Серая кровь

───── ◉ ─────

      Легкий холодный ветерок растрепал черные, как смоль, волосы. Микаса неаккуратно убрала локоны с лица и повернулась лицом к солнцу. Яркие лучи уже начинали жечь кожу. Неприятное, необъяснимое ощущение легкой боли на всех открытых участках кожи. Лето… Такое далекое, недостижимое в реалиях холодной Великобритании. Хотя, ее никогда не тянуло настолько сильно к теплу. Сейчас, конечно же, Микаса хотела бы находиться здесь дольше. Она словно вернулась обратно в детство, когда все цвета воспринимались ярче. Из-за такого сравнения сердце с грустью сжалось. Ей больше не вернуться в относительно беззаботные дни жизни. К этому моменту фарфоровая кожа на ее щеках уже успела раскраснеться.       Еще не успевшие испариться капли утренней росы медленно скатились вниз по луговой траве, моментально впитываясь в грунт. Аккерман глубоко вдохнула, стараясь заполнить легкие полностью. Голова сразу же закружилась от того, насколько чистый здесь был воздух, и она села на корточки рядом с прудом. Красивые, разноцветные камушки на дне поблескивали от солнечного света, а небольшие рыбешки проворно плавали туда-сюда. Взгляд сконцентрировался на собственном отражении. Микаса нахмурилась и наконец заметила то, во что была одета. Ее платье, скорее всего свадебное, уже успело изрядно покрыться зелеными пятнами. Но, несмотря на это, оно все еще оставалось прекрасным. Все так, как она и мечтала в детстве. В меру пышное с закосом под старину. Конечно, было жаль испорченное платье, но уже ничего не сделать. Микаса поправила подол и уселась на траву, погружая босые ноги в ледяную воду.       Это место вызывало странные, не совсем совместимые друг с другом ощущения. Амбивалентность. Спокойствие и тревога, счастье и печаль. Казалось, что получалось дышать свободно, но при этом в легких была странная тяжесть. Такое же случается, когда видишь внешне идеального человека. Он настолько прекрасен, что вскоре становится уродлив. Однако, при этом, все еще красив, но уже не настолько, как при первом взгляде. Таким людям редко прощают изъяны внешности, даже самые мелкие. Или же когда у визуально доброго, отзывчивого и позитивного человека лезет наружу его настоящая натура. Нет, добрые люди все еще существуют. Но это не отменяет того факта, что существуют и те, кто любит надевать на себя их доброту. Зловонная гниль притворства, уродливость и ущербность. С милого личика слезает кожа, и ты наконец замечаешь то, что находится внутри. Зависть, желание навредить, ненависть. Микаса задумалась, сталкивалась ли она вообще с таким человеком хоть раз?       Наверняка. Просто не успела снять маску.       Сама она теперь никак не могла сдержаться от высказывания всех накипевших мыслей. Ее словно разрывали все накопленные эмоции, обиды, недомолвки с кем-либо. Айсе она высказывала что ее попытки спасти от кары за «неопределенную» позицию, просто отмазка тому, что она ужасная мать. Отцу — что он никогда особо не вмешивался в методы воспитания матери, и что позиция «хорошенького папочки» не значит, что он такой и есть на самом деле. А сестры… Им сказать было нечего. Все они настолько чужие друг другу люди, что у Микасы не набралось бы и предложения, чтобы охарактеризовать хоть одну из них. Наверняка они очень даже интересные личности. Только вот момент сближения уже давно упущен. А ведь братья и сестры должны быть одними из самых близких людей.       Аккерман вдруг съежилась, словно от холода. Ведь отец был самым-самым для нее… Отражение в пруду дрогнуло, и ее лицо стало обезображиваться. А что, если это она — человек в маске? Сейчас кожа слезет, и покажется то, что внутри. Обида, злость, ревность… Желание навредить, покалечить всех, кто когда-либо обидел. Агрессия. Но при этом желание уберечь их же от этой участи. Она стала полным воплощением неопределенности. Жажда творить добро наложилась на желание творить зло, и середины больше не существовало. Сегодня она тут, завтра будет там. Вредить всем, кто ее окружает. Не физически. Словом. А слово, как все знают, доставляет намного больше боли, чем простой удар в нос.       Хруст ветки отвлек ее от дальнейших размышлений. Лицо вновь стало обычным, а от колебаний воды не осталось и следа, словно их никогда и не случалось. Когда-то ее нянька говорила ей, что если долго смотреть на себя в отражении чего-либо, этим могут воспользоваться темные сущности. Конечно же, сущностей темнее оборотней, вампиров и магов не существовало. Возможно, они есть. Где-то там, в глубине Лимба. Там, где хранятся и перерождаются души магов. Но в нашем мире никого такого не имелось. Микаса дернула плечами и поднялась. Сколько она так просидела? Время уже близилось к закату. А на другом конце луга стоял мужчина. Высокий, в костюме. Прямой, словно военный в карауле. Аккерман подхватила подол и стала пробираться к нему сквозь гущу травы.       — Извините? — крикнула она, стараясь привлечь его внимание. — Сэр?       Молчание. Он даже не повернулся в ее сторону. Микаса прочистила горло и продолжила идти к неизвестному. Дыхание сперло; возможно, не стоило обращать на него внимание? Сердце забилось быстрее, заставляя мысли хаотично всплывать в голове. Что, если этот человек… существо на самом деле желает зла? А что вообще такое зло? Наверняка она сама совершала поступки, которые другие бы с ужасом классифицировали, как злодеяния.       — Это невежливо… — неуверенно прошептала она, пытаясь концентрироваться не на раздумьях, а на незнакомце. Мужчина поднял руку, в которой держал зеркало в золотой витиеватой рамке, и снова застыл. Знакомое лицо в отражении ввело Микасу в ступор. Как себя вести? Сбежать, обратиться к нему или убиться на месте, лишь бы не говорить с ним вовсе? Глаза Эрена горели зеленым огнем злобы и не сводили с нее свой пристальный взор. По спине Микасы прошлись мурашки. Все-таки убиться легче… — Эрен! Ты меня слышишь?       Он продолжал смотреть на нее сквозь зеркало и, видимо, настолько сильно сжал его, что по стеклу пошли крупные трещины. Животная ярость в его взгляде напомнила ей то, что она увидела там — в Лимбе. Истинное лицо Эрена Йегера. Обезображенное, уродливое… Бесчисленные ряды зубов, без губ, как будто бы его рот был когда-то давно разрезан. Белки глаз в Лимбе были скрыты тенью, словно их и не было совсем. Здесь же… Они сияли. Острые черты лица — если это подобие морды монстра можно было вообще отнести к чему-то человеческому — выдавали звериные, придавали его образу еще больше озлобленности. Словно он вот-вот издаст оглушающий рык. Копна косматых волос разметалась, усугубляя этот дикий взгляд. Еще секунда — покроется огненными отметинами, озвереет, и разорвет ее на части. Ярость, ненависть — все смешалось в нем и грозилось вырваться. Но с чего бы это ему злиться?! Микаса пошла быстрее. Вспышка гнева от несправедливости вдруг заполонила ее разум. Он не имел на злость никакого права!       — Йегер, мать твою! Как ты смеешь так себя вести по отношению ко мне?! Не смей меня игнорировать! — вдруг сорвалась на неестественный крик, смешанный с рыком, она. — Ты выгнал меня, а теперь даже в глаза посмотреть не можешь без своего гребаного зеркала!       Стало неуютно. Инстинкты кричали бежать как можно скорее, только вот не говорили в каком направлении. И Микаса шла настолько быстро, насколько ей позволяло платье. Пышной юбкой оно задевало каждый игольчатый куст, из-за чего мгновенно рвалось. Маленький лесной рай начал превращаться в ад. Она упала и вся вымазалась в грязи. Трава оказалась засохшей, цветы увядшими, они рассыпались, стоило дотронуться до них. Все вокруг превратилось в одну большую мерзкую субстанцию. Микаса увязла настолько глубоко, что встала не с первой попытки. Тяжело отдышалась и едва не заплакала. Йегер наконец пошевелился. Он и так стоял до этого полубоком, сейчас он совсем отвернулся от нее и бросил зеркало в грязь. Падая, в нем промелькнуло отражение того самого зеленого рая. Перед Эреном выросло огромное дерево, чей ствол был похож на женскую фигуру, но руки и голова уходили в ветви, а ноги образовывали ствол. Вид этого дерева ужаснул Микасу настолько, что у нее сдали нервы.       — Не бросай меня здесь! Не бросай! Не бросай! — истерично взвизгнула Аккерман, начиная рыдать. Звонкий голос ломался из-за рыданий, зазвучал отвратительно. Она снова подхватила разодранный подол и, едва передвигаясь по грязи, двинулась следом за ним. — Не оставляй меня здесь одну! Умоляю! Эрен! Прошу тебя, мне страшно! Я не могу быть здесь, я не могу… Я не хочу быть снова одна! Мне здесь не место…       Грязь стала глубже, из-за чего Микаса снова упала. Это вызвало еще большую волну истерики и паники. Она начала задыхаться и при этом визжать от страха. Встать никак не удавалось, скорее наоборот. От любого движения она погружалась только глубже.       — Все ведь очевидно… — вдруг безразлично сказал Эрен. Оказавшись совсем рядом, он сел на корточки и холодно осмотрел ее лицо, держа его за подбородок. Большим пальцем стер с губы слезу и усмехнулся. — Ты ведь тонешь, а это значит, что тебе здесь самое место. Ты — ошибка природы. Мерзкий мутант без стороны. Ты просто омерзительна! Каждый день, проведенный с тобой, был мне в тягость. Я ощущал себя, словно тону в грязи. Только вот… Кто из нас тонет в действительности?       Резко надавив на ее голову, он погрузил ее полностью в мерзкую жижу. Микаса задыхалась, а нос и рот забивались отвратительной гадостью, не давая вздохнуть. Аккерман старалась бороться, схватить его за руку, однако пальцы, вымазанные в грязи, соскальзывали. Вздрогнув, Микаса подскочила на кровати, резко вдыхая. Просто сон. Шторы в ее комнате были открыты, и сейчас лунный свет проникал внутрь, окрашивая все в глубокий голубой цвет. В свете фонаря виднелся мелкий снегопад. Еще ни разу она не видела такой светлой ночи.       — Малышка моя… — вдруг тихо позвала ее старая няня, сидящая на краю кровати. Ее поза выглядела странно, словно у женщины не было никакого контроля над ее телом. Она держала свои загрубевшие руки протянутыми к лицу Аккерман. Только вот никак не достигали его. — Это был ужасный, страшный сон. Темная магия — зло! Тебе нужно держаться как можно дальше от нее! Иначе в следующий раз тебя никто не разбудит.       — Ребекка, как ты здесь оказалась? — строго спросила Аккерман, явно раздраженная неожиданным вмешательством в ее жизнь. Да кто она такая, чтобы приказывать, чем ей заниматься?!       — Ты задыхалась от страха… — потерянно прошептала Бекка. Она делала большие перерывы между предложениями, словно ей было тяжело думать. — Прямо как в детстве… Вот я и пришла на зов о помощи…       Микаса застыла. Она всмотрелась в лицо своей бывшей няни и ужаснулась. По телу прошлась волна мурашек, а сердце начало биться быстрее.       — Но ведь тебя больше нет… — воскликнула она, но женщина тут же шикнула на нее, явно не понимая, о чем она говорит. Аккерман замолчала.       — Не надо кричать, сейчас ночь. Хозяйка спит, — устало сказала она. Няня поднялась, едва удерживая равновесие, и направилась к двери. — И сердце так болит…       Ребекка исчезла за дверью. Микаса сидела неподвижно, глядя в одну-единственную точку. В углу рядом с дверью стояла большая темная фигура. Вот что имела ввиду старуха. Темная магия притягивает души с самых низов. Все, о чем они мечтают, — снова быть живыми, ощутить тепло, холод, любовь. Но это невозможно. И, в конце концов, практикующий маг сходит с ума.       — Ты больше не будешь меня беспокоить! Возвращайся туда, откуда прибыл, — как можно жестче сказала Микаса.        Микаса вздрогнула. Солнечный свет резко ударил в глаза, из-за чего она зажмурилась и громко выругалась. Молодая служанка напугано вздрогнула, явно не ожидая такой резкой реакции на раскрытые шторы. Микаса махнула рукой, призывая тут же покинуть свою комнату. Она послушно кивнула и тут же скрылась за расписной дверью. Сон во сне, удивительно! Или это, все же, была реальность? Аккерман зло прорычала, сразу же прикрывая свое лицо подушкой. На несколько секунд к ней вернулось то самое ощущение удушения, и она тут же откинула перину в сторону. Поднялась, и моментально опустила все шторы в комнате вниз. Какое-то странное начало ужасного дня.       Завтракать не хотелось, но спуститься все равно пришлось. Сон вызвал странные ощущения внутри нее, словно ее душа теперь была заражена страхом. Микаса поднялась, осмотрела себя в зеркале. На бледном лице снова проступила синева под глазами. В последнее время ее кошмары становились все более, и более реалистичными. Запретные знания, к которым она так тянулась, могли вызвать такую реакцию. Нужно сократить объемы изучения книг, иначе так действительно можно быстро сойти с ума. Микаса перевела взгляд на ладони. Следы от ожогов на руках уже зажили, и рубцы служили лишь омерзительным напоминанием осознания двух моментов. Первое — это болезненное воспоминание дня расставания. А второе… За любое знание нужно платить.       Микаса пришла в обеденный зал ближе к концу завтрака. Ее всегда раздражало, что эта комната носила такое название, однако они никогда не обедали вместе здесь. Даже сейчас — на завтраке — присутствовала только мать. Отец отбыл по работе еще вчера, а остальные… В общем, строили свои жизни. В последнее время Аккерман ощущала себя так, словно ее сослали сюда отбывать наказание. Ведь все было хорошо! Да, она чувствовала себя плохо. Возможно, немного больше увлеклась книгами, чем было нужно. Но ведь все это — не повод отказываться от нее! Глупость, такая глупость! И теперь она находится в одной комнате с матерью, с которой им даже поговорить не о чем.       — Мне снилось, что Эрен утопил меня в грязи, — вдруг начала Микаса, неохотно передвигая фасоль по тарелке.       Айса удивленно выгнула бровь, а затем задумчиво перевела взгляд на кружку чая, которую держала навесу двумя руками. На ее красивом лице сильнее проступили морщины. Ей не нравилась странная одержимость дочери этим светлым магом. Он казался ей слишком неотесанным, несерьезным. Честно говоря, старшая Аккерман думала, что именно из-за этих же черт характера ее дочь не будет воспринимать Йегера всерьез.       — Это значит, что у вас еще не все решено, — нехотя произнесла она.       — В каком это смысле? — Мика спросила тише. Неприятная капля надежды вдруг снова зажглась в сердце, однако тут же потухла. Не стоит надеяться на сны. Да и, в принципе, на этого человека.       — Ну, грязь — нерешенный конфликт. Вы с Эреном его участники. Тот, кто топит — виноват в проблеме, а ты тонешь из-за того, что не понимаешь, что происходит. И сверху этой ситуации накладывается еще и то, что ты читаешь книги, которые воруют твои энергетические силы. Все просто. — Миссис Аккерман хмыкнула. — Где-то завалялся у нас великий магический сонник. Можешь поискать.       В комнате снова воцарилась тишина. Айса прожигала взглядом Микасу, а та, в свою очередь, снова задумчиво всматривалась в свою тарелку.       — Ты ведь понимаешь, что, будучи наследницей, у тебя теперь есть обязанности? — начала вдруг мать. — Все равно придется сделать это, детка. Так нужно для укрепления связей. И твой Эрен в этом не помощник. Он даже в жизни определиться не может, что ему нужно! Такие парни, как он, лишь играют. Ты была наивной и не имела никакого опыта с мужчинами. Тебя лишили этого, заперев в теле кошки. Он воспользовался твоей влюбленностью, а потом выбросил. Я не должна была тебя оставлять с ним. Прошу за это прощение.       — Да что мне сделает твое «прости»?! — вдруг вскрикнула Микаса, из-за чего Айса дернулась. — Не хочу с тобой разговаривать. Не хочу видеть вас всех, слышать. Хочу просто быть одной. Без нужды в выполнении обязательств, титулов, социального положения и денег! Я хочу быть никем. Хочу обратно стать кошкой навсегда! Ты понимаешь, насколько хреновой должна быть жизнь, чтобы я захотела обратно в клетку? Да мне легче вообще умереть…       — Иди в свою комнату, готовься к поездке в Совет. И я не хочу слышать этот бред снова! — рявкнула Айса. Микаса некоторое время смотрела ей в лицо, а затем стремительно вылетела из комнаты, словно отруганный ребенок.       Снег хлопьями опускался на землю. Микаса бежала по холодным, темным коридорам поместья. Хотелось плакать, и она не сдержалась. Остановившись на втором этаже, она прижала ладони к лицу и сгорбилась. Холодный свет снова проходил сквозь окна, делая все вокруг еще более депрессивным. Слезы градом лились по щекам, и, вскоре, она перестала их утирать, а просто зашагала к своей комнате. Ее жизнь с некоторых пор превратилась в череду ошибок, за которые тут же прилетает расплата. Любовь обернулась разбитым сердцем, а мать оказалась главным врагом, хоть и временным. И до конца упрекать ее она не могла. Ведь сама согласилась на наследование. Но она была зла! Только вернулась, боль мешала трезво мыслить. А сейчас, остыв, Микаса ужаснулась из-за произошедшего.       Микаса сжала деревянный подоконник в руках и с силой поджала губы. Странный сгусток злобы застрял в горле, не давая проронить и слова. Как мать могла воспользоваться таким состоянием дочери? Как такое возможно? Неужели политическое положение намного важнее?! А ведь она никогда не любила своих детей. Лишь отца. А они с сестрами словно приятный — чаще нет — бонус. Игрушки. Инструменты. Взревев, она бросила в вазу за спиной разрушающее заклинание, желая хоть как-то избавиться от застрявших чувств. Оно красной вспышкой тут же осветило коридор и с треском врезалось в фарфор. Несчастная служанка, проходящая мимо, рухнула на пол. Держась за щеку, она взглянула на Микасу снизу вверх, едва сдерживая слезы. Аккерман завороженно смотрела на то, как густая алая жидкость стремилась к полу, пачкая все на своем пути. Смешавшись со слезой, капля крови громовым раскатом ударилась о паркет, наконец приводя Микасу в чувства. Сердце пропустило удар, и дышать стало тяжелее. Осколок навредил ни в чем не виновной женщине. Вот до чего она дошла.       — Прошу, прости. Я не слышала, что ты была рядом, — тихо, с виной протянула она, убирая ладонь от раны девушки. Кожа щеки была разорвана, но рану можно было залечить и без вмешательства лекаря. Микаса сосредоточила все свои силы в ладони. Она замерцала нежно-зеленым цветом. Запах горелой кожи, слез и крови противно ударил в голову, из-за чего Аккерман едва не вырвало. Однако она удачно залечила рану и помогла служанке встать. — И чтобы никому ни слова, поняла?! Внимательнее нужно быть.       Та нервно закивала, собрала грязное белье, которое разлетелось по полу, и бегом скрылась за аркой. Микаса пошатнулась, прижав ладонь к голове, а затем поплелась в свою комнату. Выжатая полностью, она переоделась в строгое официальное платье странного оттенка. Кажется, этот цвет назывался королевский синий. Он напоминал ей грозовое вечернее небо. Аккерман считала, что цвет смотрится на ней ужасно. Хотя раньше, признаться честно, он ей даже нравился. Затем пришлось завязать волосы в низкий хвост и ловко скрыть резинку волосами. Не то, чтобы ее ждало сильное наказание… Скорее разговор по душам и закрытие некоторых гештальтов.       Дорога к зданию Совета Синедриона всегда была странной. За ней и Айсой заехала специальная машина, покрытая заклинанием. Так они добрались до самого места и, выйдя из машины, сразу же забыли дорогу. Магическим образом узнать местоположение здания было так же невозможно, а телепортироваться в него могли только работники. Это было большое здание, напоминающее архитектурой парламент, но находилось оно совсем в ином месте, окруженное лесной чащей. Внутри им выдали серые накидки. В здании действовала цветовая иерархия. Белый — цвет самих советников и их приближенных. Черный — обычный рабочий класс. Своеобразные офисные клерки.       Планировка внутри выглядела странно. Расположение лестниц, дверей в кабинеты здесь было настолько хаотичным, что казалось, все вот-вот встанет, случится коллапс. Лестницы столкнутся, маги упадут вниз, в пропасть нижних этажей. Кто-то не сможет выйти из кабинета, кто-то зайти… Однако все работало как часы. Никто ни с кем не сталкивался, лестницы материализовывались из воздуха, позволяя пройти к кабинетам. Они проследовали к золотому лифту, стоящему в середине зала. Различные узоры в нем переливались, переплетались и сливались. В какой-то момент Микаса даже поймала себя на мысли, что узоры двигаются. Путь до минус шестого этажа они преодолели быстро. Однако спокойнее от этого не стало.       ♫       В зале суда почти никого не было. Сторона защиты — Дот Пиксис. Это было ожидаемо, ведь он был назначен самым крайним попечителем. Сторона обвинения — Дариус Закклай. Рассудитель — член верховного Совета, мудро скрывающий лицо под вуалью. Кроме них здесь никто больше не считался властью. Никаких титулов в данной комнате озвучено не было за всю историю ее существования. Даже когда судили короля. Место, где поистине все равны.       Причина сбора присутствующих состояла в том, что были нарушены некоторые пункты договора местной программы защиты свидетелей, а также произошло нарушение закона сторон. Конечно, Пиксис довел дело до той степени, что это все превратилось просто в бюрократический фарс. Микаса лишь признает вину, расскажет о том, что ей грозила опасность, а затем пойдет на сделку с рассудителем. Тот определит ее на должность, на которой она обязана будет отрабатывать энное количество лет свое наказание.       — Вы довели ситуацию до абсурда. — Прогромыхал измененный заклинанием голос рассудителя. Айса с силой сжала челюсти, стараясь сдержать порыв защититься. — Если бы ваша семья изначально обратилась к Совету, мы бы обеспечили нужный уровень защиты без нарушения закона.       — Скольким серым семьям вы так помогли, верховный рассудитель? Есть ли статистика? — задал вдруг вопрос Пиксис. Молчание со стороны Совета, конечно же, говорило об одном. Статистики не было. Темные семьи были слишком запуганы, чтобы обратиться к ним за помощью. Либо же испытывали отвращение к собственным детям. Таких выдавали сразу. Больше их никто не видел, а ребенок оформлялся, как умерший в несчастном случае. — Статистики нет. Вы обвиняете Аккерманов в том, что они взяли все в свои руки, однако не сделай они так, — их дитя было бы давно мертво. Совет помог лишь единожды, и, конечно же, был выбран один из самых жестоких способов. Обвинение Микасы Аккерман в том, что она воспользовалась возможностью так же едва ли не за уши притянуто. Со всем уважением, но эта девушка всегда шла навстречу силам света! Она внесла достаточно влияния в дела убийств…       — Которые обернулись трагедией, да-да. Мы знаем о вкладе мисс Аккерман в дело, однако закон есть закон. — Рассудитель звучал достаточно раздраженно. Поднявшись со своей трибуны, он заметно расправил плечи. — Микаса Аккерман, суд постановил Вас к пяти годам отработки в бюро разведки. Пока что Вашей основной задачей будет считаться доведение до конца уже начатого дела об убийствах, которое Вы изначально провалили. При досрочном исполнении задания Ваша судьба будет определяться Вашим непосредственным начальством. Приговор вступает в силу с января две тысячи шестого года. Во имя света, тьмы и Лимба!       Все присутствующие дружно повторили слоган за рассудителем, после чего в зале суда прогремел гонг. Или нечто похожее на него. Все присутствующие стояли до тех пор, пока вибрация удара не покинула помещение, а затем стали медленно расползаться по выходам. Странное тревожное ощущение узлом завязалось где-то в области груди Микасы. Действие гонга физически подкрепляло обязанности, возложенные судом.       То, что дело перекочевало в руки разведки и Совета было ожидаемо, однако то, что ее заставят продолжить над ним работать… Аккерман нервно взглянула на лысый, морщинистый затылок Пиксиса. Все больше и больше дел утекали от стражей света. Все меньше становилась и власть Дота. Это протекало медленно, едва ощутимо. Возможно, некоторые работники чувствовали это. Но не все смотрели в упор на своего начальника. Смерть работника, неудачное серьезное дело… Как скоро Пиксиса отправят в отставку? Тот, словно почувствовав мысли Микасы, повернулся к ней лицом. Он озорно улыбался, от чего морщины на его лице скапливались гармошкой у глаз и на лбу. Неожиданно по ее спине пробежал холодок.       — Ну что, как тебе твой приговор? — спросил он, когда Аккерман подошла ближе. Айса остановилась в нескольких метрах, по-странному устало взглянула на них и пошла дальше. Не было смысла ждать.       — Вы же знаете, что мне все равно, — безразлично сказала Мика. — Я не виновата во всем, что случилось. Но судили именно меня. Бывали, конечно, и хуже моменты в жизни. Я просто перетерплю пять лет и займусь тем, чем хочу.       — И чем же ты хочешь заниматься? — Его тон стал более серьезным. Взгляд задумчиво помутнел, и Дот сомкнул руки за спиной.       Микаса задумалась. Чем она хотела бы заниматься? Да ничем. Она съежилась и постаралась прогнать параноидальные мысли о том, что она скорее амеба, чем нормальный маг. Куда ей идти? За такой молодой возраст у нее в досье уже стоит приговор от рассудителя. А нарушители закона никому не нужны.       — Возможно, я все-таки останусь в разведке, если мне разрешат. Честно говоря, совершенно не представляю, чем хочу заниматься. — Микаса слегка пристыженно отвела взгляд. Конечно, старый маг заметил это и лишь неопределенно хмыкнул.       — Молодая еще, разберешься. Не расстраивайся из-за таких глупостей. — Пиксис по-отечески приобнял ее. — Вам, юным особам, кажется сейчас, что жизнь пролетит быстро. Моргнуть и не успеешь — пора в гроб. Только вот это миф. Жизнь она долгая и нудная. Тебе кажется, что дни и месяца летят с большой скоростью лишь потому, что они безвозвратно стираются из памяти. Остаются только значимые моменты, и поэтому кажется, что время летит. А если жизнь состоит из серых дней… то тогда и удивляться не нужно, что года пролетели моментально.       — Вы меня подбиваете на всякие авантюры! — Усмехнулась Микаса, — Однако хватит с меня веселья за эти месяцы. Конечно, я понимаю, что это дело не отпустит меня никогда, но мне нужна хотя бы неделя без происшествий.       — Ну-ну, — фыркнул он. Полоса усов дернулась в сторону, а затем Дот стал накручивать один конец. — Если хочется — значит будет. Прощай, Микаса Аккерман.       Холодная клетка здания совета потеряла свои последние краски, когда Пиксис покинул здание. И снова все сначала. Странная машина и дорога, которую невозможно вспомнить. Их личный водитель ожидал их где-то на окраине. Удивительно, но матери нравились поездки на машине. Тишина, тепло и меняются пейзажи за окном. Правда вот сейчас Микаса больше всего хотела бы как можно скорее оказаться дома. Запереться в своей комнате и почувствовать наконец хотя бы толику спокойствия. В современных реалиях не особо возможные желания.       Микаса перевела взгляд на мать. Ее идеальный профиль всегда был предметом восхищения среди сестер. Однако ни одна из них не смогла достичь такой же внешней идеальности. В меру тонкие брови красили лицо, подчеркивая его уникальность. Сейчас она хмурилась, из-за чего от такого идеального лица было скорее отторжение. Как оказалось теперь, ее мать самый настоящий пример того самого противоречия из сна. Может, на самом деле в нем был не только Эрен? Вдруг та самая женщина — извращенная визуализация Айсы?        Микаса хмыкнула. Эта мысль сразу же показалась ей глупой. И почему она не стала рассказывать об этом дереве утром? Аккерман отвернулась к окну. Припудренные снегом поля быстро сменились леском. Природа спала, временно укутанная в белоснежное одеяло.       Скоро все растает, и останется лишь грязь.