Змеиный шёпот

Татарет, дочь Талатиэн, узнала о прибытии рохиррим и их присутствии в Лотлориене задолго до того, как всадники достигли лестницы Карас Галадона. Всё началось с того, что в леса Лориэна прибыл одинокий гонец — юноша на жеребце цвета сена, одежды которого украшал знак всадников Рохана. Он был приветливо встречен отрядом разведчиков, а после сопровождён ими в самое сердце королевства, чтобы передать послание — послание от самого короля Рохана. Отношение эльфов Лотлориена к рохиррим было неоднозначным. Одни питали к ним глубокое уважение, восхищаясь их упорством, отвагой и стойкостью во время битвы в Хельмовой Пади; другие же относились к ним с презрением, обвиняя их в унесённых армией урук-хай эльфийских жизнях — жизнях, которые, по их мнению, были потрачены впустую на защиту смертных. Но независимо от того, честь или неприязнь испытывали эльфы к смертным союзникам, печаль поразила их сердца, когда они услышали о том, как король Теоден встретил смерть на полях Пеленнора, и лорд Келеборн был готов выполнить любую просьбу нового правителя рохиррим. Гонец известил, что один человек нуждается в исцелении. Бывший советник, что сбросил свою кожу, оказавшись лишь предателем, чья душа запятнана кровью, ложью и грехом. Гонец говорил о человеке, называемым «Змееуст», с великим презрением — но Келеборн быстро выполнил клятву эльфов быть доброжелательными к роханским союзникам и велел Татарет подготовить всё необходимое для её будущего пациента. Татарет предвидела самые ужасные недуги, которые могли поразить этого человека — Змееуста — раз он был послан сюда, положившись на эльфийскую медицину. Неизвестная доселе инфекция, какие-то тёмные чары, драконья болезнь — Татарет перебирала в голове худшие варианты, которые могут оказаться выше её целительских способностей, стоя рядом с лордом Келеборном и небольшой группой стражников у основания одной из величественных лестниц, ведущих в мерцающее звёздами чрево Карас Галадона. В отличие от серебряного и лебедино-белого одеяния её лорда, её платье было в сиреневых и светло-пепельных тонах; широкие рукава его свисали по бокам, подобно сломанным крыльям. Бледно-серая вуаль полностью скрывала волосы эльфийки; ткань была расшита поблёскивающими белыми нитями, что придавало ей вид звёздного сияния, пленённого туманным рассветом; ободок из усыпанного бриллиантами серебра, сплетённого в замысловатый узор, прочно удерживал вуаль на месте. Всадников было двое. Они были одеты в роханские доспехи, но, похоже, скорее для видимости, чем для защиты: мечи висели на поясе, широкие груди были покрыты кожаными доспехами и кольчугами, а шлемы украшали позолоченные лошади. Позади старшего всадника на чёрном коне ссутулился некто, закутанный в тёмные одежды и плащ и явно не реагирующий на происходящее. Змееуст, — заключила Татарет, плотно сжав бледные губы. Ей стало ясно, что всадники нисколько не заботятся о том, с кем едут, а лишь следят за тем, чтобы он не выпал из седла. Татарет посмотрела на них со сдержанной улыбкой и вежливо склонила голову вслед за своим господином. — Приветствуем вас в Лотлориене, всадники Рохана, — произнёс Келеборн, шагнув к ним, когда их лошади остановились, и развёл руки в элегантном приветственном жесте. Он говорил без улыбки, но взгляд его был тёплым, а голос холодным, но не недружелюбным. — Насколько я понимаю, мы должны взять одного из ваших под свою опеку? — его взгляд метнулся к сгорбленной фигуре, и глаза слегка сузились. Татарет подошла к ней сзади, сцепив руки в складках мантии, пытаясь получше рассмотреть человека, которому предстояло стать её пациентом. — О да, мы очень хотим, чтобы он был изгнан с наших земель. С таким же успехом мы могли бы просто принести его умирать среди эльфов, чтобы избавить себя от вони разложения, — старший всадник насмешливо хмыкнул в седеющую бороду и соскочил с коня, оставив Змееуста падать вперёд с приглушённым стоном. Подойдя к лошади, Татарет увидела, что у Змееуста чёрные волосы, совсем не похожие на золотые локоны тех, кто привёз его сюда, а кожа мертвенно бледна. Если этот человек должен стать её пациентом, она сочла нужным оценить его состояние как можно скорее. Длинные волнистые волосы обрамляли лицо мужчины тёмными занавесями, которые эльфийка раздвинула длинными, белыми и тонкими, как лапки паука, пальцами, чтобы пощупать, нет ли жара, и не реагирует ли мужчина на прикосновения, на что угодно. Жар был. Его кожа была обжигающей, и Татарет отдёрнула руку с шипением. Она уставилась на свою ладонь так, будто прикоснулась к раскалённому железу, и на кончиках пальцев остались красные следы ожога, а затем вновь перевела внимание на Змееуста. Его дыхание вырывалось в виде рваных хрипов, и вся его фигура содрогалась при каждом вдохе. Татарет снова протянула руку и легко прикоснулась к его плечу, чтобы выпрямить осанку и продолжить осмотр. Змееуст издал ещё один приглушённый стон, затем резкое ворчание и, соскользнув с седла, рухнул на каменисто-моховую тропу перед ним. Всадники только посмотрели на него, лежащего в тёмной луже собственного плаща, с холодным безразличием — старший выглядел самодовольно. Татарет одарила их холодным взглядом, бросившись к другой стороне лошади и падая на колени рядом со Змееустом. Неужели они не собирались ему помочь? — Мне нужна ваша помощь, пожалуйста! — позвала она всадников, уже пытаясь поднять больного, положив его руку себе на плечи. — Вы привели ко мне человека. который уже практически труп, я не могу допустить, чтобы он умер здесь! — Вот и отлично, пускай, — наконец произнёс молодой всадник, голос его дрожал, так как он всё ещё оставался на коне. Татарет поразило, что ярость, горевшая на его языке и в глазах, была вызвана не мелкой неприязнью, а скорее болью, обидой и страхом. Змееуст что-то значит для этих людей, и это что-то не было благоприятным. — Пусть змея умрёт. — Змееуст и его судьба более не волнуют нас, — старший всадник обогнул распластавшегося человека и эльфийскую лекарку и с ровным стоическим мастерством сел на коня. Он говорил с такой же ненавистью, что и его младший товарищ, а также с нетерпением, когда поворачивал своего коня на тропу. Роханец отвесил короткий поклон, на что Келеборн ответил с непринуждённой грацией, слегка нахмурив светлые брови. — Леди Татарет позаботится о его выздоровлении и возвращении в Рохан… — Рохан не примет его, — перебил Келеборна старший всадник хриплым рычанием. — Он не один из нас, и ради своей же безопасности, он должен остаться здесь. И, не говоря больше ни слова, оба роханца уехали, и стук копыт их лошадей наполнил воздух Лотлориена, пока не растворился в мягкой тишине леса. Татарет всё ещё пыталась заставить Змееуста встать на ноги, чего он явно не мог сделать. Лихорадка делала его тело горячим, от него исходило зловоние болезни, а бледность плоти придавала ему землистый вид гниющего трупа. Однако, борьба продолжалась недолго: Татарет почувствовала, что его мертвенный вес уменьшился, и, оглянувшись, увидела белокурого эльфа с бледно-зелёными глазами, поддерживающего Змееуста на своём плече. Лирион. Его квадрантная челюсть напряглась, а светлые брови нахмурились, когда он перевёл взгляд на Татарет и кивнул ей. Другая эльфийка шагнула вперёд и перенесла отставшую часть веса Змееуста на свои плечи. Её светлые волосы были на оттенок темнее, а острый подбородок отмечал тонкий шрам. Саэлиэль. Оба слегка усмехнулись, отчего их носы сморщились, когда они уравновесили мужчину между собой. — Ведите, миледи, — кивнул Лирион Татарет. Подобрав полы своей мантии в кулак, она спешно поклонилась Келеборну и поднялась по главной лестнице. Решительным шагом Татарет повела их вглубь города, поближе к лесу. Она останавливалась каждые пару шагов, чтобы убедиться, что остальные эльфы следуют за ней и что они каким-то образом не упустили Змееуста за край платформ, оставив его падать и встречать верную смерть на лесной подстилке. Татарет держала себя и свою работу подальше от других эльфов. Впрочем, не слишком далеко. Она была достаточно близко к сердцу города, чтобы её можно было найти в мгновение ока, или если болезнь поразила эльфа так сильно, что он не может путешествовать на дальние расстояния, или если ей очень нужны травы. Но она была и достаточно далеко, чтобы позволить себе и своим пациентам её любимое одиночество. Целительница вела эльфов в воздушных, словно паутина, шёлковых пурпурных одеждах через изящный лабиринт мраморных платформ, фарфоровых арок и хрустальных проёмов. Они подошли к коридору, который обвивал одно из исполинских белых деревьев с несколькими дверями, прорезанными в коре, и Татарет направилась к ближайшей из них. Незажжённая лампа, висевшая у порога указывала на то, что комната свободна. Дверь вела в небольшие круглые покои, вырезанные внутри дерева. Помещение выглядело так, будто его только что изваяли из мрамора и серебра. В нём не было мебели, за исключением стоящей в углу кровати из серебра и фарфора с резной спинкой, узоры которой напоминали лебедей, и тумбочки рядом с ней, выполненной в том же стиле. Комната предназначалась скорее для восстановления сил, нежели для комфорта. Пространство было освещено встроенными в стены позолоченными фонарями, и Татарет обошла их все, чтобы повернуть рычажки в виде листьев и приглушить серебристое сияние, которое лампы держали внутри. Ей не нужен был яркий свет, чтобы делать свою работу, а мужчине требовался комфорт темноты, чтобы отдохнуть и прийти в себя. — На кровать. Быстро, — Татарет отошла в сторону, позволяя Лириону и Саэлиэль втащить человека в комнату. Пока они укладывали его на постель, лекарка вышла из комнаты и умчалась в противоположный конец коридора, где находились её личные покои с серебряными украшениями на стенах, зияющим очагом, коллекцией мраморных и стеклянных пестиков и ступок и сушёными травами, свисающими с потолка. Она вернулась с охапками ацеласа, календулы и лаванды, пестиком и ступкой, а также рулонами бинтов. Лирион и Саэлиэль сняли плащ и мантию Змееуста, сложив их на прикроватной тумбочке. Сам Змееуст, скорчившись, лежал на кровати в тунике, влажной от пота и инфекции. Ткань над левой стороной его груди была особенно жёсткой от засохшей крови и гноя. В воздухе витал запах смерти и неотвратимости, и Татарет была благодарна лаванде, которую принесла с собой. — Воды, пожалуйста, — сказала она, не глядя ни на одного из оставшихся в палате эльфов, и начала раскладывать вещи на тумбочке. Пучки лаванды она подвесила к потолку вокруг кровати на шёлковую бечёвку, чтобы изгнать из помещения запах болезни и смерти. Лирион склонил голову в молчаливом повиновении и вышел из комнаты. Саэлиэль осталась в противоположном углу, держа руки за спиной, готовая предложить любую помощь. Она наблюдала за целительницей прищуренными голубыми глазами, анализируя. Она подумала, что легче просто дать этому человеку умереть, ведь было очевидно, что смерть прижалась к нему слишком тесно и никто не желал, чтобы он был жив, но всё же промолчала. Леди Татарет, эксцентричная и отчуждённая, какой бы она ни являлась, всегда была полна решимости исцелить кого-то — и исцелить достойно — независимо от обстоятельств, окружающих пациента и его характер. Быстрыми руками Татарет освободила Змееуста от туники, сдирая влажную одежду с его плоти, словно мёртвую кожу со змеи. Она вздрогнула, увидев ужасающую степень заражения. Зияющая рана гноилась между ключицей и тем местом, где должно быть сердце. Татарет прижала тыльную сторону ладони к губам, чтобы подавить потрясение. Как он ещё не умер? Как инфекция ещё не уничтожила его сердце и не убила его? Живой или едва живой, нужно было торопиться, ибо он мчался к своей смерти с быстротой, к которой она слишком хорошо привыкла. Кончина стремительно приближалась. Татарет, как и её сородичи, чувствовала, как жизнь вытекает из людей, как кровь вытекает из раны. Но этот человек скорее полз к собственной гибели. Татарет казалось, что она тонет под тяжестью его смертности. Татарет уже начала растирать ацелас и лепестки календулы в пасту, когда Лирион вернулся с кувшином воды и серебряно-стеклянной чашей, наполненной неиспользованной тканью. Целительница остановилась, чтобы взять воду и, прижав чашу к груди и кивнув обоим эльфам, села на кровать. — Благодарю вас за помощь. Сейчас я могу справиться со всем сама. А теперь идите. Все трое обменялись вежливыми поклонами. Уходя, Лирион задержался в дверях комнаты на несколько мгновений, окидывая Змееуста напряжённым взглядом бледных суженных глаз, после чего с тихим вздохом закрыл за собой дверь. Очистив рану от засохшего и сочащегося гноя и крови, Татарет намочила ткань в холодной воде и приложила ко лбу Змееуста, на мгновение прижав, в надежде, что холод просочится в его тело, и жар хоть немного спадёт. Рот мужчины приоткрылся в прерывистом дыхании, и она заметила тонкий белёсый свежий шрам на верхней губе. Осторожно, но порывисто зачерпнув пасты, лекарка начала втирать её в рану, нежно массируя кожу пальцами и всё время шепча заклинания исцеления на эльфийском. Её речь напоминала колыбельную, тон менялся с каждым слогом, отчего казалось, что она произносила песню, а не заклинание. Никаких немедленных признаков исцеления не появилось, когда Татарет убрала руки и вытерла их в чаше, после чего достала бинты, листочки ацеласа и лепестки календулы, высушив их о юбки своей мантии, отчего на них сразу появились приглушённые пятна зелёного, золотистого и оранжевого. Эльфийка прижала растения к ране Змееуста и туго перевязала её тканевыми бинтами, бормоча заклинания. Закончив перевязку, Татарет с тихим вздохом откинулась на спинку кровати, с облегчением замечая, что дыхание Змееуста выровнялось и вошло в ритм. Слабый, невнятный, рваный, но всё же ритм. Он жив, и ему суждено жить — с решительным кивком заключила Татарет. На его правой руке осталось несколько синяков после падения с лошади. Его волосы окружали подушку, как теневые змеи, и Татарет воспользовалась моментом, чтобы получше рассмотреть своего пациента, поскольку не смогла сделать этого раньше. Признаться, сейчас, когда адреналин спасения его жизни утих, она чувствовала себя взволнованной, зная, что его окружает дурная слава. В перспективе работы с пациентом, который так тесно сотрудничал с тёмными магами и ещё более тёмным колдовством, был особый азарт! Легко коснувшись кончиками пальцев его подбородка, она слегка подвернула его голову, чтобы лучше рассмотреть лицо. Свет лампы тускло отвечал тонкие, почти змеиные, черты с острым носом, гладкими и безволосыми бровями, морщинками горечи, врезавшимися в кожу вокруг рта и глаз, серыми губами, искривлёнными в жестокой усмешке даже во сне. Он был похож на злодея — змея, — которого всадники так решительно ненавидели и изгоняли. Он выглядел измождённым и ожесточённым, но не таким злым, как Татарет могла ожидать от человека, столь ненавидимого. Пусть змея умрёт. Татарет отстранилась, нахмурив брови и сжав губы, после чего из её носа вырвался вздох, и она встала. — Я вернусь через пару часов, чтобы сменить повязки, милорд Змееуст, — тихо произнесла целительница так, словно он был в сознании и мог понять её слова. Она привела в порядок инструменты на тумбочке, чтобы всё было готово к её возвращению. — А пока, — она укрыла его шёлковым одеялом, сбившимся в комок в ногах кровати, и отступила с низким поклоном. — Желаю вам хорошо отдохнуть. Когда она вышла из комнаты, слова молодого роханца всё ещё звучали в её ушах. Пусть змея умрёт.