Под снегом

В одиночестве проходит неделя. Шестой вопрос, намеренно оставленный Поттером без ответа, столь неосторожно заледеневший на морозном воздухе огромным вопросительным знаком, на бесконечном повторе крутится в голове. И этот повтор доводит его до состояния какого-то муторного изнеможения. День за днем он тянет время и, вместо того чтобы отправить мальчишке патронуса, находит для себя всё новые и новые бессмысленные отговорки. Безумная фантазия, в которой Поттер где-то там, в Лондоне, срывается и просто взрывается, унося силой своей стихийной магии под воду половину Британии, против воли настойчиво мелькает на задворках сознания и напрочь лишает Северуса дара речи. Не выдержав, он даже справляется в магической прессе о состоянии дел. Но нет, Британия всё еще на месте, а значит, Поттер где-то там, на тридцать пятом этаже дорогой высотки, каким-то чудом еще держит себя в руках. Впрочем, Поттер в очередной раз умудряется его удивить. Не дождавшись приглашения, мальчишка возвращается к нему сам, ведомый каким-то неведомым Северусу мотивом. Охранные чары пронзительным трезвоном разрезают воздух в совсем уж несусветную рань, и несколько мгновений спустя в едва различимых предрассветных сумерках он замечает до боли знакомую фигуру у калитки. Лицо Поттера спрятано за объемным бумажным пакетом с эмблемой местного деревенского магазинчика. Он с некоторым сомнением принимает неожиданный подарок, а Поттер протискивается мимо, намеренно задевая его плечом, и с непонятной претензией роняет на ходу: «Бесплатную доставку заказывал?» Кажется, эта короткая фраза Поттера — совсем не про покупки. Внутри пакета Северус с удивлением обнаруживает свежие овощи, молоко, яйца, хлеб и сыр. Мальчишку он спустя несколько минут застает на кухне, уже по-хозяйски копошащимся в его кухонных шкафчиках. Поттер разворачивается к нему вполоборота, удерживая в руке тяжелую чугунную сковородку, и на его беззвучный, но до ужаса мучительный экзистенциальный крик: «Что, Мордред тебя, Поттер, дери, здесь вообще происходит?!», мальчишка отвечает весьма лаконично: — Вношу свою скромную лепту в наш тернистый путь к доверию, Северус. И, не сказав больше ни слова, принимается за приготовление завтрака на двоих. А он, наблюдая за уверенными, сосредоточенными движениями Поттера у плиты, не находит в себе силы не то что возразить, да даже проронить хоть слово. Поттер теперь с точностью до минуты приходит к нему каждый понедельник, среду и пятницу. И вместе с Поттером — какой-то непривычный, абсолютно необъяснимый, но контролируемый поттеровский хаос. Он выжидает, занимая удобную позицию наблюдателя. Если Поттер и удивлен отсутствием его реакции, то совсем не подает вида. Следом за продуктами в доме теперь регулярно появляется на удивление неплохое вино, и Северус с тяжелым подозрением осознает наконец, что у Поттера, очевидно, имеется своя извращенная, но весьма действенная тактика. Поначалу он еще ведет какой-то молчаливый бой, стремясь что-то доказать мальчишке, и мстительно из вечера в вечер наливает бокал вина исключительно самому себе, а Поттер, всегда остающийся на ужин, лишь неотрывно следит за ним завистливым взглядом. И ровным счетом ничего не говорит. Спустя неделю этих самых изматывающих душу молчаливых ужинов Северус наконец признает поражение, склоняет перед поттеровским упрямством голову и достает с кухонной полки второй бокал. Мальчишка молча салютует ему, победно ухмыляясь, и отпивает осторожный глоток. Пино нуар — как извилистая тропа к доверию, или всё же прямой путь к оглушительному взрыву? Северус, положа руку на сердце, не знает правильного ответа на этот вопрос. По всему дому он находит теперь следы присутствия мальчишки: пустые кружки из-под чая (бокал вина тот послушно выпивает лишь по пятницам), яблочные огрызки и научные журналы по артефакторике. Огрызки множатся, обнаруживаясь в самых неожиданных местах, и источают чуть сладковатый запах гниения. Заметив очередную шеренгу на каминной полке, Северус все же не выдерживает, демонстративно наколдовывает под самым носом у Поттера мусорное ведро и следом, так же демонстративно, вернувшись к каминной полке, на глазах у неподвижно застывшего мальчишки прицельно швыряет в ведро один огрызок за другим, не промахиваясь ни разу. Поттер, внимательно наблюдая за ним, сочно хрустит очередным зеленым яблоком, а после, тщательно обкусив мякоть со всех сторон, оставляет огрызок на кофейном столике — в точности на расстоянии вытянутой руки от мусорки. Шумно вздохнув, мальчишка принимается нарочито медленно облизывать пальцы — один за другим, скользя розовым языком по липкой от яблочного сока коже, пристально следя за ним из-под ресниц. А после, так и не проронив ни слова, возвращается к чтению журнала. И с этим проявлением поттеровского упрямства он тоже смиряется. Северусу вообще кажется, что он только что и делает последние пару недель, как покорно смиряется с демонстративными проявлениями взрывного поттеровского характера и с высоты всех своих сорока двух не ведется на мальчишеские провокации. Хотя, конечно, безумно хочется скатиться на привычную дорожку — хорошенько наорать шелестящим шепотом и застращать Поттера до нервной икоты… Он останавливается на середине мысли и, переведя дух, всё же признаётся самому себе — не надо врать, Северус, просто не надо — ведь хочется на самом деле совсем другого… Поттеровские журналы по артефакторике, которые, равно как и осточертевшие яблочные огрызки, обнаруживаются то тут, то там, мозолят глаза и вызывают смутное любопытство. В отсутствие Поттера он даже пытается скоротать пару часов за чтением. С трудом пробравшись через первую страницу, Северус в абсолютном потрясении признает ровно две вещи — журналы, за которыми Поттер проводит не один час в его доме, с ногами забравшись на диван — так что ему всегда видны при этом худые лодыжки, — вещь совершенно зубодробильная, и его знаний и близко не хватает на то, чтобы уследить за содержанием. Мало того — научные статьи в журнале все испещрены карандашными пометками Поттера: витиеватые формулы, длинные расчеты на полях и подписи с непонятными сокращениями. Северус всматривается в аккуратные записи, и — нет никаких сомнений — почерк точно принадлежит Поттеру. Очередное неоспоримое подтверждение — мальчишка совершенно точно успел вырасти и измениться. Очень кстати вспоминается фраза Кингсли «Он сейчас один из самых талантливых британских артефакторов»… Никто из них двоих, кажется, не готов вернуться к вопросам. Северус не хочет нарушать шаткое перемирие, что успело установиться за эти пару недель, но за ужином он в который уже раз подмечает, как торопливо ест Поттер, как скупы и бережливы его движения. Как не проходит и пяти минут с начала ужина, а тарелка мальчишки уже пуста. Неожиданная догадка внезапно ошарашивает его самого своей очевидностью, и Северус, не сдержавшись, на автомате интересуется еще до того, как успевает удержать язык за зубами: — Дурсли наказывали тебя голодом? Мальчишка замирает, не донеся кусочек хлеба, которым он собирает соус с тарелки, до рта, и потрясенно молчит несколько долгих мгновений. А потом рвано кивает в согласии. Этот вынужденный кивок моментально порождает в голове новые вопросы. Поттер неохотно откладывает недоеденный хлеб на тарелку и, предвосхитив все его уточнения, сдержанно поясняет: — Да, Дамблдор знал. И нет, кровная защита была важнее всех этих мелких неудобств, Северус. Мордред… «Мелкие неудобства», да? Скупое, лишенное всяких эмоций признание Поттера о сути своей детской жизни с маггловскими родственниками отчего-то рождает непонятное, давно забытое чувство вины. Вины за собственную близорукую слепоту. И нет, до этого самого момента он, собственно, никогда и не задавался вопросом о том, каково было Поттеру расти в доме тетки, которая с такой остервенелой злобой всё собственное детство отчаянно завидовала сестре-волшебнице. Тяжелое подозрение прорывается сдавленным выдохом и вопросом, который на секунду пугает его самого: — Они тебя… Поттер рывком опускает плечи и рвано выдыхает: — Ну какая теперь разница! В самом деле, Снейп! Так было надо. Тебе ли не знать… Так было надо… И в самом деле — ему ли не знать… Поттер с облегчением переводит дух, когда понимает, что он не станет настаивать на продолжении именно этой темы. Мальчишка все-таки возвращается к недоеденному куску хлеба, вычищая тарелку подчистую, и после сыто откидывается на сиденье назад. Помолчав для приличия пару минут, Поттер решительно наклоняется над столом, подперев кулаками подбородок. И, максимально приблизив к нему свое лицо, напряженно произносит, пристально следя за ответной реакцией: — Значит ли твой вопрос, Снейп, что мы снова возвращаемся к нашим прошлым «развлечениям»? К тому, что ты, беззастенчиво солгав, легкомысленно обозвал «игрой в правду»? Ответом мальчишке служит только короткий усталый вздох: — Ты не согласен с моим определением, Поттер? Мальчишка невесело смеется и, прикрыв на секунду глаза, сдержанно возражает: — Назови ты всё это действие «моральным стриптизом», Снейп, ты оказался бы куда ближе к правде, тебе не кажется? — И прежде чем он успеет вставить реплику, Поттер продолжает, издав вымученный смешок: — Но я не против раздеться для тебя, Северус. Совсем нет. В этом откровенном «совсем нет» столько всего непроизнесенного, что эти два коротких слова заставляют сердце всего на одно мгновение застопориться и сбиться с ритма. — Только если ты к этому готов, Гарри. Впрочем, этот их разговор так и не получает продолжения, поскольку ответ мальчишки, готовый сорваться с губ, прерывает оглушающая трель охранных чар. Из окна в вечерней тьме совсем невозможно опознать непрошенного гостя, а потому ему не остается ничего другого, как, бросив на Поттера один долгий взгляд, накинуть зимнюю мантию и выйти за порог. Возвращается он в сопровождении министра Шеклболта десять минут спустя. За время короткого отсутствия Поттер успел перебраться на диван и задремать, разморенный ужином, вином и признаниями. Дышит мальчишка размеренно, наслаждаясь спокойным сном, и очередной журнал по артефакторике — раскрытый и покоящийся на лице Поттера — в такт дыханию мерно поднимается и опускается. Кингсли долго разглядывает спящего мальчишку, читает одними губами название журнала, усмехается, замечая босые ступни на подлокотнике, и, смерив прищуренным взглядом фигуру Поттера — мальчишка спит на спине, заложив руки за голову, так что растянутая футболка чуть задралась, обнажая полоску голой кожи и поджарый живот, — наконец переводит задумчивый взгляд на Северуса. — Как я и говорил — жив, цел и вполне себе невредим. Я не ужинаю поттерами, несмотря на все ваши сомнения, министр. Кингсли возвращается взглядом к Поттеру, и прежде, чем он услышит язвительный комментарий от министра — ему прекрасно знаком этот хитрый прищур глаз, — Северус произносит: — Если помнишь наш уговор — у меня два месяца, Кингсли, и ты не комментируешь мои методы. Шеклболт задумчиво хмыкает, а потом, откашлявшись, громко произносит раскатистым басом: — Кто бы мог подумать, Снейп, что у тебя в запасе именно такие методы… Он не успевает задуматься над намеком, скрытым в этой фразе, потому что секунду спустя с дивана раздается сонный голос Поттера: — Как мило, что вы оба все же решили обсудить мою персону в моем же присутствии. — Потянувшись обеими руками, Поттер коротко кивает Кингсли: — Добрый вечер, министр, — и наконец принимает вертикальное положение. Под его немигающим взглядом, направленным на ту самую полоску голой кожи, Поттер запоздало спохватывается и всё же оправляет ткань, коротко бросая на министра чуть виноватый взгляд. Шеклболт отрывается от внимательного созерцания национального героя и теперь с каким-то загадочным выражением разглядывает его самого, свесив голову к плечу. Произносит при этом Шеклболт, правда, совсем неожиданную фразу: — Ты не против, Северус, если я поговорю с Гарри наедине? Пять минут буквально. Министр предельно вежлив, а два бокала вина лишают его привычной скорости реакции, так что то, что его выставляют вон из его собственной же гостиной, Северус запоздало понимает лишь тогда, когда притворяет за собой дверь, выйдя в коридор. Какие бы ни были у министра секреты с Поттером — он не собирается подслушивать. Северус замирает у двери и решительно встряхивает головой: не собирается. После визита Шеклболта Поттер как-то по-особенному молчалив, и Северус чаще прежнего ловит на себе его долгие взгляды. Стоит, правда, ему только намеренно встретиться с мальчишкой глазами, Поттер тут же отводит взгляд, в неосознанном жесте прикусывая нижнюю губу. А потом, совершенно неожиданно, в очередной из своих визитов он выкладывает на обеденный стол между ними ветхую книгу в потрепанном кожаном переплете. Северус с трудом разбирает почти истертые от времени тисненые в обложке буквы, складывающиеся в невозможные, казалось, на первый взгляд слова: «Темномагические ритуалы и практики берберов: от истоков и до наших времен». С губ против воли срывается нервный смешок — вот уж насчет последнего он не был бы так уверен — книге на вид как минимум лет сто. Мальчишка осторожно проводит пальцами по корешку книги, словно лаская, и вдруг с силой подталкивает книгу к нему через весь стол. — Страница сто восемьдесят, Северус. Это оно? — Откуда? Мальчишка молчит какое-то время и после тихо отзывается: — Библиотека Блэков… — Ты наследник? Поттер молчит, и, с трудом оторвав взгляд от обложки, Северус мгновенно замечает — мальчишка не хочет это обсуждать. Совсем не хочет. На странице сто восемьдесят находится подробное описание темномагического проклятия Кель Эссуф. Насланное на врага, оно призывает духов пустыни, насильно вселяя их в душу сквозь распахнутый в крике боли рот. Глаза скользят по строчкам дальше — и Северус читает о том, с чем лично знаком вот уже три года. Каждое проявление искренних чувств сопровождается острой, пронизывающей все тело насквозь невыносимой болью и судорогой. И как закономерный итог проклятия спустя долгие годы мучений — неспособность выразить свои чувства, немота и одиночество, отданное на откуп духов древней пустыни. Чарующая перспектива, конечно… Не то чтобы он удивлен — не с его удачей по жизни… Он переворачивает страницу в поиске хоть какой-то информации о том, существует ли в природе контрзаклинание, и в итоге находит лишь скупую сноску внизу страницы — «контрзаклинания не существует, см. тенехельд». Поттер не отрываясь следит за ним, пронизывая своим изучающим взглядом до самого нутра, впитывая в себя всё то, что он не может и не хочет выразить в словах. — Тенехельд, Поттер? — Открой раздел про «агадесский крест». Он машинально бережно перелистывает ветхие страницы, отрешенно разглядывая теперь изображения защитных артефактов. Каждый из них совсем не напоминает крест, несмотря на своё название. Поттер шумно сглатывает и осторожно произносит, словно не веря в собственные слова: — Это магический защитный артефакт, Снейп. Я мог бы… Он машинально листает дальше — изображения никак не заканчиваются, чуть видоизменяясь от страницы к странице, демонстрируя в деталях все разновидности защитного артефакта. С каждой новой иллюстрацией, с каждой новой страницей в груди гулко бьется какое-то душное отчаяние. Он не рассчитывал его там обнаружить. — Двадцать один. Так который из них, Гарри? Поттер вздрагивает и потерянно пожимает плечами. Конечно же, откуда мальчишке знать… — Я оставлю книгу себе, если ты не против, — мальчишка лишь растерянно кивает, — и спасибо. Больше ни он, ни Поттер о проклятии не заговаривают. Проходит еще неделя, и с каждым новым вопросом, который осмеливается задать ему Поттер, Северус ощущает, как многолетняя привычная броня безвозвратно идет трещинами, обнажая то, что было скрыто от чужих глаз долгое время. Поттер теперь все чаще пропадает в библиотеке дома, и в этот вечер поднимается в гостиную, на ходу уткнувшись в очередной талмуд. Перелистнув на автомате страницу, — Северус успевает заметить название «Темная магия в создании защитных артефактов», — Поттер вдруг замирает посреди комнаты, машинально опускается на диван и словно в замедленной съемке вытаскивает из книги какой-то ветхий пергамент. А потом поворачивает его лицом к нему. Это оказывается не пергамент, а выцветшая от времени нечеткая колдография, на которой совсем юные еще Альбус Дамблдор и Геллерт Гриндевальд дурачатся в снегу, закидывая друг друга снежками. Неясной тенью на фоне темнеет силуэт шале. Поттер долгое время разглядывает движущиеся фигуры и наконец откладывает колдографию в сторону. Едва слышно, так что Северус с трудом различает слова, Поттер спрашивает: — Ты всё еще винишь себя в его смерти? Вопрос — как удар наотмашь, как пощечина, от которой напрочь сбивается дыхание. Он закрывает глаза, опустившись в кресло напротив Поттера, и, глубоко вздохнув, коротко отвечает: — Нет, Поттер, не виню. Мальчишка в потрясении пялится на него: видимо, он не рассчитывал услышать ответ. Словно ищейка, напавшая на след, Поттер вдруг весь застывает на диване, почти дрожа от нетерпения, готовый обрушиться на него градом вопросов. У него еще есть время предупредить. — Ты не хочешь знать ответы на те вопросы, которые крутятся у тебя сейчас в голове, Поттер. Поверь мне — не хочешь. Но куда там, его предупреждение пропадает втуне, ведь мальчишка совсем не слышит его. — Почему, Северус? Разве не мертвое лицо Альбуса ты видишь в своих кошмарах? Если бы ты только знал. Если бы ты только знал, Гарри… Он осекается в мыслях, испытывая ни с чем не сравнимые ощущения, Поттер медленно сдирает с него кожу живьем, отчаянно требуя признаний. — Ты знаешь, Поттер, что нужно для того, чтобы из волшебной палочки вырвался тот самый зеленый луч? Поттер только скованно кивает, не осмеливаясь произнести вслух. — Вот именно: намерение и желание убить. Я хотел убить Альбуса Дамблдора, Поттер. Так о какой вине ты спрашиваешь меня сейчас? Поттер мнется, в нервном смятении теребя край футболки, застигнутый врасплох его безжалостной откровенностью. Мальчишка набирает побольше воздуха в грудь и отчаянно выпаливает: — Я знаю, Северус. Я знаю, что тебе надо было убить его, чтобы защитить Драко Малфоя, чтобы укрепить свой статус шпиона в ряду пожирателей. Я всё знаю… Мордред, как же невыносимо. Слова медленно срываются с губ, словно тяжелые камни падают в стоячую воду. — Ты ничего не знаешь, Гарри. Пока ничего. У тебя еще есть возможность сделать вид, что этого разговора не было. Поттер сглатывает с такой силой, что ему видно, как на мгновение натягивается тонкая кожа на чужой шее и судорожно дергается кадык. — Мне надо знать. Ты… — Я убил Альбуса не ради младшего Малфоя и, разумеется, не ради того, чтобы убедить Темного Лорда в своей верности. Совсем нет, Гарри. Поттер всматривается в него с таким отчаянием, что он не выдерживает этого взгляда и прикрывает глаза. На пределе сил он продолжает: — Альбус Дамблдор должен был погибнуть, чтобы ты смог вернуться. Вернуться из-за грани, Гарри. Только ради тебя… Поттер дергается от его ответа, натужно дыша, почти не в силах совладать со шквалом эмоций, и у Северуса еще хватает сил на то, чтобы осторожно произнести: — Умиротворяющий бальзам? Мальчишка только изо всех сил мотает из стороны в сторону головой. — Я справлюсь. Но почему, Северус? Эти короткое, произнесенное с требовательной мольбой «почему» лишает его последней надежды на сопротивление. — Ты же слышал мой разговор с директором о том, что тебе суждено умереть, разве нет? Поттер прикрывает на секунду глаза и тихо цитирует по памяти, не сбиваясь при этом ни разу: «Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю все это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью на убой…» — «Мальчик должен умереть»… Именно так, Поттер, и никак иначе. Этот разговор имел продолжение. И я никогда не хотел, чтобы ты знал его суть. Альбус Дамблдор был гением стратегии, и, признав, что нет никакого другого способа избавления от последнего крестража, кроме твоей смерти, он попросил меня о своей смерти, рассчитывая на встречу с тобой по ту сторону. Поклялся, что отправит тебя назад, Гарри. Назад, в мир живых. И знаешь, Поттер, Альбуса Дамблдора во многом можно обвинять, но не в том, что он не держит свои обещания. Поттер в прострации пялится в никуда, почти не реагируя на его слова. Спустя долгое мгновение мальчишка вздрагивает, наконец приходя в себя, и через силу произносит: — И именно поэтому ты… — Именно поэтому я убил Альбуса, когда настал час. Неужели ты думаешь, Гарри, что иначе мертвые отпустили бы тебя назад? Родители, которые так ждали встречи с тобой все это время? Неужели считаешь, что каждый из нас, оказавшись за гранью, имеет шанс вернуться? Поттер в потрясении поднимает на него взгляд и в неверии смотрит, не мигая. Наверное, именно так мальчишка и думал. — Нет, Гарри. Альбус Дамблдор был величайшим волшебником, и даже за гранью его сила осталась с ним. Ему всего лишь нужно было оказаться там раньше тебя. Где бы вы там с ним в итоге ни встретились… Мальчишка эхом отзывается: — На вокзале… — Что, Поттер? — Вокзал Кингс-Кросс, Северус. Моё посмертие — это маггловский вокзал. Альбус просто убедил меня вернуться. Поттер вздыхает и на автомате, почти не следя за своими действиями, укладывается на диван, устремляя бездумный взгляд в потолок. — Я… Северус поднимается из кресла, подходит ближе и, укрывая еще борющегося со сном мальчишку пледом, выдыхает почти неслышно: — Спи, Гарри. Поттер снова кивает, устало закрывая глаза, и он уже хочет уйти, когда тот вдруг перехватывает его за запястье, останавливая: — Что же снилось тебе тогда, в Мунго, в кошмарах, Северус? Я же видел, как ты метался во сне… Он застывает на мгновение, неслышно вздыхая, и всё же отвечает: — Ты, Гарри… Ушедший за грань навсегда. Твое мертвое тело на опушке Запретного леса, замерший взгляд неживых глаз. И всё лишь потому, что я пожалел себя и не нашел в себе силы убить Альбуса Дамблдора… Спи. И Поттер, с невозможной силой стискивая его ладонь в своей, тихо бормочет себе что-то под нос, почти неразборчивое, едва слышное, невероятное: «Только не говори мне, что привязался к мальчику». И, устав бороться со сном, отключается.