***
Голова трещит от ярких, но искаженных и сбивчивых воспоминаний. Помню, Том накрыл праздничный стол — ростбиф с тушенными в сливках грибами, брюссельская капуста с сыром и беконом, графин с пуншем. — А где индейка? — мрачно спросил я. — Какое Рождество без индейки? — Приготовлю завтра, если хочешь, — улыбнулся он без тени раздражения. — Мне показалось, индейка — слишком банально. Попробуй ростбиф, Осколочек, он просто волшебен. Мясо и правда оказалось очень вкусным, гарнир тоже. Пряные, чуть островатые грибы отлично сочетались с нежной сливочной подливкой. Когда выберусь отсюда, буду чутка скучать по его стряпне. А вот пунш крепковат. После пары глотков я уже превратился в хихикающую лужицу. — Признайся, ты что-то туда добавил? — спросил я, пригрозив пальцем. — Хитрюга. Том схватил мой бокал, демонстративно сделал большой глоток и подмигнул. — Это ничего не доказывает, Том, — хихикнул я. — Тыжволшебник, лорд Волда… Волду… — Волдеморт. — Точно, Волдаморт. Так вот, может, ты крысиный яд ложками жрать можешь. А я вот однажды съел подтухшую курицу, тетя мне вечно всякое говно пропавшее сбагривала, и как же меня… — Гарри, — позвал Том с такой серьезной физиономией, надутый как шарик. Интересно, он лопнет, если ткнуть? Я потянулся было к его щеке, но он перехватил руку. — Как ты себя чувствуешь, малыш? — В штанах у тебя малыш, — глупая шутка показалась мне невероятно смешной. — Это бы многое объяснило. Хотя… у такого идеального мужика небось еще и член идеальный. Боже, а у меня-то вообще есть член? — внезапно меня пронзил жуткий иррациональный страх. — Я его не чувствую. Я не чувствую свой член, Том! Мне надо… мне надо поссать. Я встал, покачиваясь, и пошел в сторону туалета. Сделал свои дела (что заняло целую вечность, зато в штанах все оказалось на своих местах), помыл руки и бросил случайный взгляд на зеркало. Божечки. Какое неправильное лицо. Никогда не думал, что у меня такое неправильное лицо. Я не мог оторваться от этого зрелища, в панике ощупывая то уменьшающийся, то удлиняющийся нос, постоянно сбегающие с лица очки, надувшиеся как у лягушки щеки. Я не среагировал даже на звук открывающейся за спиной двери. Не сразу осознал, что сзади оказался пойман в крепкие объятия. На плечо опустилась жуткая змееподобная морда — абсолютно лысая голова, узкие красные щелочки глаз, две обтянутые кожей дырки на месте носа. — А сейчас я подарю тебе настоящее волшебство, Осколочек, — нежно прошептало существо голосом Тома. Меня парализовало чистым ужасом. Я послушно позволил чудовищу взять себя за руку и повести по длинным-длинным коридорам, бесконечным лестницам, сквозь звезды и темноту. Душное и темное логово, повсюду множество каких-то огромных стеклянных коробов, в которых только растения да коряги, во всяком случае так казалось в фиолетовом свечении, которое делало стелющийся по полу дым из белого бледно-пурпурным. Монстр усадил меня в глубокое кресло, отошел и стал невозмутимо облачаться в длинную темную мантию, наподобие судейской, только ткань красиво ниспадала на пол, утопая в густом тумане. Я тупо пялился в лысый бледный затылок, пытаясь осознать происходящее. — Том, это ты? Что с тобой? — хрипло спросил я. Монстр повернулся, по-птичьи наклонил голову, долго разглядывая, прежде чем ответить: — Я — лорд Волдеморт в своем истинном обличье, Осколочек. Наконец-то ты можешь видеть меня таким, каков я есть на самом деле. — Это все происходит не взаправду, — тихо забормотал я, закрыв глаза, пытаясь немного прийти в себя. — Шизик просто что-то тебе подсунул. Успокойся-успокойся-успокойся. По щиколотке пронеслось странное давящее ощущение, закончившееся непривычной тяжестью на коленях, живой тяжестью. Сфокусировав взгляд, я увидел нечто, вначале принятое мной за толстенный садовый шланг, пока тихое шипение не развеяло мои сомнения. — Сними это с меня, — в ужасе прошептал я, боясь спровоцировать удобно устроившуюся на мне змею. Но монстр меня услышал. — Нагайна не тронет тебя, — спокойно ответил он. — Я приказал ей. — Сними. Немедленно, — я с трудом впустил в голос немного уверенности. — Сними — или я ей наврежу. — Навредишь? — захохотал Волдеморт. — Серьезно? Осколочек, она просто хочет с тобой познакомиться, ты же любишь змей, помнишь? — Я ненавижу этих тварей с детства! — закричал я, не выдержав, вцепившись в гадкую тварь двумя руками, пытаясь оторвать от себя, но сделал еще хуже — змея обернулась вокруг них крепкой тяжелой петлей. Меня охватила невообразимая паника. Монстр подошел на пару шагов ближе, сверху вниз наблюдая за моими тщетными попытками освободиться. — Расслабься, — приказал он. — Своими трепыханиями ты заставляешь ее думать, что ты — добыча. — Я не добыча, скажи ей, — заскулил я в ужасе, пульс стучал в висках, мне казалось, что я не могу даже вдохнуть полной грудью из-за сдавившего меня мускулистого тела твари. — Заставь ее прекратить, пожалуйста. Пожалуйста… Волдеморт. Монстр наклонился к змеиной морде и издал тихое, прерывистое шипение. Тварь обернулась, будто и вправду откликнувшись на зов. Волдеморт легонько пощекотал изгиб чудовищной ловушки, затем слегка повернулся, позволяя змее споро залезть на подставленное плечо. Он даже не согнулся под ее чудовищным, должно быть, весом. — Трусливый зайчишка, — ласково сказал монстр, поглаживая свою жуткую змею. — Не бойся, Нагайна больше тебя не тронет… пока я рядом.***
В хаосе бесконечно сужающейся и расширяющейся комнаты, теряясь в сладком аромате дыма и низком голосе Волдеморта, я, кажется, нашел свой персональный ад. Остальные воспоминания превратились в череду кошмаров — монстр предо мной распадался на множество осколков и собирался в единое целое, хохотал и пылал ярким пламенем, рассекал темноту и туман стальными искрами. В какой-то момент я осознал себя прикованным к креслу тяжелыми наручниками — видимо, пытался сбежать. Футболка на груди совсем промокла — то ли от пота, то ли от беззвучно текущих из глаз слез. Несмотря на духоту — меня знобило. Казалось, этому мучению из звуков, света и страха просто нет конца. — Гарри, — нежное, стирающее дорожку слез прикосновение к щеке. — Что с тобой, любовь моя, тебе не весело? — монстр приподнял мой подбородок, разглядывая лицо. — Боже, Осколочек… Волдеморт, подобно змее, одним движением срывая с себя кожу, снова стал Томом, обеспокоенно таращащим на меня темные глаза с неимоверно расширенными зрачками. — Сейчас, малыш, сейчас все будет в порядке, — бормотал он, расстегивая наручники. — Прости, прости, прости… — крепко стиснул в объятиях, поглаживая по голове, пока я инстинктивно жался к нему, как к единственному знакомому и безопасному явлению в этом бесконечном кошмаре. — Я просто хотел показать тебе свое волшебство. — Том, забери меня отсюда, — попросил я, — Мне страшно. Я, кажется, больше не выдержу. И потерял сознание. Из дневника Тома: 25 декабря 2005 года. Вторник. Этот день должен был быть особенным. Я не могу заставить себя спуститься к нему, попросить прощения, успокоить — не после этого. Я даже не уверен, что действительно чувствую свою вину — не после того, как он цеплялся за меня, будто за спасательный круг. Не после того, как я снова, впервые за 20 лет, увидел в его глазах искреннее изумление. Он искал у меня защиты и дарил в ответ свою искреннюю преданность, восхищение, свои светящиеся от счастья глазки — так было заведено, так должно продолжиться. Сначала тоже было непросто.***
День в Приюте Вула всегда начинался рано — выходной ли, будний день, нечего разлеживаться. Я как раз, сходив умыться и почистить зубы, расчесывался перед маленьким зеркалом, закрывающим дырку в стене. Я когда-то предложил залить внутрь смолу и заделать титановым листом, мисс Коул отмахнулась, мол, потом пригласим ремонтника, зато у меня появилось зеркало. Я люблю на себя смотреть. Так можно представить, что нас двое и мне есть с кем поговорить. А еще я красивый. Учительницы и нянечки часто шепчутся: «Каким красавцем вырастет. Какая жалость, что чокнутый». Мальчик-кукла тоже проснулся (попробуй-ка не проснуться от звонка будильника на побудку). Сел, как был — в том же костюмчике, в котором и заснул. Неряха. Обнял рюкзачок и стал украдкой пялиться на меня. Я к нему нянькой не нанимался, даже за скваер. Даже если он, возможно, человеческий детеныш, а не подделка. Невозмутимо собрал портфель в школу — зайду за ним после завтрака, отправился в столовую. Мальчишка за мной не пошел. Значит, не голодный. Когда я вернулся, мальчик-кукла (Гарри, кажется? Что за простонародное имя) все еще сидел, уставившись в стенку. Странно, днем-то оттуда никто не лезет, на что он пялится? — Они говорят только ночью, — зачем-то нарушил я тишину. — До отбоя спят. Он не стал надо мной смеяться, как другие — посмотрел испуганно, но с толикой благодарности. Молча кивнул и будто бы расслабился. Не болтливый. Хорошо. — Гарри! — в комнату влетела мисс Коул. — Почему тебя не было на завтраке?! Мальчик-кукла снова весь подобрался, скукожился, уткнулся носом в свой неизменный рюкзачок. — Том! — она переключила негодование на меня. — Почему ты не отвел его в столовую? — Я же сказал, что ничего не собираюсь ему показывать, — удивился я. — Договор был о том, чтобы я охранял его по ночам. Вот он, целый и невредимый. А кормить и спинку в душе ему тереть — ищите кого-нибудь другого. И я спокойно отправился в школу. Обычно я стараюсь остаться в школе до последнего. Обедаю там, делаю уроки в библиотеке, возвращаюсь в приют только к ужину, когда уже начинают настойчиво предлагать выметаться. Все были б счастливы, если бы я туда и вовсе не приходил — от приютских лишние проблемы, тем более, что я «слишком умный». Директор много раз предлагал мисс Коул перевести меня на «домашнее обучение» (какая ирония!), мол, пускай ваш Реддл только на проверочные приходит. Но директриса против, потому что, по ее мнению, я всех детей закошмарю, а так они хоть днем от меня отдыхают. Мне в школе иногда скучновато, но куда спокойнее, а в библиотеке так вообще обычно пусто. — Реддл, шестой час — вали домой, — строго сказала библиотекарь, мадам Пинс. Я поморщился. «Дом». Нет у меня никакого дома. Однажды будет — большой, и чтобы на много миль вокруг ни души. Может, только змеи. Люблю змей. Я подкармливаю яйцами и курятиной садовых ужей и немного их дрессирую. В приюте как раз начался ужин. Я взял поднос со своей порцией — жаркое с картошкой, «Wagon Wheels» на десерт. По столовой разнесся нездоровый ажиотаж — началась торговля, как и всегда, когда на ужин перепадало что-то вкусное. Я сел за пустой столик — рядом со мной все равно никто не рискнет присесть, и равнодушно оглядел беснующихся тварей. Большая часть из них даже не люди, вторую половину с натяжкой можно назвать таковыми, но это ненадолго — их быстро себе присвоят. Краем взгляда отметил зеленую вспышку, повернулся — за столиком напротив, среди прочих младших, сидел мальчик-кукла. Еда перед ним нетронута, рюкзака в руках нет, поэтому обнимает сам себя. Странный малый. — Эй, новенький, с тебя налог на прибытие! Ну, этого следовало ожидать. Билли Стаббс и его верные подпевалы Эрик Уолли и Деннис Бишоп, вечно задирали мелких. Гарри непонимающе посмотрел на парней. — Налог, — разъяснил Билли. — Сладость или гадость. Смекаешь? — Как воды в рот набрал, — засмеялся Эрик. — Господа, к нам прислали идиота, — развел руками Стаббс. — Дебилушка, — ласково сказал он. — Либо отдаешь свой бисквит, либо получишь щелбан. Мальчик-кукла вышел из своего обычного оцепенения и равнодушно протянул парням свой десерт. — Умница, — похвалил Билли. — А теперь штрафную за тупость, — и залепил мелкому чувствительный подзатыльник, от чего его голова дернулась вперед, как у болванчика, едва не угодив лицом в тарелку. Я подумал, сейчас заревет, но он молча выпрямился, на секунду встретившись со мной глазами. Этот взгляд… Один раз кто-то из старшей группы нашел котенка — еще совсем мелкого, едва глаза открыл, и кинул его в бочку с дождевой водой, может, хотел утопить, а может просто поиграться, но кто-то его позвал и котенок остался в бочке. Я подошел к ней, а там, в грязной темной воде — молотит маленькими лапками что есть мочи, на последнем издыхании. Вот взгляд у мальчика-куклы точно как у того котенка. А я не спасаю тонущих котят. Довольные твари уползают за свой столик, только Эрик слегка задерживается, он еще не наигрался. — Вижу, аппетита-то у тебя совсем нет, — кивает на нетронутую тарелку с едой. — Правильно, жрачка тут отстой. Давай добавлю секретный ингредиент, малыш, — и смачно сплевывает в тарелку. Абсолютно бессмысленный поступок — одно дело отобрать еду у более слабого, другое — просто ее испортить. Я кривлюсь, доедаю последние кусочки своей порции жаркого и зачем-то сую десерт в карман. Когда мальчик-кукла приходит в спальню, на его подушке лежат «Wagon Wheels» и пара булочек, которые мне сегодня удалось раздобыть в школьной столовой (хотел прикормить мышей). — Спасибо, — тихо благодарит он, шуршит упаковками, жадно вгрызаясь в еду. Судя по всему, на обед ему досталось не больше, чем на ужин. Персонала не хватает, да и никто особо не рвется следить за тем, чтобы старшие не доставали младших. Того котенка я пронес в комнату, устроил под кроватью. Заворачивал в салфетку и прятал в карман мясо с ужина, пережевывал и кормил его кашицей. Он мурчал, смешно бодался и впивался в меня своими крошечными тонкими коготками. А потом твари из стен до него добрались и я похоронил его тельце в саду. — Это ничего не значит, — фыркнул я. — Ты все равно тут не выживешь.***
В субботу занятия заканчивались рано и в школе оставаться не разрешали, поэтому я удобно устроился с книжкой в своем импровизированном убежище — на большом раскидистом дереве в приютском саду. Промозглая ноябрьская погода не сильно меня волновала, остатки листьев на ветвях удачно скрывали мое присутствие, в кармане пара яблок — чего еще желать? Я был глубоко погружен в «Историю свечи» Фарадея, как услышал какую-то возню внизу — смешки, глухой удар, тихий всхлип. — Да что там у тебя такое, дебилушка? Дай глянуть по-дружески. Я уцепился за ветку и слегка наклонился, недовольно рассматривая тварей, посмевших устраивать разборки прямо под моим укрытием. Ну конечно, неизменная троица хулиганья. И мальчик-кукла, вжавшийся в забор, сжимающий свой долбаный рюкзачок как будто мешок с золотом. — Отдай, и мы тебя не тронем, — угрожающе сказал Стаббс. — Да что ты так трясешься за свое барахло? Ты больше не дома, здесь принято делиться! Мальчик-кукла в отрицании замотал башкой, еще сильнее вжимаясь в забор. Деннис протянул руку, чтобы схватить рюкзак, но мальчишка резко перехватил его руку, и Бишоп неожиданно заорал от боли, вырывая запястье из хватки ребенка: — Эй, этот засранец меня укусил! — и отвесил мальчику-кукле звучную пощечину. — Ну ты попал, пиздюк… Я тяжело вздохнул. Полноценно бить они его, конечно, не будут, но потреплют здорово — визгу будет до небес, пока кто-нибудь из нянечек не прибежит. Чтоб они все померли, чтоб долбаный приют Вула сгорел ко всем чертям, вместе со всеми тварями и копиями. Я достал из кармана припасенную дымовушку — давно хотел попробовать этот вид. Со стороны — обычный кусок газеты, свернутый в плотную трубочку. Затянул шарф, чтобы прикрыть рот и нос, поджег дымовушку и бросил вниз, удачно попав прямо в капюшон Стаббса. Изменил голос, чтоб был инфернально-загробный, как у Белы Лугоши — и зловеще провыл: «Гори в аду, Билли, гори в аду!». Дым повалил — любо-дорого смотреть. Твари бросились врассыпную, за Билли тянулся густой шлейф дыма. К нему тут же кинулась дежурная нянечка, пытаясь снять с него куртку, но парень в панике отбивался и верещал. Я легко спрыгнул с дерева, намереваясь отправиться к себе, но обернулся, услышав за спиной надрывный кашель. Маленький идиот не убежал, не подумал хотя бы прикрыть чем-нибудь дыхательные пути. Сидел на голой земле и пялился, словно привидение увидел. Грязный, из губы кровь течет. Что за жалкое создание. Я протянул ему руку.***
Мальчик-кукла сидел на кровати, все еще тихо покашливая. Отмытый, переодетый, ранку на губе намазал ему йодом из личных запасов. Естественный отбор пережует его и выплюнет. Если сдохнет пока живет со мной в одной комнате — проблем не оберешься, придется за ним приглядывать. Скоро отбой. Решил развлечь себя на ночь нехитрым экспериментом. Разложил на столе перед собой мелкие ленточки бумаги, закрученные в спиральки, достал эбонитовую палочку и кусок старого свитера. Мальчик-кукла с интересом за мной наблюдает. Ну и пусть. Ленточки взмывают в воздух, кружатся, следуя движениям моей руки. Мальчишка не сдержал удивленного вздоха. — Ты волшебник. Я слазу понял, — самая длинная фраза, которую он произнес с тех пор, как я его встретил. Морщусь от ротацизма. На ребенка алкашей не похож, значит, просто сирота. Родители не научили нормально разговаривать? — Это наука, — зачем-то отвечаю я ему. — Нет, ты волшебник! — он нездорово оживился. — Я покажу тебе! — закопался в рюкзачке, достал оттуда потрепанную книжку. — Смотли! Это вылитый ты! Я вздохнул и глянул на обложку — какая-то детская хрень. На картинке подросток, действительно имеющий определенное сходство со мной. Одет в какую-то черную хламиду, в руке — волшебная палочка. «Томми Мирор и Шепчущие стены». Голову слегка сжало, будто туда тумана напустили. Доктор Слизнорт говорит в таких случаях считать до десяти, но как тут сосредоточишься, когда над ухом такая трещотка — мне больше нравилось, когда он молчал. — Вас зовут одинаково, — возбужденно рассказывал мальчик-кукла. — И смотли, как вы похожи! Он пот`еял память и думал, что обычный мальчик, но оказался волшебник! Ты волшебник, Том, я точно знаю! — опять этот взгляд тонущего котенка. — Да, Гарри, — мягко подтвердил я. — Волшебник.***
Устами младенца глаголет истина. Я не осознал бы, кто я на самом деле, если бы не Осколочек. Вот только он все позабыл. Я надеялся, что грибы подтолкнут его ко мне, но он только напугался до полусмерти. Это ничего, я буду любить его, даже если он никогда ко мне полностью не вернется. Робким мальчиком-куклой или грубым, уставшим от жизни мужчиной — я буду любить его. Главное, чтобы был моим, со мной, до конца времен. Боги, как я его люблю.