В прятки со временем

Андрей проснулся, прислушался к тишине квартиры и понял, что остался дома один. Агата увезла Алиску в садик и сама ушла по своим делам, чтобы вернуться через пару часиков и вместе поехать… Ну да, туда, на Богословское. Князь бы с радостью почтил память друга наедине с собой да на вечернем концерте, но вроде как положено быть на кладбище, поэтому придётся стоять там под прицелом взглядов и камер, коих явно будет не мало, и держать марку. А потом случайно цепляться в интернете за очередные гадости: не так стоял, не так скорбел и вообще, какой же гад этот Князь, бросил друга Мишу, предал группу и бла-бла-бла. Андрей честно пытался отрастить похуический дзен и перестать реагировать на долбанутых, просто вычеркнув их из своей сказки. Получалось не всегда, и порой было очень обидно. Но он фильтровал свои высказывания и держался, тщательно пряча во всяких интервьюхах истинные эмоции. Так было сейчас, так было и тогда, в одиннадцатом году, когда он принял тяжёлое, но всё же верное решение. Андрей встал у приоткрытого окна, вдохнул густой и влажный запах лета и задумался, как же много меняет смерть. Прошёл год, как Мишки не стало, и всё плохое, всё то дерьмо, в которое превратились их отношения да и вообще жизнь, почти забылось. Вспоминая Горшка, Князь закрывал глаза и видел не длинноволосого, почти совсем седого, по-дурацки многоликого Михаила Юрьевича с безумными глазами и такими же крышесносными речами, а молодого задорного Миху, горящего миром «Короля и Шута» и точно знающего, чего он хочет. Знаменитая полосатая рубашка; далёкая от идеала, но такая живая и искренняя улыбка; сотни мелодий, ритмом звенящих в лохматой непокорной голове, чарующий голос и умение через песню рассказать зрителям историю — именно такой Горшок заменил Андрею холст, и он смог через него оживить все те сказочные миры, что раньше существовали лишь в его голове. Михину эмоционально-холеричную натуру лихо заносило на жизненных поворотах, но музыка и общее дело долгое время оставались тем якорем, что держал их всех на плаву. Горшок всегда был идейным чуваком и истинным фанатом «Короля и Шута», но в последние годы курс сменился. Его б чутка подправить, может, и удалось бы отвоевать ещё пару-тройку лет… Андрюха почесал нос, усмехнулся, завернул в ванную и вспомнил вчерашний сон и необычные слова незнакомца: «Хочешь всё изменить? Иди за мной». Странная штука сны. Больше похожа на разговоры со своим подсознанием. Подмигнув своему отражению, Князь добрался до кухни, посмотрел на наполненную рюмку, которую Агата не вылила, а просто переставила со стола на подоконник, и опять крепко задумался. Вчера он, пожалуй, погорячился, когда сказал, что о многом жалеет. Андрюха был уверен, что поступил правильно, когда ушёл из группы. Всё покатилось по пизде раньше, гораздо раньше… Когда именно? А чёрт его знает. Сейчас уже и не отследить. Да и надо ли? Реки, как и время, нельзя повернуть вспять. А даже если вдруг в каких-то воспаленных фантазиях представить, что это было бы возможно… Всё равно Горшка не спасти. Он с пятнадцати лет шёл туда, куда шёл. Вот и дошёл. Всё, баста. Умом Андрюха прекрасно это понимал, но сердцем… Сердце и душа болели и отчаянно хотели, чтобы всё изменилось. Его и Миху связывало что-то гораздо более серьёзное и крепкое, чем обычная дружба, и сейчас Андрей чувствовал себя так, будто от него оттяпали приличный кусок плоти. Раньше он втайне лелеял надежду на примирение, а теперь… Время шло, но не лечило, а чувство вины, как Андрей его не давил, всё равно вылезало и сыпало на незатягивающиеся раны отборную морскую соль. Князь налил себе кофе, еле удержавшись от того, чтоб разбавить его всё тем же коньяком, и тряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли и несбыточные мечты. Если бы да кабы… Тьфу… Был бы хер у бабушки, она была бы дедушкой. Толку-то об этом думать. Старуху с косой не обмануть. Если и бывают точки невозврата, то смерть как раз одна из них. Поэтому надо собрать себя в кучку и настроиться на безрадостный день и полный ностальгии вечер, а потом жить дальше и двигаться вперёд своей дорогой. — Доброе утро, — Агата зашла на кухню и присела на стул рядом. — Ну как ты? Андрей бодро улыбнулся, поднял вверх большой палец и взял жену за руку. Она всегда понимала его, и Князь невероятно ценил это. Агата оказалась рядом в самый сложный период и, если говорить по-честному, в чём-то заняла место Михи, став верной боевой подругой. Жаль, что не музой. Для этого ей чего-то не хватало. Чего? Андрей не стал развивать эту довольно странную мысль и спросил: — Ты точно поедешь со мной на кладбище? — Конечно. Будешь завтракать? — Нет… — Андрей немного посидел с Агатой, потом ушёл в комнату и, помедлив, достал толстую общую тетрадь времён их жития-бытия в Эрмитаже. Весёлое было времечко… Он листал пожелтевшие страницы, с которых осколками памяти сыпалось время, и вместо букв и рисунков, выведенных синей шариковой ручкой, видел перед глазами яркие вспышки воспоминаний. Юные, бесшабашные, дерзкие. В головах одно лишь творчество да, может быть, девчонки, а впереди вся жизнь… Кто из них тогда знал, как всё обернётся? Никто, конечно. И всем было глубоко плевать на будущее. Они жили одним днём, а «Король и Шут» был их сказочным островком, где можно было укрыться от бушующей и огрызающейся новой реальности. И всё было хорошо. Дружба — настоящая, крепкая, один за всех, и никак иначе. Музыка — громкая, гитарная, и только своя. Стихи — необычные и вроде простые, но с басенным смыслом и полным погружением. Шутки — до каламбурного смешные, пошловатые и непонятные никому постороннему. Всё это было. Было-было и прошло… Андрей убрал тетрадь и достал фотографии. Куда девался этот лопоухий пацан с небрежно зачёсанными, чтоб обязательно стояли торчком, волосами, с новёхонькой серёжкой в ухе, дымящейся сигаретой в руке и ржущим другом Мишей под боком? Где он теперь? «Что значит где? — удивился своим мыслям Андрей и, поджав нижнюю губу, покачал головой. — Здесь он, внутри меня. Это ж я. Что за глупости сегодня в голову лезут. Хватит уже думать о прошлом, так и свихнуться недолго». Князь решительным жестом убрал осколки памяти подальше в ящик стола и задумался над аранжировкой к недавно написанной песне. Он увлёкся процессом и не сразу заметил Агату, которая пришла сказать, что пора выдвигаться на Богословское. — Вахтанг приехал, уже ждёт внизу. Поедем с ним? — Давай, я почти готов, — Андрюха быстро оделся, и вскоре они с Агатой стояли на кладбище, где Татьяна Ивановна вовсю руководила собравшейся толпой. Мишка во многом был похож на мать и относился к ней, в отличие от отца, с глубокой нежностью. Андрей и представить не мог, что творится сейчас в душе женщины, но держалась она как кремень, не проронив ни слезинки, даже тогда, когда убрали полотнище, и взору предстал чёрный памятник с портретом-мозаикой. Всем этим занималась Оля, и Андрей увидел памятник сейчас впервые. Он долго смотрел на него и вдруг понял, вернее, смог словесно оформить давнее знание о том, что Горшок всё время играл. Всю свою сознательную жизнь он почти не выходил из придуманных им образов, и мозаичный портрет на его могильной плите как нельзя кстати наглядно подтверждал эту мысль. Горшок, которого знали все, состоял из множества масок, как мозаика — из отдельных кусочков. Посмотришь вблизи — ничего не поймёшь, а отойдёшь подальше — и увидишь целое. Только вот в том и был подвох, что это целое тоже было частью образа. А настоящего Мишку знали очень немногие. Андрей был одним из этих счастливчиков, но даже он к концу их творческого союза потерялся в многообразии личин Горшка. Тогда-то всё и надломилось окончательно. «Ну что, Миха… — Андрей подошёл к плите и положил на чёрный мрамор пару цветков. — Бедный Йорик… Прожил жизнь свою ты, словно роль сыграл».