В прятки со временем

Голова болела, гудела и раскалывалась на части, будто кто-то изнутри выбивал шаром страйки. Как у двадцатилетнего Андрюхи, так и у его сорокалетнего «внутреннего голоса». Ведь что вчера сделал путешественник во времени, получив от друга вместо поддержки хуй? Сел за стол и задумался обо всём, что происходит? Нет, пошёл и нажрался с дворовыми приятелями. И совершенно неизвестно, что им понарассказывал. Наверное, всякую хуйню, в которую, к счастью, никто не поверил. Эх, как же плохо… Андрей сполз с кровати и прямо на четвереньках докорячился до унитаза. После объятий с фаянсовым другом стало чуточку легче. Андрюха вертикализировался, нашёл на кухне таблетку цитрамона, закинулся ей и сморщился от громкого стука в окно. Он медленно повернул голову на источник шума и увидел Мишку. На дворе красовался в подсыхающих лужах солнечный тёплый апрель, поэтому Князь толкнул створку и сипло спросил: — Чего тебе? — Позвольте, с кем имею честь? — издевательски закривлялся Горшок, снимая с лохматой темноволосой башки невидимый цилиндр. — Какой именно из Андреев меня встречает? — Мих, я сам не знаю… Мне настолько херово, что… — Не зря, значит, я за пивом заскочил, — Миша подтянулся и перебрался через подоконник. — Держи, похмелись. — Ерунда это всё. От сушняка лучше пить минералку типа Ессентуков. — О, старый дед заворчал. Ну вот ты мне и нужен. Давай, рассказывай подробно про Джокера и про игру. — Ты не поймёшь, — Андрей отвернулся от пива и жадно глотнул воды из-под крана. — Я чё, тупой? — Миха вопросительно двинул плечом и приложился к коричневому стеклянному горлышку. — Нет, просто ты ещё не видел компьютерных игр, и вообще… Зачем тебе это? — Чтоб отправить тебя из этого тела обратно в игру, — Мишка с усмешкой посмотрел на капли, стекающие с подбородка Князя. — Там где-то Андрей Сергеевич без сознания на паузе завис, надо ж спасти мужика! — В смысле без сознания? — Андрей оперся рукой на металлическую тумбочку с кастрюлями, которые дружно звякнули. — Блять, ты чё тугой такой? Раз твой разум сейчас здесь, значит, твоё тело там в качестве овоща, мешка с костями. Нехорошо. — А твоего вообще нету, горстка пепла в урне покоится, — ляпнул ещё не до конца протрезвевший Андрей и побледнел под уничтожающим взглядом Горшка. — Мих… Миха, не надо. Не выгоняй меня туда. Там… Там плохо. Без тебя. — Чего разнылся, как баба, которая мужа на войну провожает? Ход истории не изменить, — развёл руками Мишка и пристроил обтянутую кожей брюк пятую точку на краю кухонного стола, — Не юли, рассказывай. — Нет, — Андрюха испуганно потряс головой и ускорил перемотку, да так разогнался, что спохватился притормозить, когда уже попал в армию. — Бляха ж муха… — он с грустью оглядел ленинскую комнату, сонных сослуживцев и капитана, который втирал новобранцам политинформацию. — Я здесь, а Горшок в Питере, отрывается с панками… Андрей попробовал отмотать назад, но не тут-то было. Двигаться получалось только вперёд. Князь вздохнул, быстро-быстро проскочил армейку и вернулся в Санкт Петербург. Пошёл, как и раньше, в «Тамтам» и нашёл там Миху. Плюнул на всё, нажрался по самое не балуйся со всей музыкальной братией да ещё и закинулся питерской кислотой. — Охуенно я всё меняю, — смеясь, подумал он, когда пришёл в себя на скамейке в холоде ментовки. — Мих! Он толкнул Горшка, который сидел рядом и втыкал в стенку напротив: — Ты помнишь, что я тебе говорил про будущее? — Какое будущее, Князь? — демонически хохотнул Миха. — Я живу одним днём, ты чё. No future for us. Андрей поморгал, махнул на всё рукой и, как только смог контролировать своё сознание, опять ускорил бег времени. Писались песни, игрались концерты, а жизнь шла своим чередом. Иногда Андрей притормаживал и серьёзно спрашивал у Миши, не пробовал ли тот ещё героин. — Да ты заебал меня! Я сейчас пойду и специально для тебя его достану! — не выдержал однажды Горшок. Они сидели вдвоём на точке и правили слова в песне. — Лучше подскажи своей юной дурной голове конечный вариант текста в этой грёбаной песне и не еби мне мозги! — Нет, буду ебать! — воскликнул Андрей и навис над Михой, не заботясь о том, насколько странно это выглядит и звучит со стороны. — Миха, всё, что угодно, но только не героин! Пожалуйста! — Почему? — Мишка вроде бы заинтересовался, даже отложил в сторону листки бумаги. — Потому что… Это будет ад. Клянусь тебе! Я не хочу, чтоб ты во всё это окунулся. Ты сам мне говорил, там, в будущем, что не против других лёгких наркотиков, но если всё повторить заново, героин бы пробовать не стал. Но ты попробуешь. Чё я тебя, не знаю… Ты назло мне, назло себе попробуешь… Вмажешься один раз — и пропадёшь. Андрей ясно это понимал и не мог придумать, как себя вести. Таскаться за Михой хвостиком и следить? Вообще не вариант. Между прочим, кроме Горшка и группы, существовали ещё личные дела самого Андрея. Он хотел и в них многое подкорректировать, но… Облажаться в таком вопросе Князь боялся сильнее. С Мишкой, как бы цинично это не звучало, всё и так понятно, у его жизни такой итог, что хуже просто не сделаешь, а вот за свою шкуру Андрею было страшно. Поэтому он ничего не менял оставался сторонним наблюдателем и больше ни с кем, кроме Миши, своим странным положением не делился. Перематывал потихоньку время, иногда втихаря рыдая над утраченной уже второй раз молодостью, и ждал непонятно чего. Любовался Мишкой, не мог на него насмотреться и надышаться. Таким он был классным: молодым, задорным, весёлым, в меру скромным, чертовски талантливым. Андрюха перечислял всё это про себя и рисовал Горшка, сидя в ночи за столом. Тускло горела лампа на длинной гофрированной ножке, отбрасывала уродливую тень подставка для карандашей, гудела за окном разбушевавшаяся декабрьская метель. Андрей мельком порадовался, что сидит дома возле тёплой батареи, а не мёрзнет на улице под снегом, и услышал робкий стук в дверь. Осмотрелся по сторонам и пошёл открывать. Родители, с которыми он до сих пор жил, видели уже десятый сон, поэтому Андрюха побыстрее втащил Миху к себе в комнату, не снимая с того ботинок и куртки, и усадил на стул. — Что с тобой? — Андрей непонимающе посмотрел на трясущегося Горшка, его посиневшие губы, заиндевевшую щетину и сосульки под красным носом. — З-замерз… А ещё… Ещё я попробовал. Ну, вот то… О чем ты твердил. — Герыч? Ну и как? — Дерьмово, не видишь, что ли? — Миха указал на нечитаемую грязь на куртке, которая при ближайшем рассмотрении оказалась следами от слюней и ещё чего похлеще, и вновь стукнул зубами. — Д-дай попить чего-нибудь… И-или выпить. — Пей воду пока, — Андрей метнулся на кухню за графином и стаканом, пристально посмотрел в мутные Мишкины зрачки и вздохнул. — Ну чё, Мих. Поздравляю. Я, короче, пошёл… Андрей серьёзно вознамерился перемотать время как можно дальше и быстрее, чтоб не видеть того, во что превратится их жизнь, но Миха удержал его за руку. — Нет. Расскажи мне. Расскажи всё, что знаешь. Что со мной будет? Может… — Мишка еле выдавливал из себя слова, до сих пор охваченный ознобом. — Может, я лучше выпилюсь по-другому. Более быстро и менее болезненно. — Стоять! — Андрей встряхнул Горшка за шкирку. — Вот это ты брось. Я тогда вообще в чувстве вины закопаюсь, если ты из-за меня снова… Князь понял, что сболтнул лишнего, и быстро пожалел об этом, потому что Мишка вцепился в него мёртвой хваткой питбуля. — В чём твоя вина? А ну, говори. Говори, удод, чтоб тебя… — Ну однажды мы… — Андрей вдруг растерялся под безумным, но требовательным Мишиным взглядом и заоправдывался, чувствуя себя накосячившим школьником. — Мы не сошлись в вопросах творчества… Ну, не впервой же, да? И… И я ушёл. Ушёл из группы. — А я? — А ты остался. Ты… — Князь повздыхал, не зная, можно ли уже всё рассказывать. — Ты занялся театром. Решил сделать свою постановку. — Ебать как круто! — нашёл силы восхититься Миха. — А почему ты свалил-то, я не понял? Тебе ведь тоже нравится театр, Андрей. Предал, что ли, меня и группу? А? — Нет! — в голосе Михи Андрей уловил знакомую интонацию, как тогда, в 2011-м, и даже испугался. — Ты тянул меня туда, куда я не хотел. Привык, что я всегда рядом, вот и… А это было не моё, абсолютно! Чужая история, чужой замысел… И я ушёл. В никуда. Оставил тебе всё: логотип, тексты, точку… Всё, понимаешь? — Не, Андро… Тут что-то не то, — Мишка смотрел в одну точку на стене и тряс головой. — «Король и Шут» — это ведь наше… Твоё, моё и ребят. Наше общее. Наша жизнь, на самом деле. — Мих, ну это сейчас так. А там, в будущем… — Андрей сел на разложенное кресло и задумался, теребя простынь. — Мы оба… Оба, конечно, были хороши. Разосрались в край. Потому что стало много всего лишнего, ненужного. Какой-то дурацкий антураж, мишура, конъюнктура. А в итоге ты… Ты остался совсем один. Я не видел этого. Я не понимаю, как мог этого не замечать. Наверное, просто устал от тебя и твоих загонов. Понадеялся на парней. Они не сумели тебя удержать. Миха раскачивался на стуле из стороны в сторону и долго молчал, хмурился, продолжая вздрагивать, а потом решительно вскинул глаза на Князя. — Андрей… Я всё равно не понимаю. Как мы могли совсем перестать общаться? Мы же… Друзья? Кореши? Братья навек? Да, у нас порой разные взгляды на жизнь, на какие-то вещи, мы можем спорить до усрачки, но… Король и Шут всегда объединял нас. Ё-моё, Дюх, чё произошло-то? — Всё усложнилось. И мы, наверное, изменились, Миха… — Да ну нахуй. Ни за что я не изменюсь! Вот как мне было двадцать лет, и сейчас я такой же, и сдохну тоже таким же. Или… — Миха схватился за волосы и спросил с нотками искреннего испуга. — Или нет? Скажи мне честно! — Мих… Ты это… Ну, не обижайся, но крыша у тебя поехала, я не шучу. Ты говорил здравые вещи вперемешку с таким бредом, что мы все… Мы потерялись в твоих ролях. Я уже не понимал, где ты настоящий. А сейчас я вижу тебя! Понимаешь, Мих! Вижу того Горшка, которого любил и люблю! — Андрей спохватился, что несёт совсем уж откровенные вещи, но Мишка заострил внимание на другом: — Мне было хуёво, да? Я остался один… Случилось то, чего я всегда боялся, сука… Меня ведь никогда никто не понимал. Особенно в детстве. Думали, что я сдвинутый. Ладно, потом мы с Шуриком сошлись. А уж когда появился ты… Я вообще не знал, что такое бывает. Мы же это… — Миха пересел к Андрею на кресло почти вплотную, но не повернул к нему лица. — Ну, как одна голова на двоих, понимаешь, да? А теперь ты говоришь мне, что… Миха вдруг вскочил и выбежал из квартиры. Андрей жопой почуял неладное, набросил на плечи куртку и рванул за ним. — Куда ты, дурак! Играя в жуткие догонялки, они доскакали до девятого этажа. Миха встал возле окна, закупоренного на зиму, и, ломая ногти, силой пытался открыть его. — Ты чё удумал, балбес? — Андрей остановился на предпоследней ступеньки, загнанно дыша. — Мих! — Давай прыгнем? — Миша открыл-таки окно, и Андрей чуть не задохнулся от снежного плевка, прилетевшего в лицо. — Зачем? — спросил он, когда снег на губах чуть подтаял. — Чтоб всем было хорошо. Станем вдвоём легендами. — Миш, ты ебанулся, — Андрей осторожно подобрался ближе, дрожа от пронизывающего сырого холода. — Мы записали всего один альбом. Знаешь, сколько их ещё впереди? Много! — Не хочу ничего знать! Я не хочу умирать одиноким и больным! Я всегда хотел сгореть ярко. Как Сид, как Моррисон, — Миха взобрался на подоконник и орал это в снежную черноту, но половина слов тонула в диком ветре. — Мишка, так я ведь здесь! Я пробился! Давай изменим всё вместе. Вообще не нужно умирать. Что за бред? — Нет. Прыгнем, и точка. Залезай. Андрюха не послушался и, обхватив за корпус, сдернул Миху вниз, на грязный заплёванный плиточный пол. Они сцепились и кубарем скатились по лестничному пролёту прямо к дверям чьей-то квартиры. Противостояние грозило перерасти в настоящую драку, об этом красноречиво говорил кулак, упёршийся в нос Андрея, но тут двери открылись и на площадку выглянул сосед, бывший афганец, контуженный и буйный. — Бля, что за шум ночью? Наркоманы уебанские, пошли вон отсюда! Он вытащил откуда-то из тумбочки охотничий нож и замахнулся. Парням ничего не оставалось как поскорее убраться на несколько пролётов вниз. Андрей перевёл дыхание, толкнул Мишку в угол к почтовым ящикам и сказал, вплотную придвинувшись к его сухим потрескавшимся губам: — Не дури, Горшок. Мы будем жить! Мы с тобой ещё столько всего сделаем! Перепишем нахуй всю историю. Давай? Давай нагнём время? Спрячемся от него? Андрюха от всей души выдал эту пламенную речь и крепко обнял Миху, похлопывая его по спине. Сердце стучало, эхом отражаясь от стен подъезда, а Андрей всё прижимал слегка сопротивляющегося Мишку и ни за что не хотел его никуда отпускать. — А чё, там… — вдруг спросил Миша, отступив на шаг, — в будущем этом твоём, правда тебе без меня плохо? — Правда. Паршиво, — коротко ответил Князь, а в душе его резко разлилось отчаяние. Вокруг уже много дней творился какой-то сюр, но лишь сейчас, в миг откровенного вопроса, Андрей ощутил это сполна. — Эх, Андро, не договариваешь ты чего-то, — Миха просто пригвоздил его глубиной своего взгляда. — По всем законам природы и времени ты только хуже сделал. Стопудово. Хер знает, что теперь будет. Но я выёживаться не собираюсь. Буду жить как жил. А ты… — Хочешь, я перемотаю всё вперёд? Сейчас, сию минуту, — серьёзно сказал Андрей. — Ты не хочешь, — Миха выделил голосом местоимение. — Оставайся. Только титьки не мни, а делай что-нибудь. Хотел менять — так меняй. — А как же раздавленная бабочка? — Какая бабочка? Забудь об этом сравнении. Ты уже такого натворил, что, скорее, голой жопой сидишь на разворошенном муравейнике. Готовься, они скоро начнут кусаться, — заржал Мишка и хлопнул Андрея по плечу. — Можно у тебя переночевать? Подумаем, ё-моё, как дальше быть.