***
Я не воспринял его слова о прогулке всерьез, но наутро он притащил мне куртку, ботинки, шапку, шарф — часть моего, из дома, часть — абсолютно новое и с бирками. Я посмотрел на него с недоверием, он улыбнулся в ответ. — Мы серьезно выйдем наружу? — Да. А ты уже передумал? — подначил Шизик. — Не ленись, Осколочек, свежий воздух полезен для здоровья. Я моментально оделся. Он, заботливо поправив мне шарфик, достал из кармана наручники: — Я не уверен, что нам это нужно. А ты как считаешь, малыш? Будешь послушным мальчиком? — Не нужно, — буркнул я. Совсем, что ли, за дурака держит — убегать, не осмотрев местность? — Я буду хорошо себя вести. — Вот и славно, — улыбнулся он и открыл дверь. А потом еще и еще. Подвальное помещение было огромным. По небольшой лестнице мы поднялись на первый этаж. Нелегко ему отсюда тележки таскать поди. — Тут есть еще кухонный лифт, — будто читая мысли, сказал Том. — А здесь живут мои змейки, — он открыл дверь в большое помещение, полностью забитое террариумами с корягами и разноцветными лампочками. — Ты тут уже был, на Рождество. — Ага, помню, — содрогнулся я. — Никогда не забуду. — Хочешь посмотреть? — дружелюбно спросил он. — Нет, пойдем наружу, — воспротивился я, не в восторге от перспективы снова оказаться в пугающей компании змей. — Ты обещал. — Нетерпеливый, — нежно улыбнулся Шизик. — Пойдем, только куртку накину. Не знаю, на что я надеялся — что мы посреди Лондона? В оживленном пригороде, отделенные от соседей только низкой, увитой виноградом изгородью? Когда глаза привыкли к яркому дневному свету, я не увидел перед собой ничего, кроме голой поляны, покрытой редким снегом и опушки густого леса. Никаких следов дороги, соседей, цивилизации… Я оглянулся назад, рассматривая дом — махину в тюдоровском стиле. Окна похожего на средневековую башенку эркера были закрыты массивными решетками, на остальных — тяжелые ставни. Дом, похоже, и правда старый. И черт возьми, какая глушь. — Здесь тихо, — довольным голосом сказал Том, потягиваясь. — Ори не ори, никто не услышит. — А ты не слишком компанейский, я смотрю, — огрызнулся я. Он положил руку мне на плечо и легонько приобнял. — А зачем нам кто-то еще? Кроме того, я люблю лес. Люблю охоту, собирать ягоды и грибы, ловить рыбу. Освоишься — буду и тебя с собой брать, Осколочек. Всегда, блядь, мечтал. — А остальные продукты ты откуда берешь? — невинно поинтересовался я. — Не вижу машины. — Тебя интересует, часто ли я уезжаю из дома, Гарри? — улыбнулся он. — Не так часто, как ты надеешься. У нас большие запасы еды. И да, у меня есть машина и гараж. Но свой любопытный носик ты туда не сунешь, — притворно сурово сказал Том, для закрепления слегка шлепнув меня по жопе, заставив густо покраснеть.***
Прогулки превратились в ежедневное действо, добавившись в ритуальный список из совместных приемов пищи и вечернего культурного досуга. Пару дней он просто желал мне спокойной ночи и уходил, на третий — втянул в наш первый поцелуй, неумело задевая мой нос своим и пытаясь залезть своим языком мне чуть ли не в глотку. Пришлось брать инициативу в свои руки — слегка придерживать и не давать сорваться из поцелуя в пожирание лица. Начало получаться сносно. Не успел я оглянуться, как оказался прижатым к кровати чрезвычайно распаленным Шизиком, нетерпеливо расстегивающим на мне штаны. — Нет? — почему-то у меня вышел вопрос, а не утверждение. — Почему? — удивленно спросил он. — У тебя же встал, — и в подтверждение своих слов сжал руку на моей промежности, отчего я буквально охнул. — Том, — я попытался говорить убедительно. — Я думаю, что обстоятельства, в которых мы находимся… несколько не располагают к началу отношений такого рода. — О чем ты, Осколочек? Что именно тебя не устраивает? Я хочу тебя. Я сделаю тебе очень приятно, — он перешел к активной рекламе. — Помнишь, как тебе было хорошо в прошлый раз? — Шиз… Том, я твой пленник. Ты буквально держишь меня в подвале. Это попахивает изнасилованием, не находишь? — Глупости, — отмахнулся он. — Я не принуждал тебя ни тогда, ни сейчас. Тебе не нравится жить тут? Можешь переехать наверх. Что, блядь? Так просто? — Ты серьезно? — я буквально охуел. — Ты выпустишь меня отсюда? — Ну конечно, не вечно же тебе тут сидеть, — он искренне удивился. — Осколочек, я люблю тебя и больше всего на свете хочу, чтобы ты был счастлив со мной. Завтра же переселим тебя. Только, Гарри… — Что? — я почувствовал подвох. — Если ты хотя бы попытаешься от меня уйти, то следующие полгода просидишь на цепи, — мягко улыбнулся он, спускаясь к моему паху. Из дневника Тома Реддла: 25-е января 2006 года. Я счастлив. Правда, пришлось снова начать пить лекарства — от меня сейчас требуется вся ясность ума. Приходится быть настороже. К сожалению, я пока не могу полностью доверять Осколочку — по глазам вижу, как рвется на свободу, дурачок. Будто его там кто-то ждет. Будто он нужен кому-то, кроме меня. У него было 20 лет свободы от меня — и что он с ними сделал? — Слушай, — спросил он меня за ужином. — Ты же сирота. Как так получилось, что унаследовал кучу бабок? — О, это чудесная история, — рассмеялся я. — Оказалось, что у меня вполне себе есть папашка. Я узнал об этом в семнадцать. Меня как раз выпустили из специнтерната… — Специнтерната? — Ну, знаешь, для детей с проблемами, — я усмехнулся. — После нашего чудесного побега ты отправился к тетушке с дядюшкой, а я — в клинику для душевнобольных. — Достаточно обоснованно. Жаль, что тебе там не помогли, — съехидничал он. Совсем не боится снова оказаться в подвале. — Меня вернули в приют Вула, — проигнорировал я его. — Там, конечно, все были счастливы. Но им оставалось потерпеть всего-то несколько месяцев. И тут ко мне приходит новый директор этого богомерзкого заведения и говорит: «Том, с тобой хочет встретиться твой отец». — Вот это поворот. — Да, я весьма удивился. А наутро за мной приехала шикарная машина и отвезла в Литтл-Хэнгтон. Дом, в котором мне полагалось расти, оказался очень красивым, а вот мой отец выглядел как червь — такой же лысый и тощий. Теперь я знаю, как буду выглядеть, если заболею раком. Как-нибудь покажу его фото в молодости — мы как две капли воды.***
— Думаю, мне нет нужды объяснять, кто я, — сказал Том Реддл-старший и оглядел меня оценивающим взглядом. — Я рад, что ты унаследовал от матери только беды с головой, а не ее уродство. — Вашей силе воли можно только позавидовать, сэр, — невозмутимо ответил я. — Как минимум один раз вам удалось в нее кончить. Он расхохотался, тут же остановленный приступом кашля. — Ты мне нравишься. Я видел результаты экзаменов и характеристики — не дурак. Красив. Умеешь себя держать. Жалко, что сумасшедший, но тебя, вроде как, подлечили. Кроме того, так даже лучше — еще больше всех взбесит. — Взбесит что и кого, сэр? — Видишь ли, Том, я умираю, — прямо сказал он. — И мне совершенно не импонирует мысль оставить все моей двоюродной сестрице и ее выводку — или еще кому из многочисленных родственников. Вначале я решил завещать все какому-нибудь кошачьему приюту или фонду по спасению пингвинов, но потом придумал идейку получше. Когда ты родился, вся семья слезно уговаривала меня от тебя отказаться и забыть как страшный сон ту деревенскую психопатку, которую я имел несчастье обрюхатить, но я решил немного их побесить. Естественно, растить тебя я не собирался, но и на произвол судьбы не бросил. А теперь я собираюсь оставить все наследство Реддлов бастарду. Благодарностей не надо, это не попытка искупления грехов и не предсмертная сентиментальность. Что ты будешь делать с деньгами, мне также абсолютно безразлично — можешь хоть на шлюх и кокаин спустить. — Я буду молиться за вас, отец, — усмехнулся я. — Уходи, — фыркнул он в ответ. — Видеть тебя не хочу. Больше мы так и не встретились. Он умер через три месяца и по достижении совершеннолетия я вступил в наследство.***
— Звучит, как будто ты из романа Бронте это вытащил, — буркнул Гарри, но по лицу было видно — тщательно борется с собой, чтобы не показать, как его потрясла эта история. — А твоя мать? — Умерла при моем рождении, — пожал я плечами. — Моя двоюродная тетушка доходчиво поведала мне, какой уродливой нищей идиоткой та была. Влюбилась в моего отца, подкараулила, когда тот напился в слюни на какой-то местной вечеринке. Он очнулся в каком-то сарае, обнаружив, что Меропа — ее так звали, бодро скачет на его члене. Вот такая славная история моего якобы появления на свет, Осколочек. Чертов Бамблби не мог мне получше биографию придумать. — Якобы? — Ты же знаешь, что все было не так, — я устало вздохнул. Сколько можно повторять одно и то же? — Меня запихнули в немагический мир и лишили большей части способностей, но ты поможешь мне вернуть могущество, малыш. Ты — самое чудесное, что когда-либо со мной случалось. Он отвернулся.***
Сладкие, сладкие ночи. Я поселил Осколочка в своей спальне — гостевых в доме полно, конечно, но так для него куда безопаснее. Кровать большая, но он всегда стремится уползти на краешек, подальше от меня. Это немного раздражает, но когда он засыпает — неизменно утаскиваю в объятия. Большая и маленькая ложечка, прямо как в детстве. Веду список того, что хочу с ним сделать, но не хочу торопиться. Пока он скован и пассивен, максимум, который я у него прошу — помочь мне рукой или просто полежать смирно в той или иной позе. Мне нравится кончать на его живот, грудь, спину, ягодицы. Он забавно вздрагивает и смущается. Иногда просто валяюсь с ним и тискаю как котенка. Глажу, сжимаю, целую, щекочу — везде, где захочу. Чаще всего у него встает в первые же десять минут, но он старается этот факт усердно игнорировать и не просит себе помочь, поэтому этак через час лицо у него делается таким умоляюще-несчастным, что я тут же перехожу к более серьезным ласкам, даю ему необходимую разрядку. В этот раз решил слегка усложнить нашу игру. Оглядев стоящий колом, с капельками предэякулята член Осколочка, хитро спросил: — Хочешь, чтобы я тебя поласкал? — Сам не видишь? — огрызнулся Гарри. Он все еще переживает из-за своей реакции на мои ласки, как будто существовала вероятность того, что он не возбудится. Мужское либидо не так уж замысловато. Я прочитал несколько материалов по эрогенным зонам, посмотрел пару тематических роликов, с первого раза мои навыки значительно продвинулись. — Давай заключим небольшую сделку, — ласково сказал я. — Ты поцелуешь меня, а потом я сделаю то, что ты хочешь. Он с обреченным видом приподнялся на локтях и потянулся к моим губам. После короткого, но сладкого поцелуя, выжидающе замер, но я ухмыльнулся: — Я имел в виду другие поцелуи, — и многозначительно перевел взгляд на свой член. — Поласкай его своим ротиком. — Блядь! Ни за что! — возмутился Осколочек. — Еще мне не хватало член твой сосать, а потом что захочешь? — Я много чего хочу, Гарри, — мурлыкнул я. — И это — одна из самых безобидных вещей. Сегодня хочу кончить в тебя, но даю шанс выбрать дырочку. До него медленного дошло, что я имею в виду. — Мне не нравятся оба варианта, — поморщился он. — Можно как-то без этого? — Каким эгоистом тебя воспитали, Осколочек, — огорчился я. — Такой холодный со мной. Тебе неприятно мое общество? — Ты сам знаешь ответ, — отрезал он. — Хочешь, чтобы я соврал? Ненавижу так поступать с ним, но он не оставляет мне выбора своим упрямством. — Ты всегда можешь отдохнуть от меня, — вкрадчиво сказал я. — Например, в подвале полно места. Его передернуло. — Или же ты можешь сделать вид, что этого разговора не было, а я завтра весь день буду готовить то, что ты хочешь… а еще мы погуляем на полчаса дольше. И я разрешу тебе посмотреть телевизор. Как тебе такой вариант? Он молчал. — Так что ты выберешь, Осколочек? — сладко улыбнулся я. Вместо ответа, он с траурным выражением лица склонился над моим пахом и застыл, будто примериваясь. Послышался тихий всхлип, его плечи мелко задрожали. — Черт! — разозлился я, он испуганно поднял голову, так и есть — глаза на мокром месте. — Я не собираюсь тебя пытать, — отодвинулся от него и, смягчив голос, пояснил: — подумал, что ты просто капризничаешь и не хочешь, чтобы инициатива исходила от тебя. Если тебе настолько неприятно касаться меня так… не надо. — Но… — Просто — не надо. Я, накинув халат, ушел в ванную. Снимая напряжение под душем, долго думал — правильно ли поступил. Иногда забываю, что, помимо взросления тела, к Осколочку пришли еще и взрослые черты характера, а так же ненужные, сформированные средой установки. Одно дело заставить ребенка почистить зубы — в обмен на обещанные сладости или под угрозой наказания, другое — сподвигнуть взрослого мужчину сделать что-то, противоречащее его принципам. Надави слишком сильно — и сломаешь. Вечером следующего дня, после долгой прогулки и сытного ужина, меня ждало вознаграждение — сам, слегка раскрасневшийся от вина и оргазма, осторожно обхватил мой член губами, сначала будто пробуя на вкус, а потом неумело, но старательно отсосал. Я был готов кончить уже от самого факта, но усилием воли продержался несколько минут. Он не успел отстраниться, так что моя сперма оказалась у него во рту и частично на лице. Невероятное зрелище, но я, опасаясь его реакции, спешно предложил салфетки. Я не мог не отметить, что во время процесса у него опять встал. Я все делаю правильно. Из рабочих записей Горация Слизнорта: 1 февраля 1986 года. Прогресс Тома за какой-то месяц восхищает. Удивительно, но после диких истерик первых дней, он неожиданно успокоился и пошел на контакт. Будто в голове что-то щелкнуло, и маленький монстр, пугающий медсестер обещанием содрать кожу заживо, если ему не вернут его «Осколочка» (так он называет Гарри), неожиданно превратился в милого и дружелюбного мальчика. Клянется, что никогда бы не причинил вреда Гарри и они «просто играли». Он же ему как младший братик. Змей держал, потому что любит животных, а приютский зоо-уголок не любит, аллергия на шерсть. Поджег комнату — неудачно сделанная дымовуха, просто увлекается физикой и химией, спросите учителей. То демонстрирует неполную триаду Макдональда, то клинику раннего дебюта шизофрении, то передо мной сидит абсолютно нормальный, просто умный не по годам и педагогически запущенный ребенок. Я ничего не понимаю.