Весь мир для нас двоих

—Так значит, тут атомная станция взорвалась... - Рейх задумчиво погладил подбородок указательным и большим пальцами, ни на шаг не отставая от СССР.    —Четвёртый блок разнесло взрывом, а после погиб и весь город, - Союз, с набитым рюкзаком и двухствольным ружьём наперевес, шёл по лесной дороге, направляясь к окраине всей территории так называемой зоны.    —А хорошо тут... И не скажешь, что всё радиацией охвачено.    —Её уровень тут почти полностью упал, - старший достал дозиметр, специальный прибор для измерения радиации и запустил. Уровень радиации действительно не превышал нормы, даже был занижен. —Я не знаю, что этому поспособствовало, но факт остаётся фактом, прибор исправен.    —Странно...    Лес, довольно большой по своей площади, кончался широким лугом. Трава там была жёлтой с бледно-зелёными просветами. Цветы и вовсе не росли.    —Вот мы и пришли, - СССР остановился посреди луга и схватил задумавшегося Рейха за шиворот, оттягивая назад. —Осторожнее, кретин! Пройди ты ещё сантиметров тридцать, и был бы безжалостно убит.    Рейх, выйдя из своих мыслей, замер в удивлении, медленно переходящем в шок.    В нескольких десятках сантиметрах от носов его сапог трава исчезала вовсе, оставляя только бесплодную, до тла выжженную землю. Небо там было заволочено серо-зелёными облаками, а само небо было кроваво-красным с оранжевыми разводами.    —Это...и есть наш мир...? - сглотнув ком в горле спросил Рейх.    «Пап, а ради чего ты живёшь?» - Рейх обнимает его сзади и прячет нос в воротнике отца.    «Ради тебя, сынок,» - раздаётся из-под прямоугольной маски на его израненном лице. Рейх знает, что эта имитация лица всего-то для того, чтобы прятать шрамы, которых отец сильно стеснялся.    «А ещё для чего?»    «Для этого,» - он обводит рукой весь ночной Берлин. С башни дворца его прекрасно было видно.    «А зачем оно тебе?»    «Знаешь, Рейх... Мир, он... Он так прекрасен! И мне бы было очень больно, если бы он однажды погиб под пеплом и кровью войн. Я люблю эти земли, я люблю каждого маленького брата, - так страны называли людей, - люблю их труд для нашего процветания. Я люблю эти поля, степи, коров на лугу и птиц в ясном небе. Люблю смотреть, как молодые крестьянки гоняют гусей, я люблю смотреть, как бегают по дворам мальчишки, изображая наших великих правителей... Это всё прекрасно, Рейх, но я чувствую, что мой конец близок...»    «Не говори так, пап!» - сын был обеспокоен таким настроем своего родителя.    «Я причинил тебе много боли, мальчик мой, и я прошу тебя, не позволь себе стать таким, как я. Прошу тебя, сохрани весь этот мир, пусть они и дальше улыбаются и плачут только от счастья...»    «Прости папа, я выбрал не тот путь... - немец, задумавшись, опустил голову. —Если бы я только знал, к чему приведёт моя проклятая игра... А ты тогда был прав. Мне было очень больно тебя терять, и это посеяло в моём сердце ненависть, я пообещал отомстить. Не получилось...»    —К сожалению, да, - прозвучал голос Союза над ухом. —О чём задумался?    —Да так... Ни о чём.    Союз осторожно протянул руку с дозиметром к своеобразному барьеру между спасительным Чернобылем и внешним миром. Жуткий треск разрезал слух и прибор едва не вышел из строя.    —Я, думаю, и без показателя понятно, какой там уровень, - подметил Союз, убирая дозиметр в карман рюкзака.    —Здесь... Здесь будто... Стена стоит, - Рейх протянул руки, но коснуться невидимой оболочки не рискнул.    —У меня такие же ассоциации, - СССР склонил голову. —Но почему получилась такая аномалия, я без понятия. —Здесь вообще не должно быть никакой жизни. Всё мертво уже многие годы... Но жить в Чернобыле врюполне возможно! В магазинах лежат продукты, фон с которых сошёл непонятно как, на земле можно выращивать ну абсолютно нормальные овощи и прочие культуры. И они будут без мутаций! Конечно, это лишь отдельные клочки земли, но всё же... И мутанты проблемы создают.    —Тот, что напал на меня... Когда-то был собакой?    —Скорее всего. Их много, но они уязвимы. А где патроны для ружья искать, я знаю, так что не пропадём.    Рейх замолчал. Он никак не мог поверить в то, что происходило. Ещё два дня назад он был мёртв, вчера проснулся живым, а сегодня понимает, что во всём мире остались только они с Союзом. Точнее, появились.    —Я хочу домой... - будто потерявшиеся дитя пробормотал немец, опустив голову и прикрыв глаза.    —Теперь зона наш дом, - тяжело вздохнул Совет. —Раз мы живы, значит, для чего-то нужны. Пойдём, я ещё кое-что тебе покажу.    —Ага...    Странно. Очень странно. А странно то, что Рейх расстроился. Внутри всё сжалось, будто все органы завязались в тугой узел. Но почему? Потому, что он не выполнил просьбу отца, или потому что в нём есть хоть что-то человеческое?    Союз придерживался второго варианта. В его сердце всё ещё жила вера в то, что Рейх может быть человеком.    Русский приобнял его за плечи и вместе они побрели в обратном направлении.    Выйдя из леса, мужчины свернули к широкой площади на одной из городских улиц. Тут было тихо, как и во всём городе в целом, только ветер шумел, гуляя в кронах деревьев. Только он и давал понять, что ещё не всё кругом мертво.    У обочин стояли брошенные машины, превратившиеся за время в куски ржавого металла. Под деревом в парке виднелся велосипед, скорее всего привезённый когда-то из Чехословакии.    Третья Империя не смотрел на это всё. Он смотрел в небо, ясное и голубое, только без облаков. Он и вчера не замечал их там.    «Почему же то небо чужое... Почему тут оно такое, какое было до того, как я умер, а там оно охвачено пламенем ада...»    —Ты выглядишь обеспокоенным, - большая рука коммуниста похлопала его по плечу.    —Что? Ничего подобного.    —Ну я же вижу.    —Отстань.    Союз вновь вздохнул. Было заметно, что такой ответ его чем-то расстроил.    —Мы на месте. Вправо посмотри.    Рейх остановился и посмотрел туда, куда ему указали. Тело сковал шок и ужас.    Целая аллея из статуй уходила далеко вдаль. И статуи эти были посвящены странам мира, если не всем, то большей части. Целый Интернационал из камня выстроился друг напротив друга в два ряда.    —Это... Как же..? Зачем? - немец выдавливал из себя слова не в силах нормально говорить. Шок парализовал даже челюсти.    —Я не знаю. Но что-то в них не так... - Союз подошёл к одному из постаментов и залез на него. Памятник изображал его сына, Россию, тянущего руку к каменной Германии, стоящей напротив. —Посмотри на них.    Третий подошёл к нему и стал разглядывать статую. Ничего необычного он не заметил.    —И что я должен увидеть? - нацист изогнул бровь.    —Они же словно просто застыли. Абсолютная точность, даже суставы на пальцах, как же они детальны...    —Разве, не все памятники такие?    —Нет, - СССР сел на постаменте. —Не так детально же. И кто поставил их в мёртвом городе?    —И что ты думаешь?    —Ничего. Пока ничего.    Голубоглазый спрыгнул с куска камня и отряхнулся.    —Куда теперь пойдём? - Тройка подошёл к нему и поправил воротник его плаща.    Союз на действия товарища отвёл смущённый взгляд. Ему вдруг вспомнилась жена, точно так же поправляющая его одежду перед выходами в свет, да и без всяких поводов тоже.    —Тут неподалёку магазинчик полуразрушенный есть, - златовласый СССР кивнул в сторону. —Там семяна разные есть. Нужно их достать и посадить. Продукты имеют свойство заканчиваться. Поэтому, самим придётся что-то выращивать. Как я уже говорил, тут хорошая земля есть.    —А внешние опасности? Что будет, если нападут, пока сажать будешь?    —В том домике, где мы с тобой живём, есть помещение без крыши и с широкими окнами. Там я установил решётки, так что никто не проберётся. Там и будем сажать.    —Ты живёшь, а не мы.    —Теперь уже мы. Я официально принимаю тебя в свою семью, - и он улыбнулся.    —Да ну тебя, кретин... А где же ты будешь напитки брать? Например, молоко?    —Оно тут тоже есть, будто кто специально оставил. Нашёл в работающем холодильнике у нас в логове. Конечно, это не то молоко, что мы с тобой пили. Хер его знает, из чего оно состоит.    —Странные дела...    —И не говори. Будто кто-то нас ждал и подготовился к нашему приходу.    Мужчины шли по дороге, укрытой ковром из пыли и мелких камушков. Отсутствие людей тут было явно заметно.    —Ты ходил в центр города? - спросил Рейх.    —А как же! Ходил, конечно. А что?    —Я нашёл старые газеты в ящике возле дивана, на котором спал... Там были за пару-тройку десятков лет, и я просмотрел их за ночь. Красиво тут было...    —Ещё бы! Я все силы положил на то, чтобы в Украине, Беларуссии и России самые прекрасные города. Эти трое были самыми достойными наследниками не смотря на то, что всех своих детей я любил одинаково. Но Украина предал меня и брата с сестрой, и не раз. Я разочарован в нём.    —Он, как и моя дочь, слишком доверчивы, - заявил младший. —Она много кому верила и теперь, как я знаю, под властью Америки существовала. ГДР была другой...    —Не печалься, Рейх. Твоя дочь умерла достойной и благородной смертью. Я отговаривал её, но упрямая девчонка стояла на своём! Я не смог остановить её.    —Значит, так и должно было быть, - Тройка опустил фуражку, прикрывая глаза. Так, на случай, если вдруг случайно заплачет.    —Ну, не грусти ты, - русский приобнял его за плечи. —Мы то живы. И, может быть, наши дети тоже. Нам ещё многое выяснить предстоит...    Тот промолчал. Тоска по одной из дочерей и по отцу неожиданно забралась в сердце, разрывая его в клочья. Он не хотел плакать, но сдерживать слёзы плохо получалось, поэтому он отворачивал голову.    Советский союз понимал его тоску и знал, что он плачет, но не трогал, ничего не говорил. Только обнимал и гладил по спине. Рейх сначала предпринимал попытки скинуть его руку, но потом перестал, глубоко в душе признавая, что ему нравится, что это ему и нужно было.    На одной из улиц действительно был магазин, где когда-то продавали семена. Сейчас он был разрушен, но сохранял более-менее опрятный вид.    Союз зашёл внутрь через дверь, скрипевшую ржавыми креплениями. Рейх последовал следом и прикрыл за ними дверь. Драться с мутантами ему интереса не было ну никакого.    Благо, было раннее утро и в здании было относительно светло.    —Какова наша цель, Союз? - спросил немец, осматриваясь.    —Ааа... - русский застыл и какое-то время молчал. —Бери всё, что под руку попадётся, а дома разберёмся...    —Так точно, - второй улыбнулся и пошёл рыскать по полкам.    «Папа! Пап!» - Рейх вздохнул с облегчением, когда наконец нашёл родителя.    «Да, милый?» - Империя взглянул на него через плечо.    Отец с книгой в руках и в потёмках казался загадочным чернокнижником. Плащ за его спиной спадал на пол и мужчину, видно, совсем не заботила его чистота.    «Пап, я... Мне нужно кое-что тебе сказать!»    «Ну, так говори,» - отец снова отвернулся, продолжая чтение, но Рейх знал, что он его слушает.    «Ты неправильно поймёшь...»    «Сынок, я никогда не говорю что-то на эмоциях, не обдумав, ты ведь это знаешь.»    Младший немец тяжело вздохнул. Ему было страшно рассказывать свой самый сокровенный секрет. Но рано или поздно нужно было в этом сознаться, а отец, наверное, поймёт.    «Папа, мне нравится Союз! Как парень!» - и он зажмурился, ожидая, что сейчас в него прилетит книга или ещё что-нибудь.    «Ну, и? Что же с того?» - голос ГИ звучал совершенно спокойно.    «Но... Мы ведь оба...парни...»    «Ах, мой глупый мальчик, союзы между странами мужчинами ничуть не реже, чем между страной мужчиной и женщиной. В отличие от людей, у нас это грехом не считается. Мы диктуем религии, но сами никогда их законам не подчинялись.»    «А... Как так...?»    «Чего только в этом мире не бывает, мальчик мой! - отец отложил книгу и подошёл к сыну, потом положил ладони на его плечи, заглядывая в глаза парня. —Я, например, на человеческой женщине женился. И дед твой тоже. Хотя у нас это было запрещено, потому что страны не всегда переживали смерть любимых людей. Но это не помешало мне полюбить твою маму.»    «Она бросила нас, почему ты говоришь о ней с такой теплотой?»    «Потому, что нужно уметь прощать, сынок. А что на счёт тебя с Союзом... Когда вырастешь, я дам добро на ваш брак, если у вас всё взаимно.»    «Взаимно!»    «Странно, что я вспоминаю об этом сейчас, - перебирая пакетики с семенами в лотке думал Рейх. —Ещё более странно, что я помню всё слово в слово, будто разговор минуту назад был. И так каждое воспоминание... Мы ведь так и не поженились, - он оглянулся на коммуниста, рыскающего по полкам. —Но повенчались... Наши души навеки связаны, может, поэтому мы сейчас вместе с тобой?»   Сунув в карман мундира пачки с выбранными семенами, Третий подошёл к русскому и обнял со спины, сцепив руки на его талии. Старший вздрогнул и явно удивился, но ничего не сказал, погладив его по руке.    —Ты помнишь наше венчание? - пробубнил нацист ему в спину.    —Да, помню, - с горечью в голосе проговорил Союз.    —Скажи, ты... - а проложить сил не хватило.    —Что я?    —Неважно, забудь.    —Ну, хорошо, как скажешь.    Набрав ресурсов, мужчины отправились в обратную дорогу.    —Ты какой-то грустный ходишь, - заметил СССР, глядя на младшего. —Тебя тревожит что-то?    —Я ожил и проснулся в мире, где кроме тебя никого нет. Тебя это не тревожило?    —Нет, - Совет взглянул вдаль. —После Великой Отечественной я уже ничего не боюсь, не волнуюсь ни о чём. Я прошёл ад, мне не страшно.    —Ммм... - младший поджал губы. —Ты злишься, да?    —А ты бы не злился?    —Злился бы. И ненавидел, - честно сознался Тройка.    —А я нет, - он улыбнулся. —Мы разные.    —И как же так? Почему?    —Потому, что отец научил меня прощать на всю жизнь, сказав одну фразу.    —Какую?    —«Если все друг друга будут ненавидеть, в мире не будет место любви. А ты её вкусил плоды, ну разве же они не сладкие?»    —И... Они сладкие?    —Сладкие. Ты ведь и сам любовь попробовал.    —Я никогда её не знал...    —Рейх, отбрось политику, мы уже не у власти и править больше нечем, всё мертво. Пусть не это говорит сейчас, - он ткнул пальцем в лоб немца, - а это, - а после ткнул тем же пальцем в его грудь.    —Что ты несёшь? - нацист нахмурился. —Люди и страны не с помощью сердца говорят, а с помощью мозга и языка.    —Сердце тоже говорить умеет. Попробуй! Что ты чувствуешь?    —Что ты придурок.    СССР промолчал. Он вздохнул и запустил пальцы в свои волосы, приглаживая их.    —Годы идут, а ты не меняешься, - сделал русский заключение.    —Для нас наши годы только сейчас пошли. Я не мог измениться.    —А что ты видел там, откуда дороги нет?    —Ничего, пустоту, тьму и звёзды. А это тут при чём?    —А не имей ты чувств, не видел бы звёзд.    —Чего?!    —Ты сам всё поймёшь.    Союз прямо сейчас бы сознался в том, что до сих пор его любит, но боль от предательсва была слишком велика. Оставалось только надеяться на то, что Рейх действительно сам всё поймёт и сделает первый шаг самостоятельно. И тогда Союз, не раздумывая, пойдёт ему навстречу.