Потому что тебе больно

– Ма-а-арк, что тебе надо? – недовольно кричу я через весь коридор, всё же решая наконец вернуться назад. – Я гулять собираюсь, время поджимает. – И, вздыхая, поворачиваюсь обратно. Вижу своего парня на диванах в коридоре. – Камил, не суетись. – быстро говорит мне он. – Я на счёт Ани. – опускает глаза. Снова Аня. Думать про то, что она с собой сделала становится тяжелее с каждым часом, а вокруг ещё и люди, которые не понимают, что думать. – Тебе не кажется, или мы слишком жестоки по отношению к ней? – Я в ответ усмехаюсь: – Жестоки? – переспрашиваю. – Жестока по отношению к ней Трусова, а я собираюсь провести её в нужное русло. Понимаешь, – не удерживаюсь и усаживаюсь рядом с Марком, облокачиваясь на его плечо. – Она же помешана на ней, и мои долгие старания вытащить её так ни к чему не привели. Я разговаривала с Трусовой, поддерживала Аню, между делом намекала, серьёзно говорила, ей абсолютно всё равно. У неё перед глазами мелькают только рыжие волосы и зелёные глаза, и моя идея заключается в том, чтобы она в ходе очередной ссоры с Сашей ушла к нам, осознала, что друзья всегда будут рядом и бросила эту суку. – перевожу дух и прикрываю глаза. – Потому что Трусова от неё не отстанет. Она же хочет её довести. Ей нужна только месть. А Аня колет себе в вены облачные надежды, которые никогда не оправдаются, вот и всё. Я пытаюсь её спасти, но вечно держать я не смогу. Хорошо, что вы понимаете меня, и поддерживаете мою сторону. Иначе ничего бы не вышло... – Ещё бы мы не поддерживали. – Хмыкает Марк в ответ. – То, что ты нам рассказала тянет на прямое насилие и статью, а Аня не может выбраться, и, судя по использованным вариантам решения, то, что мы делаем - чуть ли не последняя надежда. – тихо, почти незаметно, обнимает меня одной рукой. – А ещё в прошлый раз она опять вышла на крышу, – уже совсем тихо, уткнувшись в рубашку парня бурчу я. – Она так выходит когда ей плохо, раньше она выходила только после олимпиады, и то на свой дом... – Мне кажется она просто хочет развеяться. Ты же тоже гуляешь? – почти утверждает Марк, и я киваю ему в ответ. – Наверно, ты прав, – а взгляд невольно бросается на часы. – Блин, я уже 15 минут там быть должна, извини, – и, быстро чмокая его в щеку, вскакиваю с места и направляюсь в сторону лифта. Я выхожу уже который раз, и последние два видела Аню неверху. Она тоже, должно быть, меня замечала, и надеюсь вспоминала, как было классно. Когда она была свободна. Я почти уверена, что сейчас она тоже там будет. Смотреть на Аню тяжело. Разговаривать с ней – ещё сложнее. Она же на самом деле не понимает, и уверена, что во всём виновата она, я, кто угодно. Только не Трусова. И вот, подходя к выходу из здания, меня останавливает испуганная молодая девушка, которая только прибежала из улицы. Глаза её беспорядочно бегают, волосы взъерошены, а белый брючный костюм, надетый из-за дресс-кода, в земле, особенно на коленках. – Камила, извините, – дрожащим голосом начинает она. – Не думаю что вам стоит туда выходить. – и тут же бежит на ресепшен, будто неосознанно хватая меня за руку. – Что случилось? – толком не отреагировав на неожиданный контакт, испуганно спрашиваю я, тут же подбегая к девушке, которая уже набирает трясущимися руками чей-то номер на телефоне, параллельно пытаясь найти что-то в шкафчиках. – Пожалуйста, только не волнуйтесь, – так же бегло просит она, и наконец вытаскивает из бордачка рацию. – Так.. – нервный вздох, после которого она нажимает на кнопку. – Срочно пройти на улицу дежурному врачу, и желательно ещё нескольким людям, нужна помощь, – и тут же откидывает рацию обратно, из-за, похоже, нервов начинают капать слезы. Тут же кто-то на телефоне берёт трубку. – Здравствуйте, что случилось? – тут же говорят оттуда. – Там.. – всхлип. – Там девушка сбросилась, помогите, я не знаю что делать, туда идёт врач, пожалуйста, я не понимаю... – Дальше я уже не слушаю. В этот момент понимаю я. Внутри рушится целый город, и я, совершенно не думая ни о чём, выбегаю на улицу. Осознание не приходит, мысли крутятся к голове и не могут собраться а одну. Оживлённо кручу головой, пытаясь представить вместо ожидаемого все на свете, чтобы отогнать мысли. И вот, немного слева, в нескольких метрах от дорожки, по которой я ходила последнюю неделю, лежит тело. Я тут же бездумно подбегаю к нему, падаю на колени и всматриваюсь в лицо. В безжизненное лицо Ани Щербаковой. И тут же я перестаю слышать и видеть абсолютно всё. В ушах громко звенит, в глазах темнеет, и сильно щипят подошедшие слезы. Я уже не вижу Аню, или её мёртвое тело. Я сзади, кажется, меня оттаскивает тот самый врач, которого звала девушка. Сил сопротивляться нет, и меня без проблем передают другому парню и отводят дальше, на ближайшую лавку. А в голове, среди миллиона мыслей крутится одна самая яркая и болезненная: Я могла прийти раньше. А к телу Ани подбегает всё больше людей, и какой-то парень бежит к воротам, чтобы открыть их реанимации. А внутри творится что-то ужасное. В кармане тёмно-синей кофты вибрирует телефон, но я отвечу на всё попозже. Когда станет легче хоть на секунду. В это время у тела Ани уже собираются врачи, несколько секунд что-то проверяют, а потом выкатывают носилку. Кладут Аню на неё и завозят внутрь реанимации. А в моей голове зарождается новая мысль: нужно ехать с ней. И, недолго думая, а если честно, не думая совсем, я вскакиваю с лавочки и худо-бедно добегаю до машины. На удивление никто не смеет меня остановить. Лица всех вокруг испуганные, никто не понимает что делать и как это произошло. – Я поеду... – достаточно громко говорю я, вплотную вставая к дверям, в которые вносили девушку. Голос хрипит, и всё еще присутствует сильная отдышка. Страх не покидает меня. Врачи снисходительно на меня смотрят. – Тебе лет сколько, девочка? И кем она, – кивает на носилку. – тебе приходится? Мы не можем тебя просто так впустить, – объясняет мужчина средних лет в профессиональной одежде. – Мне шестнадцать, это моя лучшая подруга, теперь вы можете меня впустить? – как хорошо, что во время стрессовых ситуаций я могу действовать и говорить абсолютно нормально, не смотря на дрожащий голос, заплаканные глаза и умирающую часть души. Доктор в ответ на это ещё раз бросает взгляд на Аню и через секунду молча кивает, пропуская внутрь и меня. Машина трогается в полной тишине, которую разрезает только шуршание врача какими-то приборами. Я тут же заняла место рядом с Аней, неотрывно смотря на неё. – Девушка, извините, как вас? – спрашивает тот же, видимо глав-врач, слегка дотрагиваясь до моего плеча. – Я? – немного нервно спрашиваю я, смотря за действиями людей вокруг Ани. – Я Камила. – Хорошо, Камила.. – пауза. – Вы сможете опознать эту девушку? – поправляя прямоугольные очки, спрашивает он и подходит ближе. В ушах звенит сирена, которую подрубили, когда мы, похоже, выехали на дорогу. А у меня внутри в очередной раз за полчаса рушится город. – Вам не сказали?... – выдавливаю из себя я, не осмеливаясь отвести взгляд от подруги. – В этом отеле базируется штаб Этери Тутберидзе, это Аня Щербакова, фигуристка, – почти шепчу я абсолютно равнодушным голосом, монотонно проговаривая каждый звук, пока из глаз продолжают течь слезы. – Бог ты мой... – шепчет в ответ врач. – А вы, значится, Валиева?.. – кажется, догадывается он, на что я молча киваю с полностью пустым взглядом, который уже не различает никакие лица, кроме лица Ани. – Так, Лена, – говорит он, и отзывается девушка, которая копошилась рядом с Аней. – Пульс есть? – Есть, но слабый. Сейчас пытаюсь искусственно его ускорить, – отчеканивает врач, продолжая проводить неизвестные мне махинации. Аня живая ещё. Информация вселяет надежду, но лучше не становится ни капли. Только сейчас в голове всплывает мысль о том, что надо бы кому-то это сообщить. Достаю телефон и такими же трясущимися руками набираю номер Этери Георгиевны. – Вы это кому? – услышав гудки, интересуется врач. – Тренеру, – немногословно отвечаю я, пытаясь проглотить ком, крепко застрявший в горле. На мой звонок тут же отвечают. – Камила, ты чего звонишь? – устало спрашивает Тутберидзе, видимо, зевая. – Этери Георгиевна, – начинаю я. – Я еду в реанимации с Аней, – всё же выдавливаю из себя эту информацию. Слышится нервный вздох. – В смысле? Что с вами? – тут же начинает тренер, будто вскакивая и начиная ходить по комнате. – Со мной всё хорошо. Аня упала с крыши отеля. – быстро продолжаю я, стараясь закончить с объяснением поскорее. Больно. – Подожди, в каком смысле «упала с крыши отеля»? Что за бред, как она туда попала?! – А я и что ответить не знаю, и ни слова произнести не могу. Только всхлипываю в динамик. – Так, ладно. Куда вы едете? Я поворачиваю голову на врача. – Мы в какую больницу? – с надрывом спрашиваю, намного отводя телефон от лица. – Улица Ленина дом четыре корпус два, реанимация. – быстро говорит он, и я повторяю информацию Тренеру. Этери Георгиевна бросает тихое и нервное «скоро буду» и тут же сбрасывает звонок. Продержаться бы тут эти долгие несколько минут, осознавая, что Аня умирает на моих глазах.

~•|•~

К двенадцати ночи приехала Этери Георгиевна. Тогда Аню ещё не положили в палату, она всё так же лежала в машине, потому что понимали: если отключить от аппаратов сейчас и попытаться перенести – она не переживёт. А девушка-медсестра забрала меня. Ей видимо уже сообщили о состоянии Ани и в принципе о ситуации. – Господи, Камила, – охает она, пока мы идём до ближайшего кабинета. – У вас руки трясутся, вам успокоительное нужно. – и тут же куда-то убегает, не успевая послушать информацию про внезапные допинг-тесты. Один раз было, больше положительных проб не хочется, и так проблем хватает. А Этери Георгиевна в это время обзванивает всех, кому необходимо знать об Ане и отменяет завтрашнюю тренировку. Я больше никому не писала и не звонила. Девочки спят, я их только напугаю, Марк сорвётся сюда, тоже напьётся успокоительного и не сдаст пробу. Остальным тренерам сообщит Тутберидзе. А Трусову я просто убью при первой встрече. – Камила, я принесла успокоительное, – бегло говорит запуганная девушка, протягивая мне кружку с мутной жидкостью. – Я не буду, – смотря в пол, шепчу я. – Скоро допинг-проба, я не знаю, можно ли мне это. – А, – на секунду зависает она, убирая кружку подальше. – Извините, не догадалась. Может вам хотя бы звёздочку понюхать? Или позвать кого? – По девушке видно, что она очень волнуется за моё состояние, и я всё-таки соглашаюсь на звёздочку, хоть она и не поможет. А тревога ни капли меня не покидает. Ни после звёздочки, ни после нескольких попыток написать маме. Пальцы просто не попадали по буквам, и спустя несколько минут я бросила эту затею. Так я и сидела в пустом, едва освещённом кабинете больницы, пока на парковке боролась за жизнь Аня Щербакова, некогда счастливая девушка. По недавно пустым коридорам всё время проходили люди, внимательно оглядывали меня и исчезали в кабинетах. А потом пришла Этери Георгиевна. – Камил, я всех обзвонила, завтра тренировок не будет, мама Ани уже покупает билет на самолёт. Мы не можем больше сделать ничего. Поехали в отель? – спрашивает она, едва заметно дотрагиваясь до моего плеча. А я, зацепившись пустым взглядом за темные плинтуса только вздрагиваю, и через секунду мотаю головой. – Она может умереть. – охрипшем голосом шепчу я, не переводя взгляд. – я останусь здесь. – Этери Георгиевна быстро понимает, что спорить бесполезно, и просто усаживается рядом. А в голове неожиданно начинает крутиться моя первая брошенная фраза: она может умереть. Первый сдвиг произошел, когда я увидела тело. Потом появилась надежда на лучшее, а теперь внутри абсолютная пустота и единственное терпкое ощущение, которого словно тысячи иголок царапает подсознание: она может умереть. Анечка Щербакова, самая счастливая и самая спокойная девушка, которую я знаю. Самая милая и некогда рассудительная, любимая среди фанатов как в стране, так и за её пределами, прямо сейчас на грани. И всё это из-за человека, которого бы лучше никогда не существовало. Из-за суки, которая убивает Аню изнутри. Трусова изначально делала абсолютно всё, чтобы сломать её. Чтобы разорвать на куски и не оставить после себя ничего. А наивная, влюбленная Аня ведётся на это. Я давно ещё поняла и знала, что всё подобным образом и кончится. Но мои не такие смелые ожидания разбиваются о скалы реальности поздно ночью в конце ноября, буквально за неделю до прыжкового турнира. – Этери Георгиевна, – окликаю я тренера, неожиданно поняв, что я не справлюсь. – Я не поеду на прыжковый турнир, – всё так же тихо говорю я, осмеливаясь поднять на неё глаза. – Ох, Камил. – вздыхает тренер. – Как бы его не отменили. – замолкает, но после понимает, что до меня не дошло и продолжает. – Утром всё просочится в массы, это будет трагедия. Никто никогда не докажет, что это она не сама. Ей уже это запишут в лучшем случае как попытку суицида. У нас из-за обычного подростка во всех новостных сводках красные восклицательные знаки, а она, при всём желании, совсем не обычный подросток, Камил. Просто так это не пройдёт. Даже если она полностью поправится, представляешь, как ей будет тяжело? – я киваю, пытаясь утереть слезы максимально незаметно и действенно. – Она сама принимала это решение, а никому не нравится, если что-то идёт не так, как задумано. Её же все задавят вопросами, как только она в себя придёт... – опять небольшая пауза. – Аня очень сильная девочка, но иногда не справляется. И как ей помочь я не знаю. – Я тоже, – лишь тихо говорю, поднимая взгляд вверх. Удерживаю слезы. По коридору разносится тяжёлый стук каблуков, и из-за поворота появляется девушка лет двадцати пяти. Уже, видимо, другая медсестра. – Этери Георгиевна, давайте выйдем, нужно поговорить, – косясь на меня, говорит она, и Тутберидзе, тоже подозрительно оборачиваясь в мою сторону, молча заходит вместе с девушкой в соседний кабинет. Слышу, как поворачивается замок. Спустя несколько секунд, поняв, что мне непременно нужно узнать информацию, тихо подхожу к проёму и прижимаю ухо к деревянной двери. – Но, Этери Георгиевна, вы только Камилу не пугайте. Заберите её отсюда, пожалуйста. – за дверью что-то шуршит. А я, видимо, пропустила начало диалога. – Она отказалась от успокоительных, может вам дать? – Логично, что отказалась. – Спустя некоторое время говорит она, прочищая горло. – Завтра допинг проба, ещё бы она согласилась, – небольшая пауза. – Мне тоже не надо, будем разбираться, что с этим делать. – Просто Камила, она... Мы присмотрели за ней всем персоналом, ей плохо. Она тут сидела и втыкала в стену час точно. Ей надо поспать и домой, в Москву. Она тренироваться не сможет. – объясняет тренеру медсестра, наконец, закрывая шкаф. – Зная её, она в любом случае полетит, вряд ли её здесь оставят. Камила за ней и в огонь, и в воду, – грустно усмехается Тутберидзе и, кажется, встаёт со стула или дивана. А я начинаю понимать, про что может идти речь. И больнее становится с каждой секундой. – Теперь вопрос, как избежать быстрой огласки... – хриплым голосом, спустя долгую минуту шепчет тренер. – Как быстро прольется информация? – Я вам так скажу. – начинает девушка. – Вы сможете скрывать это от Камилы намного дольше, чем от СМИ. Сейчас счёт идет чуть ли не на минуты, нет смысла пытаться это удержать. Мы просто не сможем. – Скрывать от меня. Очевидно становится после этой фразы. А сердце колет слишком сильно, чтобы осознать это хотя бы частично. По предварительным оценкам всё очень плохо, иначе бы не скрывали. Когда обе начинают двигаться в сторону выхода, я быстро прошмыгиваю обратно. Как только открывается дверь, девушка с целой стопкой бумаг направляется к выходу, а Тутберидзе идёт ко мне. – Она мертва? – сразу спрашиваю я, не смотря на сильную боль, невыносимое чувство вины и непонимание. Этери Георгиевна отводит взгляд. – Я не знаю, – сквозь ком в горле проговаривает она каждую букву, и я понимаю, что это всё враки. Мне просто не собираются ничего говорить. – Вы врёте, – шепчу я, когда от обиды и безысходности начинают течь слезы. – Вы врёте! – голос всё громче. – Неужели я не достойна узнать о том, что Аня мертва!? Я ведь не глупая, я уже не маленький ребёнок, я могу принять и понять это! – а голос хрипит уже от того, что я кричу слишком сильно. – Я не понимаю, почему нельзя честно сказать то, что есть? Обязательно врать мне? – неожиданно начинаю кашлять, падаю на колени посреди коридора от сильной слабости. – Я знала, что так оно и будет, я догадывалась, слышите? Я всё знала, но всем было всё равно. Даже ей! – по привычке показываю на выход, где должна быть парковка с Аней. С её мертвым телом. Слезы текут ещё сильнее, и я уже бьюсь в истерике на холодном полу. А Этери Георгиевна молча смотрит на эту картину, и, по моим скромным наблюдениям сквозь истерический приступ и слезы, тоже плачет. После истерики начинается стадия пострашнее. Бессилие.

~•|•~

Это начало развиваться в феврале. В самый разгар олимпийских игр, в самый неподходящий для меня и её момент. – Камил, – тогда прошептала Аня поздно вечером, убирая костюм для короткой олимпийской программы в шкаф. Тогда ещё абсолютно здоровая, счастливая и румяная девочка, без одного дня олимпийская чемпионка. – Я люблю Сашу. Эти три слова и начали сложную историю взаимоотношений Ани и Трусовой. Я догадывалась, что произойдёт что-то подобное, и я была готова к этому ещё в начале сезона. Но и понимание, что так быстро всё не пройдёт и просто не закончится всё равно было. И в первую очередь было страшно за Аню. А после этого олимпиада, Анино золото и Серебро Трусовой. И тогда эта мразь просто сошла с ума. Бесконечные злые шутки, смешки, издевательства, обзывательства. Трусова, оскорблённая серебром творила что хочет и буквально метала стрелы в любого, кто потенциально может её разозлить. Тогда на хрупкие плечи девочек Хрустального легла ещё более сложная задача. Если раньше приходилось прикрывать только негативное отношение Трусовой к абсолютно любому живому существу, то после игр пришлось скрывать прямые ссоры, крики и абсолютно мерзкое её поведение. А Аня всё так же игнорировала всё это, и только сильнее зависима становилась. Всё сложнее и сложнее было её отгородить от влияния. То, как Аня вела себя было не сильно заметно, но Трусова всё тогда поняла. А такие, как она, просто на зависимости от себя не останавливаются. Когда Трусова в сентябре начала проявлять интерес к ранее не нужной и оскорбляемой Ане, всё стало прозрачно и очевидно. Друзей держи близко, а врагов ещё ближе. Трусова хотела её сломать, окончательно оставить за собой очередную наивную дурочку. После недолгих манипуляций Аня зависела от Саши в любом плане, который можно представить. Без неё она не могла прыгать, не могла выражать эмоции, здраво мыслить и, как выяснилось далее, жить. Трусова добилась того, что ей было нужно: полной зависимости Ани от себя. Но отчего-то она продолжала эту игру. Примерно в тот момент я бросила попытки вытащить Аню напрямую. Теперь это было абсолютно бесполезно, она действовала по инструкции, которую ей вшили в мозг. С того момента необходимо было перепрограммировать и забрать у Трусовой нитки, которыми она управляла Аней. Единственным оставшимся вариантом было начать её игнорировать, при чем желательно всем, кто с ней общается. Необходимо было пошатнуть её картину мира, заставить переосмыслить всё, о чём она знает и думает. А следовательно, и отношения с Трусовой. Но когда два кукловода пытаются двигать куклой с разных сторон, она разрывается. Так произошло и с Аней. Всё вместе с симбиозе добило её психику, и она сдалась. Рано или поздно подобное бы произошло, но медленно и мучительно, когда Трусова начала бы тянуть нитки в разные стороны. Когда-нибудь ей бы надоело, и она избавилась от Ани как от игрушки. Даже сейчас, исчезая и совсем не осознавая, что происходит, ей абсолютно всё равно. И будет так же всё равно, когда она узнает, что Ани нет. Ей только проще. Теперь с ней не будет никто. Я не собираюсь прикрывать её от публики, и даже если на меня будут смотреть миллионы человек, я ни за что по пожму ей руку. Пусть всё распадается, пусть будет новый скандал и падение репутации. Я никогда не буду добра с той, кто медленно и мучительно убивала мою подругу на протяжении трёх месяцев. Мне это не нужно. Теперь Трусова никому не будет нужна. Она не догадается, что сделала не так, но ей будет плохо. А Утром я всё же, особо без своего желания, проснулась в комнате у Марка. Похоже, было уже поздно, так как парня не было в комнате. Горло болело, а глаза всё ещё щипали. Просыпаться с таким грузом в голове оказалось тяжелее, чем я думала. Накрыло не по-детски, и какое-то время я просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Пока не пришёл Марк. – Камил? – осторожно спрашивает он, заходя в комнату. – Утро, – видимо, специально пропускает приставку "доброе". Значит тоже в курсе. – Девочки знают? – спрашиваю я охриплым голосом, поворачивая на него голову. – Не думаю. Общаются как всегда, завтракали тоже хорошо. Кстати, – отходит куда-то на несколько секунд. – Я тебе покушать принёс, будешь? – Я только мотаю головой и закрываю глаза. – Марк, а где мой телефон? – тихо спрашиваю я через пару минут, пока парень сидит где-то неподалёку. – Он заряжается, сейчас принесу. – Подходит к ближайшей тумбочке, берёт мобильник и отдает мне. – А зачем? – Новости читать. – немногословно отвечаю я, усаживаясь на кровати. Включаю телефон и первым делом захожу в телеграмм. Тут несколько пабликов с новостями, мимо них ничего не пройдёт. ТАТЬЯНА ТАРАСОВА ВЫСКАЗАЛАСЬ О ПОДГОТОВКЕ К ПРЫЖКОВОМУ ТУРНИРУ Ожидаемое мнение Татьяны Анатольевны по ссылке ниже. Софья Самоделкина на вчерашней тренировке выполнила сиквенцию 4S + 3A. Смотрим на зарождающуюся звезду! *Видео* С паникой читаю бесполезные новости, и спустя несколько статей натыкаюсь на только что зародившуюся, совсем маленькую, но самую страшную. ❗❗❗Погибла Олимпийская чемпионка Анна Щербакова. Подробности выясняются. А в комментариях под постом уже десятки плачущих смайликов, рассуждений, что все врут и абсолютное непонимание фанатов. Теперь знают все. И девочки, и фанаты, и родственники. Все. Сейчас взорвётся Неопознанный, Анин телеграмм и все каналы девочек. Я просто выбрасываю телефон на пол. Ещё пару минут, и абсолютно каждый начнёт подливать масла в огонь, совсем не осознавая, что многие близкие Ани узнали об этой новости через телеграмм.