No Paths Are Bound

Путь назад в Монастырь Водяных Каштанов занимает куда меньше времени, чем путь в Баньюэ: теперь, когда необходимость скрывать силу отпала, Хуа Чэн споро рисует печать, которая отправляет их назад за один шаг. Во дворе храма темно и стрекочут сверчки. Се Лянь стоит у очага, осторожно нарезая овощи, а потом скидывая их в котелок. Честно сказать, ему нечего предложить Князю демонов, но… Хоть сколько-нибудь его кулинарные таланты должны были улучшиться за прошедшие века?.. Даже если лучше нисколечко не стало, он рад, что ему есть чем занять руки. Простая работа помогает сосредоточиться, а когда Хуа Чэн рядом… ему сложно это даётся. Хотя теперь у его проблем с концентрацией появилось объяснение: Князь Демонов на всех оказывает эффект, вот и принц не избежал такой судьбы. Нужно ли завести разговор, или стоит посидеть в тишине? Нет, всё же им есть о чём говорить, так что придётся начать… — …Значит, — он прочищает горло и стряхивает нарезанные луковицы к остальному супу. — Собиратель Цветов Под Кровавым Дождём. Хуа Чэн упирается бедром о столешницу и складывает руки на груди. Се Лянь чувствует его взгляд, ощущает тяжесть этого пристального внимания: призрак следит за каждым его движением. Принцу не кажется это неприятным, совсем наоборот, но… Взгляд Хуа Чэна отвлекает. — Тайцзы Дянься, — легко отвечает он, и что-то в его словах… Се Лянь с трудом сглатывает и шепчет: — Ты никогда раньше не обращался ко мне по титулу. На самом деле это не так, конечно. Хуа Чэн исправил бы эту неточность сразу же, если б мог, но сейчас это лишь вызовет подозрения. — Тебе нравится? — призрак улыбается, опираясь локтями о столешницу. — Когда это ты… — Се Лянь ломает голову, как бы так сказать, чтобы не вышло… странно. — Мой титул звучит по-другому. — Да? — Хуа Чэн выгибает бровь и чуть склоняет голову к плечу. — Как «по-другому»? — Будто ты говоришь его очень… Принц с удивлением понимает, что ужасно хочет видеть Хуа Чэна перед собой — просто чтобы понимать, что отражается на его лице. Редкое для него явление. — …Уважительно. Обычно, когда люди зовут его «Дянься», это звучит как насмешка. Как шутка. Но из уст Хуа Чэна… Хуа Чэн обращается к нему с трепетом и почтением. Глаза демона — те самые, что он так хотел бы видеть — улыбаются. Они полны мягкости и тепла. — Хорошо, — тихо отвечает он, будто очень доволен собой. И Се Ляню… Се Ляню приходится потрясти головой, чтобы не думать об этом всём слишком много. — Я давно хотел спросить… — начинает бог. — Почему ты притворился Призрачным женихом на горе Юйцзюнь? Улыбка Хуа Чэна становится шире, а в глазах зажигается озорство. Он отвечает: — Я не притворялся. И… Постойте-ка… Се Лянь пристыженно замирает. А ведь Хуа Чэн прав. Он всего лишь постоял рядом со свадебным паланкином, а потом протянул руку, это Се Лянь схватился за неё и пошел за ним следом. А потом ещё и назвал его… Се Лянь оставляет лук в покое, погрузившись в воспоминания. Бог назвал его Хун-эром. — …Прости, тебя, наверное, тогда обидела моя реакция, — бормочет он, растерянно и торопливо накрывая суп крышкой, чтобы не выкипел. — Я… ты просто… — Принц прикусывает внутреннюю поверхность щеки, пытаясь взять под контроль свои чувства. — …Напомнил мне кое-кого. Взгляд Хуа Чэна тяжелеет, его вес заставляет Се Ляня чувствовать себя нагим. — Я не в обиде. Но позволь мне спросить, кого. Ох, какой сложный вопрос. Вряд ли можно было задать вопрос сложнее. И всё же Се Лянь пытается ответить: — Этого человека… — Бог поднимает руку и касается кольца через ткань одежд, потом прочищает горло, чтобы голос звучал ровнее: — …Его уже нет среди живых, но он… очень мне дорог. То, что он не видит лица Хуа Чэна, — в конечном итоге благо. Если бы он мог, то его встретила бы боль: каждая черта этого лица выражает страдание, долгую, ничем не скрытую агонию. Мука и жажда настолько сильные, что их вес сминает, корёжит, оставляет разрывы. Если бы Се Лянь увидел эту боль, он бы подумал, что сам причинил её, и… Это не так. Он никогда бы так не сделал. За всю жизнь Хуа Чэна столь многие люди причинили ему боль, что он сбился со счёту — пусть подавляющее большинство давно сгинуло (не без его помощи). Но Се Лянь никогда не входил в их число. Их нельзя было сравнивать. Бог Хуа Чэна никогда бы не причинил ему вреда. — Я сожалею, — Князь Демонов говорит тихо, едва слышно, но Се Лянь ясно различает его голос и оборачивается к Хуа Чэну с непониманием и любопытством. — О чём? Повисает тишина, и потом он ровно отвечает: — …О твоей утрате. Се Лянь неловко улыбается, но в его словах нет утешения. — Всё в порядке, Саньлан, — принц опускает руку, которой касался кольца. — Это было давно. Хуа Чэн закрывает глаза и позволяет себе вздохнуть. Он кивает, соглашаясь, хоть Се Лянь и не может этого увидеть. Это и правда было очень давно. Се Лянь, пребывающий в счастливом неведении о внутренних метаниях своего спутника, спрашивает: — Тогда… зачем ты появился на горе Юйцзюнь? Хуа Чэн смотрит на него (всегда, всегда смотрит на него) и просчитывает каждый шаг наперёд. — Есть два варианта, — тянет он, и, оттолкнувшись от стола, останавливается у своего бога за спиной. Склонившись к самому уху Се Ляня, он шепчет: — Вариант первый: я пришел ради вас, Ваше Высочество. Хуа Чэн черными от расширившихся зрачков глазами следит за волной мурашек, пробежавшейся по коже его бога. — Или… — он отстраняется и разводит руками. — Мне было нечем заняться. Се Лянь обдумывает варианты, потирая подбородок. — Оба предложения выглядят правдоподобно, но… — Се Лянь тщательно вспоминает всё, чем Хуа Чэн был занят в последние недели, не упустив ни приключений в Полумесяце, ни уборки в хижине. — …Похоже, у тебя действительно много свободного времени. Его ответ позабавил Хуа Чэна: его мелодичный смех отдаётся у Се Ляня в ушах (они наливаются краской). — Как скажет Дянься, — он пожимает плечами, не сводя взгляда с лица принца. Дольше всего его взгляд приковывают глаза. — Вижу, ты решил больше не прятать кангу. — …Ну, — Се Лянь отворачивается, отчего-то стесняясь. — Небесный Закон запрещает показывать канги только смертным. Это правда; с другой стороны, вряд ли обычный бог с радостью показал бы свою слабость Бедствию. — И… — принц дёргает плечом. — Ты и так знаешь, кто я, так что нет никакого смысла прятать кангу, пусть она и выглядит… Он замолкает, не договорив, но Хуа Чэн всё равно хмурится: он знает, что принц собирался сказать. — В твоих кангах нет ничего стыдного, Дянься. Губы Се Ляня чуть изгибаются, улыбка выходит усталой. — С твоей стороны было очень мило сказать это, Саньлан, — отвечает он и больше ничего не говорит. Князь Демонов хмурится, пытаясь скрыть нарастающее недовольство, и переводит тему: — Ты не полностью слеп, ведь так? Раньше так и было. Се Лянь склоняет голову к плечу. — Я совсем недавно начал что-то видеть, — признаёт бог. — Моё третье вознесение повредило проклятую кангу, и теперь… Обычный мир всё ещё мне недоступен, но… — он дёргает плечом, разглядывая затопившее всё вокруг алое море. — Я могу видеть духовную энергию богов, демонов и даже некоторых заклинателей. Хуа Чэн обдумывает услышанное. — Вот почему ты можешь видеть моих бабочек. Се Лянь кивает с маленькой счастливой улыбкой: воспоминание о маленьких духах, заполнивших серебром всю тьму, подобно звёздам, до сих пор отдаётся в груди теплом. — Они прекрасны. Я считаю их очень милыми. Это… заставляет Хуа Чэна улыбнуться в ответ. — Рад слышать. Призрачные бабочки… — он склоняет голову набок, его взгляд устремляется вдаль. — …Многое для меня значат. Се Ляня занимает способность призрака так быстро сменять настроения: от поддразнивающей самоуверенности до такой искренности. — …Почему? — спрашивает бог. Хуа Чэн отвечает тихо — Се Лянь всё равно превосходно слышит каждое слово, у него слишком острый слух — и так мягко, что принц замирает: — Потому что они всегда возвращаются. Внезапно Се Лянь вспоминает, что уже слышал от Хуа Чэна похожие слова: тот шепнул их, прежде чем спрыгнуть в Яму Грешников. «Не бойся, гэгэ. Я вернусь, как и всегда.» Он?.. Хуа Чэн решает снова сменить тему: — Как выглядит моя аура, ваше высочество? — Ах… — Се Лянь задумчиво оглядывается. — Твой дух… алый, что не удивительно, будто налитый кровью. А ещё… — принц пытается подобрать слова так, чтобы не обидеть демона. — …Он огромный. Хуа Чэн находит его слова ужасно забавными: — Правда? — Самый большой, что я только видел в жизни, — Се Лянь кивает, и Хуа Чэну приходится прикрыть рот рукой, чтобы не прыснуть со смеху. — Что ж… — он опускает руку, голос звучит ровно: — Приятно знать, что всё пропорционально. Судя по тону, он пошутил. Не над Се Лянем, но принц всё равно не понял шутки. — …Но я не хочу слишком сильно на тебя давить, — тянет призрак, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. Се Лянь торопится его поправить: — Ты никак на меня не давишь! — Так лучше? Когда принц поднимает взгляд, вдох замирает у него в горле. Те, кто владеет заклинательскими техниками, в том числе и сильные призраки, могут немного контролировать течение собственной ци, направлять её потоки через Золотое ядро, но… Контроль Хуа Чэна над энергией духа поражает воображение. Бог никогда не видел такого мастерства: Хуа Чэн собрал всю ци, затопившую поле зрение Се Ляня, и сжал её до контуров собственного тела. Духовная энергия по свойствам схожа со светом — и без тени невозможно передать глубину и объём. Пусть нет никакого портретного сходства, но даже грубые очертания… — Дянься? — Ах… — Глаза принца распахнуты так широко, будто он пытается насмотреться на жизнь вперёд. — Это… Он прочищает горло, пытаясь вернуть голос в норму, не выдать, как сильно его взволновало это зрелище, он… Се Лянь справлялся один так долго, что успел привыкнуть к чужому мнению. Люди считали его немощным калекой, ни на что не способным слепцом. Принц давно растерял всю свою гордость, но он не хотел жалости. — Видно… не чётко, но это… Это потрясающе, Саньлан, — признаёт он слабым голосом. — Спасибо. — Я не угадал с формой? — Князь Демонов склоняет голову к плечу. — Нет, нет! — торопится заверить его Се Лянь, нервно помахав руками. — Я просто… не могу видеть тени, вот и всё, совершенно нормально об этом не задумываться, если ты не слепой, а ты видишь, и… в общем… О небеса, что он несёт. — …Большинство слепых вообще ничего не видят, так что мне очень повезло, что я могу увидеть тебя! Он замирает, осознав, что ляпнул, и… Боги, боги, да что с ним не так?! Почему он так себя ведёт? — Не только тебя, вообще что-то увидеть! Например… другие ауры. И твоих бабочек! Я… эм… — он нервно смеётся, чувствуя, как пылают уши. — Очень везучий, честно! Принц слышит весёлый смешок, и уши начинают гореть ещё сильнее. — Думаю, я понял, о чём ты. — (Замечательно, потому что сам Се Лянь понятия не имеет.) — Так лучше? Се Лянь снова поднимает взгляд, и видит, как Хуа Чэн… По сути, он использует собственную ци чтобы вылепить живую скульптуру. Он не в силах изменить цвет, но вот плотность — вполне; в местах, где должны быть тени, ци сгущается, а в светлых участках рассеивается. Это не то же самое, что настоящее зрение, но… Се Лянь может видеть его нос. Его губы. Общий контур его волос, пусть отдельные волоски не разглядеть. Он не видел лица другого человека с тех пор… с тех пор, как… Если подумать, то последним лицом в его жизни должно было быть лицо Цзюнь У тогда, в заливе Ланэр, как раз перед третьей кангой. Теперь… Цвета ауры Хуа Чэна напоминают ему о закате того дня — последнем, что он увидел в жизни. Эта мысль заставляет его улыбнуться, пусть и выходит немного криво. — У тебя потрясающе получилось, Саньлан, правда, это… — он качает головой. — Спасибо тебе. Теперь он может разглядеть тень улыбки, тронувшей губы его гостя. Даже Князь Демонов не может поддерживать такой облик постоянно — слишком много тратится сил и концентрации — но всё же это прекрасный подарок, за который Се Лянь благодарен. — Я рад, что тебе понравилось. Се Лянь ловит себя на том, что не может отвести глаз: прошло так много времени с тех пор, как он видел лицо другого человека… Он не может насмотреться. Наконец оторвавшись, он выдавливает: — Ты совсем не такой, как в легендах. Заинтригованный Хуа Чэн вскидывает бровь. — Правда? Тогда как гэгэ узнал меня? Если на чистоту — он не особо пытался прятаться. Принц склонен предполагать, что Князь Демонов принял облик хитрого юноши не ради маскировки, а чтобы не спугнуть самого Се Ляня. И это сработало. — …Ты был безупречен, — Се Лянь пожимает плечами. — Не важно, сколько раз я тебя проверял. Значит, ты либо человек, либо Бедствие. К тому же, ты крайне умён, обладаешь недюжинной силой и бесстрашен в бою. Когда я увидел твою ауру в Яме Грешников… Все уже было очевидно. — Кем ещё ты мог быть, кроме как Собирателем Цветов Под Кровавым Дождём? Мои догадки подтвердились. Хуа Чэн снова складывает на груди руки, не сводя с бога нежных глаз. — Я могу считать это за комплимент? Се Лянь тепло улыбается: — Это и был комплимент. Князь демонов не успевает ничего ответить: его отвлекают мягкие постукивания. Се Лянь поворачивает голову на звук и видит фиолетовую ауру Баньюэ — сейчас она в глиняном горшке и явно просится наружу. — …Ты хочешь во двор? — мягко спрашивает бог. — Хорошо. Он открывает для неё дверь и наблюдает, как горшок с духом перекатывается через порог и устраивается на небольшом крыльце, возле одной из выкрашенных красным деревянных колонн, подпирающих навес. Се Лянь опускается на каменные ступени рядом с ней, подтянув к груди колени и обняв их руками. — …Генерал Хуа? — тихо зовёт Баньюэ. Из-за глиняных стенок горшка её голос доносится с лёгким эхом. — Ммм? Девушка покидает своё укрытие и устраивается на ступенях, скопировав позу Се Ляня. Подняв голову к небу, она с тревогой спрашивает: — …Вы знаете, что теперь будет с Пэй Су? — Не знаю, — медленно отвечает принц. Конечно, это не так: ему хорошо известно, что преступления караются изгнанием. — …Но его накажут. Баньюэ хмурится, теснее обхватив себя руками. — …Он совсем не плохой человек, — бормочет она, покачивая головой. — Кэ Мо постоянно твердил, что он меня просто использует, что он запудрил мне мозги, но… Следующие слова полны стыда и раскаяния: — Всё это было моим решением. Конечно, она говорит про городские ворота, которые открыла врагу. Се Лянь… Даже если бы он не понимал её мотивов — но он понимает их, как никто — он не в том положении, чтобы её судить. Се Лянь тянется и мягко похлопывает глиняный горшок по крышке. — Всё в порядке, Баньюэ. Хуа Чэн наблюдает за ними, стоя в дверях. Его руки сложены на груди, а выражение лица невозможно разобрать. Он смотрит на Баньюэ. — Всё уже в прошлом, — мягко продолжает Се Лянь. — А за прошлое нельзя цепляться вечно. Се Лянь знает это лучше многих. — …Простите меня, Генерал Хуа, — снова вздыхает она и утыкается лицом в колени, пряча печальные глаза. Се Лянь вздыхает, покачав головой. — Баньюэ… почему ты продолжаешь просить у меня прощения? Она притихла. Она бы плакала, если б могла, но у неё нет настоящего тела для слёз. — Я хочу спасти мир, — неразборчиво шепчет она, поднимая глаза к небу. В ночной темноте фиолетовый в её радужках кажется ярким, мерцающим. Се Лянь склоняет голову к плечу, уставившись в её сторону своими незрячими глазами. — …Что, прости? — Раньше вы часто так говорили, — объясняет она, и Се Лянь, поражённый в самое сердце, может только раскрывать рот. Совладав с собой, он всё же выдавливает: — Такое… правда было? Как… да как у него вообще язык повернулся такое сказать? Он — и спасти мир? Он даже один город едва-едва уберёг, да и то в процессе его избили до полусмерти, так что нет. Он… он не может. Баньюэ очень серьёзно кивает: — Вы говорили, что такова ваша мечта. Может, когда он был зелёным юнцом, подобный бред часто его посещал, но… Ох, как же это всё… Се Лянь морщится и прячет лицо в ладонях. Какой неловкий разговор — вдвойне неловкий от того, что Хуа Чэн слышит каждое слово. Се Лянь знает, что слышит. — …И Хуа Чэн-Лаоши, — Баньюэ от стыда сжимается в комок. — У вас я тоже должна просить прощения. Когда она поднимает на него глаза, Князь Демонов всё ещё не проронил ни слова — он так и стоит в дверях храма, сложив на груди руки и вскинув одну бровь. — …Вы научили меня магии, чтобы я могла защитить себя, — продолжает Баньюэ, покачав головой. — А не чтобы я всем навредила. Она снова устремляет взгляд в темноту. Сегодня мирная ночь: в траве у крыльца слышно сверчков, а в воздухе лениво плавают светлячки. Но Баньюэ кажется, что она не заслужила покоиться с миром. — Я пыталась, — бормочет она своим коленям. — Я изо всех сил пыталась спасти народ Юнъани, но в итоге… — её голос срывается, плечи вздрагивают. — В итоге я разрушила Королевство Полумесяца. У Се Ляня болит в груди, и он вспоминает времена, когда ничем от неё не отличался: совсем юный, израненный, измученный, и ужасно разочарованный в себе. Как он плакал в объятьях матери и шептал снова и снова… «Я пытался…» «Я пытался изо всех сил…» — Я знаю… вы и о Кэ Мо не высокого мнения, — шепчет Баньюэ, и Се Лянь ничего не может с собой сделать: от одного воспоминания о поступках этого человека начинают ходить желваки. — Но раньше… он был добр ко мне. Се Лянь не признал этого в Яме Грешников, но тогда он был согласен с Саньланом: Кэ Мо был верен не Баньюэ, а пользе, которую она могла принести. Се Лянь сомневался, что воин видел в ней человека, а не оружие. — Солдаты меня уважали… — лицо Баньюэ искажает гримаса. — Они не были злодеями, Генерал. Се Лянь верит. Простые солдаты редко ими оказываются, чаще всего это обычные молодые мужчины и юноши. Чьи-то сыновья, братья и ученики, идущие на смерть во имя причин, которые не успеют понять, ведь их время придёт куда раньше. — Но я… из-за меня их всех убили… И даже после смерти я не смогла их освободить, — у Баньюэ трясутся пальцы, которыми она вцепилась в собственные лодыжки, а губы сжаты в тонкую линию. Она шепчет: — Генерал Хуа… я знаю, что на мне много грехов, но… Где я ошиблась? Как я должна была поступить? Было время, когда Се Лянь легко бы нашёлся с ответом, сказал бы что-нибудь исполненное пафоса про веру в себя, про то, что всегда следует делать что должно, даже если становится трудно. Но теперь — теперь Се Лянь только вздыхает, положив ладонь на крышку глиняного горшочка. — Прости, дитя, — шепчет он, покачав головой. — Я не знал ответа тогда, не знаю и сейчас. Баньюэ опускает голову и закусывает губу так сильно, что, будь у неё тело, пошла бы кровь. — Что я творила эти две сотни лет… — её голос звучит неразборчиво, и он наполнен стыдом. — Я всех подвела… Се Лянь задумчиво рассматривает тьму перед собой, его лицо ничего не выражает. А что натворил он сам за последние восемьсот лет? Он подвел куда больше людей. Наконец Хуа Чэн, который до этого только молчаливо наблюдал за ними с порога, сложив на груди руки, подаёт голос: — Я научил тебя магии не ради самообороны, Баньюэ, — тихо говорит он, и его голос звучит иначе, не так, как в разговоре с Се Лянем. Строже. Из-за этого Хуа Чэн сразу кажется старше — не тот юноша, которым он притворялся ради принца, но Князь Демонов, которым он является на самом деле. Явное напоминание, что он почти ровесник Се Ляня (от этой мысли у принца что-то неожиданно переворачивается в животе). — Я дал тебе возможность самой выбрать свою судьбу, — заканчивает Хуа Чэн, смерив её оценивающим взглядом. — Ты сказала, что открыть ворота было только твоим решением. Остаться в Королевстве Полумесяца — тоже выбор, который принадлежал только тебе. — Это были мои ошибки, Хуа Чэн-Лаоши, — Баньюэ ещё ниже склоняет голову. — Ошибки — результат свободной воли, — спокойно отвечает Князь Демонов. Его голос лишен интонации, будто он ничего не чувствует, но Се Лянь сомневается, что это действительно так. Скорее, он предпочитает более… суровый… подход к любви. — Поблагодари их за опыт, который они тебе дали, и двигайся дальше. Хватит передо мной извиняться. У Хуа Чэна своих ошибок по горло, у него нет времени на сожаления других. С этими словами он разворачивается и уходит вглубь дома, давая девушке время побыть одной. Се Лянь быстро решает последовать за ним, поднимается на ноги и мягко целует Баньюэ в макушку, прежде чем оставить её наедине со своими мыслями. Дверь закрывается, и Се Лянь вздыхает. — …Это был хороший совет, — тихо говорит он, покачав головой. — Хотел бы я… Он обрывает себя, не успев сказать глупое «Хотел бы я суметь ему последовать». — …Спасибо, — Се Лянь вскидывает взгляд и немного болезненно улыбается. — За то, что обучил её магии. — Ты всё ещё так думаешь, несмотря на исход? Спустя какое-то время Се Лянь кивает: — Если бы не ты, она бы скорее всего… Она бы не протянула долго, и точно не смогла бы стать сильным призраком. Пусть это ужасно эгоистично, но… Се Лянь всё бы отдал, чтобы самый первый человек, которого он потерял, стал призраком и вернулся к нему. Несмотря на обстоятельства, он благодарен судьбе за Баньюэ. — Я бы никогда с ней больше не встретился, — Се Лянь дёргает плечом и тяжело сглатывает. — Так что спасибо тебе. Князь Демонов смотрит на него долгим тяжелым взглядом, и Се Лянь не уверен, собирается ли он молчать специально или просто не знает, что ответить, поэтому спрашивает первым: — Я всё ещё кое-чего не понимаю. Младший Генерал Пэй, очевидно, хотел ей помочь, но… — Се Лянь хмурится, раздумывая. — Почему он просто не уничтожил призраков, запертых в Яме? Все проблемы ведь были из-за них? Это многих бы избавило от страданий. — Потому что он использовал двойника, — легко отвечает Хуа Чэн. Се Ляня до сих пор поражает способность демона казаться всеведущим. Частично это объясняется его природой, но иногда принц будто разговаривает с энциклопедией, обретшей человеческий облик. — Духовные силы двойника несоизмеримо меньше, он не мог рассеять столько духов. Хуа Чэн наблюдает за Се Лянем: тот подошел к алтарю и наощупь принялся переставлять цветы, оставленные здесь как подношение. Когда он готовился взойти на трон, его обучали многим искусствам, в том числе танцам, пению, каллиграфии… и составлению цветочных композиций. Поэтому он может гармонично сложить букет, лишь коснувшись лепестков и узнав цветок. Хуа Чэн задумчиво следит за своим богом. — Скорее всего, людская плоть — самый быстрый способ успокоить этих духов. — Хуа Чэн выуживает из букета один цветок и какое-то время вертит его между пальцами, а потом замечает: — Для небесного чиновника человеческая жизнь не важнее муравьиной. Се Лянь вздыхает, но не торопится отрицать. Конечно, так считают не все боги, но такие всё равно есть. А ещё… Очевидно, демон из призрачного мира будет иметь свой взгляд на вещи, и Се Лянь готов его признать. Если задуматься о поступках Хуа Чэна… Хоть он и уничтожил тридцать три небожителя, теперь Се Лянь убеждён: у него были на это причины. Се Лянь не знает, что это за причины, но за время знакомства он успел убедиться, что Хуа Чэн жесток только если его спровоцировать. Конечно, его не сложно спровоцировать, но всё равно. — Думаю… Призрак делает кое-что, что заставляет его затихнуть. По наитию, без предупреждения, повинуясь мимолётному порыву, будто что-то подтолкнуло его… Хуа Чэн заправляет цветок Се Ляню за ухо, устраивает его попрочнее в волосах, прежде чем отвести руку. Он не сводит со своего бога взгляда. Лицо Се Ляня застыло, холодное и нечитаемое. Вспомни. Вот что Хуа Чэн думает, прожигая взглядом щёку Се Ляня; его поза расслабленная, но внутри напряжена каждая жила. Он не может сказать свое имя. Не может ответить, когда Се Лянь зовёт его. Разве ты не помнишь? По тому, как дрогнули губы бога, он понял — помнит. Помнит день, когда он проснулся с цветком в волосах. Помнит, как отругал за это Умина, каким грубым и неблагодарным был. В тот день я тебя поцеловал. Единственный поцелуй, который Се Лянь выбрал сам. Которого он хотел. Умин был так нежен с ним. Он… Он был последним, кто был с Се Лянем так нежен. Последним, кто… Хуа Чэн видит, как вздрагивают губы бога, как у него вырывается нетвердый вздох, и он… — Твой двойник, — очень тихо бормочет Се Лянь. — …Почему он так силён? Тишина. Хуа Чэн коротко прикрывает глаза, заставляет расслабиться грудь и туго свернувшиеся внутренности. Всё в порядке. Он… Он делает это не ради себя. Всё в порядке. Он медленно открывает глаза, и хитрая улыбка расцветает на его губах: — Это моё настоящее тело. — …Правда? — теперь Се Лянь отвлёкся и с любопытством его рассматривает, пристальнее вглядываясь в очертания, которые Хуа Чэн всё ещё для него имитирует. — Самая что ни на есть правда, — заявляет Хуа Чэн, и улыбается шире, с нежностью наблюдая за чужим сообразительным любопытством. А ещё из них двоих не только он склонен поддаваться порывам. Се Лянь, не успев толком задуматься, уже прижал обе ладони к щекам Князя Демонов — и всё потому, что ему стало интересно, какая кожа Бедствия наощупь. Довольно быстро принц осознаёт три вещи. Первая: его кожа холодная. Не отталкивающе, но ощутимо. Вторая: его кожа идеально гладкая. Ни шрамов, ни даже родинок. И третья: у него ямочка в правом уголке рта. Они смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами. Хуа Чэн — от того, что его бог так легко и буднично подарил ему прикосновение. Се Лянь — от того, что он посмел прикоснуться к Хуа Чэну так легко и буднично. Ему… ему просто было любопытно, вот и всё, он не подумал… Щеки призрака приятно-прохладные, а вот щёки Се Ляня будто занялись огнём. Хуа Чэн не может оторвать взгляд от этого завораживающего румянца. Принц торопливо отдёргивает руки и прячет их за спиной, неловко покачиваясь с пятки на носок. — …Неплохо, — выдавливает он; выходит хрипло. В глазах Хуа Чэна мелькает разочарование. Не из-за Се Ляня — разве Хуа Чэн мог разочароваться в нём? — но из-за слов, которые так и не прозвучали. Несмотря на это, Хуа Чэн ухмыляется и тянет поддразнивающим тоном: — Ох? — он склоняется ближе. — Гэгэ считает этот облик неплохим? Се Лянь давно отвык от зрительного контакта, а теперь… Пусть он не может разглядеть Хуа Чэна отчетливо, он… Се Лянь отводит взгляд и прочищает горло. — …Ага, — бормочет он, а потом понимает: — Если это «облик», то… Принц оглядывает высокую и крепкую фигуру перед собой. — …На самом деле ты выглядишь не так? — Не совсем так, — поправляет Хуа Чэн, покачав головой. — Тогда… — Се Лянь снова вскидывает подбородок, но всё ещё смотрит в сторону. — …Можно посмотреть на тебя настоящего? Одним глазком? Повисает тишина, долгая… и напряжённая. — Ах… Это просто глупая просьба, — Се Лянь неловко улыбается и отступает на шаг назад. — Не беспокойся о ней, давай— Новый запах защекотал ему ноздри — запах сгоревшего супа. Ох, принц напрочь про него забыл! Он резко разворачивается и бросается проверить, можно ли ещё спасти сегодняшний ужин, и… Суп в котелке чёрный и твёрдый, как камень. Над ним поднимается дым. Что ж, не так уж сильно его навыки улучшились. — …Я могу приготовить что-нибудь ещё—? — Не нужно, — успокаивает его Хуа Чэн. Всё равно время уже позднее. — Я не голодный. Они готовятся ко сну; Се Лянь возится с волосами, расплетает и расчесывает их, когда Хуа Чэн протягивает ему небольшой сверток вместо подушки. — Ох, — бог с улыбкой принимает подарок. — Спасибо, Саньлан. Только когда он уже лёг и подложил свёрток под щёку, принц кое-что понял. Ткань пахнет лесом и дождём. Это… Это верхние одежды Саньлана. Щеки Се Ляня нагреваются, и он теснее сворачивается на боку. Он не помнит, когда последний раз краснел так много и долго, — и всё за один вечер. Честно сказать, Се Лянь убеждён, что такое с ним впервые. Он пытается уснуть, силой воли заставить свой разум утихнуть, но… Его глаза упорно не хотят закрываться, а пальцы взволнованно подрагивают. — …Саньлан? — шепчет он в темноту. — Ты спишь? В ответ раздаётся мягкий смешок, и Се Ляню становится немного стыдно за свой вопрос. Будто он ребёнок, оставшийся на ночёвку у друга. — Нет, Дянься, — отвечает Князь Демонов. — Не сплю. — … Принц перекатывается на живот. Теребя пальцами рукав, он бросает взгляд на своего спутника, и… Хуа Чэн всё ещё удерживает алую ци внутри, проецируя очертания своего тела: он лежит, согнув одну ногу в колене и закинув за голову руки. — Мне интересно… — шепчет Се Лянь, и ресницы касаются его щек. Хуа Чэн пересчитал их все сотню раз, каждую длинную и тёмную ресничку. — Разве тебе не нужно отчитаться в Мире Призраков? У тебя не будет из-за этого проблем? Юноша криво улыбается и вскидывает бровь: — Отчитаться кому? Се Лянь погружается в раздумья… — Я там самый сильный, — напоминает ему Хуа Чэн. Он как всегда дерзок, но даже его самоуверенность кажется мягкой. Принц кивает, и что-то переворачивается у него в животе. Хуа Чэн говорит правду, в этом нет сомнений. Все, что он сделал на перевале Полумесяца… Се Лянь убежден, что это не стоило ему ни малейших усилий. Хуа Чэн развлекался, играя с Пэй Су, как кот играет с мышью. Се Лянь надеется, что однажды ему доведётся увидеть полную силу Саньлана. От одной только мысли о масштабе такого сражения по спине пробегают взбудораженные мурашки. — Кроме того, — продолжает Князь Демонов, вырвав Се Ляня из мечтаний. — Призраки весьма независимые создания. — …Ох? — бормочет Се Лянь, зарываясь глубже носом в подаренную Саньланом «подушку». — Я всегда думал, что Призрачный Мир построен так же, как Небеса. — Может, так оно и было бы, если бы я захотел, — Хуа Чэн пожимает плечами. — Но у меня другая философия. Эти слова заставляют Се Ляня замереть, потому что… он никогда не думал о небесном мироустройстве как о выборе. В конечном итоге, во главе Небес всегда стоял Император и его приближенные, так был устроен небесный двор со времен предыдущих династий. Получается, Цзюнь У… просто придерживается традиционных взглядов? Нет, Се Лянь так не думает: Император всегда с огромным сожалением наказывал принца за проступки. Будто он не мог поступить иначе, и это причиняло ему боль. Се Лянь уверен, что Цзюнь У никогда бы этого не сделал, будь у него выбор. — Тогда… какая у тебя философия? — спрашивает принц. Хуа Чэн пожимает плечами, не переставая вертеть между пальцами что-то, вплетённое в волосы. — Я верю в свободу воли. Точно — как он и сказал Баньюэ. Се Лянь не может не улыбнуться. — …Ты встречал остальных Князей Демонов? — любопытствует Се Лянь. Он так увлёкся разговором, что начал болтать ногами, и штанины сползли чуть ниже, обнажая лодыжки. И кангу. Тонкий, на удивление деликатный узор, который бог пытался спрятать от глаз Хуа Чэна, когда тот впервые остался в храме на ночь. Князь Демонов всем сердцем ненавидит напоминание о страданиях своего бога, но всё равно не может не оценить зрелище перед ним. Поняв, куда он смотрит, Хуа Чэн мгновенно переводит взгляд на потолок. — Ты знаешь что-нибудь о зеленом демоне, Ци Жуне? — продолжает Се Лянь. — Ты его встречал? — …Он бесполезный кусок дерьма, — бормочет Хуа Чэн. Се Лянь впервые слышит, чтобы он ругался. — Я наведываюсь к нему время от времени, но он старается дать дёру раньше, чем я поздороваюсь, — насмехается Князь Демонов. — Какой позор. — Что это за приветствие такое, раз заставляет его сбегать? Теперь Хуа Чэн отрывается от потолка и встречается взглядом с Се Лянем. Его губы растягиваются в ехидной улыбке. — Такое, из-за которого меня прозвали Кровавым Дождём, — легко отвечает он. — … — Се Лянь приподнимается на локтях, немного прогибаясь в пояснице. — Зелёный демон успел тебе насолить? «О, ты даже не представляешь, как» — Он как бельмо на глазу, слабый, но с омерзительным нравом, — Хуа Чэн пожимает плечами. — Черновод придерживается того же мнения. — …Чёрная Вода Погибель Кораблей, — вспоминает Се Лянь. — Вы двое друзья? Хуа Чэн медлит. Не потому, что не хочет ничего говорить, он просто… тщательно обдумывает свой ответ. Се Лянь понимает и ждёт. — …Мы очень хорошо друг друга знаем, — наконец подаёт голос Хуа Чэн, осторожно подбирая слова. — И он мой единственный равный. — Значит, ваши силы сопоставимы? — Се Лянь чуть выгибает брови, и призрак качает головой. — В девяти случаях из десяти? Я значительно сильнее. — А в оставшемся одном? Принцу любопытно: в конечном итоге, из любого правила есть исключения. — В его убежище он одолеет меня, — поясняет Хуа Чэн, пожав плечами. — Любой призрак становится в разы сильнее на собственной территории. Например, даже Цзюнь У не решится подраться с Хуа Чэном в Призрачном Городе. — А что до остальных призраков… — Князь Демонов разводит руками. — Никто из них не имеет права даже заговорить со мной, пока я не позволю. Се Лянь слабо улыбается и кивает, а потом переворачивается на спину. Самомнение Хуа Чэна не знает границ, но это почему-то не задевает. — А ещё, — Хуа Чэн поворачивает к нему голову. — Это были хорошие слова. — Какие слова? — Се Лянь недоумённо моргает. Юноша улыбается так широко, что становится видно заострённый клычок. — «Я хочу спасти мир», — отвечает он. — … — Се Лянь, застонав от смущения, натягивает покрывало до самого лба. — Саньлан! Князь Демонов устраивается на боку, лицом к нему, подперев ладонью подбородок, и наблюдает за своим богом с ласковой радостью. — Что не так? Из-под ткани доносится приглушенный голос принца, ставший от смущения немного тоньше: — Я такую глупость ляпнул… Одна прядь длинных волос оказалась не накрытой покрывалом, свернулась совсем рядом с демоном, и Хуа Чэн достаточно осмелел, чтобы погладить её кончиками пальцев. — Ты решился сказать такое вслух, а значит, был готов попробовать, — шепчет призрак. — Это само по себе достойно восхищения. Се Лянь все ещё чувствует себя ужасно глупо, но… слова Саньлана были такие добрые, что принц всё же выглядывает из-под покрывала, хоть и неуверенно. — …Думаю, в юности я говорил вещи и поглупее, — вздыхает он, сдавшись. Взгляд Хуа Чэна ни на мгновение не покидает его лица. Он бы никогда не переставал смотреть, если б мог. — Например? — Например… — Се Лянь затихает. Он почти никогда не говорит об этом. Больше нет. Рассказывает только маленькие сказки, не уточняя деталей, но… Он доверяет Саньлану. Так же, как люди доверяют своим органам чувств или интуиции — неосознанно, мгновенно, будто так и должно быть. — …После моего первого вознесения, — шепчет он. — Я встретил мальчика. И он… он был настолько одинок и несчастен, насколько может быть человек, — вспоминает бог. — Саньлан, он… Он был таким крошечным, и всё твердил, что хочет умереть. Что мир очень жесток, и он хочет уничтожить его, а затем себя. А Се Лянь… его жизнь тогда была такой красивой. Он не мог понять, как кто-то настолько юный может быть так сильно сломан. Потому что его мир ещё ни разу не был к нему жесток. Потому что тогда он ещё не знал, как ощущается абсолютное одиночество. — …Он спросил меня, почему он ещё жив, — шепчет Се Лянь. — Есть ли смысл в его жизни. Знаешь, что я ответил ему? Взгляд Хуа Чэна устремлен вдаль, и его тон, когда он отвечает, наполнен особой нежностью, у которой всегда был только один свидетель: — Что ты ответил? — Я сказал: «Если не видишь смысла жить, то позволь мне стать этим смыслом», — повторяет Се Лянь, закусив губу. Просто повторив их, он уже чувствует себя высокомерным глупцом. — Я сказал ему жить ради меня. Сделать меня своей причиной двигаться дальше. Бог замолкает, и после мгновения тишины Хуа Чэн подталкивает его: — И что сделал тот мальчик? Горькая радость сжимает Се Ляню сердце. — Он… — Се Лянь замолкает, чтобы привести себя в чувство. Он уже давно разучился плакать, даже когда слёзы пошли бы ему на пользу. Пока дело не касается Хун-эра. — Он сделал в точности то, что я сказал, Саньлан, он… — Се Лянь сглатывает комок в горле. — Он посвятил себя мне без остатка, до конца своих дней. Хотя он заслуживал гораздо большего. — …Его убили, когда он пытался защитить меня, — бормочет Се Лянь, прочищая горло. — Вот какой была его награда за верность. Так что… я больше не могу говорить таких слов. Я… Он долго выдыхает. — Я этого не стою. Он заслуживает быть… — Я не согласен. Се Лянь поражённо вскидывает взгляд, и Хуа Чэн отводит глаза, уставившись в потолок. — Ты сказал, что мальчик следовал за тобой до конца своих дней. Это значит, что до самой смерти его жизнь была наполнена смыслом. В ней появилось что-то, чего не было раньше, — напоминает ему Князь Демонов. — И этот смысл подарил ему ты. Это куда ценнее, чем ты думаешь. Но разве это равноценный обмен? Се Лянь не знает. Каждое мгновение каждого дня его мучает этот вопрос, и всё же он… — …Спасибо, Саньлан, — шепчет бог. — Твои слова… много для меня значат. Князь Демонов наблюдает за ним, а потом позволяет выскользнуть из пальцев прядке волос, с которой до этого играл. — Я действительно так думаю. Се Лянь знает — никто не стал бы о таком врать. — И всё равно сейчас я такое уже не скажу, — признаётся бог, с трудом сглатывая. — Тогда я сказал ему это потому что… — он сжимает губы в тонкую линию, и голос у него становится тихим, беззащитным: — Потому что думал, что мне по плечу всё на свете. Откуда ему знать, что человек, с которым он говорит, — единственный, кто всё ещё в это верит. Хуа Чэн уже собирается ответить, но останавливается, услышав голос в личной духовной сети. «Хуа Чэнчжу» Его глаза вспыхивают раздражением, но выражение лица не меняется. «Не сейчас» Обычно Шуо не нужно повторять дважды. «Мне нужно знать, где Черновод. Он не отвечает по духовной сети» Хуа Чэн чувствует, как начинает подёргиваться бровь, и подавляет это ощущение. «Скорее всего, в Небесной Столице. Разберусь с ним завтра» «Но —!» «Если никто не пытается тебя развеять, не суйся ко мне до завтрашнего утра» — резко бросает Князь Демонов. После нескольких мгновений тишины он снова фокусируется на своём боге. — Может, эти слова и были сказанной по молодости глупостью, — тихо говорит демон и видит, как Се Лянь согласно кивает. — …Но с твоей стороны было храбро сказать их. Принц замирает посередине кивка, искренне удивленный этим мнением. И всё равно он улыбается. Но один вопрос Хуа Чэн всё же не может оставить витать в воздухе, и потому спрашивает: — Теперь, когда ты излил мне душу… разве ты не хочешь узнать что-нибудь обо мне в ответ? Узнать о моих намерениях? Се Лянь раздумывает над вопросом, постукивая пальцем по подбородку, и Хуа Чэн молчаливо надеется, что он станет настаивать на ответе, но… — Не думаю, что мне нужно знать. Хуа Чэн давит в себе порыв отругать принца за беспечность — это будет выглядеть слишком странно. Но всё же… Он слишком доверчивый. Пока это не страшно. Потому что Хуа Чэн скорее умрёт, чем навредит своему возлюбленному, но вот весь остальной мир не настолько вежливый. — Если ты захочешь сказать мне, то скажешь, — Се Лянь пожимает плечами. — А если мне не понравится ответ и я прогоню тебя, что тебе помешает вернуться снова в другом обличье? Я уверен, ты достаточно умён, чтобы провести меня ещё пару раз. Хуа Чэн не чувствует особой вины: все, что он утаивает от принца, он вынужден утаивать против своей воли, но… Строго говоря, он уже несколько раз сделал ровно то, о чем Се Лянь только что сказал, и несмотря на все намёки бог всё ещё не догадался. — …Что, если мой настоящий облик уродлив? — Вопрос звучит мягко, и Се Лянь неожиданно для себя улыбается, вспоминая последний раз, когда он жил в этой же самой лачуге и кто-то, кого он очень любил, сказал похожие слова. «Я не красивый» Маленький наглый лжец. — Это не так. — Откуда ты знаешь? — Хуа Чэн вздёргивает бровь, и Се Лянь пожимает плечами: — Просто знаю. Бог подозревает, что облик в Яме Грешников был настоящим. Се Лянь не смог бы его рассмотреть и не особо успел потрогать, но… Крайне маловероятно, что он «уродливый». — На твоём месте я бы не был так уверен… — Хуа Чэн склоняется над принцем, и вот на концах его пальцев отрастают ужасные острые когти. Он проводит одним по костяшкам пальцев Се Ляня — дразнящее прикосновение — и видит, как бог вздрагивает, но не отстраняется. — Я могу быть чудовищем. Се Лянь очень в этом сомневается, но даже если так… Когти — это полезно и практично. Что с ними не так? — Даже если так… — Се Лянь повторяет свою мысль и поворачивает голову, чтобы рассмотреть ауру демона. — Мы же друзья, так? Значит, мы должны быть друг с другом искренними. Обещаю, я… Се Лянь замолкает, почувствовав, как трясутся плечи его гостя. …Это потому что речь зашла о таких щекотливых темах? Доверие Се Ляня растрогало его… или обидело?... Потом он слышит мягкий смешок, и губы принца опускаются. — Что смешного, Саньлан? Конечно, это всего лишь… «Друзья должны быть искренними друг с другом» Се Лянь не мог знать, а Хуа Чэн не мог сказать ему, но… Он буквально не может быть искренним с этим человеком, и сама мысль… Хуа Чэн против воли заливается смехом, и Се Лянь, фыркнув, толкает его в плечо. — Саньлан! — дуется он, снова покраснев от подбородка до макушки. — Над чем ты так смеешься? Что я сказал не так? — Н-ничего, — выдавливает Хуа Чэн между смешками, прикрыв ладонью рот. Се Лянь хмурится. Скорее даже надувается ещё больше: его нижняя губа выдаётся вперёд, и Хуа Чэн даже сквозь смех цепляется взглядом за эти манящие губы. Принц, фыркнув, складывает руки на груди. — Ты меня обманываешь! Се Лянь не успевает устроить руки, как вдруг чувствует, как длинные прохладные пальцы обхватывают его запястье, держат крепко, а потом… тянут вперед. Когда Хуа Чэн прижимает ладонь Се Ляня к своей груди, глаза принца распахиваются, а с губ едва не срывается пораженный вдох. Сердце под его ладонью — то, что давно не бьётся — и его собственное, бешено колотящееся о рёбра, сейчас различны, как небо и земля. Хлопок на ощупь прохладный и гладкий, а тело под ним крепкое. Он… Се Лянь не… Очевидно, людям не позволено касаться особ королевских кровей. Се Лянь был принцем, его оберегали, когда он был ребенком, а в юношестве его окружали тщательно подобранные люди. Когда он вознёсся, его Путь требовал поддержания чётких физических границ. Люди редко задумываются о том, что значит быть принцем. В числе прочего ты быстро учишься ни к кому не прикасаться. Никогда. Се Лянь обнимал родителей, но только в детстве, когда был сильно расстроен. С Хун-эром он был ближе хотя бы потому, что в те времена ещё не привык к слепоте, а Хун-эр превратил прикосновения во что-то прекрасное. Что-то утешительное. А затем случился Безликий Бай, и прикосновения стали пугать Се Ляня до оторопи. Но ничто не сравнится с жестокостью того дня у реки, когда демон использовал облик Фэн Синя. Се Лянь знает, что неразумно до сих пор чувствовать такое… опустошение при мысли об этом. Такую боль. Последним, кому принц позволил прикасаться к себе, был Умин. С тех пор прошло восемьсот лет, и за это время… Почти каждое прикосновение, которое Се Лянь пережил, было насильственным. Время от времени случались редкие исключения, но… То, что происходит сейчас, ощущается по-другому. Как что-то личное. Хуа Чэн держит его нежно, но крепко. Его руки не пугают, но не дают уйти в себя. У него настолько длинные пальцы, что они полностью обхватывают запястье в самом широком месте, и всё равно перекрываются. Большой палец Хуа Чэна лежит точно там, где под кожей заполошно бьётся пульс. Будто крылья колибри. То, что он говорит, заставляет бога потерять дар речи: — Клянусь, — шепчет он, и голос у него низкий и твёрдый, будто он даёт самый важный в жизни обет. — Ни на земле, ни на Небесах ты не найдёшь никого более искреннего, чем я. Ох. Тук. Се Лянь… Тук. Он слышит, как в ушах бьётся пульс. И его сердце… Тук. Се Лянь не может вспомнить, когда оно колотилось так в последний раз. И он не из тех, кто совсем не замечает очевидного. Он понимает, что у этих слов есть подтекст, пусть он и не может сказать, какой именно. Двойное дно. И… Се Лянь отдёргивает руку, с трудом сглатывая, и Хуа Чэн позволяет ему: пойманное запястье выскальзывает из его пальцев. Се Лянь, он… произошло слишком много всего. — Я… Мы… Принц перекатывается на бок, спиной к демону, крепко прижимая к груди руку, которую только что держал Хуа Чэн. — Уже поздно, — наконец выдавливает он, прижимаясь щекой к верхнему халату Хуа Чэна. — Нужно попытаться уснуть. Князь демонов не возражает. Вместо этого он наблюдает за линией плеч Се Ляня, за тем, как они со временем расслабляются, а дыхание принца выравнивается. Полностью распущенные волосы растеклись вокруг его головы. Хуа Чэн снова подхватывает одну прядь, и на этот раз… подносит её к губам, прикрыв глаза. — Когда мы увидимся в следующий раз… — шепчет он. — Я покажу тебе своё настоящее обличье. Голова Се Ляня немного склоняется в ответ сквозь сон, и Хуа Чэн почти уверен, что его услышали. Спустя пару мгновений принц засыпает окончательно. Хуа Чэн никогда не считал себя хорошим человеком, он неоднократно это повторял. Он был безобразным ребёнком, стал жадным подростком, а потом… Когда в его венах вспыхивает огонь, а тело начинает нагреваться, он знает, что Се Лянь неосознанно прижмется к его теплу. Хуа Чэн опускает подбородок на плечо своему богу и обнимает его одной рукой. Он не смеет держать его, но все равно наслаждается его близостью. …Он вырос в эгоистичного мужчину. У него вырывается низкий вздох и теряется у Се Ляня в волосах. Хуа Чэн одними губами произносит слова, но не даёт сформироваться звукам. Они всегда были здесь. Прятались за каждым поступком и прикосновением, между каждым словом, что он говорил, они звучали в пространстве между слогами. Молили выпустить их из клетки за зубами, но он не имел никакого права сказать их. «Я люблю тебя» Это были слова Хун-эра, не его. Они… Из уст Хуа Чэна они не будут иметь того же веса, того же значения. Сначала он думал, что сможет… Когда он отдал Се Ляню цветок, он подумал — отчаянно понадеялся — что сможет сблизиться с богом, если тот узнает в нём Умина. Наследный Принц доверял Умину. Заботился о нём. Хуа Чэн чувствовал. Но потом он увидел, каким стало лицо Се Ляня. Лишь в это мгновение Хуа Чэн понял, что Умин для принца — болезненное прошлое. Напоминание о временах, наполненных сожалением. И… Хуа Чэн крепко жмурится, закусывает губу, пока клыки не раздирают плоть и кровь не начинает сочиться из раны. Он делает это не ради себя. Это история не о нём. «Если твой возлюбленный узнает, что из-за него ты не можешь двинуться дальше, не будет ли его мучить вина?» Это история не о нём, и она никогда не была о нём. «Тогда я никогда не скажу, почему я остался в этом мире» Как бы отчаянно Хуа Чэн ни хотел быть узнанным, это не Умина Се Лянь хотел увидеть. Он хотел встретить Хун-эра. В тишине его разума вопреки приказу появляется чужое присутствие, и он уже готов рявкнуть, но… «Г-гэгэ…» Все его мысли мгновенно сужаются до этого голоса. Дрожащего… и до безумия напуганного. Хуа Чэн мгновенно открывает глаза и переводит пылающий взгляд на дверь. Зрачки сужаются до вертикальных кошачьих разрезов. «Шуо?» «Я…» Голос призрака ломается, и Хуа Чэн не может решить, кого Шуо так боится: врага или… его самого. «Я… о-ошибся…» Хуа Чэн молча слушает сбивчивые объяснения, взгляд у него мечется по комнате, а когда Шуо замолкает… Князь Демонов в ярости. «Я…» «Домой» — жестко бросает он в сеть. «Живо» «Гэгэ, он — » «Живо. Я скоро буду.» Хуа Чэн не позволяет себе оборвать связь, пока не убеждается, что младший призрак в целости добрался до города. Он слышит, как Жэнь Сун использует заклятье сжатия тысячи ли… Он в безопасности. Пока что. Демон медленно садится и бросает на спящего Се Ляня полный сожаления взгляд. — …Скоро увидимся, — шепчет он, заправляя богу за ухо несколько разметавшихся прядей. Цветок всё ещё на месте. Он кончиками пальцев проводит по шее бога, пока не нащупывает цепочку. Небольшого движения хватает, чтобы из складок одежды выскользнуло серебряное кольцо. Хуа Чэн устраивает его на ладони и внимательно рассматривает в свете луны за окном. Иронично: впервые за почти тысячелетие посмертия Хуа Чэн касается собственного праха. Кольцо тёплое — из-за Се Ляня, не из-за него. Осторожно и медленно, боясь разбудить, Князь демонов склоняется над спящим принцем и оставляет невесомый поцелуй на его лбу. Кольцо легко соскальзывает с ладони, вновь скрываясь под одеждой . — …Береги меня и дальше, любимый. Затем он поднимается на ноги и беззвучно покидает храм. Совершенно в другом месте другая дверь открывается под еле слышный перестук костей — клац, клац, клац! — ЭЙ! — разносится лающий голос одного из призраков. — Это Хуа Чэнчжу! — С возвращением, господин! — Шо новенького случилось пока вы были..? Но в то же мгновение, как призракам удаётся разглядеть лицо Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём, они бросаются врассыпную. Даже простые зеваки торопятся скрыться с глаз, расчищая улицы для Князя Демонов. «Где он?» — рявкает он уже в другую личную сеть. Доносится тихий ответ Инь Юя: «В Доме Блаженства» Хуа Чэн не озаботился прогулкой по городу: ещё раз подкинув кости, он делает шаг вперёд и оказывается в главном зале. Он проходит мимо слуг и послов, эхо его шагов разносится подобно громовым раскатам. Дверь в спальню слетает с петель от того, с какой силой он дёрнул её на себя, — не то чтобы его волновала испорченная мебель — и Хуа Чэн оглядывает собравшихся внутри. Он глубоко вдыхает, и его плечи немного опускаются. Она в порядке. В женском облике, свернувшись в клубок на полу возле кровати, она шипит и скалится как разозлённая кошка каждый раз, когда Инь Юй пытается утереть кровь с её щёк, но… Жэнь Сун не злится, она просто напугана — и кровь не её. Но её глаза опухли и покраснели, а щёки мокрые от слёз. Она вскидывает на Князя Демонов перепуганный, полный сожаления взгляд. У неё трясутся губы. — Я-я пыталась… — начинает она, но глубокий стыд не даёт ей закончить. Шуо считает способности своей главной ценностью и глубоко презирает себя за мельчайшие провалы. Но это не Жэнь Сун ошиблась сегодня. — …Я знаю. Тон Хуа Чэна теперь не такой жесткий, как по духовной сети. Он подходит ближе, опускается на колени рядом с Инь Юем и забирает тряпку из его рук. Когда он утирает ей щёки, она не сопротивляется. Вместо этого она глотает воздух, прижимая к груди руки. В этой груди нет сердцебиения и ей не нужно дышать, но она всё равно не может успокоиться. — Он… они… когда они узнают, что я сделала… Жэнь Сун станет мишенью. — Он… р-развеет меня… Хуа Чэн спокойно вытирает кровь и слёзы с её щек, потом переходит на руки. Конечно, она говорит о Цзюнь У. — Тебя кто-нибудь видел? Жэнь Сун трясёт головой, из уголков её глаз текут всё новые слёзы, смывая подводку. — Н-но он… п-послал… Конечно, начнётся расследование. — Ты оставила следы? Она трясёт головой, не переставая всхлипывать. Жэнь Сун почти никогда не чувствует страха, но когда всё же чувствует, он накрывает её с головой. — Посмотри на меня. Она всхлипывает, отчаянно вертя головой, и Хуа Чэн повторяет: — Посмотри на меня, девчонка. Она медленно поднимает глаза. Единственный глаз цвета свежего шрама смотрит на неё в ответ — взгляд, который она знала с детства. В отличие от всего остального мира, её он никогда не пугал. — Даже если за тобой придут, — ровно отвечает Хуа Чэн, садясь на корточки. — Как думаешь, что я сделаю? Заявится ли в город сам Цзюнь У или пошлёт за Шуо своих прихвостней— в любом случае это смертный приговор. И палачом будет Хуа Чэн. Инь Юй наблюдает за разговором с некоторым… удивлением. Он всегда знал, что у Шуо и Князя Демонов долгая история, и хоть Хуа Чэн довольно холоден… Он не позволяет трогать своё. Защищает территории и вещи, которые считает принадлежащими ему. Но никогда призраков. Инь Юй до этого не видел, чтобы Хуа Чэн защищал кого-то. Спустя какое-то время облик Шуо снова начинает меняться; в этот раз её тело становится всё меньше и меньше, пока не возвращается к размерам ребёнка. Маленькая девочка сворачивается в клубок. Инь Юй бросает недоумевающий взгляд на Хуа Чэна, и тот, вздохнув, пускается в объяснения: — В этом возрасте она умерла. — Он не сопротивляется, когда ребенок залезает к нему на колени и обхватывает руками за шею. — Её дух повзрослел, но в случае сильнейших переживаний… Шуо откатывает назад, пока не успокоится. С Яньлинь раньше происходило то же самое и гораздо чаще: её куда легче было выбить из колеи, чем Шуо. — Она вернётся в норму через день-два, — вздыхает Хуа Чэн и поднимается на ноги, устроив маленького призрака у себя на бедре. Он подходит к Инь Юю, явно собираясь передать ему ребёнка, и бывший небожитель отступает сразу на пару шагов назад, выставив перед собой руки. — Что прикажете с ней делать? — бормочет ничего не понимающий Инь Юй. Хуа Чэн смотрит на него, как на полного идиота. — Уложить спать, очевидно. — Я… — Инь Юй моргает и смотрит вниз, на залитое слезами лицо маленькой девочки… …Девочки, которая обычно выглядит как взрослый мужчина… …И этот мужчина не упускает случая поиздеваться над Инь Юем… — Думаю, она бы предпочла вас, — крайне неловко выдавливает бывший бог. Хуа Чэн бросает на него раздражённый взгляд. — Может быть, но мне ещё предстоит разобраться с тем, кто устроил этот бардак, — он протягивает ребёнка, и Инь Юй сдаётся, осторожно устраивая девочку у себя на руках. Жэнь Сун тоже выглядит не особо довольной, но всё равно вцепляется в него намертво и прижимается ближе. — …Но… — Инь Юй смотрит на Шуо, потом обратно на своего начальника. — Разве не она его устроила? Лицо Хуа Чэна темнеет, и он качает головой. Он идёт на выход и останавливается в дверях. — Нет, — в его руках постукивают игральные кости. — Не она. С этими словами Князь Демонов исчезает, оставляя двух призраков в Доме Блаженства. Шуо затребовала перед сном сказок, наотрез отказываясь забираться без них в постель, и Инь Юй даже не мог сполна насладиться мыслями о том, как он потом припомнит всё это Жэнь Суну. — И колыбельную! Ему правда, правда не помешало бы повышение.