Венера — Любвеобильные
Задолго до появления современного человечества люди верили, согласно учению Птолемея, планеты, включая Солнце, обращаются вокруг Земли не просто по круговой орбите, а вращаясь по некоему малому кругу, эпициклу, центр которого совершает круговое движение вокруг Земли, чем и объясняется их петлеобразный путь. Венера, как третья по удалённости от Земли планета, вращается в третьем эпицикле, сияя в небе то после захода солнца как вечерняя звезда, то перед восходом как утренняя. Как мы туда взлетели, мне до сих пор непонятно. Но что мы — в ней, уверило меня мамино лицо, став ещё прекрасней. Как различимы искры посреди огня или голос в голосе, когда в движение придёт второй, а первый ждёт, звеня, так в глубине светящейся планеты я вижу кружение других светил. То были души любвеобильных, движимые с разной скоростью. От мёрзлой тучи ветер не слетает настолько быстрый, видимый или невидимый, чтоб он не показался тихим и вялым в сравнение с тем, как к нам стремимы святые светы, покидая танец, возникший в Эмпирее. Из глуби тех, кто был вблизи от нас, «Осанна» звучит так, что томлюсь я по этим звукам так много раз. Потом один от прочих отделяется и начинает так: — Мы все служить тебе спешим, чтоб ты за нас развеселился. В одном кругу, кружение и алчности наш сонм с ангельской чредой небесной мчится, которым великий Данте некогда сказал, в судьбе земной: «Вы, чьей заботой третья твердь кружится». Мы так полны любви, что для тебя нам будет сладко и остановиться. «Ух ты», — приятно удивляюсь я такой неожиданности. — Скажи мне, кто вы такие? — произношу, замкнув большое чувство в этом слове. И дух этот так обрадовался, услышав мой вопрос. И на радостях он мне говорит: — Я мало жил в дельном мире; будь мой век продлён, то остался бы с тобой, друг мой Габриэль, и помог бы землю отвоевать у адовых отродий. — Нет, быть этого не может, — я падаю на колени, взгляда не опуская, и мои слёзы вновь наворачиваются в глазах моих. — Кристиан, неужели это ты? — Да, это я, Габриэль, — мягко улыбнувшись, отвечает тот, — твой названый брат. Узнав в духе этом Кристиана, я прячу лицо в ладонях и уже начинаю горько рыдать. «Как так могло произойти, что он, мой дорогой названый братец, мог умереть раньше конца своего срока жизни? Как мой любимый Кристиан мог уйти от нас раньше меня?» И тут я вспоминаю: он сильно болел с детства, хоть мама и давала ему молоко от себя. Этого было мало, потому мой братишка умер, не дожив до старости, в возрасте двадцати лет. «Боже, как я мог забыть об этом? Как это событие могло вылететь вон из моей головы?». Слёзы не перестают литься, они ручьями спускаются к подбородку и капают на облако-платформу. Я вспоминаю ещё кое-что: я всегда пытался забывать всё плохое, что случалось в моей жизни, и запоминать только хорошие счастливые и радостные моменты. И из-за этого мне становится ещё горше. А я ведь так любил Кристиана, как люблю Майкла. Мама опускается рядом со мной на корточки и заботливо обнимает за плечо, стараясь утешить. Однако боль и печаль не утихают. — Меня любил ты, с нежностью большой, как любил родного, — говорит Кристиан, подойдя поближе и, тоже опустившись рядом. Я чувствую, как кладёт он руку свою на моё трясущееся плечо. — И я тоже люблю тебя, Габриэль, своего старшего названого брата. — Брат, скажи мне, если б я мог предвидеть твою преждевременную кончину… — хотел было я спросить его, но он лишь отрицательно качает головой. — Нет, судьбой начертанного не изменить, — отвечает Кристиан. — Однако, не будь моя родная мать страшной курильщицей, а отец — пропойцей, я мог бы родиться тогда вполне здоровым мальчиков. Но увы, этому не суждено было сбыться. Что было то было, Габриэль. Не будем ворошить прошлое. Я рад видеть тебя, старший. — Я тоже, Кристиан. Мы встаём на ноги, мои слёзы высыхают и больше не льются. Я хочу обнять Кристиана, но не могу; так как когда заключаю его в свои объятия, мои руки проходят сквозь него. И я понимаю, что передо мной стоит лишь его бессмертная душа, а бренное тело давно лежит в могиле и медленно гниёт и разлагается с годами. Мама тоже встаёт на ноги, всё ещё обнимая меня за плечи. — Тогда, почему мне с рождения не повезло с интуицией? Её у меня совсем нету. — Послушай, Габриэль, — начинает он. — Услышав истину одну, к тому, чем вызвано твоё сомнение, ты станешь грудью, как стоишь спиной… Тот, кто приводит в счастье и вращение мир, где ты всходишь, в недрах этих тел преображает в силу провидение. Не только бытие предусмотрел для всех природ абсолютный Разум, но вместе с ним и лучший их удел. Всё делается со строгой точностью. А будь иначе, то поверхность на пути твоём такие действия провела бы, что был вместо творчества — разгром. — А это означало бы, — продолжает Кристиан, — что слабы умы, вращающие сонм светил, и тот, чья мудрость их питать должна бы. Хочешь, чтоб я попонятнее объяснил? — Нет, не нужно, — отвечаю. — Думать глупо, что б нужный труд природу утомил. — Как думаешь, мир жил бы плохо, не будь согражданином человек? — Да, — говорю ему, — полагаю, что да. Это нетрудно доказать. — А им он был бы, если б не прибег для разных дел к множеству различных званий? Нет, если правду говорил тогда длиннобородый хрен, — затем, Кристиан отсюда делает такой вывод: — Отсюда — испокон веков различны корни наших склонностей и способностей. В одном родится воин, в другом — чиновник, в ином — священник, в ином — учёный-изобретатель и художник. — Вот почему ещё во чреве матери библейский Исав был не похож на своего брата-близнеца Якова. А отец Ромула безвестен, однако люди считали его сыном бога Марса. Потомки были бы во всём похожи на предков, если бы небесный промысел не вмешался в это. Теперь ты к истине стоишь лицом. Но чтоб ты знал, как мне с тобой радостно, хочу, чтоб вывод завершил приобретённое тобою знание, как плащ завершает одежду… Природа, если к ней судьба беспощадна, всегда, как и любой другой посев на чуждой почве, убого смотрит. И если б мир, основы обозрев, внедрённые природой, шёл за нею, он стал бы лучше, в людях преуспев. Вы тащите к церковному елею будущего воина, а царствование отдаете проповеднику. И так ваш след сбивается с пути. — Брат мой, мы с тобой обязательно ещё встретимся, — говорит Кристиан, прощаясь. — А пока, поболтай ещё кое с кем и, прощай. И он уходит, возвращаясь в круговорот светил. — Прощай, — говорю ему вослед, — будь счастлив. Мама кладёт руку мне на плечо в знак поддержки. И вот ко мне ещё одна звезда подлетает и, озаряясь вовне, являет волю сделать, что мне мило. Взор мамы, ко мне устремлённый, в том, что она с просимым соглашается, меня, как прежде, убеждает вполне. Я прошу дух этот рассказать немного о себе и, она мне молвит вот что: — Вверху есть зеркала (для вас — Престолы), откуда блещет нам судящий Бог; и эти наши истины глаголы. Так поясняет дух женщины, что эти ангелы, пребывающие в Эмпирее, отражают, как зеркала, мысли Бога, верховного судьи, и, читая в них эти мысли, блаженные могут предсказывать будущее. Затем в этой сфере мы встречаем Фолько Марсельского, пляшущего среди серафимов шестикрылых. Он говорит, что в небе этом видят то искусство, что творит с такой любовью, и глядят в Начало, чья благость к высям дольный мир стремит. Дальше Фолько рассказывает о иерихонской блуднице Рааве, укрывшей разведчиков Иисуса Навина и этим помогшей ему взять Иерихон. После чего мы прощаемся с ним и продолжаем наш путь к божьему дворцу.Часть 16. Рай: Третья сфера
28 января 2023 г. в 05:19
«Osanna, sanctus Deus sabaoth, suprillustrans claritate tua felices ignes horum malacoth» так вижу я поющим Юстиниана, и как он под свой напев плывёт, двойного света двигая красоту. Он себя с другими в танце соединяет, и, словно стаю мчащихся огней, внезапное пространство их укрывает.
«Скажи, скажи же ей, — колеблясь, талдычу я сам себе. — Ты, жаждой знаний горящий, скажи об этом маме своей!»
Но меня повергают в благоговейный трепет уже одни лишь звуки ХЕ и ЕН, что образуют первый и последние слоги маминого имени.
Она ж, таким не потерпев меня, говорит, ласково улыбнувшись мне:
— Как я сужу, — а мне понять несложно, — тебя смущает, что праведная месть может быть отомщённой правосудно. Габриэль, твои сомнения мне легко развеять. А ты слушай, и то, чего не знал, в моих словах обрести ты будешь рад…
Я киваю ей, сглотнув в благоговении.
— За то, что Адам не дал связать свой произвол, себе на зло, — прокляв себя, он всех проклятию предал, — начинает мама. — И человечество во тьме растлённой больным слегло на долгие века, пока Христос не сошёл в мир, где природу, отпавшую от творца вселенной, он слил с собой могуществом Любви неизречённой. На то, что я скажу, глаза открой! Была природа эта, с ним слитая, как в миг создания, чистой и благой; но всё же — тою, что обитель Рая утратила, в преступной слепоте путь истины и жизни презирая. Поэтому и кара на кресте, свершаясь над воспринятой природой, была превыше всех по правоте; но также и грешной платой, когда мы взглянем, с чьим лицом слилась природа эта и кто был распятый.
— Так эта смерть, в последствиях делясь, и Бога, и евреев утолила: раскрылось небо, и земля затряслась. И я тебе сейчас разъяснила, как справедливость разрушением Иерусалима за праведное мщение отомстила. Но только вновь твой ум таким узлом, за мыслью мысль, обвился многократно, что ждёт свободы и томится в нём… Ты говоришь: «Мне всё это понятно; но я не понял, почему Господь для нас избрал лишь этот путь спасения». И я скажу, никто из тех, сын мой, не проникал глазами в тайну этого решения, чей дух в огне любви не возмужал.
— Здесь многие пытают силу зрения, но различают мало; потому скажу, чем вызван этот путь спасения. Господня благодать, отметая тьму, горит в самой себе и так искрится, что вечные красоты льёт всему. Всё то, что Бог создаёт непосредственно, пребудет вечно, ибо не перейдёт её печать, когда она ложится. И всё это всецело вольно, ибо то свободно, что сотворённых сил не ощущает гнёт. Что ей сродни, то больше ей угодно; священный жар, повсюду излучён, живее в том, что более с ним сходно. И человек бессмертием, свободой и подобием Богу наделён. Но при утрате хоть единой доли он благородства своего лишён.
— Один лишь грех его лишает воли, лишая сходства с Истинным Добром, которым он не озаряем больше. Изгнанный в достоинстве своём, он встать не может, не восполнив счёта возмездием за наслаждение злом. Увы, природа наша такова, что согрешая вся в лице Адама, утратила, упав, свои дары и райские ворота. И не могла вернуть старинных прав, как строгое покажет рассуждение, тот или этот брод не миновав: иль чтоб Господь ей даровал прощение из милости; иль чтобы смертный сам мог искупить своё грехопадение. Теперь направь взор свой к глубинам предвечного совета и вниманием усиленно прильни к моим словам!
Я заостряю слух, чтоб внимательнее слушать маму.
— Сам человек достойным воздаянием спасти себя не мог, — продолжает она, — лишённый сил принизиться настолько послушанием, насколько вознестись, своевольный мнил. Вот почему своими он делами себя бы никогда не искупил. Был должен Бог, раз не могли вы сами, к полной жизни возвратить людей, либо путём правосудия, или же обоими путями. Но деятелю дело тем милей, чем более, из сердца источая, в него вложил он благости своей; и благодать божья, в мире разлитая, тем и другим направилась путём, вас к прежним высям вознести желая.
— Между последней тьмой и первым днём величественней не было деяния и не свершится впредь из указанных раннее путей. Бог, снизошедший до самопожертвования, щедрее вам помог себя спасти, чем милостью простого оправдания. И были бы закрыты все пути для правосудия, если бы сын господень не принял унижения во плоти. Чтоб ты от всех сомнений был свободен, добавлю к сказанному о вечности всего, что создано непосредственно божеством. И тогда та станешь так же зорок, как и я, твоя любимая мама.
После этих слов у меня на глазах наворачиваются слёзы, слёзы счастья и радости. Я подношу руки к глазам и тыльной стороной вытираю слёзы.
— Ты говоришь: «И пламя, и вода, и воздух, и земля, и их смешения, истлев, гибнут без следа. А это ведь, однако же, творения! И если речь твоя была верна, им надо быть избавленными от тления». Габриэль, сыночек мой! Ангелы и чистая страна, где ты сейчас, — я так бы изложила, тоже созданы Богом, и поэтому обладают совершенством. И те стихии, что ты назвал было, и сложенное ими естество образовала созданная сила. Всё на свете создал Бог. На этом основать ты можешь смело и ваше воскрешение, если вспомнишь ты, как творились тела ваши и творение прародительской четы.