Трудно быть аккуратнее, когда дрожат руки и хочется выть, словно раненому,
но это не в счёт, это обычная злость, важно лишь то, что остаётся в сумме.
В сумме остаётся неприятный осадок, а ещё умение когда нужно не думать.
Му Цин больше всего на свете любит Ляна — небольшого мопса с загнутыми ушками и чёрной, как смоль, мордой. Лян всегда рядом. Лян поддержит его, даже тогда, когда кажется, что помочь никто не в силах. Ляжет рядом, даже выть не будет, просто ляжет, начнёт тереться о ноги, а затем уснёт. А Му Цин даже отойти не сможет, настолько тяжело отходить от самого близкого друга — от его Ляна, от его собаки. Собака несомненно самый близкий друг человека. Собака не бросит и не предаст. Собака поддержит. Собака поймёт. Люди же другие. Люди бросят, поиграются, предадут. От людей в сердце дыра, холод, а от собак на сердце теплеет, отверстие завязывается тонкой плёнкой, и дыра на мгновение исчезает. Лян мало ест и часто болеет. У Му Цина нет денег, чтобы отвести его в клинику. Он и так последнюю зарплату потратил на укол его самому дорогому другу, когда Лян не мог даже подняться с кровати. Тогда он практически ничего не ел, ограничиваясь лишь сухарями и водой. Желудок болел, живот крутило. Он тогда похудел до костей, но зато спас свою собаку. Следующую зарплату Му Цин целиком выслал семье, а денег на себя не осталось вновь. Если подумать, Му Цин — чёртов жертвенник, которого уже вкрай достало притворяться, что ему на всех плевать. Ему ни на кого не плевать. Он жертвует всем, что у него есть, ради его близких. А затем отшучивается, что остатки денег он пропил где-то. Нет. Му Цин если и пьёт, то обязательно за чужой счёт. Конечно, он потом всё до копейки возвращает, но пьёт он редко и причём самый дешёвый алкоголь, от которого потом рвёт и воротит. Из-за которого он не может встать с постели сутками. Из-за которого он едва ли не подыхает на дороге. Из-за смеси которого с дешманскими сигаретами смерть кажется облегчением. Му Цин ненавидит себя и немыслимо хочет убить. Он хочет умереть. Давно хочет. Всем будет будет гораздо лучше без него. Будет меньше проблем, меньше слёз и волнений. Только с кем тогда будет жить Лян? Кто будет помогать маме с сёстрами? Кто им всем поможет? Му Цин устал жить. Ему тяжело. Его руки покрыты шрамами, которые он никогда не обрабатывает, надеясь, что однажды инфекция проникнет внутрь, и он умрёт. Он работает на трёх работах с утра и до ночи, спит по часу, а остаток времени тратит на подготовку к сессиям. Он чертовски устал. Его психика мечтает о покое. А тут ещё и прошлые чувства вперемешку с обидами. Кто же знал, что однажды он вновь пересечётся с Фэн Синем? Человеком, который был для него самым дорогим, даже, если подумать, дороже Се Ляня. Человеком, которого он искренне полюбил. И любит до сих пор, хотя признаться для него — признать свою гордость провальной.***
— Перестань притворяться дураком, ты же прекрасно знаешь о чём я! — Му Цин пытается сжать горло Фэн Синю, но получается плохо. Тот гораздо крепче и сильнее его. — Это ты спалил учителям, что я ворую хлеб! Это ты рассказал им о моей семье! Кто тебя, блядь, об этом просил?! Он держится. Пытается не заплакать, но в душе он выплакал литры слёз, соли из которых хватило бы ещё нескольким планетам на процветание. Ему больно, немыслимо больно и мерзко. То, о чём знали лишь пара человек, вылилось в свет. Всё пошло коту под хвост. — Да пошёл ты, — вырывается Фэн Синь. — Тебе нужны деньги, тебе нужна помощь, я хотел тебе помочь! — он выглядывается в мокрые глубокие глаза Му Цина. — Так больше не могло продолжаться. Я же л… Удар в челюсть. Му Цин бьёт не сильно, но достаточно, чтобы оставить синяк. — Да кто же тебя, блядь, просил?! — ещё удар. — Ты всё испортил, кретин! Вам, богатым, нихуя не понять моё положение. Ты даже не вдупляешь, что меня могут сдать в опеку! Ты думал лишь о себе! Думал о том, как бы потешить своё самолюбие, и, как и ожидалось, развлёкся и всё испортил в хлам! А Фэн Синь больше не может сдерживать себя. Слова, сказанные его самым близким другом, человеком, которому он хотел признаться, бьют больнее всего. Он ведь желал лишь одного — блага для Му Цина. Самого лучшего для него. Чтобы тот наконец смог жить, как живут люди, перестать мучить себя, умирать медленно, постепенно, с каждым днём. Чтобы тот смог научиться любить и научить любить его. А в итоге… — Да пошёл ты нахуй! — сильный удар. Кровь стекает с кулака Фэн Синя, нос Му Цина разбит, превращён в кровавое месиво. — Ты вечно строишь из себя жертву, пытаешься вымолить помощь, а как помощь оказывается у твоих рук, сразу же от неё отказываешься, — ещё удар. — Ты даже представить себе не можешь, каких трудов это мне стоило… Как сильно я хотел сделать тебя счастливым! На этом их разнимают учителя. На улице слышатся звуки полиции, разговоры, школьный психолог. А затем Фэн Синя переводят. Переводят навсегда. И он остаётся один с грузом вины и спрятанными чувствами. Хотя сердце рвётся от одной тёплой мысли, в которой родные пальцы могли гладить его лицо, могли сжимать его руку… Му Цин же остаётся в школе. За ним теперь наблюдают социальные педагоги, и воровать больше не получится. А он и никогда не хотел воровать. Просто ситуация вынудила, обстоятельства, его банальная слабость и ощущение, что он ещё был слишком юн для этого, а потому и несчастен. Остаётся наедине с невысказанными чувствами, с непреодолимым желанием поцеловать, увидеть блеск в родных глазах.***
Вечер следующей недели. У Му Цина впервые выходной, но он этому вовсе не рад. Занять себя нечем, а потому и не в чем забыться. А потому и ни о чём не забыть. Тёмные волосы, заплетённые в пучок. Широкие брюки и рубашка. Как же тепло. Он отрешённо смотрит на обстриженные в порыве очередной истерики волосы, проводит по ним пальцам и высыпает остатки корма в миску Ляну. Тот радостно гавкает, трётся об ноги хозяина и высовывает язык в знак благодарности, а затем начинает есть. Ест голодно, жадно, быстро, как, собственно, впрочем, ест и его хозяин. Времени редко хватает на растягивание трапезы. Затем гудок телефона. Му Цин удивляется, зачем кому-то ему звонить, если он сам утром ранее говорил, что безумно занят. Зачем? — Му Цин. Не занят? Се Лянь. Опять он о нём заботится, опять пытается чем-то помочь, а потому Му Цина ещё сильнее тошнит от собственной беспомощности и бесконечного навязывания другу. — Что-то стряслось? — спрашивает Му Цин, избегая вопроса о том, занят ли он. — Ничего серьёзного, просто не хочешь с нами выпить? Сегодня вечеринка студентов, ты мог бы неплохо отдохнуть. Нежный и приятный голос Се Ляня. У Фэн Синя он грубый, низкий, хриплый. Но какая к чёрту вечеринка? — Я заочник, и у меня нет денег, — как же стыдно признавать свою бедность, но иначе Се Лянь не отстанет. Хотя он и в этом случае не отстал. — Приглашены и заочники. А деньги… Мы с Хуа Ченом угостим тебя. Вечеринка же отчасти за его счёт. На что Му Цин огрызается и плотно сжимает кулаки. — Вы и так мне постоянно помогаете. Мне не нужна помощь, я с вами потом никогда не расплачусь… Но Се Лянь упрям. Особенно в плане денег, ведь он прекрасно слышит поганое состояние Му Цина. Он знает, что просто так он стричься не станет, тем более ножницами и дома, резко, никого не предупредив. — Ничего не возвращай. Это подарок. Если вернёшь, то мы обидимся. Ждём. Звонок сбрасывается, а поганое состояние не девается никуда. Что ж, придётся идти. Се Лянь — его друг, и как бы он ни был упрям, он всё равно пытался помочь. Хотя от такой помощи было лишь одно чувство вины. Оно было от любой помощи. А ещё чувство страха и слабости. Как тогда. В прошлом. Не осознав ещё, на что идёт, Му Цин выходит из дома, предварительно попрощавшись с Ляном.***
Фэн Синь кажется злым на первый взгляд, агрессивным. Кажется, ему совершенно всё равно. Он умеет только грубить и находить повод для оскорблений. Му Цин кажется холодным на первый взгляд, отстранённым. Кажется, ему также плевать на всех. Он всего-то и умеет, что язвить. Но это лишь маски. Маски, созданные для жизни. Для способности пережить прошлое, для способности принять настоящее и подготовиться к будущему. Да, готовятся они неправильно. Чересчур неправильно. Им бы обоим к психиатру, им бы обоим помочь… Фэн Синю просто необходимо принять холод Му Цина, заметить и понять, что за ним прячется маленький мальчик, лишённый тепла и заботы, который нуждается в тепле, хоть и постоянно его от себя отторгает. Му Цину просто необходимо принять агрессивность Фэн Синя, заметить и понять, что за ним прячется обиженный мальчишка, который не умеет правильно выражать свои чувства, которому гораздо проще оскорбить, нежели признать свои подлинные чувства. Фэн Синь не может понять Му Цина. А Му Цин не может понять Фэн Синя. Они слишком разные друг для друга. Но им определённо необходимо быть вместе, ведь именно такие противоположности способны излечить друг друга, подарить то, чего не получили в своё время. Научиться любить.***
Сама вечеринка. Шумно и громко. Все танцуют, пьют и радуются студенческой жизни. У каждого она своя, но в такие периоды бесконечно весёлая и счастливая. Один Му Цин стоит около барной стойки, нехотя перебирает пальцами и отталкивает от себя всех навязчивых девушек, которые мечтают с ним познакомиться. А думает лишь об одном человеке. К чёрту новые знакомства. Фэн Синь сидит в подавленном состоянии. Смотрит куда-то в даль, путается в мыслях и видит Му Цина, но замечает это лишь в последнюю очередь, когда его ближе подзывает Се Лянь. Сердце вздрагивает и начинает бешено колотиться. Всё как тогда. В прошлом. Но виду он, конечно же, не подаст. Фэн Синь пришёл не от большого желания. Его буквально заставили. Заставили, чтобы он наконец вырвался из плена раздумий. Забылся, отпустил ношу на сердце, но кто же знал, что на эту вечеринку заявится Му Цин, и ноша увеличится в несколько десятков раз. Чёртов сводник Се Лянь. Причём ещё и неосознанный. — И зачем же ты меня позвал? С ним на встречу? — Му Цин в своём репертуаре язвит, но в глазах теплится радость, пускай и вперемешку с болью. Образ родного человека. Его глаза, губы. Весь он, без остатка. — Встречный вопрос, — дополняет Фэн Синь. И оба с недоумением смотрят на Се Ляня. Ситуацию спасает только Хуа Чен, который одаривает обоих взглядом «троните гэ-гэ, и вам пизда», и оба умолкают. — Гэ-гэ, пить будете? — Хуа Чен не спрашивает, а утверждает, принеся с собой несколько бутылок виски и коньяка. — Я много не буду, — Му Цин гордо откидывает голову назад и одаривает Фэн Синя пренеприятным взглядом. Тот не мог этого не заметить. Тому хотелось загладить ситуацию и заглушить чувства. — То есть тебе слабо? — вызов брошен, дальше только хуже. — Мне? — заводится Му Цин. — Да это тебе слабо, вот ты и предлагаешь. В итоге оба нажираются в хлам. Только вот Фэн Синь ещё в состоянии ходить и более менее соображать, а Му Цин даже ползает с трудом. Обеспокоенный Се Лянь предлагает помочь. Хуа Чен даже готов предоставить машину, но оба, как ни странно, отказываются. Один, послав матерным словом, второй, сославшись на дела. В итоге Фэн Синь берёт руки в ноги, помогает Му Цину подняться и впервые в жизни решается на разговор без кулаков. — За тобой должок, — но какой именно, он не уточняет. Му Цин же не в силах сопротивляться, поэтому лишь изредка дёргает ногами, осознавая, что его несут не туда, и что-то бормочет, указывая, в какой стороне его дом. Несёт нелепости, но от ощущения родных рук сердце загорается, а алкоголь всё только портит. Его квартира находится далеко от центра, среди грязных, вонючих и криминальных районов. Фэн Синь лишь иногда фыркает, но хватку не ослабляет. Нести не тяжело, но тяжко. Му Цин на удивление лёгкий, он мало ест, а если и ест, то самую дешёвую еду. От осознания, что Фэн Синь ещё смел над ним подтрунивать из-за этого, становится невероятно отвратительно. Груз на плечах теперь перекладывается и на его плечи тоже. Потому и тяжко. Хотя… Будь его воля, он бы всегда носил Му Цина на руках. Ключи со звоном падают на пол. Му Цин достал их не сразу, он долго рылся в карманах в попытках хоть что-то найти. На секунду Фэн Синь даже подумал, что у него вовсе и нет ключей. Их встречает Лян, едва слышно гавкая, приветствуя хозяина и какого-то незнакомца. Но он вовсе не настроен враждебно, будто бы чувствуя, что с хозяином что-то не то. Будто чувствуя, что чужак — и не чужак вовсе, а родной сердцу хозяина человек. Но когда одна проблема была решена, перед ними предстала другая. Му Цина начинает тошнить. Тошнить до рвоты в глазах. До самого отвратительного зрелища. Фэн Синь с трудом дотаскивает его до туалета. Му Цину плохо. Кажется, что желудок превратился в адское месиво, кровь, боль и остатки дешёвого алкоголя. Его тошнит. Его рвёт. Отвратительно. Мерзко. Голова кружится и невыносимо ноет. Рвота стекает по его губам, он из последних сил пытается дотянуться до туалетной бумаги. Фэн Синь отрывает кусок и помогает ему вытереться. Моет его холодной водой, держит за волосы. Отвратительное зрелище. Ему невероятно стыдно предстать перед ним в таком мерзком облике, без маски гордости, иронии и сарказма. От себя настоящего ему становится отвратительно на душе. Погано. Затем Фэн Синь дотаскивает Му Цина до старой одноместной кровати, которой сто лет в обед, кладёт его и садится рядом. — Тебе нужно поесть. Рука лезет в карман и, найдя какие-то крупные купюры, кладёт их на прикроватную тумбочку. — Я оставлю это здесь. Хотя сердце-то бешено бьётся и болит, а ввиду подразумевается: — Я хочу о тебе позаботиться. На что получает лишь хриплое: — Мне ничего не нужно. — Ошибаешься, — он оглядывается на уснувшего рядом с кроватью Ляна, улыбается, посмотрев в прикрытые глаза. — По-моему, твоя собака очень даже рада мне. — Не неси чушь и вали вон. Доберманчика корми. Тяжёлый вздох. — Рекс в надёжных руках, я попросил одногруппницу посидеть с ним. В горле ком и непонятное пламя. Дико. Неужели ревность? — Ты имеешь в виду твою подстилку? Фэн Синь выпрямляется и садится ближе. Он дышит прямо в лицо Му Цину, от чего тот ёрзает в непонятных припадках. Девушки хороши и прекрасны, но в последнее время мысли принадлежат далеко не им. — Она мне даже не подруга, сама вызвалась. За плату, конечно. — А у тебя всё деньги да деньги… — бормочет про себя Му Цин. — Ну что, теперь тебя больше не смущает моя зализанная грива? Мягкие и густые волосы. На них больно смотреть и невыносимо хочется потрогать. Это вовсе не грива, а произведение искусства.Но время притупляет эмоции,
досада сменяется усталостью и дежурным звонком. Когда-нибудь всё это кончится.
Даже к самой острой занозе привыкаешь, и настигает ощущение, что ничего не болит.