Под снегом

Первое, что он отмечает, когда снова приходит в себя: за окном всё еще зима, голые ветки дерева под порывом шквального ветра громко бьются о стекло, и этому есть лишь одно разумное объяснение — частота его пробуждений постепенно увеличивается. На языке нет и следа дрянного привкуса, а значит, министр действительно раскошелился на зелья итальянца. И, видимо, эти зелья настолько отличаются по качеству от тех, что готовят в Мунго, что Северус с шоком осознает: у него впервые есть достаточно сил, чтобы приподняться в кровати, сесть, откинувшись на подушки, и с наслаждением потянуться обеими руками, разминая одеревеневшие мышцы. Собственное тело подчиняется ему медленно, почти неохотно, но все-таки подчиняется. А затем он на пробу подносит руку к стакану с водой на тумбочке и с удивлением замечает, что рука не дрожит и он даже может удержать стакан на весу и наконец-то отпить несколько крохотных жадных глотков. Как же он об этом мечтал! В этот самый миг вкус обычной воды кажется ему самым прекрасным вкусом на свете. Отставив стакан, он замечает, что орден Мерлина, что удивительно, до сих пор лежит ровно там, где его и оставил Кингсли Шеклболт в прошлый раз. И лишь после этого он обращает внимание на то, что находится в палате совсем один — его верного сторожа отчего-то нет на месте, и взгляд машинально падает на стеклянный флакон с каким-то зельем. Стоит только ему подумать об остром осколке в руках, о том, с какой легкостью он проткнёт тонкую кожу, как моментально раздается истеричная трель. От пронзительного звука тут же закладывает уши, а в палату врывается заспанный молодой аврор. Аврор наспех накидывает поверх измятой рубашки алую мантию и рывком бросается к кровати, готовый решительно пресечь любую его незаконную мысль. Северус устало вздыхает и с усилием глушит неосознанный порыв навредить самому себе. Невыносимая трель тут же стихает. Аврор топчется на месте, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и пытается незаметно пригладить растрепавшиеся волосы: видимо, заснул на посту. Северус отпускает его небрежным взмахом руки, и тот смущенно пятится назад. Неслышно прикрывает за собой дверь и исчезает. Северус озадаченно хмыкает: видимо, Шеклболт их лично вымуштровал — не сметь докучать мистеру Снейпу. Внезапно за дверью слышится какой-то подозрительный шум: кажется, горячо спорят два человека, но потом шум стихает, а в палату так никто и не заходит. В голове еще звучит этот пронзительный трезвон, и Северус вынужден с силой потрясти головой, чтобы избавиться от противного эха. Он всё ещё гребаная рождественская ель! Отчаянно хочется плюнуть на всё и тотчас же покопаться в собственных мозгах, чтобы сбросить с себя всю эту самовольно навешанную скандинавом сигнализацию, но Северус честен перед собой и обреченно признает, что на это у него сейчас и близко нет сил. Министр, тяжело дыша, вваливается в палату минут десять спустя — наверное, он оторвал Шеклболта от каких-то крайне важных дел, и Северус не может сдержать злорадной ухмылки, разглядывая запыхавшегося министра магии: побегай ко мне по первому зову, Кингсли, побегай. Шеклболт озадаченно замирает у порога и украдкой пытается перевести дух, когда застает Снейпа за невозмутимым чтением передовицы. За десять последних минут Северус уже успел в подробностях изучить безликую больничную обстановку и читает теперь «Ежедневный Пророк»: кто-то, видимо, оставил сегодняшний номер на тумбочке. Шеклболт пододвигает пустующее кресло скандинава вплотную к кровати и, плюхнувшись в него, жизнерадостно бросает, с недюжинной силой хватая его за плечо: — С возвращением, Северус! На это проявление эмоций со стороны министра он лишь аккуратно поводит плечом, сбрасывая с себя крепкую руку, и ровным счетом ничего не отвечает. Затем переводит взгляд на заголовки на первой странице и философски замечает: — Мне кажется, или я улавливаю некоторое недовольство тем, с какой скоростью идут суды над сторонниками Темного Лорда, министр? Кингсли кривится и сокрушенно отзывается: — Какая же ты язва, Снейп. В ответ на это Северус лишь опускает взгляд и с нарочито безразличным тоном зачитывает цитату из новостной статьи: «Рейтинги временного правительства и лично министра Шеклболта стремительно падают, ведь жители магической Британии весьма обоснованно рассчитывали встретить первое послевоенное Рождество в куда более спокойной обстановке…» На этом он резко замолкает и откашливается: отвыкшие от нагрузки голосовые связки требуют отдыха. Шеклболт многозначительно хмыкает, разглядывая что-то на полу, и лишь повторяет низким эхом: «в спокойной обстановке…», а потом поднимает на него взгляд и внезапно открыто ухмыляется. От этой многозначительной ухмылки противно тянет под ложечкой, и прежде чем Шеклболт скажет еще хоть слово, Северус окончательно понимает: ничего хорошего от министра он сейчас не услышит. Шеклболт тянется к кровати, аккуратно вынимает у него из рук газету, встряхивает ее — бумага при этом издает жалобный хруст — и методично складывает пухлый «Пророк» сначала пополам, а потом вчетверо. Отложив газету в сторону, Кингсли пристраивает локти на подлокотники кресла и сцепляет пальцы в замок. На Альбуса Дамблдора при этом Шеклболт ничуть не похож, но Северус всё равно мысленно вздрагивает, замечая знакомый жест. Шеклболт, продолжая настойчиво буравить его взглядом, неожиданно произносит: — Ты мне нужен на ногах самое позднее к апрелю, Снейп. В ответ на это внезапное откровение в голове звенит натянутая струна пустоты, а потом раздается замолкающим эхом: «на ногах… к апрелю». На выдохе он хрипло осведомляется: — Всё так плохо, Кингсли? Министр в задумчивости проводит ладонью по небритому подбородку, рассматривая его внимательно, словно решает: он перегнул палку с апрелем или все-таки нет. А потом отвечает и, судя по всему, не видит смысла юлить: — Руквуд всё еще держится — взломать его мы так и не смогли. Трое наших легилиментов-невыразимцев в Мунго с магическим истощением. Розье и Эйвери в бегах. На короткое мгновение Северусу всё же не удается сдержать злую усмешку: Розье и Эйвери на свободе… Кто бы мог подумать… Воображение красочно рисует весьма достоверную и яркую картину попытки их задержания, как будто он всё это видит наяву, и ему даже любопытно, сколько авроров полегло при этой самой попытке?! Стоит ли еще удивляться, что магическая общественность ропщет… — Закончился расходный материал, министр? Шеклболт не удерживается и моментально пригвождает его к месту предупреждающим взглядом, в котором столько всего, что Северус невольно вздрагивает. До уха долетает почти неслышное, показательно вежливое, как последнее предостережение: — Северус… На последней букве его имени Шеклболт через силу прерывается и замолкает. В голове кто-то с оттенком самоубийственной безбашенности уверяет Северуса в том, что в эту игру он может играть вечно. Он парирует в точности таким же предельно вежливым, в чем-то даже ласковым: — Кингсли… — после чего все-таки заставляет себя заткнуться, зажмуриться на миг и перевести дух. И уже совсем другим, деловым тоном спокойно интересуется: — С чего ты вдруг решил, что мне под силу взломать Руквуда? — Слово «мне» Северус выделяет, понизив голос почти до шепота. Шеклболт устало трет глаза — и Северус впервые замечает, насколько вымотавшийся у того вид, — а потом без обиняков отвечает: — Малфой… Ну конечно. — Сдал меня с потрохами… Я понял. — Северус откидывается на подушки, прикрывает глаза и раздумывает, пытаясь взвесить все новые факты, так щедро вываленные на него министром. Информации для первого раза однозначно оказывается слишком много. Так вот, значит, для чего он им нужен… Он почему-то наивно предполагал, что министерству срочно требуются какие-то запрещенные зелья, а вот как оно всё складывается. Легилименция. Август Руквуд — сильный противник; наверное, за исключением Лорда и Дамблдора, самый сильный из тех легилиментов, с кем ему вообще доводилось пересекаться за всю свою жизнь. У них разные тактики — его самого навыкам в ментальной магии обучал Темный Лорд, а Руквуд уже примкнул к Пожирателям полностью сформированным легилиментом, подготовленным в Отделе Тайн. Лорд, натаскав Северуса до уровня, который снисходительно описывал как «приемлемый», неоднократно ставил их в дуэль и каждый раз искренне наслаждался их схваткой в качестве молчаливого судьи. Не раз и не два Лорду приходилось разнимать их почти в бессознательном состоянии, Руквуд всегда слыл ужасным упрямцем; впрочем, то же самое Северус мог с уверенностью сказать и о себе. Но за время этих дуэлей он многое почерпнул у Руквуда и был уверен, что Руквуд сказал бы то же самое и о нём самом. Закономерным результатом тех самых дуэлей забавы ради стали и периодически нападающий на него нервный тик, когда беспрестанно дергается на левом виске крохотная жилка, и муторная головная боль, донимающая его иногда по плохой погоде. Он отпускает воспоминание неохотно, все еще пребывая во власти прошлого, но внезапно на ум приходит странная, хотя и вполне логичная мысль. Ему не удается удержаться от вопроса: — А обратиться с данной проблемой к этому вашему скандинаву вам недосуг, министр? Если он так мастерски навесил на мои мысли все эти сигнальные чары, то и Руквуда вскрыть ему не составит проблем… Шеклболт меряет его каким-то сочувствующим взглядом и вздыхает, склоняя голову набок: — Снейп, скажи, ты серьезно? Ты правда ожидаешь, что мистер Йоханссон вдруг нарушит нейтралитет и займется британским Пожирателем смерти под следствием?! — Но за мной «присматривать» твоему мистеру Йоханссону, я вижу, ничего не мешает. — Это другое… С губ слетает злой смешок: — Ну конечно, Кингсли, это — совсем другое. — Он прерывается, возводит глаза к потолку и сосредоточенно разглядывает высокие своды. Северус почему-то уверен, что то, что проделал с ним мистер Бьёрн Йоханссон, нарушает как минимум с десяток разных законов. Когда это останавливало Шеклболта, впрочем… Он опускает взгляд и рассматривает министра в упор. Шеклболт смотрит в упор в ответ, но потом всё-таки не выдерживает и отводит глаза. Наверное, если хорошенько покопаться, он даже сможет обнаружить у министра Кингсли Шеклболта наличие остатков совести. Северус резко меняет тему: — И кстати, где же этот самый мистер Йоханссон? Сбежал от скуки? Полгода сторожить полудохлого Пожирателя — та еще работенка… Не правда ли, министр? Шеклболт негромко чертыхается и ведется на его нехитрую провокацию, выдавая сквозь зубы: — Мистер Йоханссон уехал на Рождество к семье. А ты не Пожиратель, а герой войны. — Шеклболт небрежно машет рукой в сторону прикроватной тумбочки. — У тебя вот даже орден Мерлина первой степени имеется. Шеклболт тянется к ордену, взвешивает его на ладони, а потом в шуточном жесте наклоняется к нему и даже как будто пытается прицепить этот самый орден к больничной пижаме. Рефлексы срабатывают раньше накачанного зельями мозга: Северус резко наклоняется вперед, — Шеклболт не успевает отшатнуться — хватает того за ворот мантии с такой силой, что белеют костяшки пальцев, рывком притягивает и выплевывает в лицо, едва контролируя себя: — Засунь этот орден, Кингсли, себе сам знаешь куда. — И с этими словами так же неожиданно разжимает руку и отпускает мантию. Шеклболт медленно отклоняется, напряженно выдыхая, а затем одним плавным движением стягивает мантию через голову и, издав смиренный вздох, в задумчивости изучает порванную у ворота дорогую ткань. После чего озадаченно цокает языком, просовывает в образовавшуюся дыру руку и шевелит с другой стороны пальцами. До Северуса доносится едва слышное, произнесенное с ноткой легкой грусти: — Это была моя любимая парадная мантия, Северус. В этот самый момент министру как будто даже становится немного стыдно за эту провокацию, и он покаянно добавляет: — Ты всё неправильно понял, Снейп. И это, — Кингсли тычет пальцем в орден, который снова лежит на тумбочке, — не твой крест, а твоя индульгенция. Поверь мне. Северус молчит, стараясь не выдать себя и то, что он думает по поводу этой самой индульгенции, которая, если честно, куда больше смахивает на крючок, на который его так ловко подцепили, пока он тут валялся в отключке. Он сглатывает и даже чувствует, как этот самый крючок больно царапает внутренности. Шеклболт снова вздыхает и продолжает: — В самом деле, Снейп. Ты даже представить себе не можешь, что тут творилось после Победы. Поттер — только пришел в себя после Битвы — тут же вывалил на всех нас донельзя душещипательную историю про твою роль в войне и твою роль в победе. Нашел в себе силы и слил все свои показания в думосбор, хоть и загремел почти сразу в Мунго. А потом устроил показательный спектакль, угрожая всем и каждому, что если его свидетельство не используют в твою защиту на суде, то он сам за себя не ручается… — Шеклболт прерывается, потирает рукой щеку и после долгого молчания задумчиво договаривает: — Ты же знаешь, какой Гарри отчаянный юноша… О да, он знает, — возможно, знает это лучше всех остальных, вместе взятых, — он видел воочию эту отчаянную решимость в глазах Поттера в тот самый день, когда мальчишке предстояло умереть. Так вот, значит, как всё вышло… От пожизненного срока в Азкабане его, получается, спас Поттер, министр просто использовал сложившуюся ситуацию в свою пользу… В этот самый момент ему так нестерпимо хочется остаться в одиночестве, что кажется, еще секунда — и нарастающая волна безграничной апатии затопит всё пространство вокруг. Он словно загнанный зверь в хитро расставленной ловушке, и выходов нет, сколько бы он ни метался. Он сминает пальцами хрустящую белоснежную простыню и устало смеживает веки. — Северус… Он не отзывается и так и сидит с закрытыми глазами, опустив на грудь подбородок, прислушиваясь к собственному поверхностному дыханию. Шеклболт пытается еще раз, надеясь достучаться до него: — Снейп, послушай. Я тебе могу поименно прямо сейчас назвать всех тех, кто неоднократно и весьма прозрачно намекал мне о том, как было бы славно, если бы показания Поттера вдруг самым неожиданным образом затерялись прямо перед твоим судом. Северус всё слышит и ловит каждое слово Шеклболта, но упрямо отказывается открывать глаза. Министр вздыхает и всё же сдается: — Твое дело не верить. Он всё-таки не выдерживает и вскидывает голову, до боли всматриваясь в глаза министру. Как жаль, что он не в состоянии сейчас воспользоваться легилименцией, чтобы прочитать того. Наверное, Шеклболт думает ровно о том же, и потому, положив руку на сердце, негромко произносит: — Слушай, Северус, сделай нам всем большое одолжение — приди в свою прежнюю форму к апрелю. В качестве ответной услуги — короткий сеанс легилименции со мной в качестве твоей добровольной жертвы. Когда у тебя еще будет возможность покопаться в мозгах у министра магии? Такой вариант тебя устроит? Северус изучающе разглядывает Шеклболта и впервые задумывается о том, что знает министра прежде всего как прямолинейного военного руководителя, а не хитроумного любителя плести интриги. Хотя, возможно, ему все-таки стоит стребовать с Шеклболта Непреложный обет… Министр вдруг криво усмехается и отрубает: — Непреложный обет не дам, даже и не проси, я и так обвешан всеми этими кровными обещаниями и обязательствами по самое не могу. Северус отвечает ему коротким смешком: — Да-да, Шеклболт, давай расскажи мне тут, как тяжела доля министра Магии… А сам при этом думает о том, что до апреля осталось всего ничего, каких-то три месяца, и Шеклболт, по-видимому, неубиваемый оптимист, если считает, что он вернется в прежнюю форму за такое короткое время. Шеклболт наконец поднимается со своего кресла, отрывисто кивает ему на прощание и собирается уже уйти, когда Северус всё-таки решается спросить: — Скандинав останется до апреля? Шеклболт замирает у двери, разворачивается к нему всем корпусом и, помедлив, резко кивает: — Да, Снейп… Извини. Министр уже держится за дверную ручку, а Северусу вдруг совершенно внезапно приходит на ум почти забытое, полуистертое воспоминание о событии из прошлого, которое случилось словно в другой его жизни. Очередное собрание Ордена Феникса в этом мерзком склепе на Гриммо. Дамблдор настоял тогда, чтобы он пришел с отчетом сразу же после собрания Ближнего круга. Он сам — на кухне этого мрачного особняка — едва стоит на ногах и судорожно хватается пальцами за столешницу. Несколько раундов Круцио от Лорда никогда не проходят бесследно. Хоть убей, он даже не в состоянии вспомнить сейчас, что так вывело второго его хозяина из себя. Он помнит лишь, что стоит на этой темной кухне в окружении десятка пар глаз, и все как один пригвождают его к месту смесью презрения и пренебрежения. А ему, кажется, даже плевать. Он думает только о том, что если простоит на этой вонючей кухне еще хоть одну минуту — кровь из воспаленной метки зальёт сначала белоснежную манжету его рубашки, выглядывающую из-под мантии, а потом к чертям и весь этот стол. И он почти видит, как все присутствующие брезгливо кривят губы, безразлично наблюдая за расплывающимся алым пятном на щербатом дереве, и отодвигаются подальше, лишь бы не испачкаться в его крови. Презрение сменяется отвращением… Он машинально отчитывается о планах Пожирателей, и паузы после каждого предложения становятся всё дольше. Альбус, равнодушно игнорирующий его полуживое состояние, наконец отпускает его легким взмахом руки. На последнем издыхании он вываливается из темной кухни в такой же темный коридор, делает несколько нетвердых шагов и в изнеможении прислоняется к стене спиной. От накатившего головокружения подкашиваются ноги, и ему приходится ненадолго закрыть глаза. Секунду спустя из кухни доносится какой-то шум, и Блэк, сплевывая под нос ругательства, выбегает в коридор вслед за ним, держа палочку наизготовку. Что-то с безумным видом орет, как обычно брызжа слюной, а ему приходится прикладывать изрядные усилия, чтобы не опозориться и не отключиться прямо там же, в этом узком темном коридоре. Мелькает яркая вспышка, блохастая псина шлет в него какое-то проклятие, но он настолько поглощен собой, что даже не может сказать, что именно выплевывает в порыве ненависти Блэк. По какой-то совершенно немыслимой прихоти судьбы проклятие до него не долетает, а Северус еще успевает заметить между собой и Блэком мрачную фигуру Шеклболта. Тот возникает из ниоткуда и в последний момент молча отводит проклятие Блэка в стену. На стене тут же образуется обугленная круглая воронка, а от едкого дыма, мгновенно застилающего коридор, першит в глотке. С этим ощущением он все-таки оседает на пол и теряет сознание. Почему это воспоминание всплывает в его памяти именно сейчас, Северус не знает, но отчего-то ему кажется важным спросить: — Что это было за проклятие, Кингсли? Шеклболт вдруг удивленно распахивает глаза и с искренним любопытством интересуется: — Какое проклятие, Северус? — Помнишь, после одного из собраний Ордена на Гриммо Блэк пытался меня чем-то приложить, а ты встал между нами. Что это было за проклятие? Министр на короткое время хмурит брови, словно силится вспомнить, а потом разражается зычным раскатистым смехом: — Проклятие вечной импотенции, Северус, да будет тебе известно. — И с этими словами Кингсли Шеклболт все-таки покидает палату. Наверное, в коридоре тот еще слышит его хриплый смех в ответ.