В прятки со временем

Шут со своей хитрющей улыбкой походил на лиса, коварного, но добродушного. Его прирученная тень извивалась на стене, дрожа в свете газовых фонарей, но сбежать никуда не могла. Мишка продолжал осматриваться, подмечая всё больше удивительных существ, а потом глянул вниз, на сцену. Увидел микрофон, гитару и весело вскинул голову, тряхнув тёмной гривой волос. — Андрюх, пошли, сыграем? — Да подожди ты… — Андрей хмурился, не понимая, можно ли доверять Шуту. — Это самое… А что вообще происходит? Трактирщик, невысокий крепкий мужичок, лично принёс две огромных кружки пива и отменные мясные стейки на плоских белых тарелках. Поставил на стол, подмигнул Горшку и, кланяясь, удалился. Мишка приложился к пиву, холодному и на славу сваренному, и поддержал Князя: — Да, я тоже ни хуя не понимаю. Как мы здесь оказались? — Если б не я, — Шут вздохнул и будто превратился в бледного печально-серьёзного Пьеро, — тебя бы уже вообще не было. Пришлось спрятать тебя здесь. Андрей вздрогнул и опять вцепился в руку Миши. В своём личном выдуманном мире всё было гораздо проще, и он забил на необходимость скрывать свои чувства. Миха никак не отреагировал на касание, почесал нос и усмехнулся. — Всё-таки получилось бы, да? — Получилось что? — взгляд Андрея испуганно перескакивал с Шута на Миху, и обратно. Мишка отвернул голову от Князя, рискуя вывихнуть шею, и замолчал, но потом всё же сказал: — Андрюх, да всё ты понял. Помнишь такое клёвое слово — самоуничтожение? Его только важно правильно применить. Понимаешь, да? Он сказал, что я должен стать легендой. — Он? — Да. Таскался везде за мной. Бормотал в голове. — Джокер, — вздохнул Шут и кивнул на тень. — Я его еле-еле поймал. Вы, ребятушки, своими ссорами его так раскормили, что он стал сильнее меня. — Погоди… А там, в будущем, он тоже был? — осенило Князя. — Какая разница… — не стал отвечать Шут. — Факт в том, что обратного пути нет. Если мы вернёмся сейчас в реальность, будет ещё хуже, чем было. — А чем хуже-то? — взъерепенился Миха, неровным укусом вгрызаясь в остывающее мясо. — Я всегда хотел в клуб двадцати семи. — Идиот, — Андрей разозлился и толкнул Мишку так, что тот выронил вилку. — Какая же ты скотина! Ну почему, почему ты хочешь всё время сдохнуть? — Да потому что я ненавижу себя. Ненавижу, понял? — выпалил Мишка. — Какое тебе дело до меня? Андрей на секунду сник от этой откровенности, но сбросил оцепенение и почти крикнул, откидывая со лба чёлку: — А такое, что я-то люблю тебя, дурень! Просто люблю! И не хочу, чтоб ты вот так бездарно всё проёбывал. Шут, ну покажи ты ему! Покажи, что было бы! Да блять, я сам всё сделаю. Он вскочил и ладонью в воздухе потянул меню, вспомнив, что они вроде как в игре. Оно охотно открылось и замерцало яркими квадратиками. — Все года открыты. Выбирай, Андрей, — покивал Шут, усевшись на стуле по-турецки. Он был непроницаемо спокоен. Андрюха самую малость задумался и выбрал две тысячи девятый год. — Дай руку мне, Миха. Давай! — тон был таким властным, что Миша подчинился. Они оказались на площади небольшого города, между сценой и зрителями, оставаясь сторонними невидимыми наблюдателями. — Смотри. Нам по 36 лет. Чё, очень хуёво выглядим? Миша молча смотрел на себя и о чем-то думал. Андрей почти слышал, как скрипуче вертятся шестерёнки в его голове. — Ёб твою, Князь, я не знаю… — Ну пошли сюда тогда, — Андрей поморщился от своего не самого удачного пения и поменял год на две тысячи двенадцатый. Серая Москва, ноябрь, переполненный театр. — Вот он, камень преткновения, — вздохнул Князь. — Премьера «Тодда». Я не хотел, но это было твоей мечтой… Так что смотри, тебе понравится. Миша внимательно следил за действием на сцене, буквально затаив дыхание, а Андрей всё сжимал его руку и чувствовал биение жилки пульса. В глазах щипало, в горле собирался ком, а сердце трепыхалось рвано и беспорядочно. — Покажи… Покажи ещё что-нибудь, — попросил Мишка и откашлялся, настолько хрипло прозвучал его голос. — Зачем? Ничего из этого не будет. Ты же героически самовыпилился, не дождавшись даже нового века. — Потому что ты припёрся в прошлое и вздумал его менять! — неожиданно заорал Миха и с размаху толкнул Андрея к стене. Князь больно стукнулся лопатками и тихо, на контрасте, сказал, глядя прямо в перекошенное злобой лицо: — Ну что теперь? Убьёшь меня, блять, как в том рассказе Брэдбери? — Неужели ты его прочитал? — выплюнул Миха, будто бы всерьёз раздумывая над словами Князя. Руки потянулись к шее Андрея, но остановились на полпути, на его плечах. Он прижался лбом к его лбу, опаляя лицо горячим дыханием. — Андрей… Андрюха… И в этих двух словах было столько всего, что не выскажешь многочасовыми речами, столько боли, любви, отчаяния, обиды, что Князю стало не по себе. А Миша перевёл дыхание и продолжил: — Ну не могу я без тебя. Не получается ничего. Вот здесь, в груди, — будто дыра. Понимаешь, да? И ничем её не заполнить. Только тобой. Ты понимаешь? Не знаю, блять, наверное, это ненормально. Но мы так проросли друг в друга… — Проросли, — согласился Андрей еле слышным шёпотом и шагнул к Мишке ещё ближе, прижимаясь плотно-плотно. — Миш, а я ведь тоже не могу один. Ты вот орёшь, зачем я всё поменял. А мне там без тебя знаешь как хуёво? Физическая близость объятий, так нужная обоим, не имела ничего общего с тупой похотью. Она лежала вообще где-то в другой плоскости. Хотелось пробраться друг в друга, соединиться, подобно сиамским близнецам, кровью, плотью, конечностями. Сердцами. Больше, чем дружба. Сложнее, чем любовь. Чище, чем влечение. Двое людей, что пробрались друг другу в головы и души. Навечно. Навсегда. Тёмные стены комнаты растворились, и они стояли вдвоём в свистящей мгле пустоты. Выше неба, выше солнца, выше сказочных миров. Дальше, чем те галактики, куда могут забросить наркотики. Они стали вне всего, и стали всем. Две звезды вспыхнули яркой вспышкой и обратились в одну сверхновую. Время кувыркнулось, завязалось мёртвой петлёй и выровнялось в уверенных руках Шута. Он удалил все файлы, стёр страшные скрипты, написанные Джокером, и закрыл игру. — Здесь будет новая сказка. Лучше прежней. Стопудово, — игриво подмигнул он пустоте, сделал шаг и оказался в Ленинграде. Шёл 1973 год. В одном из городских роддомов на свет появился крепкий голубоглазый мальчуган с тёмными жёсткими волосами и раскидистыми бровями. — Как назвали-то? — улыбнулась акушерка, передавая матери громогласно ревущий свёрток. — Ух, как заливается. Певцом вырастет. Шаляпиным. Женщина склонилась к лицу младенца и чмокнула его в маленький носик: — Мишуткой. — Михаил, — задумчиво повторила акушерка. — Хорошее имя. Дверь палаты тихонько отворилась: — Князева Татьяна кто? Там приехали за вами. Возьмите выписку.