— Мы вернемся в течение часа, но, если что, отправь за мной Нила, — дала последние наставления Кэли, следя за тем, как Ноа снимает защиту с барьера.
— Есть, босс, — усмехнулась та, приглашающим жестом предлагая им с Майлзом пройти.
Стоило им преодолеть границу лагеря, как за их спинами восстановились золотые нити, и, убедившись, что оставляет людей в безопасности, Кэли направилась сквозь деревья, прислушиваясь к неуверенным шагам Майлза.
Ее встреча с друзьями спустя три года, в которые она думала, что они мертвы, принесла с собой неловкость, до сих пор заставляющую отводить взгляд каждый раз, когда она замечала внимание с их стороны. Тяжело оказалось с ними обоими, но с Майлзом все становилось просто катастрофичным, потому что она вообще не знала, что говорить.
За прошедшие двое суток они практически не разговаривали. Она перебросилась с Двэйном гораздо большим количеством слов, чем со своими друзьями, смотрящими на нее с неверием, сдобренным изрядной порцией опаски.
Кэли успела смириться с их потерей, убедив себя, что они погибли еще в замке круга, а если и нет, то точно не выжили в воцарившемся мире. Она оставила прошлое в прошлом, сконцентрировавшись на перспективах будущего. Так проще существовать дальше, не растрачиваясь на бесполезные мысли о том, что случилось с ее близкими.
Однако прошлое вернулось, привнеся не только воспоминания о лучших годах, но и о худшем, что делало ее отношение к этой встрече противоречивым. Но Кэли старалась искренне радоваться тому, что они все же живы.
Она хотела верить, что все еще на это способна.
— Почему защиту перед тобой всегда снимают? — прочистив горло, осторожно нарушил тишину Майлз, избавив ее от необходимости подбирать слова, чтобы начать. Кэли вопросительно вскинула бровь, и он пояснил: — Лекс легко преодолевает барьер, хоть это и больно. Ты никогда не боялась боли.
— Вот оно что. Он рассказал тебе? — понимающе усмехнулась Кэли. Майлз на ее слова молчаливо кивнул. — Мы помечены разными способами. Ну, точнее, не совсем разными, но моя мутация отличается. Она совершена лабораторно, так что для барьера я больше амок, чем человек. Для меня это не просто больно. Я теряю силы каждый раз, когда соприкасаюсь с магией Ноа. Это мучительно.
— Кэли, мне так жаль, — виновато выпалил Майлз.
Она остановилась. Повернувшись, подошла к нему вплотную и взяла его ладони в свои.
— Ты ни в чем не виноват, — она выдавила мягкую улыбку. — Ты ничего не мог сделать. Я безумно рада, что вы тогда спаслись, потому что иначе вы попали бы в Склеп вместе с нами. Они сотворили страшное со многими волшебниками. Возможно, вы бы не пережили то, через что пришлось пройти нам. Почти все погибли. Это сотни магов, Майлз.
Он легко коснулся ее щеки. От такого невинного, робкого и совсем забытого движения, раньше шедшее красной нитью через ее судьбу, захотелось прикрыть глаза и насладиться атмосферой доверия и безопасности, которые Кэли когда-то давно чувствовала рядом с ним.
Их дружба всегда казалась ей странной. Как минимум тем, насколько они сблизились вопреки ее упорству. В девять она не думала, что навязчивый сероглазый мальчишка окажется настолько упертым, что не бросит попытки пробить ее шипастую защиту на протяжении долгих лет, в которые она не брезговала сыпать оскорблениями, лишь бы только он отстал.
Майлз всегда ее жалел. Сначала горечь читалась в его взгляде, наблюдавшем за продолжительным процессом лечения, ради которого Эстер пришла к адаптантам, оставшись один на один с раненым ребенком на руках. Мать Кэли не владела навыками целебной магии, да и в любом случае та все равно не принесла бы никакой пользы, а объяснить врачам лишенных характер незаживающей раны просто невозможно. Единственный шанс Кэли на выживание находился у адаптантов, по слухам, умеющих совмещать магию и методы лечения обычных людей. Отец Майлза спас ее и сохранил тайну о волшебниках, которых на долгие годы приютил в своем доме.
Позже все это сопровождало Кэли на каждом шагу, пока она пряталась в затворничестве, страдая оттого, что мать полностью ушла в себя. Майлз вечно с ней разговаривал, даже несмотря на то, что в первый год она не издала ни единого звука, словно вовсе позабыла о том, как облачать мысли в слова. Отец Майлза бил панику, однако в один момент Кэли сделала над собой усилие и начала симулировать излечение, лишь бы только ее оставили в покое.
Но Майлз не отставал. Он постоянно помогал ей с уроками, внушив себе, что без него замкнувшаяся в себе девчонка не справится. Он заступался за нее в школе, в которой из-за странностей Кэли стала главным объектом для издевательств. Он пытался ее развлекать, срываясь на радость, стоило ей изобразить улыбку. Она смирилась и просто притворилась, потому что так от Майлза было меньше проблем. Позже он поведал, что всегда знал о ее неискренности, и тем страннее стало то, что он так и не отступился.
Переломный момент наступил через пять лет. Ведомая желанием мести и болью от постепенно тухнувшей жизни в совершенно утратившей себя матери, Кэли нашла лучшего друга отца, которого на тот момент не встречала долгое время. Ей нужно было стать кем-то важным, чтобы при любом удобном случае добраться до Аластора Двэйна.
Занять важную ступень в иерархии адаптантов — ее первый шаг к достижению цели.
Когда она увидела избитого Майлза, решившего ее выследить, она впервые за долгий период почувствовала всепоглощающий страх, никак не связанный с приходящими к ней по ночам кошмарами. Кэли не была уверена, что его оставили бы в живых, если бы она по счастливой случайности не заметила, как его поймали.
Он вмешался в дела совсем не тех людей, с которыми следовало связываться.
Тогда Кэли впервые повысила на него голос. Ее ладонь, столкнувшаяся с его и так пострадавшей широкой челюстью, еще долго ныла, напоминая о том, чем едва не закончилась глупость пятнадцатилетнего мальчишки.
Но именно тогда Кэли впервые посмотрела на Майлза осознанно. После смерти отца она долго не задумывалась о том, на что люди способны ради близких.
Только тогда Майлз перестал ее раздражать.
Спустя год именно ему она открыла главные секреты, предъявив обнаженную, покрытую солью слез и запекшейся кровью душу. И он ее не разочаровал, пронеся ее боль сквозь годы и тщательно охраняя от других. Он стал тем человеком, на которого спустя множество лет добровольного одиночества Кэли смогла положиться. Он понял ее до каждой самой отвратительной мысли.
Но сейчас все изменилось. Майлз больше не ее друг. Он больше не стоит на ее стороне, поддерживая любые начинания и идя на самые страшные поступки ради сохранности привычной им жизни и удовлетворения ее желания мести. Они оказались по разные стороны баррикад, хаотично разбросанных на осколках реальности, и им еще следовало преодолеть множество причин для недоверия, чтобы говорить честно.
— Мне хочется верить, что… — прошептал Майлз еще несчастнее. — Я должен был удостовериться, что ты мертва. Я должен был тебя вытащить.
— Я прекрасно помню, каково это — впервые увидеть амока, — так же тихо проговорила Кэли. — Я помню этот животный страх. Я знаю, как они влияют на волшебников одной аурой. Преодолеть такое никто не в силах.
— Они влияют на страх? — с неверием спросил Майлз, нахмурившись.
Кэли грустно усмехнулась и, отстранившись, двинулась вперед.
Что Двэйн, что Майлз так мало знают об амоках.
— Магия тесно связана с эмоциями, — начала Кэли, стараясь кратко отразить все, что позволило бы ему понять, почему тогда он поступил совсем не так, как ему было свойственно. — Когда мага помечают, его негативные чувства зашкаливают, потому что постоянно подпитываются злом, оно становится от этого сильнее, что повышает влияние. Бесконечный замкнутый процесс. Когда амок находится вблизи немеченого мага, он действует примерно тем же способом, только слабее. И в первую очередь вызывает страх, конечно. Внутренняя магия реагирует на угрозу всплеском кортизола. Мы всегда боимся того, чего не понимаем, а когда это может еще и подстегивать страх искусственно...
— Это многое объясняет, — пробубнил Майлз. — Это похоже на…
— Немного, — кивнула Кэли, не позволив ему закончить. — В ситуации с амоками речь идет о концентрированной темной магии, здесь более тесная зависимость. В моем случае магия определялась эмоциональным состоянием, но не наоборот. Тут же цикличная зависимость. Механизмы разные. По крайней мере, Лукас думал, что этот феномен и специфика моей магии не могут рассматриваться как идентичные.
Кэли подошла к пологу веток, свисающих до самой земли, и, раздвинув тонкие прутья, открыла вид на обрыв, за которым раскинулась чаща леса. Звук бегущей по склону воды, с приближением к одному из ее любимых мест постепенно заполняющий пространство, стал слышаться гораздо сильнее, и она втянула воздух носом, наслаждаясь запахом свежести.
Пропустив Майлза в появившийся проход, Кэли опустила ветки и подошла к обрыву. Она опустилась на землю, свесив ноги над пропастью. Перед глазами предстала чудная картина озера и казавшегося бесконечным леса.
Кэли очень любила это место, посещая его тогда, когда жизнь становилась отвратительной. Здесь, где природа осталась нетронутой, на несколько часов можно внушить себе, что мир не несется с бешеной скоростью в темноту.
— Он знал о твоем происхождении? — Майлз разместился рядом с ней на земле.
— Реагент.
— Как?
— Насыщенность, — пожала она плечами. — Они усовершенствовали его, чтобы определять заодно и магический потенциал, но в моем случае вместе с зашкаливающей магической силой всплыла еще и сопротивляемость организма. Он догадался. Лукас очень умен.
— Что еще ему удалось выяснить?
— Лукас считал, что амоки и волшебники не так уж и отличаются друг от друга, — продолжила Кэли повествование. — По сути, мы одного вида. Он говорил о том, что в результате эволюции мы, если бы поставили себе цель, рано или поздно пришли бы к тому же уровню силы, что и они. Как род Ноа, который, по сравнению с нами, гораздо сильнее в созидательном волшебстве. Но то, что из-за искусственно произошедшей мутации мы не успели адаптироваться к таким изменениям, вызвало нарушение в естественном ходе вещей: физическое развитие сопровождается социальной деградацией.
— Амок не посторонняя сущность? — напрягся Майлз.
— Кто знает? — Кэли пожала плечами и, отставив руки назад, уперлась ладонями в промерзшую землю. Она слабо улыбнулась, впитывая целующие щеки солнечные лучи, немного согревающие несмотря на постепенно опускающуюся температуру. — Обращенные не могут общаться с волшебниками напрямую, да и не пытаются, так что нам остается только гадать, что происходит на той стороне. Но Лукас предполагал, что шепот — это не кто-то посторонний. Это что-то вроде расщепления личности, вызванного защитными механизмами мозга. Те из нас, кто помечен близкими, слышат именно их, а я, к примеру, без понятия, кто меня пометил, так что мой амок говорит моим голосом. Если это кто-то посторонний, не должно быть такой закономерности.
— И как обращение можно предотвратить?
— Я не знаю, — покачала головой Кэли и тяжело вздохнула. — Исследователи предполагали, что можно адаптироваться к магии, если организм волшебника силен. Тогда перспектива на то, что маг останется собой, но просто обретет больше могущества, стала бы реальной. Однако они пробовали это на тех, кто отличался высоким магическим потенциалом, предположив, что выдающиеся волшебники усвоят темную магию и подстроят ее под себя, но добиться этого так и не вышло. Так что… Понятия не имею, возможно ли это в принципе.
— Но в твоем случае…
— Я была исключительным экспериментом. Лукас хотел проверить, как отреагирует организм моего происхождения. Он считал, что моя сопротивляемость и наследственная предрасположенность к темной магии поможет укротить тьму. В чем-то так и вышло, только я укротила не тьму. Она… — Кэли приложила ладонь к солнечному сплетению. — Она снизила зависимость. Мне все еще сложно с магией, но они не такие, как раньше. Мне стало гораздо легче контролировать магические потоки, я уже не так зависима от эмоционального состояния. Приходится реже выплескивать негативные эмоции. По крайней мере, мои собственные. И мне стало доступно хоть какое-то лечение. Я все еще не реагирую на чужую магию, но сама могу вылечить что-то серьезное. Это темная магия, конечно, но все равно хоть какой-то плюс.
— Хорошие новости, — тихо пробормотал Майлз, на что Кэли молча кивнула.
До меток для нее использование магии всегда становилось лотереей: светлые намерения получались через раз, темная магия — лучше, но и с ней случались осечки. Темную магию идеально подпитывали негативные эмоции, и, когда Кэли переступала определенную грань, теряя себя в боли или ярости, волшебство слабо поддавалось контролю. Его приходилось выплескивать наружу, чтобы организм не разрушался, сдерживая магические потоки, подпитываемые эмоциональностью.
Лукас заинтересовался ей, потому что магия Кэли в ее обычном состоянии очень напоминала то, что происходило с мечеными перед обращением, разве что разрушения, которые она оставляла в специально созданной в ее квартире комнате, никогда не могли сравниться с тем, что нес в себе черный туман. Если бы ей не грозила скорейшая угроза обращения, Кэли поблагодарила бы за то, что теперь боль можно пережить, не проведя несколько дней взаперти.
— Что еще ему удалось о тебе выяснить?
— Прости, — она посмотрела на Майлза со всей серьезностью, перейдя на ожесточенный тон. — Мне бы очень хотелось тебе все рассказать, но так ты лишишь меня возможности шантажировать Двэйна. Мы с тобой были друзьями, но сейчас ты ближе с ним, а не со мной. Мне нужно помнить о том, что единственное, чем я могу его заинтересовать, — информация.
— Все изменилось, — усмехнулся он, ответив ей прямым взглядом.
— Катастрофически, — подтвердила Кэли. — Может, однажды я снова тебе доверюсь. Но сейчас это невозможно: на мне лежит слишком много ответственности. Я не могу идти против своих людей, чтобы создать себе иллюзию того, что мы все еще друзья.
— Ну раз мы разговариваем откровенно, и ты должна понимать, что, если тебя переклинит и ты пойдешь против Лекса, я встану на его сторону.
— Я прекрасно это понимаю.
Он всегда очень преданно относился к людям, которых подпускал близко. Странно ожидать, что он сделал исключение для Двэйна.
Она посмотрела на профиль старого друга, и, стоило ветру всколыхнуть его отросшие волосы, как она заметила индастриал в обнажившемся правом ухе. Мягко улыбнувшись, она провела кончиками пальцев по такому же в собственном.
В день, в который они обзавелись проколами, Майлзу стукнуло восемнадцать. Тогда они близко дружили всего пару лет. Они выпили непозволительно много для людей их статуса, разгуливали по ночному Манхэттену и громко напевали песни из любимого репертуара Кэли.
Гленис еще долго не могла простить им того похмелья, которым мучалась на следующий день.
Они поспорили. Кэли уже не помнила предмет спора, но свидетельство того, что он вообще произошел, не снимала с себя никогда. Как и Майлз. Их спор тогда закончился ничьей, и ничего лучше, кроме как обоих признать проигравшими, на пьяную голову они не придумали.
Они не сняли их в тот момент, когда отец Майлза устроил им разнос, отчитывая обоих за то, что они должны соответствовать выбранному будущему и вести себя подобающим образом. Майлз должен был занять место отца, приняв обязанности по обеспечению максимально безопасной жизни среди адаптантов в их штате и став главным лекарем восточного побережья. Сама Кэли уже в том возрасте зарекомендовала себя лучшим кротом среди лишенных, и ей пророчили пост его правой руки, облегчающей координацию между адаптантами и отслеживающей любые угрозы.
Они не сняли их и позже, когда возложили на себя одну из страшнейших миссий и отправились в «логово» врага, с которым заключили выгодный для обеих сторон союз.
Кэли не сняла ее и тогда, когда зло этого требовало, никак не смиряясь с наличием лишних дыр в коже. Пришлось долго торговаться, чтобы амок перестал сращивать проколы прямо вокруг сережки, причиняя набивающую оскомину ноющую боль практически безостановочно.
Свидетельство того, что и Майлз остался предан аксессуару, который недолюбливал, но который прочно ассоциировался с их дружбой, разлилось совершенно неожиданным теплом, согревающим гораздо лучше, чем тусклые солнечные лучи.
— Ты все еще носишь этот цвет, — с ностальгической улыбкой произнес Майлз, коснувшись кончика ее косы, покрытой оттеночной магией, которой именно он научил ее множество лет назад. Потянув на себя, он перетер пучок волос указательным и большим пальцами. — Хорошо держится.
— В Склепе я не могла его поддерживать, и вид… — Кэли закусила губу. — Амоки почти не чувствуют это намерение — слишком слабый и неинтересный фон, — поэтому…
— Кэл, — тон Майлза изменился, став осторожным. Он отпустил ее косу и завороженно уставился на ржавый рассвет. — Ты знаешь, что случилось на Манхэттене?
Кэли затаила дыхание, ожидая этого вопроса, но все равно не успев к нему подготовиться. Она постаралась не замечать легкую тоску, скребущую изнутри о ребра. Пока она считала, что Майлз мертв, не вспоминать об их общем проступке было гораздо проще. За ее плечами тянулись мили другой вины, перекрывшей шаг, ставший первой костяшкой домино, обрушившей в итоге все основы имеющегося мира.
Но сейчас, когда ее вина отражалась и в светло-серых глазах, она вспомнила, насколько просто пошла на сделку с совестью. Горечь совершенного и утраченного наполнила весь окружающий воздух, отравляя каждым глубоким вдохом, оседающим в легких токсичным ядом. И даже тот вид, который всегда ее успокаивал, больше не приносил облегчения, не позволяя забыть о том, что выступило отбойным молотком, разрушившим мир и уничтожившим все человеческое в тех, кто остался жить на его руинах.
— Вы там были? — тихо спросила Кэли, прекрасно понимая, что именно хотел уточнить Майлз.
Адаптанты всегда относились к проблеме лишенных серьезнее свободных, убедивших себя в превосходстве магии. Они слишком хорошо оценивали истинный расклад сил на шахматной доске.
Прежде чем прийти к свободным, адаптанты организовали прочную сеть штабов, в которых свою работу осуществляли те, кого не направили на обмен опытом. Они очень долго готовились к реализации плана, стараясь предусмотреть любое событие. Они думали, что учли каждый возможный расклад.
Пока Кэли с другими адаптантами выполняли цель, еще десяток волшебников продолжали наблюдение за лишенными, следили за миром и разрабатывали дальнейшие стратегии, которые собирались внедрить после выполнения центрального плана.
Они были страховкой на случай, если не сработает.
Однако после того, как рухнул замок семерых, одновременно с этим накрыли и эти штабы. Лукас сразу поведал об этом Кэли, предъявив ей доказательства из всех помещений, где скрывались адаптанты группы, отвечающей за безопасность магов в их стране. Никого, кто знал об их с Майлзом плане и всей глобальности имеющейся проблемы, просто не осталось. Почти все они погибли — лишь пара человек дожили до Склепа, но встретиться с ними Кэли так и не удалось. Они обратились до того, как начался бунт.
— Пошел только я, — на грани слышимости ответил Майлз. — Увидь остальные то, что там хранилось…
— Они бы поняли, — Кэли прикрыла глаза, стараясь не погружаться в воспоминания о своей самой катастрофической ошибке.
Когда-то давно она гордилась народом, ставшим для нее родным. На фоне свободных адаптанты были гораздо гуманнее. Они просто хотели жить и пошли ради этого против собственной сути.
Свободные же…
Мама много рассказывала Кэли о свободных. Изолировавшиеся волшебники пошли на множество низких поступков, призванных сохранить их существование. Одно то, что несколько веков назад свободные готовы были развязать войну, способную уничтожить тысячи, много рассказывало о тех людях, что стали впоследствии кругом семерых. Эстер считала, что демонстрация магии не случайность. Она с твердой уверенностью говорила о том, что это решение принял ее отец — дедушка Кэли. Она утверждала, что отец Аластора его поддержал. Она с ужасом шептала о том, что перед помолвкой узнала и о том, что сам Аластор, дав клятву, восхитился проводимой политикой.
Эстер ненавидела круг всей душой и подставила под угрозу, лишив его одного из главных средств защиты, прежде чем скрыться и навсегда пропасть с радаров своей семьи.
Кэли была убеждена в том, что, если бы реагент не прижал адаптантов к стенке, все сложилось бы иначе. Они отлично ассимилировались в мире лишенных, проникнув во все важнейшие сферы и установив порядки, позволяющие сохранять существование магии в тайне. Многие волшебники осели в политических и военных структурах, по мере возможности следили за основными тенденциями и контролировали, чтобы оба народа сосуществовали, не мешая друг другу. Но после проступка свободных, разрыва договора с лишенными и изобретения реагента именно эти люди, которые десятилетиями внедрялись в важные сферы, пострадали первыми. С них начались проверки на магию, и именно они стали первыми волшебниками после чистых, заточенных в Склепе.
Обдумывая возможности и принимая решение чуть больше четырех лет назад, Кэли успешно уверила себя в том, что именно свободные развязали войну с лишенными во времена великого сожжения и именно они обрушили все, что успели за века выстроить адаптанты.
Они заслужили.
Если бы только Кэли знала, насколько катастрофичным окажется предложенное ей решение…
— Связывался с другими странами? — кратко рассказав о том, что все погибли, тихо спросила она, неловко заправив прядь за ухо.
— Конечно, — презрительно процедил Майлз. — Почти сразу. Но…
— Не поверили.
— Европейцы всегда нас недолюбливали, — развел руками Майлз. — У них было больше всего голосов в совете, так что почти единогласно решили проигнорировать мои заявления. Еще бы: мальчишка двадцатилетний трубит о том, что волшебный мир под угрозой. Их даже реагент не трогал, пока применялся только у нас, что уж говорить о десятке амоков.
Кэли поморщилась. Она не понаслышке знала о том, какими заносчивыми ублюдками были лидеры адаптантов в Европе. Пока она училась во Франции, ей пришлось контактировать с местными лидерами, она недолго на них работала, но симпатии не питала.
Основная проблема адаптантов всегда заключалась в координации между странами. Лидеры общин ежегодно собирались на общее заседание для обсуждения насущных вопросов, однако в остальное время они предпочитали контактировать только в случае серьезных проблем. Разбросанные по миру волшебники различались мировоззрением и диаметральными мнениями о том, как управлять своими народами. Существовало негласное правило не лезть в дела других стран без необходимости. И, естественно, не брать на себя ответственность за проблемы, пока они вредят только кому-то одному.
— Не помогла ни информация о том, что вся Америка осталась без грамотного управления, ни статистика смертности волшебников, ничего… — Майлз тяжело вздохнул. — Они только обрадовались тому, что наша система пошла крахом. Мы перестали считаться самым эффективным обществом. Европейцы, мне кажется, от радости выли. А когда я сказал, что свободные почти полностью истреблены, так все с облегчением выдохнули. Вроде группка из нескольких десятков тысяч магов, а как всем мешали.
— Непредсказуемые боевые маги, непонятно о чем думающие. Их всегда все боялись, и нас, мне кажется, из-за них недолюбливали. Только у нас под боком проживала бомба замедленного действия. Да и все понимали, кто именно сыграл ключевую роль в разрыве договора с лишенными, — пожала плечами Кэли и перевела тему: — Был у меня дома?
— Квартиру вскрыли. Вся твоя информация на круг исчезла и… — сообщил Майлз то, что Кэли и так знала. Она видела свои наработки у Лукаса после заключения. — Ты этого не переживешь.
— Не тяни.
— Похерили все оборудование.
— Лучше б забрали, гиены, — процедила Кэли, опустив веки.
По убежищу, в котором всегда чувствовала себя в безопасности, она скучала. В последний раз она ощущала такое спокойствие, как в своей квартире, во времена, предшествующие их с матерью союзу с адаптантами. Несмотря на то, что рядом с отцом приходилось постоянно переезжать, оседая в самых убогих кварталах, где никому нет дела до странных соседей, именно в его присутствии она знала, что ей ничего не грозит. Ее отец олицетворял для нее стабильность.
В доме Майлза всегда было страшно. Вокруг постоянно крутились волшебники, которых она боялась. Она и уехала на родину отца и поступила в университет только потому, что знала: в Америке ей не суждено прийти к миру с самой собой. Где-то там, на окраинах, скрываются люди, похожие на старшего Двэйна и способные доломать руины ее жизни, и это никогда не позволяло оставить прошлое в прошлом.
Но и во Франции она не нашла успокоения. Прошлое догоняло в кошмарах и желании мести, не утихающем ни на минуту. Возможность возвращения, которую она увидела в сертификате о разработке реагента, принесла короткое удовлетворение.
Она живо помнила, как замерла в проходе темной комнаты, смотрела на спящего парня, ставшего ее постоянным спутником на новой родине, и понимала, что заигралась, надеясь на то, что сможет прикинуться своей в мире, в котором о ней никто не слышал ни единого слова правды. Как открыла ящик стола и, достав камень рода, снятый с шеи матери перед тем, как позволить отцу Майлза выдать тело свободным, впервые надела его на себя. Как тоскливо смотрела на один из обширной коллекции фальшивых паспортов, прощаясь с настоящей фамилией отца, которую взяла и с гордостью носила только после его смерти. Как решительно приняла фамилию матери и, оставив Марсель позади, ступила на трап самолета, говоря снова и снова однажды сказанную Эстер в трансе фразу:
Арманы никогда не прощают.
Кэли сделала все, чтобы обезопасить жизнь в Америке перед тем, как решительно прыгнуть с головой в безумную аферу.
Внушительное состояние отца, заработанное им, пока он продавал информацию стравленным друг с другом странам, позволило ей приобрети огромную двухэтажную квартиру в Верхнем Ист-Сайде и напичкать ее всеми существующими средствами безопасности. И только то место: за стенами, электронными замками, лучшими сигнализациями и всевозможной защитной магией она впервые за долгие годы назвала
домом.
— Ты не возвращалась? — тихо спросил Майлз, выдергивая траву рядом с ними, скорее всего, для того, чтобы просто занять руки.
— Мы были в Нью-Йорке около девяти месяцев назад, но там уже… — Кэли распахнула веки и вновь зажмурилась, когда лучи солнца резанули по глазам. Проморгавшись, она уставилась на видневшиеся вдали кроны деревьев, стараясь не выдать нервозность от воспоминаний о ее последнем визите в родной город. — Мы так и не добрались до острова.
— Зачем возвращались?
— Дочь Чейза тогда заболела. Заражение крови. Нам нужен был крупный город, а мы как раз застряли в той местности на несколько недель. Нас не пропустили дальше окраин. Мы потеряли троих.
— Что там сейчас?
— Люди, в основном, — Кэли силой выбросила из мыслей лица потерявших всю человечность уродов. — Хотя называть их людьми…
— Точно, — понимающе хмыкнул Майлз. — Как лишенные прознали про нас? Не могу представить, как они вычислили твою квартиру.
— Это моя вина, — с сожалением призналась Кэли. — Под конец я забыла об осторожности и залезла на самый глубокий уровень безопасности. Мы с Шоном пару раз ловили тревогу, но так и не обнаружили слежку. Я слишком в себя поверила и думала, что это очередной лаг. Через нашу систему они и вычислили адреса. Мне кажется, они раскрыли наблюдение и не мешали мне только потому, что планировали сразу нанести удары по всем главным координационным центрам, чтобы посеять панику. И среди свободных, и среди нас.
— Им удалось.
— Лишенные провели нас, как младенцев, — поморщившись, Кэли осторожно задала важнейший вопрос: — Двэйн не в курсе?
— Нет, — ответил Майлз. — Я же все еще жив.
— Точно, — пораженно произнесла она, вспомнив условие, выдвинутое им прежде, чем они ступили на газон пред замком круга. — Я и забыла, чем грозит нарушение клятвы.
Майлз резко дернулся, посмотрев на ее профиль, и за секунду до прозвучавшего вопроса она уже знала, что услышит.
— Ты кому-то рассказала?
— Ноа в курсе. Она может просматривать воспоминания того, к кому прикасается. Думаю, поэтому меня не настигла кара клятвы.
Она дернула плечами, представив, как больно было бы, если бы клятва действительно ее догнала. Кэли не могла с точной уверенностью сказать, что выжила даже после раскрытия тайны только из-за того, что Ноа без разрешения в них влезла тогда, когда они еще не подружились. Возможно, ее зло погасило влияние магии извне.
Но Майлзу ни к чему эти подробности.
— Она в курсе всего? — Кэли скривилась, поняв, что
именно он имеет в виду.
— Всего.
— У нас точно не будет проблем? — голос Майлза стал звучать жестче. — Давай не будем притворяться, что оба не понимаем, насколько неадекватно ты всегда реагировала на Лекса. А твоя подруга кажется мне еще психованней.
Озвученная острая в своей обнаженности правда резанула по сердцу заточенным чувством дежавю.
— Не волнуйся, — помотала головой Кэли. — Уж прости, но любезничать я с ним не стану — настолько лицемерить я не обязана, — но, думаю, он способен пережить немного моего гонора. В остальном ничего с моей стороны и со стороны Ноа его жизни не угрожает. Обещаю.
Безбожно врать старому другу с годами не стало сложнее. Только ему Кэли доверяла раньше почти
всю правду, но все же ее упорное стремление спрятаться за обманом ото всех остальных и необходимость держать в тайне от друзей ту информацию, способную убить в прямом смысле этого слова, сделали свое.
Ложь стала верным спутником в девять и до сих пор осталась самым постоянным партнером в высказанных уверенным тоном фразах. Впрочем, Кэли и не ожидала, что у нее внезапно проснется совесть, которая и до появления меток на теле была нечастым гостем на чаепитии ее самокопания.
— Надеюсь, я все еще могу тебе верить, — строго произнес Майлз.
— Можешь, — пробормотала Кэли и неловко потеребила рукава куртки. — Гленис тоже так и не в курсе?
— Нет, и никогда не должна узнать, — грубо отрезал Майлз.
Она понимала, почему он не хочет, чтобы эта информация хоть когда-нибудь всплыла.
— Ты можешь спокойно спать после всего этого? — вздохнув, спросила Кэли.
— А ты?
— Я давно забыла, что такое сон без кошмаров. Думаешь, если бы мы поступили тогда иначе, мир бы…
— Не хочу даже думать об этом, — запустив ладонь в волосы, Майлз оттянул растрепанные ветром светлые пряди. — Складно наврала Лексу про то, как лишенные вышли на свободных.
— Нужно было рассказать правду? — хмыкнула Кэли.
— Не представляю, как бы он отреагировал… Если бы не мы, первые меченые смогли бы преодолеть барьер?
— Понятия не имею, — произнесла она. — Сфера, конечно, крайне серьезный артефакт, но они… Мы никогда не узнаем, как все сложилось бы, не подправь я их защиту.
— Рано или поздно они все равно бы напали. Просто началось бы все не со свободных, скорее всего.
— В любом случае это не твоя вина, — на грани шепота проговорила Кэли.
— Я всем руководил, — возразил он.
— Я придумала план, — парировала она.
— Я убедил отца пойти на такой шаг, — чуть злее произнес Майлз.
— Я похерила защитную магию, — продолжила настаивать Кэли, но следом осеклась. — Мы можем вечно мериться виной, и все равно каждый останется при своем мнении.
— Точно, — он криво ухмыльнулся. — Я предпочитаю считать, что даже без нашего вмешательства все однажды рухнуло бы. Давай сойдемся на этой версии.
— Двэйн не в курсе про своего отца? — больше для проформы поинтересовалась Кэли, не сомневаясь в том, что Майлз сохранил секрет, известный всего нескольким людям.
Он ни за что не влез бы в отношения двух семей и не раскрыл бы всю грязь, способную полностью сломать младшего Двэйна. Главная тайна ее судьбы стала невыносимым грузом, который она, захлебываясь истерикой, в порыве эмоций раскрыла Майлзу, заложив фундамент для прочной дружбы. Она верила, что он не опустил бы такую тяжесть на нового друга.
Двэйну совсем не обязательно знать о том, что все его представления о собственном отце — всего лишь иллюзия. Когда Кэли только с ним встретилась, ей хотелось сорвать с его глаз пелену правдой, но… Она всегда себя останавливала. Кэли понимала, что он любил Аластора. Для него память об отце — священна. И это она тоже понимала.
Кэли лучше многих представляла, каково остаться без обоих родителей. И, в отличие от младшего Двэйна, она на собственной шкуре несла шрамами правду о предках. Она мечтала никогда не слышать о матери истину, резонирующую с теплотой, все еще ассоциировавшейся с женщиной; она предпочла бы не быть в курсе всех преступлений, совершенных отцом, всегда выступающим для Кэли примером и самым светлым образом.
Она хотела бы, чтобы ее память о родителях не омрачалась тем, кем они были. И пусть она не выносила Двэйна, она не желала ему той же участи. Несдерживаемая ей раньше легкая месть отцу за счет
почти невинных словесных издевательств над сыном не шла ни в какое сравнение с тем, что она могла сделать известной только ей одной информацией.
Разбить Двэйна стало бы личной кровной местью.
Кэли хотела верить, что не уподобилась своему кошмару.
— Мы с Гленис пообещали, что это останется между нами, и намерены сдержать это обещание, — не разочаровал ее ответом Майлз. — Ты отдала ему кольцо.
— Что бы Аластор ни сделал, все, что у нас обоих осталось от наших родителей, — память.
Кэли слабо улыбнулась, воскресив то, как Двэйн отреагировал. Он стал менее предсказуемым. Она выбрала такой способ предъявить ему то, что, без сомнения, для него очень важно, потому что иначе он вряд ли поверил бы в ее искренность. Не после всего.
Двэйн стал решительнее. Смелее. Бескомпромисснее.
В этом он остро напоминал отца, но почему-то именно этим и больше всего от него отличался.
Может, потому что Кэли точно знала, что причинами его взросления стали иные события?
— Он не виноват в грехах отца, — подвела она краткий итог.
Майлз встрепенулся и посмотрел ей в глаза настолько ошарашенно, словно не верил в то, что она действительно это сказала.
— Ты изменилась, — выпалил он.
— Изменилась, — подтвердила Кэли, стараясь не выдать выражением лица правды.
Она действительно больше не девушка, движимая жаждой отмщения. Однако…
Вряд ли Майлз словами о ее изменениях подразумевал то же самое, о чем подумала Кэли.
* * *
Боль в лопатке практически испарилась, и Кэли игнорировала остаточные ноющие ощущения, сидя на земле и вжимаясь спиной в кору дерева. Между ее разведенных согнутых в коленях ног расположилась Мия, листавшая принесенный из города очередной журнал для ее коллекции, и периодически ворчала, когда скользящий по ее волосам гребень цеплялся за спутанные пряди.
Кэли старалась не морщиться от рези в правом запястье, едва начавшем затягиваться после ранения лезвием, заряженным магией Ноа, и с улыбкой прислушивалась к щебетанию Мии, когда та рассуждала о каждой новой фотографии, украшавшей глянцевые страницы модного издания, обнаруженного Чейзом в одном из магазинов во время их вылазки.
— Вот это красивое, — Мия приподняла журнал таким образом, чтобы продемонстрировать Кэли картинку.
— Красивое, — мягко улыбнулась она, бросив беглый взгляд на когда-то очень известную актрису, облаченную в облегающее платье цвета морской волны. — Но очень неудобное. В таком узком платье невозможно бегать.
— Значит, она умерла, — вынесла вердикт Мия цинично и, опустив журнал, вновь перевернула страницу.
Кэли зажала резинку зубами и нахмурилась, внимательно смотря на макушку девочки. Ее смущало то, каким человеком постепенно становится Мия. Ей недавно стукнуло девять, и она часто напоминала Кэли собственное отражение того же возраста. Успокаивало только то, что год назад, когда они встретились, сходство было более выраженным. Мия точно так же не разговаривала, смотрела волчонком на окружающих и шарахалась почти от каждого человека, прячась за ногами матери.
Сейчас же, спустя год, она практически не затыкалась, постоянно затягивая в разговоры всех, кто оказывался рядом, находила причины для веселья в самых простых вещах и все реже на ее лице читалась затравленность, которую Кэли запомнила до конца жизни, впервые увидев в бинокль.
Но тот цинизм, с которым Мия смотрела на реальность…
Кэли хотела бы, чтобы девочку не затронула жестокость их мира, но, когда тебя в невинном возрасте ежедневно обучают защищаться и убивать людей, сложно не потерять жизнерадостность. Чтобы стать сильным, иногда нужно отбросить все гуманные качества, а в их реальности выживали только самые стойкие.
Кэли желала Мие лучшего будущего, но никак не могла смириться с тем, что для этого девочке необходимо обрасти броней, отбирающей у человека почти все важное ради безопасности.
Кэли распределила пряди и, отложив гребень, начала заплетать свободную косу, такую же, которую носила сама почти всегда. Мия бормотала себе под нос какую-то чушь, листая журнал, и тихий мелодичный звук ее голоса успокаивал.
Кэли зацепилась взглядом за едва заметное розовое пятно на бинте, намотанном на ее правом запястье, но проигнорировала вновь кровоточащую рану, спускаясь завитками косы к лопаткам. Закончив, она зафиксировала волосы резинкой и приобняла Мию за плечи.
— У меня есть для тебя кое-что, — заговорщицки прошептала Кэли ей на ухо.
— Что? — без особого интереса спросила Мия, немного повернувшись, чтобы видеть собеседницу.
Кэли достала плитку шоколада из кармана куртки. Продемонстрировав ее девочке, она мягко улыбнулась.
Мия отбросила журнал на землю и ухватилась за лакомство. Но следом она нахмурилась и, повернувшись к Кэли лицом и усевшись на колени, сосредоточенно закусила губу.
— А тебе? — тихо пробормотала она, шелестя оберткой.
— У меня есть еще, — соврала Кэли, не став говорить о том, что вторую плитку забрала себе Ноа, которая так же, как и Мия, относилась к сладостям подобно малолетнему ребенку.
Та не поверила и, разорвав обертку и отломив полоску, протянула ее Кэли. Когда она покачала головой, Мия капризно насупилась и настойчиво ткнула шоколадом в ее ладонь.
Кэли едва сдержала смех и, забрав, откусила половину. Вторую она поднесла к губам девочки, и та, посомневавшись доли секунды, открыла рот, следом зажмурившись от коснувшейся языка сладости. Она поднесла остальной шоколад к носу и глубоко вдохнула.
— Почти не пахнет, — с сожалением произнесла она, откладывая плитку на журнал. — Мама говорит, что шоколад пахнет лучше всего в этом мире.
— Продукты портятся, — поучительно вымолвила Кэли. — И теряют часть свойств. Запах в том числе.
— Жаль, — пожала плечами Мия и, потеряв интерес, ухватила косу Кэли, переброшенную через плечо на грудь. — Хочу такой же цвет.
— Это может быть опасно, — Кэли моментально стала строгой. — Мы обсуждали это тысячи раз.
— Ну пожалуйста, — взмолилась та, улыбаясь своей самой невинной улыбкой. — Ничего со мной не случится. Это же простенькая магия.
Маленький чертенок.
Кэли никогда не могла устоять перед ее мольбами. За год теплых отношений, начавшихся потому, что после травматичного опыта Кэли приложила все силы, чтобы помочь ребенку пережить потерю отца, девочка виртуозно научилась вертеть ее поведением, давя на уязвимые точки.
Кэли слишком хорошо усвоила то, что иногда нужно рисковать ради удовольствия, потому что каждый следующий день может стать последним. Ей не хотелось расстраивать Мию и лишать ее исполнений желаний, зная, что и ее может настигнуть та же участь, что догнала другого ребенка, ради которого Кэли готова на все.
— Ну же, давай, — Мия сладко улыбнулась. — Шейн говорит, что иногда риск стоит того. Тем более сейчас. Мы все можем завтра погибнуть.
Кэли тяжело вздохнула.
Шейн.
Ну конечно.
Кретин.
Мысленно она обругала мужчину всеми грязными словами, которые только существовали в ее лексиконе, и отложила в памяти, что в следующий раз, когда он соизволит вернуться в лагерь, следует провести с ним очередную воспитательную беседу о том, что стоит произносить при впитывающем все подряд ребенке вслух. Но следом Кэли вспомнила о том, что, скорее всего, никогда его не увидит.
Раздражение испарилось, сменившись сожалением. Ей хотелось бы в последний раз с ним пересечься и свалить ответственность за Мию в ее отсутствие. Несмотря на то, что Шейн постоянно совершал глупости и в целом относился к опасности легкомысленно, именно ему она могла доверить такую ношу.
Потому что знала наверняка, что он без сомнений пожертвует собственной жизнью, если потребуется.
— Шейн разрешает тебе называть его по имени? — с напускным равнодушием спросила Кэли, стараясь отвлечь от вспыхнувшего интереса к магии.
— В обмен на обещание заботиться о тебе, — важно сообщила Мия.
— Нельзя манипулировать взрослыми, — строго произнесла она, очень ярко представляя, как именно Шейна убеждали согласиться на неприятное для него обращение.
— Можно, — невинно похлопала ресницами Мия. — Давай.
Кэли достала палочку, концентрируясь. Она коснулась девочки, обдумывая намерение, и жалобно молила свой организм о том, чтобы ничего катастрофического не произошло. Эта магия была простой, но Кэли всегда опасалась ее использовать рядом с Мией.
Ее всегда пугали возможные последствия.
Однако и в этот раз магия ее пощадила. Светло-русые волосы покрылись серыми нитями, которые оборачивали пряди, придавая им ярко-синий оттенок. Мия с восторгом наблюдала за волшебством, чуть ли не повизгивая от удовольствия.
— Продержится пару часов, — сообщила Кэли, когда цвет распространился по длине всей косы.
— Почему не держится так же долго, как у тебя? — Мия схватила свою косу и косу Кэли и приложила их друг к другу, сравнивая оттенки.
— Потому что я волшебница и ношу эту магию с пятнадцати лет почти без перерывов, — ответила она. — У меня магия прописана на генетическом уровне, и частые намерения, которые применяются к организму, поддерживать гораздо легче, чем колдовать заново. В твоем случае это невозможно, потому что ты не волшебница.
— А почему никто, кроме тебя, не может так же?
— О чем мы договаривались?
— Что расскажешь, когда мне исполнится пятнадцать, — вспомнила девочка и недовольно поджала губы.
Кэли тихо рассмеялась, наблюдая за танцем капризных эмоций на детском лице, сейчас похожей на нее до такой степени, что окружающие могли принять их за сестер. Или даже за дочь и мать, родившую в раннем возрасте. Ей очень захотелось посмотреть в зеркало и увидеть отражение их обеих рядом, чтобы запомнить навечно.
Это было в ней всегда.
Кэли не могла сказать, что до конца света когда-либо думала о том, что хочет ребенка. У нее и отношений-то по-настоящему серьезных никогда не складывалось — пара мальчишек в старшей школе и полуторагодовалая связь с одногруппником во Франции, которую Кэли всегда воспринимала как конечную, пусть и очень приятную, — все, что успела подкинуть ей жизнь до первого пришествия.
Самым серьезным романтическим эпизодом в ее судьбе стал Маркус, но с ним… с ним они никогда не верили в будущее. Они мечтали о нем, представляя, что делали бы, если бы им не угрожало безумие и их истерзанные тела не удерживали пропитанные жгучей магией непреодолимые барьеры, но оно никогда не становилось целью. Они всегда знали, что любые их человеческие желания несбыточны. Они жили одним днем, надеясь на следующий проснуться в себе.
Вот и все ожидания.
Но Кэли считала, что стала бы хорошей матерью. В отличие от большинства людей, с детьми ей удавалось найти общий язык. Возможно, потому что от них она никогда не ждала подвоха.
Если ребенок хотел причинить боль, он никогда этого не прятал. У детей все написано на лице.
А может, причиной стало то, что Кэли знала, насколько ее мысли о материнстве несбыточны. Может, она ценила общение с детьми только потому, что не могла иметь собственных. В чем-то она даже благодарила случившуюся катастрофу — проще винить конец света. Легче отбросить горечь, когда лишен чего-то не только ты.
Гораздо приятнее ненавидеть мир наряду со всеми остальными, не чувствуя себя отбросом, по которому прошлась катком судьба, подкинув колодой лежащих рубашками вверх карт страдания на выбор. Выбор, в результате которого Кэли, как самый «удачливый» в мире человек, вытянула все джокеры.
Она мечтала предотвратить окончательное стирание человечества из истории, чтобы исправить череду совершенных ошибок, ставших не последними причинами в долгом и очень последовательном крахе мира. Она жаждала облегчить существование других и, возможно, вернуться к какому-то подобию прошлого.
Но Кэли признавала, что предпочла бы разделиться с миром — чтобы все остальные пошли по новому, более приятному пути, а она так и осталась посреди выжженной пустыни, точно соответствующей тому, что ее окружало две трети прожитых лет.
— Кэли, — позвала ее Мия, и только тогда она поняла, что сильно отвлеклась от постоянно требующего внимания ребенка. Она мягко улыбнулась и кивнула, подталкивая ее продолжить. — Ты ведь уходишь, да?
Кэли задержала дыхание, ощущая, как на плечи грузом опускается тяжесть обиды, отражающейся в светло-голубых глазах. Мия поджала подрагивающую губу, пристально на нее смотря в ожидании ответа.
— Откуда? — прохрипела Кэли и тяжело сглотнула, увлажняя моментально начавшее саднить горло.
Черт, она хотела сама сообщить об этом.
— Я подслушала ваш с Ноа разговор, — покаялась Мия, но следом вспомнила, что не она тут главная провинившаяся и, поднявшись с колен, подбоченилась, смотря на Кэли сверху вниз. — Ты обещала, что никогда меня не бросишь.
Кэли вытерла повлажневшие ладони о брюки и, пересев на колени, приподнялась, практически выравниваясь с Мией на один уровень. Она обхватила запястья девочки и потянула на себя, вынуждая ее шагнуть навстречу.
— А что еще я тебе обещала? — шепотом произнесла Кэли, мягко улыбнувшись.
— Что когда-нибудь накормишь меня настоящим мороженым, что, когда я вырасту, расскажешь мне о своем папе, что научишь меня слушать правильную музыку, — перечислила Мия назидательно.
— А самое главное? — намекнула Кэли, поглаживая тонкие пальчики, которые та согнула, озвучивая все ее обещания.
— Что я всегда буду в безопасности, — озарило Мию.
— Правильно, — Кэли придвинулась еще ближе. — Я всегда разговаривала с тобой как со взрослой, и сейчас ты должна вновь меня выслушать. Я тебя не бросаю, а всего лишь отлучаюсь, чтобы выполнить все обещания.
— Не бросаешь? — засомневалась Мия. — Пообещаешь, что вернешься?
Кэли едва не взвыла. Этот ребенок всегда задавал слишком неудобные вопросы.
Она обхватила девочку за плечи и привлекла к себе, зарываясь носом в пушистый ворот свитера. Несколько раз быстро моргнув, она сдержала навязчивые слезы и пару раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться и не позволить голосу отразить правду.
— Я обещаю, — Кэли погладила Мию по голове. — Я обязательно вернусь.
Та вывернулась и недоверчиво посмотрела ей в глаза, так и не расслабившись.
— Поклянись, — Мия отступила и вытянула руку, согнув средний палец. — Поклянись, что вернешься.
Кэли протянула свою и, повторив за движением девочки, прижала четыре пальца подушечками к ее ладони.
— Я клянусь, Мия Сойер, что всегда буду заботиться о твоей безопасности и обязательно вернусь, — проговорила она торжественно, мысленно добавив, что выполнит клятву только в том случае, если сложатся нужные события.
Не отрывая взгляда от места соприкосновения и совершенно не дыша, Кэли ждала, что судьба опять отвернется от нее и их с Мией обнимут тонкие нити связующей клятвы, однако этого не произошло. Она постаралась максимально незаметно выдохнуть в облегчении, мягко улыбаясь оттого, что девочка расслабилась, совершенно не представляя, на что в очередной раз ее толкнула.
Кэли очень повезло, что ее с детства слабоконтролируемая магия в большинстве случаев не распространялась на лишенных. Да и предложенная Мией клятва, которой когда-то научила ее сама Кэли, всего лишь развлечение, очень давно придуманное ее отцом, обещавшим таким образом обязательно привезти ей из очередного путешествия самые необычные сладости в мире.
Однако она никогда не доверяла самой себе. Множество клятв, почти бессознательно наложенных на ее друзей, не способных из-за этого раскрывать ее тайны, всегда заставляли бояться давать подобные обещания.
За их невыполнение придется дорого платить.
— У меня есть для тебя еще кое-что, — улыбнулась Кэли, поправляя выбившуюся прядь из прически Мии.
Она достала из кармана брюк три невидимки, украшенных маленькими синими цветами. Продемонстрировав их, она подцепила слишком короткие пряди, которые не смогла заплести в косу, и зафиксировала их тончайшими заколками.
— Их подарил тебе папа, — со знанием дела заявила Мия, с улыбкой поглаживая декоративные камни на цветах. — Я видела их в твоем тайном кладе.
— Да, он говорил, что они принесут мне счастье, — Кэли мягко погладила Мию по щеке. — Я хочу, чтобы мое счастье хранилось у тебя, пока меня не будет рядом.
Та нахмурилась, а потом начала рыться в карманах своей джинсовой немного потрепанной куртки. Она становилась недовольнее, но следом ее лицо озарило удовлетворение, когда она все же нащупала искомое в ворохе всего барахла, которое постоянно носила с собой.
— Папа говорил, что он сможет меня защитить, — сважничала она, торжественно протягивая брелок с висящим на нем нелепым котом.
— Не надо, — Кэли сжала маленькую ладонь в кулак, пряча рыжее пятно за хрупкими пальчиками. — Тебе он нужен больше, чем мне.
— Пожалуйста? — взмолилась Мия. — Я хочу, чтобы он напоминал тебе обо мне.
— Я всегда буду помнить о тебе, — улыбнулась Кэли.
— Возьми, — капризно настояла Мия. — Тогда я тоже точно не забуду о тебе. Папы больше нет. Ты должна сохранить и принести обратно то, что от него осталось.
Кэли подавила тяжелый вздох и, удержав натянутую улыбку и все же забрав брелок, спрятала его в передний карман брюк.
Мия бросилась ей на шею, и Кэли прижала ее крепче, вдыхая запах ее волос и мысленно давая клятву о том, что пойдет на все, лишь бы та однажды увидела мирное небо. И моля судьбу о том, чтобы в этот раз ее сил хватило на выполнение обещания, которое она уже давала похожей девочке.
Но так и не сдержала.
* * *
Лекс скривился в ухмылке, когда в очередной раз заметил, как лишенный, которого, если ему не изменяла память, звали Кайл, сменил положение у стоящего в отдалении от него дерева, продолжая блуждать взглядом по сидящему на поваленном стволе Лексу. Мужчина не скрывал, что находится у границы лагеря, чтобы контролировать его действия.
Стоило отдать ему должное — Кайл казался достаточно доброжелательным и не демонстрировал враждебности, но Лекс и без этого понимал, что в лагере не рады присутствию волшебников. Тем более не рады наличию среди них меченого, а имеющуюся у него метку он никогда не скрывал. Ее можно спрятать под иллюзией — чем, по его мнению, и занималась Арман прошлым вечером, — но он не видел веских причин для этого. Чтобы спрятать метку, нужно поддерживать магию, снижая концентрацию на других важных вещах.
То, что Арман предпочитала идти на такой шаг, когда каждая минута могла стать последней, заставляло его вновь и вновь думать о том, что она утаивала. Вряд ли ее смущал эстетический аспект, а если она хотела скрыть, продолжать держать иллюзию после того, как сама же и подтвердила его слова о наличии метки, глупо. Стояло за этим что-то большее, возможно связанное именно с той частью ее прошлого, которой она помахала перед его лицом, требуя сотрудничества.
И это прошлое не давало ему покоя.
Как и все, что он успел узнать за столь короткий срок, прошедший с момента их встречи.
Лекс так и не уснул в те несколько часов, что выделил себе для отдыха, прокручивая услышанные слова. Информации оказалось слишком много для того, чтобы позволить себе уйти из реальности с угрозой что-то забыть. Все это подкрепляло уже принятое решение.
Несмотря на категоричное предупреждение Кея.
Если отбросить рациональность и перестать учитывать то, что их группа сталкивалась с тем, кого хотел найти Лекс, оставался еще целый ворох причин согласиться. Самым весомым фактом, играющим на пользу Арман, стал срок, прошедший со дня получения метки.
Три гребаных года.
Лекс никогда не рассчитывал прожить так долго. Он не боялся амоков с момента получения метки, когда они по неведомой для него причине перестали вызывать в нем при встрече неудержимое желание бежать, сменившееся жаждой уничтожения. Он даже не мог точно сказать, что боится обращения. Он убедил себя, что успеет его предотвратить своей смертью, поэтому судьба амока не казалась ему чем-то реальным. Гораздо реальнее стало ожидание конца, который он все это время пытался принять.
Но не вышло.
Единственное, чего Лекс по-настоящему боялся, — смерти. Смерть всегда выступала для него чем-то непредсказуемым. Логичный конец жизни — самое нелогичное, что существовало в мире. С детства, с того первого дня, который он не помнил, но в который начал осознавать себя отдельной личностью, Лекс до ужаса боялся умереть. Он даже себе не стремился объяснить такой иррациональный страх. Просто он всегда был внутри, сопровождая его при каждом принятом решении.
В последние годы Лексу казалось, что смерть идет по пятам, протягивая к нему костлявые ладони. Он чувствовал запах разложения, пропитавший его одежду и весь окружающий воздух, но, оборачиваясь, видел только пустоту и прошлое, остающееся за руинами разрушенных городов и изломанных человеческих судеб.
И, конечно, Лекс соврал бы, сказав, что не хочет продлить себе жизнь. Постоянная безысходность, с которой начинался и которой заканчивался каждый его день, не отвратила его от желания продолжать существовать в этом мире. Надежда на это постепенно тускнела, особенно после того, как Лекс потерял всех знакомых ему с младенчества людей, но все еще теплилась в глубинах его души. Так глубоко, что порой он почти о ней забывал, но она все еще существовала.
Надежда на будущее.
Лекс снова соврал бы, если бы ляпнул, что у него есть границы в том, на что он готов пойти ради выживания. Альтруизм никогда не становился приоритетом, да и эгоизм всегда перевешивал моральные принципы. При мыслях об оставшихся рядом с ним друзьях он задумывался о том, что мог бы пожертвовать собой ради них, но эти мысли были мимолетными.
Выживание, к его собственному омерзению, по-прежнему стояло в приоритете.
Лекс пытался понять, на что пошла Арман, чтобы сторговать себе тысячу дней, и, представляя самые худшие варианты, признавал, что принял бы каждый из них. Он согласился бы на сделку с тьмой, предложи та такой вариант.
На любую предложенную сделку.
— Если Бог есть, почему он допустил смерть папы? — вырвал его из отвратительных в своей низости мыслей громкий голос, озвучивший слишком серьезный для ребенка вопрос.
— Не знаю, Мия, — ответила Арман. — Но у него должна быть на все веская причина.
Только вынырнув из размышлений, Лекс понял, что Арман находится в непосредственной близости. Он нахмурился, стараясь понять все, что изменилось после того, как Ноа пропустила по его телу магию. Когда он прислушивался, он все еще улавливал шепот и инстинкты, принадлежащие темноте. Но сейчас Лекс мог от них абстрагироваться и перестать замечать, увлекшись чем-то иным. Амок не был в силах отодвинуть назад его приоритеты. Он мирно сидел внутри и «разговаривал» сам с собой, не навязывая видение мира.
Чертовски приятно ощущать себя кем-то отдельным. Лекс уже и забыл, каково чувствовать себя главным в собственном теле.
— Шейн говорит, что вера — полная херня, а если Бог есть, то он говнюк, — капризно заявила Мия.
— Шейн сам тот еще говнюк, — пробормотала Арман. Через мгновение молчания она продолжила немного испуганно: — Не говори при маме этих слов.
Лекс не сдержал мимолетной улыбки, которую тут же скрыл в сцепленных в замок пальцах. Слишком нормально это прозвучало.
— Что ты здесь делаешь? — возмущенно произнесла выросшая перед ним фигура Мии, подбоченившись и вперившись в него светло-голубыми глазами. — Это мое место!
Вставшая за ней Арман кивнула Кайлу, после чего тот сразу скрылся, и посмотрела на Лекса предостерегающе. Но тот не обратил внимания на вызов, отразившийся на дне ее зрачков, пристально рассматривая ярко-синюю косу, переброшенную через плечо стоящей перед ним девочки. Если бы не отличие в цвете радужки и не точное знание того, что Арман слишком молода для такого взрослого ребенка, выросшие перед ним силуэты больше напомнили бы семью, чем просто друзей или кто там они друг другу.
Лекс в очередной раз поразился тому, насколько же Арман выдающаяся. О том, что цвет ее волос обусловлен магическим вмешательством, он догадывался очень давно, но если такая иллюзия на волшебнике не требовала особого мастерства, то изменить облик лишенного удавалось лишь единицам. Их организм слишком сильно сопротивлялся магии. Говорили, что дело в различиях генетики и магия является рецессивным признаком, при очень удачных обстоятельствах заложившим род волшебников. Однако за всю историю гены не позволяли ни рождаться магам в смешанных парах, ни самой магии вмешиваться в организм лишенных. Лечебные намерения не давали никакого эффекта, мастера внушающей магии терпели поражение. Лишенные могли пить воссозданную из окружающей природы воду, обжигаться созданным магией огнем, но не получали что-то напрямую. Почти никогда.
Иллюзия, осевшая на Мие, исключительная. Подвластная только очень сильному волшебнику, который прекрасно разбирается в том, как преодолевать сопротивляемость организма лишенного.
— Извини, мне никто не сказал, что это твое место, — постаравшись сделать тон максимально доброжелательным, ответил Лекс, оставив для более позднего размышления очередную мысленную заметку о том, что за Арман стоит наблюдать внимательнее. — Я бы ни за что просто так не нарушил твои границы.
Он обворожительно улыбнулся, и Мия растаяла, не сдержав ответной улыбки.
— Ладно, — смягчилась она. — Можешь недолго тут посидеть, если тебе нравится.
— Нравится, — кивнул Лекс. — Ты выбрала себе отличное место.
— Меня зовут Мия, — она протянула ладонь, и он легко ее пожал, представившись. — Я спрятала здесь тайный клад. Мне не нравится, когда кто-то приходит сюда без меня.
— Договорились, — согласился Лекс, едва сдержав рвущийся наружу смешок.
Мия отпрянула и, посмотрев на Арман и дождавшись от нее разрешительного кивка, убежала к стоящему поодаль дереву, по виду иссохших веток доживавшему последние годы. Опустившись коленями на землю, она практически целиком скрылась в прорехе в стволе и достала оттуда крупную и, судя по приложенным усилиям, тяжелую коробку.
Лекс продолжал наблюдать за непривычной жизнерадостностью, отражающейся на лице единственного ребенка, встреченного им в последние годы, и притворился, что не замечает присевшей рядом с ним Арман. Она молчала, устремив взгляд в том же направлении, и он использовал подвернувшуюся возможность прочувствовать реакцию амока на нее.
На контрасте со вчерашним вечером, когда тьма была неуправляема и, возможно, сама потеряла контроль от ощущений присутствия другого меченого, сегодня внутри него стояла практически полная тишина. Амок насторожился, когда Лекс обратил внимание на присутствие Арман, но сейчас он ничего не требовал. Он словно приглядывался, старался определиться, как к ней относиться. Вчерашний всплеск не дал никакой конкретики, потому что амок перескакивал с ярости на веселье, с веселья на наслаждение, а с наслаждения на восхищение. Сегодня он словно совладал с собой и поставил цель уловить настоящую суть сидящей рядом девушки.
В этот раз он солидарен с Лексом, и впервые их сошедшиеся мнения не сопровождались взрывной агрессией и жаждой убийства.
— Спасибо, что не стал… — нарушила тишину Арман.
— Что? — нагрубил Лекс, когда она так и не продолжила. — Пытаться перерезать ей глотку? Сегодня у меня выходной от расчленения детей. Завтра я могу принять другое решение.
Злость Арман, моментально нагревшая воздух между ними, ударилась изнутри о ребра. Если бы эмоции девушки стали материальными, без сомнения, они, сомкнувшись ладонями на его шее, переломили бы.
Лекс сделал несколько глубоких вдохов, убеждая себя не провоцировать их напряженные отношения хотя бы тогда, когда может отвечать за слова и поступки. Как бы его ни бесила Арман, ему следовало хотя бы попробовать прийти с ней к какому-то компромиссу. В противовес их прошлому, в котором они вели себя как дети, сейчас они не могли позволить себе подобного.
Раньше это грозило лишь частыми столкновениями и эмоциональными взрывами, которые практически невозможно унять.
Сейчас от того, как сложится их сотрудничество, по-настоящему зависели их жизни.
— Тайный клад, о котором все знают… — спокойнее попробовал Лекс сгладить сказанные слова.
— Дети, — она перешла к той же безэмоциональной манере, и ее злость, мелкими искрами жалящая кожу, перестала воспламенять ответную.
— Бог, Арман? — Лекс решил продолжить отстраненный разговор, способный хоть немного снейтралить напряжение. — Самое время учить ребенка верить в Бога.
— Каждому из нас нужно во что-то верить, и сейчас Мия ищет смысл в Боге. Я не могу отобрать у нее хоть какую-то опору, пока она сама не найдет себе что-то другое. — Повернув голову, он заметил, с какой внимательностью Арман его изучает. — Во что веришь ты?
Ее голос прозвучал немного хрипло, и Лексу захотелось спросить, как реагирует ее амок на него, но не стал.
Вряд ли она дала бы честный ответ.
— В будущее, — озвучил Лекс свою туманную веру.
Арман еще несколько секунд всматривалась в его глаза, а следом отвернулась, уделив все внимание Мие, активно перебирающей какие-то журналы в коробке.
— Достойный ответ.
Впервые на его памяти ее тон при обращении к нему не звучал с вызовом, пренебрежением или злостью.
— Мы согласны, — продолжая наблюдать, произнес Лекс, решив перестать ходить окольными путями и озвучить уже то, что навсегда изменит судьбу шести человек.
Но Арман и бровью не повела, услышав. Словно предвидела, что он не сможет отказаться.
— Нам необходимо наладить доверие между собой, — перешла она сразу к сути. — Я бы не хотела постоянно оглядываться, впереди и без угрозы за спиной опасно.
— Согласен, — кивнул Лекс.
— Перемирие? — Арман протянула ему ладонь.
Лекс посомневался доли секунды, прежде чем коснуться ее кожа к коже. И он настолько крепко сжал ее руку, оглушенный восторженным стоном из глубин солнечного сплетения, что Арман пришлось приложить силы, чтобы ее выдернуть. В ее глазах отразился такой панический ужас, словно перед ней толпы амоков, а попытка отодвинуться оказалась настолько резвой, что она едва не свалилась с дерева.
Арман с неверием уставилась на свою ладонь, будто надеясь узреть что-то на кончиках пальцев.
— Что? — насторожился Лекс, стараясь унять желание вновь к ней прикоснуться, чтобы разобраться в собственной реакции лучше.
Практически отрезанный от амока, он все равно успел вкусить зубодробительное восхищение, требующее вернуть контакт обратно. На мгновение, но оно перекрыло всю горечь потерянного мира, пропитавшую его кровь ядом безнадежности. И Лекс боялся представить, что произошло бы с его рассудком в этот момент, не окажись зло неспособным на него влиять.
— Мне нужно три дня, чтобы подготовить людей, — пролепетала Арман, избегая его взгляда. Она неловко поднялась и рассеянно посмотрела себе под ноги. — Что касается тебя — завтра начинаем.
Простояв с десяток секунд, она двинулась туда, где Мия все еще продолжала разбирать «тайный» клад. В очередной раз Лексу осталось лишь смириться с тем, что пока и этот ответ ему придется додумать самому.
— Арман, — тихо окликнул он перед тем, как она отошла слишком далеко, чтобы его услышать. Она обернулась через плечо и, убрав мешающие обзору пряди, вопросительно вскинула бровь. — Во что веришь ты?
Она нахмурилась, скорее всего решая, стоит ли проигнорировать и этот его вопрос, но потом расслабилась.
— В будущее, — повторила Арман его ответ. И уточнила: — В будущее для Мии.
Отвернувшись, она возобновила шаг по направлению к девочке.
Лекс нахмурился, смотря ей в след. Вопросы не заканчивались. Опасений становилось все больше. Он подписался на что-то уже очень давно совершенно ему не свойственное и способное принести в его жизнь очередные проблемы, коих и так отмечалось немало.
А его амок предвкушающе скалился, заинтересованно наблюдая за уходом той, внутри которой таилось вызывающее у него восхищение зло.
Именно
восхищение — теперь Лекс уверился в его отношении. И то, что зло Арман настолько завораживающее, что вызвало подобную реакцию у самой черной из всех темных сущностей, окончательно сделало ее той самой новой, глобальной и, возможно, нерешаемой проблемой, с которой впредь он вынужден разделить путь рука об руку в надежде отыскать спасение.
Или, что вероятнее, рядом с которой ему суждено встретить
конец.
