияющую бабочку, ведущую его сквозь тьму. Кем бы ни было это существо… это не Призрачный жених. И это… Се Лянь сглатывает, заставляя себя успокоиться, ещё крепче сжимая кольцо и цепочку. И это не Хун-эр. Но он провёл Се Ляня через гору безопасным путём, и сейчас… пытается подсказать дорогу. Принц медленно начинает пробираться по тропе вслед за бабочкой, и она выводит его к… Се Лянь ощупывает двери храма и кривится, прочитав высеченный на именной табличке титул. — Если я увижу ещё хоть один храм Мин Гуана… — ворчит он себе под нос. Это будет слишком рано. Наверно, ему следует посочувствовать генералу, но что-то не выходит. Внутри его встречает удушливая тёмная аура, ядовитая для смертных — вот настоящее убежище Свирепого призрака. Се Лянь находит пропавших невест.

***

В призрачном городе, в самой глубине Дома Блаженства есть комната, куда можно заходить только двум призракам. Первый — это сам Градоначальник, непревзойдённый демон, Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём. А второй — призрак, который знает Градоначальника дольше, чем почти кто угодно ещё в этом мире. Осенние Сумерки, Окутывающие Леса, свирепый призрак Жэнь Сун. Смертные дали ему это имя относительно недавно, когда умер его старший брат. Для Хуа Чэна он всё ещё ребёнок, которого он восемь столетий назад спас со склона горы. Шуо. Он стоит за дверью и прислушивается. Князья Демонов не плачут. Плакать можно до. Шуо знает. Они воют. Вот что он слышит сейчас по ту сторону двери — полный муки вой. Грохот и треск ломаемых вещей. Ярость, скорбь и тоска. Животное, пойманное в ловушку. Шуо стоял перед этой дверью много раз. Ещё чаще раньше, когда был маленьким ребёнком (в одной руке сжимая мягкую игрушку, в другой — ладонь старшего брата). Тогда с ними стояла Яньлинь, с ненавистью глядя на дверной замок. Им никогда не было позволено подойти ближе. Теперь из троих остался только Шуо — одинокая фигура, стоящая в конце длинного коридора. В этой комнате Яньлинь объясняла когда-то свою привычку везде распускать слухи — ту самую, из-за которой Хуа Чэн обзавёлся своим титулом. В эту комнату Хуа Чэн привёл их, когда умерли Сян и Фай. Бао не плакал, только молчаливо сидел, прислонившись к руке Хуа Чэна. Яньлинь рыдала громче всех, а Шуо… он плакал тихо, впервые столкнувшись с настоящей утратой. Шуо и его брат умерли в один день. Бао был рядом с ним, когда они очнулись у подножия Тунлу. А когда их настиг Лан Ин, и они разделились, Шуо позвал на помощь… И бог вернул ему его брата. Только когда этот же бог сказал, что ничего нельзя сделать и вырастившие его люди непременно умрут, Шуо узнал, что такое скорбь. В ту ночь он дольше всех не мог уснуть, даже дольше Хуа Чэна, наблюдая за открытой грустью на его лице. В ту ночь Шуо услышал кое-что, о чём никому никогда не рассказывал. Даже Яньлинь и Бао. Никому за прошедшие века. Даже у самого Хуа Чэна он никогда не спрашивал, что это значит. Он знал — не стоит. Князь Демонов спит только в одиночестве, и для этого есть причины. Шуо услышал тогда, как Хуа Чэн прошептал во сне чьё-то имя. Очень мягко — ни до, ни после Шуо больше не слышал в его голосе такой нежности. Тогда эта нежность, эта ноющая тоскливая жажда испугала мальчика своей силой. — Се Лянь. Тогда он сбежал, но теперь Шуо понимает больше. Думает, что понимает. Он тихо стоит под дверью и ждёт, пока вой, рык и треск стихнут до приемлемой громкости. Слуги давно сбежали из Дома Блаженства, и все прочие тоже поспешили убраться подальше. Даже Инь Юй предпочёл уйти патрулировать город, а не наблюдать за… этим. Требуется время, чтобы рёв выцвел до рыка. Шуо не боится Хуа Чэна, и никогда не боялся. Он должен демону жизнь, и если он решит спросить долг, то Шуо это примет. Он поднимает руку и стучит. В ответ зло, по-звериному огрызаются. Призрак вздыхает. — Гэгэ, это я. Давящая злобная аура не исчезает, но Шуо всё равно открывает дверь. Замок оказывается сломан, и он не удивлён. Внутри ждёт хаос бурлящей магии. Она так сильна, что мгновенно остановила бы сердце любого смертного, посмевшего шагнуть внутрь. Хуа Чэн бросает на Шуо взгляд через плечо, его глаза горят алым в свете свечей, а на лице написано с трудом сдерживаемое раздражение. Он почти безумен от скорби, Шуо видит. Жесткие волны силы то и дело вырываются из него и разбивают все вещи в комнате в мелкое крошево, только чтобы собрать обратно и снова разбить, опять и опять, в горьком цикле саморазрушения. — Почему ты в этой форме? Обычно призраки не могут полностью менять облик. Только Хуа Чэн и Хэ Сюань освоили это искусство в совершенстве. Но Жэнь Сун практиковался, и он тоже весьма хорош, хоть и далёк от идеала. Сейчас он выглядит как восьмилетний мальчик. У него тёмные волосы и серые глаза, спокойно глядящие на Хуа Чэна — он почти не отличается от ребёнка, которого Князь Демонов подобрал на склонах Тунлу. — Я подумал, что так ты с меньшей вероятностью меня развеешь, — легко отвечает мальчик, покачиваясь с пятки на носок. Он давно выучил Хуа Чэна и его привычки. Он знает, что Князь Демонов не позволит себя утешать, и на любые попытки отреагирует ещё большей яростью. — Зачем стучал, раз так беспокоился? Шуо не говорит слов утешения — они ничего не значат для Хуа Чэна. Вместо этого он даёт Князю Демонов то, чего он так жаждет. Знания. Чувство контроля над ситуацией. Вот оно, утешение для Хуа Чэна. — Вы были правы, за всем этим стоит Ци Жун, — его глаза вспыхивают в темноте, и Шуо продолжает. — Печать на горе — его рук дело. Я уверен, вы и сами поняли, когда увидели лес. Конечно, понял. А тот факт, что Се Лянь чуть не увидел это тоже… Хуа Чэн стискивает зубы, отворачиваясь. — С ним покончено? — По большей части, — тихо говорит Шуо. Даже сейчас, в обличье ребёнка, он говорит со спокойной уверенностью, заложив руки за спину (он много раз видел, как Хуа Чэн держал спину). — Когда вы разрушили печать, я отправился следом за ним. Я серьёзно его ранил, но он успел сбежать. Что ж, это имеет смысл. Кого в призрачном царстве стоит бояться Ци Жуну, кроме разве что Хуа Чэна? Зелёный фонарь — древний и по-своему сильный демон, а Чёрная Вода никогда не лез в политику. Но он боится Жэнь Суна, как и должен. Когда Ци Жун развеял Бао, ненависть Шуо возросла в разы, а вместе с ней и его могущество. И всё ради одной-единственной цели. Отомстить. Но Шуо никогда не пытался по-настоящему убить мерзкого духа, хотя много раз имел такую возможность. Хуа Чэн даже дал на это своё разрешение. Нет, Шуо играет с ним. Как кот наслаждается мучениями жертвы, придавливая лапой хвост злобной крысы. Магические силы Шуо развились с одной целью: мучить призрака, который отчаянно хочет сбежать от собственной второсортности. Естественно, стоит Ци Жуну его увидеть, и он пускается в бегство. Шуо в извинении склоняет голову. — Моё заклинание дало осечку. Больше не повторится. Какое-то время Хуа Чэн молчит, обхватив себя руками. Он знает, что это его вина — он был так поглощён Се Лянем, что забыл подавить свою ауру. Она накрыла всю гору. Впечатляет уже то, что Шуо вообще смог наложить заклятье под её колоссальным давлением. Не было ни единого шанса, что оно сработает как надо (пусть Хуа Чэн и сломал на спуске тот проклятый череп). — Насколько он был замешан в деле? — Ци Жун сделал местную демоницу сильнее, — Шуо пожимает плечами. — До этого времени она была относительно незначительной. Хуа Чэн крепче обхватывает себя руками, так и не обернувшись на мальчика. — Похоже, она тебе неприятна. — Так и есть, — признаёт Шуо, но вместо дальнейших объяснений просто спрашивает: — Хотите, чтобы я или Инь Юй проследили за принцем? — …Нет, — бормочет Хуа Чэн, теребя что-то, вплетённое в волосы. — В этом нет необходимости. Несколько бабочек следуют за ним, Хуа Чэн точно знает, где принц сейчас. — Найди Ци Жуна, — приказывает Князь Демонов. — У Инь Юя своё задание. Шуо в молчаливом согласии склоняет голову, и… он хочет о многом спросить, так много всего гложет его, но… Он знает своё место. — Да, Градоначальник Хуа. Он выходит из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Теперь не слышно ни воя, ни рычания — только тишина. Тишина, внутри которой Хуа Чэн разрывает себя на части и собирает заново, снова, и снова, и снова, и снова. Теперь Шуо принимает другой облик. Его тело вытягивается, пока он шагает по коридорам Дома Блаженства, вырастает с каждым шагом, пока он не становится подростком. Его слегка волнистые волосы забраны в высокий хвост, он одет в чёрное с изумрудной оторочкой ханьфу, и при нём нет меча. Он никогда не носит меч. Зато в кожаных ножнах на каждом из его бёдер покоится по кинжалу. Никто не успевает увидеть их лезвий. Только два призрака во всем мире духов носят броню, и это их Князья — Хуа Чэн и Хэ Сюань. Один носит серебряные наручи, другой — золотую кольчугу. Ци Жун притворяется. Он таскает на себе нелепый нагрудник, выкованный из лучших металлов смертных, периодически красит его и называет духовным орудием. Шуо с большим удовольствием ломал его несколько раз подряд, и каждый раз призрак торопился выковать новый и отчаянно настаивал, что на этот раз доспех настоящий. Но мало что в мире призраков настоящее. Шуо, например, вырастил Князь Демонов, и при этом он не смог бы сказать, видел ли он хоть однажды лицо Хуа Чэна. Даже маска, которую носит сейчас Шуо, не настоящая. Это лишь облик Осенних Сумерек, Окутывающих Леса. Свирепый призрак Жэнь Сун известен многими чертами. По его облику невозможно сказать, мужчина перед тобой или женщина; он управляет иллюзиями и внушает страх. Лишь две его особенности никогда не меняются. Первая из них — глаза. Один тёмно-зелёный, цвета зимней хвои, а другой пылает, будто лесной пожар. Вторая — чокер на его шее. Он сделан из чёрного металла и украшен крупным изумрудом; обожженная в аду сталь и драгоценный камень, полученный из… его праха. Однажды он спросил у Хуа Чэна, в безопасности ли его прах. Его ответ Шуо не понял ни тогда, ни сейчас. Хуа Чэн сказал ему, что если будет уничтожено место, где хранится его прах, то и ему будет незачем существовать. Жэнь Сун не может этого представить. Он чувствует себя в безопасности только когда прах касается его кожи. На улице взгляды призраков облепляют его; они явно хотят узнать больше. В конце концов, все слышали тот рёв. Но между простыми жителями города и подопечным самого Кровавого Дождя всегда будет пропасть, и они знают, что лучше даже не пытаться её пересечь. — На что уставились? — холодно спрашивает он, вскинув бровь. Никто не может долго выдержать его взгляд. Шуо продолжает идти. Только Инь Юй останавливает его у городских ворот, положив ладонь призраку на руку. — Он что-то тебе сказал? Жэнь Сун молча смотрит на него какое-то время, лишь немного поубавив враждебности, и потом качает головой. — На твоём месте я бы оставил его в покое. Больше того, я думаю, скоро он опять уйдёт. Потому что теперь Шуо знает, кто такой Се Лянь. И причина, по которой Хуа Чэн так долго его искал… кажется теперь довольно очевидной. Он не останется. Инь Юй кажется заранее уставшим от того, что обещают эти слова. — …Когда фестиваль голодных духов на носу? Жэнь Сун почти ему сочувствует. — Я тоже отправляюсь по делам, так что фестиваль на тебе. Инь Юй прячет лицо в ладони. Зная его, он не поднимет головы, пока не найдёт подушку, в которую можно прокричаться. И в этом году остался без повышения, определённо. Шуо выскальзывает за ворота и пробирается в ближайший лес. У Хуа Чэна есть свои земли, у Черновода — свои. У Жэнь Суна тоже есть место, где он сильнее. Не такое обширное, как у Бедствия, но для призрака его ранга очень достойное. Он прижимает ладонь к стволу ближайшей лиственницы, и его глаза неестественно вспыхивают в темноте. Лес вздрагивает, древние деревья трещат и стонут, пока наконец не расступаются, образуя путь. Ступив на него, Жэнь Сун найдёт свою добычу, сколько бы времени это ни заняло. Он идёт вперёд, и деревья поглощают путь за его спиной. Демон взял след.

***

С тех пор, как мальчишка ушёл, Хуа Чэн не сдвинулся с места. Его взгляд прикован к зеркалу. Оно постоянно трескается и собирается заново, снова и снова. Каждый раз, когда это происходит, на него смотрит новое лицо. Его истинный облик. Тело, которое он сотворил для встречи с Цинь Мэйжун. Лицо Хуа Болиня, которое знали братья Ши. Звериная форма, родившаяся для схватки на склонах Тунлу. Лицо мужчины средних лет, которое он когда-то показал Цзян Чи. Тогда он представился Чжанвэем. Когда он видит белую маску Умина, зеркало трескается глубже. Призрак горбится, вцепившись себе в волосы. Восемь сотен лет. После восьми сотен лет Хуа Чэн подумал… Им завладела какая-то бредовая надежда, что со всей накопленной силой он сможет прорваться. Сможет ответить. Но он был глупцом. Самоуверенным идиотом, которого ослепили собственные мечты. И он снова заставил его любовь плакать… Хуа Чэн трясётся, царапая скальп. Бесполезный. Он, блядь, такой—! Он кричит снова, ярость взрывается в его груди, будто вот-вот из его горла вырвется пламя. Так и происходит — на потолке остаётся обугленная дыра. Дыра быстро исчезает под его разъярённым взглядом, и остаются только маленькие завитки дыма. Когда он снова поворачивается к зеркалу, на него злобно смотрит знакомое лицо. Маленькое, грязное, исполненное ненависти. Хун-эр. Он крепче прижимает к груди колени, прожигая взглядом стекло и отражение в нём. Вокруг него яростно потрескивает духовная энергия. — Я тебя ненавижу, — рычит он, впиваясь ногтями в собственные икры. Он никогда не думал, что можно завидовать самому себе. Прошлой версии себя, той, которая имела все, чего он так жаждет. Потому что вот лицо, по которому Се Лянь скучает. Вот имя, которое он не прекращает звать. И Хуа Чэн был лишен этого имени так долго, что ему кажется, что это кто-то другой. Что Се Лянь оплакивает какого-то другого человека, не его. Хуа Чэн знает своё прошлое, оно оставило свои шрамы и свои желания, но ещё оно было украдено у него очень давно, и он не может его вернуть. Что теперь? Что ему теперь делать? Раньше он всегда знал. Он всегда хотел вернуться к своему богу и защищать его. Теперь Хуа Чэн достаточно для этого силён, но… Он утыкается лицом в колени; слова Чжао Бэйтун, сказанные много лет назад, всплывают в его памяти: «Ты всё ещё оплакиваешь свою неслучившуюся жизнь» Может, так и есть. Только теперь Хуа Чэн понимает… Он может вернуться к Се Ляню, но Хун-эр — нет. По крайней мере пока. Однажды он уже справился с этим, став Умином. Но тогда у Се Ляня были другие потребности, и свирепый призрак отлично вписывался в его план мести. Но какое оправдание есть у Хуа Чэна? Он всегда думал, что Се Лянь мгновенно примет его, когда узнает. Но он не узнал, и… И это значит, что нужно придумать что-то другое. Найти способ снова стать частью жизни Се Ляня. Понравиться ему, если это вообще возможно. Когда-нибудь он найдёт способ снять проклятье, а пока… Призрак стискивает зубы, заставляя себя собраться, обострить все чувства — перестать жалеть себя и переплавить боль во что-то полезное. Его взгляд снова скользит к зеркалу. Он выбирает себе новое лицо. Мелькают бесчисленные варианты: разный пол, возраст, уровень привлекательности. Даже если Се Лянь не увидит его сейчас, когда-нибудь это непременно случится. Хуа Чэн прижимает ладонь к стеклу. Его дыхание выравнивается, а взгляд наполняется решимостью. Он знает, что нужно сделать. Цель не поменялась, изменились только методы. Он останется рядом с Се Лянем, даже если принц никогда не узнает, что Хуа Чэн его защищает. Когда он успел стать таким слабаком? Он останавливается на одном лице и всматривается в него, сощурившись, опершись обеими руками на раму зеркала. Хуа Чэн никогда ничего не требовал от своего бога. Никогда не ждал, что на его молитвы ответят. Он молился не поэтому, и с тех пор ничего не изменилось. Пусть он всегда будет желать большего, пусть он никогда этого не получит…. Даже если он сможет лишь встать с ним бок о бок, или хотя бы просто рядом… Этого достаточно, чтобы продолжить существовать. Всегда.