Призрак Арктического института. Книга вторая: Долог путь

      …Мы находимся на последней из ступеней, там, где вторично срезан горный склон, ведущий ввысь путём очищение. Здесь точно так же кромкой обведен обрыв горы, и на первую похожа эта, но только выгиб круче закруглен. Дорога здесь резьбою не одета; стена откоса и уступ под ней сплошного серокаменного цвета.       — Мы не можем ждать, чтоб узнать дальнейший путь, — говорит блаженная, — это займёт много времени, а выбор надо сделать поскорей.       — Согласен, медлить нам не пристало.       Затем, на солнце устремляя взоры, недвижным стержнем делает правый бок, а левый поворачивает вокруг опоры.       — О, милый свет, средь новых мне дорог к тебе зову, — обращается к небесному светилу она. — Помоги нам, как должно, чтобы здесь ты нам помог. Тепло и день ты излучаешь земным долинам; и, если нас не иначе ведут, вождя мы видим лишь в тебе едином.       То, что как милю исчисляют тут, мы там прошли, не ощущая дали, настолько воля ускоряла труд. А нам навстречу духи пролетают, хоть слышно, но невидимо для глаз, и всех на вечерю любви сзывают.       Так первый голос, где-то возле нас, «Vinum non habent!» — молвит, пролетая, и вновь за нами не единожды повторяет.       И, прежде чем он скрылся, замирая за далью, новый голос: «Я Орест!» — опять восклицает, мимо проплывая.       Я знаю, что мы среди безлюдных мест, но чуть интересуюсь, бровь приподняв:       — Чья это речь? — как третий: «Врагов любите!» — возглашает рядом.       И добрая спутница моя:       — Выси эти стегает грех завистливых; и вот, сама любовь свивает вервья плети. Узда должна звучать наоборот; быть может, на пути к стезе прощенья тебе до слуха этот звук дойдёт. Но устреми сквозь воздух силу зренья, и ты увидишь — люди там сидят, спиною о камни опираясь.       И я, глаза расширив, вижу людей, одетых в мантии простые; был цвета камня этот их наряд.       Ближе подойдя, я слышу зов к Марии: «Моли о нас!» Так призван был с мольбой и Михаил, и Петр, и все святые. (Читал я Библию чисто из интереса). Сомневаюсь, что кто-то ходит по земле такой бессердечный, кто бы не смутился тем, что предстало вскоре предо мной.       Когда я с ними рядом становлюсь и видеть могу подробно их дела при жизни, я сильно печалюсь о них. Их тела власяницей покрыты, и плечом они друг друга подпирают, а вместе подпирает всех скала. Так нищие слепцы на хлеб собирают у церкви, в дни прощения грехов, и друг на друга голову склоняют, чтоб всякий пожалеть их был готов, подвигнутый не только звуком слова, но и видом, вопиющим громче слов.       И как незрячий не может видеть солнца, так и от этих душ, сидящих там, небесный свет себя замкнул сурово: у всех железной нитью по краям зашиты веки, как для прирученья их зашивают диким ястребам. Не желая огорчать их и, пройдя невидимым, и видя их, оглядываюсь, желая наставления.       Джанин поняла смысл бессловесных речей моих и молвит так, не требуя вопроса:       — Спроси, в словах коротких и живых!       Джанин идёт по выступу откоса тем краем, где нетрудно, оступясь, упасть с неогражденного утеса.       С другого края, к скалам прислонясь, сидят духи, и по лицам слёзы сквозь страшный шов у них волною льётся.       Я начинаю так, не продолжая шага:       — О вы, чей взор увидит свет высот и кто добра другого не желает, да растворится пенистый налёт, мрачащий вашу совесть, и сияя, над нею память вновь да потечёт! И если есть меж вами мне родная англо-саксонская душа, я был бы рад и мог бы ей быть в помощь, это зная.       — У нас одна отчизна — вечный град. Ты разумел — душа, что обитала пришелицей в Англии, мой брат.       Немного дальше слова эти звучали, чем стали я и спутница моя Джанин; в ту сторону подвинувшись сначала, я меж других вижу, наконец, того, кто ждал.       «Как, интересно, я его заметил?»       Он поднимает подбородок, как слепец.       — Дух, — говорю я, — чей жребий станет светел! Откуда ты или как зовут тебя, когда ты тот, кто мне сейчас ответил?       И душа мне говорит:       — Из «города ангелов» я и здесь, скорбя, как эти все, что жизнь свою пятнали, зову, чтоб Вечный нам явил себя. Меня звали Ирен, жила я с мужем в бедности, как духовной, так и материальной. В не самом благополучном районе, в котором частенько происходили нападения плохих людей на невинных. И так уж судьба поступила со мной, что стала я понемногу завидовать тем, кто живёт в благоустроенных домах и благополучных районах. «Почему мне и моей семье так не везёт?» терзалась я мыслью этой много лет до самой смерти в больнице. И лишь на смертном одре покаяться пред господом успела. И дети мои, хвала Богу, молились святым за меня, чтоб не осталась я там внизу до конца срока… Но кто же ты, который, нам даря своё внимание, ходишь, словно зрячий, как я сужу, и дышишь, говоря?       И я, мягко улыбнувшись, отвечаю:       — Мои глаза закроются не иначе, чем ваши, но ненадолго, так как я, к счастью своему, редко завидовал тем другим, кому везло в чём-то в жизни. Гораздо большим ужасом смущен мой дух пред мукой нижнего обрыва; той ношей я заранее пригнетен.       Тут я вспоминаю, как в юности своей я часто завидовал одноклассникам своим. Завидовал тому, как много они: участвуют в научно-практических конференциях, ездят на экспедиции, гастролируют, выступают, танцуют, людей развлекают и получают за это грамоты, дипломы, президентские стипендии и тому подобные вещи. О, как больно мне было от всего этого. Я один тогда чувствовал себя серым мышонком, пустым местом, нулём.       Я прекрасно понимал, что связи были у их родителей, и те своим детям помогали на пути к успеху и славе. Ну а я? Что я мог поделать с этим? Я был никем, как ранее я говорил. Жил я среди своих дедушки с бабушкой — простых людей. И помощи от них я никакой и ждать не мог. Однако дедушка заменил мне отца, ушедшего к женщине другой.       Но, когда я принял твёрдое решение себе самому протаривать дорогу к славе и величию, та боль во мне исчезла бесследно. Ведь я сам начал тогда принимать участие в небольших конкурсах, школьных концертах и даже снимался на видео. И всё, я больше никому не завидовал с тех пор. Ещё потому что понял, что путь к славе ой как труден.       — Раз ты там не был, — словно слыша диво, молвит тень, — кто дал тебе взойти?       Я взглядом указываю на Джанин, стоящую рядом со мной, словно тень:       — Здесь она, и слушает молчаливо. Ещё я жив; лишь волю возвести, избранная душа, и я земные, тебе служа, готов топтать пути.       — О, — душа в ответ, — слова твои такие, что, несомненно, бог тебя любит; так помолись иной раз о несчастной Ирен. Прошу тебя всем, сердцу дорогим: быть может, ты пройдешь землей родины нашей, так обо мне скажи моим родным.       — Ирен, прости, что рано тебя огорчаю, но, послушай. Не знаю, сколько времени я здесь нахожусь. И сколько ещё пробыть в Чистилище осталось до тех пор, пока не доберусь к вратам Рая. Скажу тебе одно: в мире живых сейчас наверняка творится полный хаос. Виной ему стали тёмные силы зла, выпущенные на волю злой ведьмой, пожелавшей власти над всеми нами. Но я богом клянусь тебе, что когда вернусь на землю и найду твоих родных, я непременно скажу им о тебе. И сам буду молиться о тебе, чтоб скорее ты достигла места подле Бога.       — Благодарю, дорогой земляк.       — Кто это кружит здесь, как странник некий, хоть смертью он еще не окрылен, И поднимает и опускает веки?       — Не знаю, кто; его кто-то привёл; спроси, ты ближе; только не сурово, а ласково, чтобы ответил он.       Так, наклонясь один к плечу другого, шепчутся двое, справа от меня; потом, подняв лицо, чтоб молвить слово, один произносит:       — Дух, во плоти своей идущий к небу из земного края, скажи нам и смущение развей: откуда ты и кто ты, что такая тебе награда дивная дана, редчайшая, чем всякая иная?       И я, призадумавшись:       — В Штатах река есть одна, и носит она имя английского мореплавателя, что жил в веке семнадцатом, и исследовал её вдоль и поперёк. С тех берегов принес я это тело; сказать мое вам имя — смысла нет, ведь я парень простой. Но, если вы настаиваете на том, то скажу вот что: мой род ведёт начало от крови человека, щедрого, благородного и великого. Он был могучим воином, славным рыцарем и правителем народа своего.       И вопрошавший:       — Если в твой ответ проникнуть под силу суждению моему, ты говоришь о Гудзоне.       А сосед ему говорит:       — Должно быть, не напрасно названья реки этой он не избег.       И тот:       — Имя предка этого юнца известно мне с давних пор. Лорд Джон Великий звали его. И он в самом деле был великий человек, что смог по известности своей сравниться с Артуром Пендрагоном. Говорили, он, не жалея богатств своих, делился ими щедро с простым людом. На аудиенциях внимал словам подданных своих и помогал им всем, чем только мог. Защищал от дурных людей слабых и обездоленных, подвиги ратные свершал. И подданные любили его и уважали, с почестями встречали, когда возвращался с крестовый походов он.       Речь этого рождает во мне желанье знать, как его зовут; и мои слова звучат как просьба для него. И тот же дух ответил мне и тут:       — Ты о себе мне не сказал ни звука, а сам меня зовешь на этот труд! Но раз ты взыскан богом, в чем порука то, что ты здесь, отвечу, не тая. Узнай же: я Ренар, прозванный Змееустом. Так завистью пылала кровь моя, что, если было хорошо другому, о, ты видел бы, как зеленею я. И вот своих семян я жну солому. О род людской, зачем тебя манит лишь то, куда нет доступа второму? Однако ж, ты иди, американец; мне сейчас милей беседы — выплакаться; так душу мне измучил мой рассказ!       Мы знаем — шаг наш должен дойти до этих душ; и раз молчат они, мы на дорогу можем положиться. И вдруг на нас, когда одни выходим, раздаётся голос, мчащийся вдоль кручи быстрей Перуна в ненастные дни: «Меня убьёт, кто встретит!» — и, летучий, затихает вдали, как затихает гром, прорвавшийся сквозь оболочку тучи. И едва наш слух успевает забыть о нём, как раздаётся новый, словно повторённый удар грозы, бушующей кругом: «Я тень Аглавры, в камень превращённой» И я, правей, а не вперёд шагнув, к Джанин прижимаюсь, устрашённый.       Когда уже всё вокруг затихло, она произносит:       — Вот жёсткая узда, чтобы греховный сдерживать порыв. Но вас влечёт наживка, без усилий на удочку вас ловит супостат. И более нет пользы ни от сдерживающих примерах наказанного греха, ни в заманчивых примерах награждённой добродетели… Вокруг вас, взывая, небеса кружат, где всё, что зримо, — вечно и прекрасно, а вы глядите под ноги; и вас карает тот, кому всё без слов понятно.       Вскоре мы с Джанин подходим к третьему кругу Чистилища. И уже начинает смеркаться, предвещая наступление заката. Лучи заходящего солнца бьют нам в лицо, потому как держим мы путь к закатной стороне по выступу утёса. А потом я неожиданно чувствую, что мне в глаза ударяет новый блеск, струясь продольно, и удивляюсь этому. Тогда ладонь невольно подношу я ко лбу, держа её козырьком, чтобы свет больно не резал мне глаза. Мне кажется, что это дело рук зеркально отражённого сияния. И я быстро поворачиваюсь к блаженной. Продолжение следует…